*
“Ну, это определенно выглядит подлинным”. Йоимия держала перед ней письмо, полученное Моной этим утром. “Хиираги Томоя - высокопоставленный член Комиссии Кандзе, и посмотри.” Она указала на красную печать внизу. “Это официальная печать. Я бы сказал, что это реальная сделка.” Мона не осознавала, что ее сердце может опуститься еще глубже, но каким-то образом это произошло. Ее последней надеждой было то, что письмо было каким-то мошенничеством, возможно, даже подделкой, сделанной Скарамушем, чтобы заставить ее стать финансово зависимой от него. Надуманная идея, но не исключена. “Это смешно”, - огрызнулась Мона. “У меня нет даже малой толики денег, которые они просят. Как, черт возьми, я должна это заплатить?” “Это слишком много”. Йоимия оторвалась от письма и бросила на нее сочувственный взгляд. “Нет худа без добра - это то, что они не назвали вам конкретную дату для возврата денег. Обычно я бы сказала, что это означает, что они ожидают, что вы придете и отыщете с ними золотую середину, но это Комиссия Кандзе. Они не известны своей снисходительностью к чужакам. ” Они вдвоем стояли в тени под навесом на улице Naganohara Fireworks. Единственная причина, по которой они не обсуждали это внутри, заключалась в том, что Йоимия должна была присматривать за магазином, пока ее отец дремал. Не то чтобы поблизости был кто-то, кто мог бы их подслушать. “А как же Тома?” Спросила Мона. “Он работает на Комиссию Яширо, не так ли? Конечно, он мог бы попросить их помочь”. “Боюсь, Комиссии так не работают. Это более или менее три отдельные организации, обслуживающие сегуна. Все они придерживаются своих территорий и не имеют возможности влиять друг на друга ”. Йоимия сделал паузу. “Хотя...” “Да?” Нетерпеливо сказала Мона. “Я не вижу здесь разбивки затрат. Какую бы плату за обслуживание и поглощение они ни добавили, я уверена, вы сможете снизить их простым подкупом, но арендная плата, вероятно, останется. Хотя это лучше, чем ничего.” Мона оценила ее помощь. Она действительно это сделала. Но чем больше она слышала об этом, тем больше ей казалось, что она тонет. Она отвернулась от Йоимии и посмотрела на травянистые равнины на окраине города. Сначала Предвестник, затем стражи, а теперь это. Всякий раз, когда казалось, что она наконец-то удержала равновесие на чем-то, это выбивалось у нее из-под ног. Хуже всего то, что она должна была все это предвидеть. С ней очень редко случались плохие вещи без хотя бы намека на интуицию заранее. И все же с момента появления корабля на нее обрушивался, казалось бы, нескончаемый шквал несчастий с небольшими предупреждениями перед каждым из них. Было похоже, что она почти утратила способность их предсказывать. Как будто у нее был сбой со зрением. Она прогнала эту мысль в тот момент, когда она пришла ей в голову. Это было невозможно. Видения были подарками Селестии; они не ломались и не деградировали, как устройства смертных. И она на днях просто отлично прочитала "Созвездие" Йоимии, не так ли? Не говоря уже о том, что ее Гидро отлично отреагировал, когда вчера она запустила Скарамуша в шкаф, и даже сейчас она чувствовала самодовольство по этому поводу. Еще. “Мона, ты в порядке?” Голос Йоимии оторвал ее от размышлений. Она развернулась и покачала головой. “Нет, я не такая. Я в бешенстве. Почему я несу ответственность за оплату долга другого человека? Меня даже не было в Инадзуме в то время! ” “Я не знаю, но, пожалуйста... Просто говори потише, хорошо?” Йоимия взглянул на пожилую пару, когда они проходили мимо магазина, неодобрительно глядя на них, и Мона сразу почувствовала волну смущения. Она даже не осознавала, что кричала так громко. Поднеся руку к лицу, она пробормотала: “По крайней мере, теперь мы знаем, почему эта мошенница так стремилась переложить магазин своей подруги на меня”. Йоимия вздохнула. Звук казался таким неуместным с ее обычным жизнерадостным фасадом. “Я знаю, ты расстроен. Я бы тоже был