Выжившие

-Малышенко, я тебе поручил важное задание. Ты была обязана его выполнить в срок. Где отчёт по делу? Почему его нету на моём столе?—орал начальник, плюя мне в лицо слюнями. Трясясь от злости, а жевалки на лице ходили ходуном. -Владимир, завтра всё будет. Не успела. Извините—стараясь спокойным голосом сказать эту фразу, которую прорепитировала раз сто, пока тот орал. Надо было сгладить ситуацию. И избежать увольнения. Жить на что-то надо. Но не вышло сказать так, будто я действительно сочувствую произошедшему. Вышло всё так, что я хочу поиздеваться, а говорю с сарказмом. Что заставило того всё сильнее беситься. -Какое извините? Малышенко, это не впервые. Ты никогда ничего не делаешь. Нахер ты здесь работаешь?—он не выдерживает, и это видно. Этот человек практически никогда не позволяет себе использовать жаргон, но я от него слышу их на постоянной основе в свою сторону. В этот раз тот кипит пуще прежнего. Дело уж слишком серьёзное. Ни одной улики, ничего. На мне лежит самая большая ответственность, но меня это никак не смущает. Вместо того, чтобы заниматься нужным, она отрывается на всю катушку. Алкоголь. Вещества. Клубы. Женщины. Даже сейчас я не до конца в себе. Перед глазами пелена, а в ушах звенит от ора Влада. Я не успеваю тому ничего ответить. Не знаю, что сказать, но тот заканчивает это всё. -чеши отсюда, я жду к вечеру отчёт. Не будет, можешь валить на все четыре стороны. Тебя никто тут не держит—в его голосе все ещё заметна ярость, а крик до конца не ушёл. Тот не спокоен, значит надо свалить, раз выпала возможность. Я шагаю к двери, собираясь тихо исчезнуть, но тот оказывается всё никак не закончит. -Я на готове писать о твоём увольнение—с противной ухмылкой кидает фразу этот гад. А я взрываюсь. Выхожу с его кабинета громко хлопнув