расстроен. Однако вы мало что сможете узнать, пока не посетите Комиссию кандзе и не поговорите с кем-нибудь там. Их штаб-квартира находится в Ритоу, но у них есть офис и в городе. Сходи и запишись к ним на прием завтра. Я бы присоединился к тебе, если бы мне не нужно было присматривать за магазином, пока мой отец ходит за доставкой. Она сделала паузу, как будто что-то обдумывая. “Я тоже напишу письмо Тома. Он вернулся в поместье Камисато, так что у него должна быть возможность спросить леди Аяку, можно ли что-нибудь сделать. Я знаю, что он был бы не против.” “Я ценю это”, - сказала Мона, и она имела в виду именно это. Во всем этом не было вины Йоимии, и здесь она, в любом случае, помогала ей. “Ну, я же не собираюсь стоять без дела и позволять тебе разбираться с этим в одиночку, не так ли?” - сказала Йоимия, и в ее голос вернулся намек на игривость. “Кроме того, нет смысла приукрашивать ситуацию. Если вам так или иначе не удастся погасить этот долг, Комиссия Кандзе в конечном итоге заберет магазин и аннулирует ваш вид на жительство. Тебя вышвырнут из Инадзумы.”*
Слова Йоимии все еще преследовали мысли Моны, когда она устраивалась на своем футоне той ночью. Тебя вышвырнут из Инадзумы. Она последовала совету своей подруги и записалась на прием в офис Kanjou City на следующее утро. Женщина за прилавком произвела на нее такое же натянутое впечатление, как и мужчина в агентстве, оставив у нее безошибочное ощущение, что она посторонняя и совершенно нежеланная гостья на этих берегах. Но потом она подумала о том, как Йоимия угощал ее раменом, с каким энтузиазмом Тома познакомил ее с Камисато, даже о хозяине гостиницы, который присматривал за ней в ту первую ночь в Конде, и внезапно почувствовала укол вины. Было несправедливо поливать грязью целую страну из-за небольшого процента ее населения. Если бы это было так, ей пришлось бы утверждать, что Мондштадт был нацией жестоких мужланов, основываясь на горстке Искателей сокровищ, которых она встретила. Здесь, в Инадзуме, казалось, что только чиновники были придурками. Мона резко выдохнула и перекатилась на бок. Она всегда спала в просторной пижаме в своем доме в Мондштадте или даже в купальнике в те дни, когда не удосуживалась переодеться, но в этой стране, где температура была немного теплее, а воздух немного гуще, она начала спать в одном нижнем белье. Было что-то расслабляющее в ощущении прикосновения тонких простыней к ее обнаженной коже, ее волос, рассыпавшихся по плечам теперь, когда они больше не были собраны в два хвоста. Однако сегодня вечером казалось, что независимо от того, в какой позе она лежала, на боку, спине или обнимая огромную подушку под собой, ее телу просто не было удобно. Выгнана из Инадзумы. Она знала, что Йоимия имела в виду совсем не это, но в этих словах было что-то такое холодное. Не похоже, что ей грозила опасность. В жизни были вещи похуже, чем депортация – Архонты, большую часть своей жизни она провела, скитаясь без дома. Тем не менее, несмотря на то, что она пробыла в Инадзуме недолго, она уже чувствовала, что пустила здесь корни, и мысль о возвращении в Мондштадт с поджатым хвостом после того, как она возомнила себя перед всеми, вызывала у нее тошноту. Конечно, у ее проблемы было решение, настолько невыразимое, что до сих пор она даже не рассматривала его как вариант. Мона подумала о Предвестнике, склонившемся вчера над прилавком, о темном блеске в его глазах, когда он ответил на ее вопрос одним словом: Ты. Это было такое неожиданное предложение, особенно учитывая, что сам Скарамуш назвал ее ничтожеством там, на палубе. Перейти от этого к утверждению, что он нашел ее интересной, когда прижимал к земле, было, мягко говоря, неожиданностью. Они встречались всего пару раз. Что же она такого сделала, что он так легко изменил свое мнение? Скорее всего, для него все это было игрой. Он видел в ней легкую мишень, кого-то, кем он мог манипулировать и шантажировать без последствий. Он уже занимал этот темный уголок ее мыслей, факт, о котором он, без сомнения, знал. Почему бы не пойти на шаг выше и не принудить ее также отдать ему свое тело? Тебе настолько отвратительна эта идея? Не то чтобы Моне не хватало опыта в этой области. Два года назад в Спрингдейле был тот парень-хантер, с которым она в итоге переспала в первый раз. Затем, пару месяцев спустя, она встретила герболога, который временно обосновался на границе Лиюэ и Мондштадта. Мона навещала ее несколько раз в течение следующих недель, пока она не объявила, что возвращается в свой родной Натлан, к большой душевной боли Моны. После этого она на некоторое время отбросила все представления об отношениях. В Мондштадте был один мужчина по имени Нимрод, который пытался подойти к ней в одну из редких ночей, когда она посещала "Долю Ангела ", прежде чем капитан Кейп незаметно отвел ее в сторону и сказал, что женат. Кейа пообещал, что он и Рыцари будут "смотреть сквозь пальцы", когда Мона на следующий день навестила Нимрода по его адресу и сбила его с ног на пороге под одобрительным взглядом его жены. И все же в Скарамуше было что-то такое, что пробирало ее до костей. Больше, чем тот факт, что он был Предвестником и убийцей и, казалось, избегал ее гидромантии. Она не собиралась утверждать, что это было что-то бесчеловечное, хотя ее можно было бы простить за такие мысли. Она вспомнила, с какой легкостью он перерезал Хьюго горло, как небрежно он вел себя после этого. Мона никогда раньше никого не убивала, но, конечно, было нормально проявить хотя бы тень раскаяния после этого. Ее оттолкнула не идея переспать со Скарамушем. Это был сам мужчина. Он был мерзким. Итак, почему какая-то маленькая часть ее продолжала вспоминать его руку на ее шее вчера? Она пыталась игнорировать это, отмахнуться от этого как от естественной реакции на атаку. Днем это было легко, когда у нее были дела, которые отвлекали ее. Сейчас, лежа в своей комнате, вокруг которой не было ничего, кроме тишины, она не могла не вспомнить еще раз тот жар, который пронзил ее, когда он прижал ее к земле. Она подумала о том, как остекленели его глаза, о весе его тела на ней, о том, как близко были его губы к ее лицу, когда он что-то шептал ей. Не успела Мона опомниться, как новая волна тепла затопила тело Моны. Она потерла бедра друг о друга, чтобы унять нарастающую боль между ног. Когда это мало помогло, она медленно потянулась к своему нижнему белью. В ее голове зазвенели тревожные звоночки. Неужели она действительно собиралась лежать здесь и перебирать в уме мысли о Предвестнике, человеке, которого она последние десять минут называла монстром? Идея была низкой даже для нее. Тем не менее, потребности были потребностями, и в любом случае не похоже, что она могла спать. Мона просунула руку под нижнее белье и начала нежно поглаживать себя. Через несколько секунд стало очевидно, что одежда будет только мешать, поэтому она села, сняла ее и снова легла. Она опустила палец между своих складочек, чтобы увлажнить его, затем вернула внимание к своему клитору, обводя его кончиком пальца медленными, вялыми движениями. У нее в голове скопилось несколько фантазий на случай подобных этому. Как только она зацепилась за одну из них, она закрыла глаза и попыталась расслабиться в своем ритме. С ее губ сорвался вздох, когда она нашла особенно чувствительное место, поэтому она сосредоточила свое внимание там, растирая сильнее и быстрее, пока не начала дрожать. Образ в ее голове превратился в образ Скарамуша, который склонился над ней и прошептал голосом таким же ровным и смертоносным, как расплавленное золото: “Как это мерзко”. Моне следовало остановиться прямо на этом. Она знала, что то, что она делает, неправильно. И все же она с нетерпением продолжала. Воображаемый Скарамуш улыбнулся. Он сидел на ней верхом, оседлав ее талию, как тогда, в магазине. Его волосы, мокрые от ее гидрокостюма, прилипли к бледной коже. Медленно Мона подняла свободную руку вверх, сделав паузу, чтобы размять одну грудь и покрутить сосок между большим и указательным пальцами, затем обхватила рукой горло и сжала. Ее тело содрогнулось, когда жар между ног усилился, угрожая кульминацией. Не желая, чтобы это заканчивалось, Мона скользнула пальцем, которым массировала свой клитор, внутрь себя. Ее сердце подпрыгнуло от того, как ее стенки сомкнулись вокруг вторжения. Она вытащила и просунула второй палец внутрь, задыхаясь от легкого растяжения. Все это время другая ее рука оставалась на горле. Стал бы Скарамуш прикасаться к ней вот так? Уложил бы он ее на стол, придавив, пока его пальцы входили в нее и выходили из нее? Она представила восхищенный взгляд в его глазах, то, как он будет ругать ее за то, что она так легко поддалась влиянию, но, несмотря ни на что, уговаривать ее идти вперед. Возможно, он даже наклонился бы и поцеловал ее в губы. Мысль показалась ему слишком нежной, но Моне было все равно. В любом случае, все это было ненастоящим. Внезапная вспышка боли пробежала по ее шее. Только тогда она поняла, как сильно душит себя. Она отпустила его и воспользовалась моментом, чтобы воздух снова свободно вошел в ее легкие. Ее щеки горели, хотя она не могла сказать, от смущения, возбуждения или от сочетания того и другого. Она вытащила пальцы, взмокшие до костяшек, из промежности между ног и вытерла их о бедро, затем села, взяла подушку и сложила ее пополам. Какая-то маленькая рациональная часть ее разума кричала ей прекратить это, но Мона была слишком глубоко погружена в разгар своей фантазии, чтобы сейчас возвращаться. Движимая чистой похотью, она взобралась на подушку и покачивала бедрами, пока не нашла угол, под которым материал прижимался к ее клитору. После нескольких экспериментальных движений бедрами Мона нашла ритм, который ей подходил. Она никогда раньше не делала ничего подобного. Подушка была слишком мягкой, чтобы обеспечить ей какое-либо надлежащее трение, но ощущение чего-то твердого у нее между ног с лихвой компенсировало это. Она попеременно наклонялась вперед, пока ее живот не упирался в подушку, и сидела прямо, опираясь на руки, ее спина выгибалась дугой, и волосы падали на нее. В ее воображении длинные пальцы скользнули по ее плечам и спустились к талии. Она почувствовала горячее дыхание на затылке, руку, отводящую волосы в сторону, чтобы теплые губы могли прижаться к ее горлу. Она подняла руку с подушки и обхватила ею одну из своих грудей. Воображаемый Скарамуш застонал ей в ухо. “Ты чувствуешь себя прекрасно, Мона. Позволь мне разрушить тебя”. Внезапно он оказался под ней. Его ногти впились в выпуклость ее задницы, пока он водил ее взад-вперед над собой. Мона обхватила его бедра бедрами, сжала руки в кулаки на его бледной груди и заскулила, все это время Предвестник наблюдал за ней своими темными, хищными глазами. Одним последним движением бедер Мона сильно кончила. Она наклонилась вперед и зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить крик, в то время как ее тело пульсировало жаром. К тому времени, когда она спустилась, она вся дрожала. Мона со вздохом оторвала подушку. Даже в темноте она почувствовала мокрую полосу, запятнавшую одну ее сторону, физическое проявление ее стыда. Теперь, когда возбуждение прошло, воздух казался холодным на ее пылающей коже. Она перевернула подушку, натянула нижнее белье и натянула одеяло до плеч, испытывая чувство отвращения, такое сильное, что у нее по коже побежали мурашки. Это был момент замешательства. Вот и все. Теперь все закончилось, она выбыла из колеи, и, судя по тому, что она чувствовала, это тоже было в последний раз. Она перекатилась на бок, удивленная тем, какой пустой внезапно показалась комната. Ее рука скользнула к шее. Кожа была такой нежной, что она испугалась, что завтра там появятся синяки. Она поморщилась. Что, во имя Барбатоса, со мной не так?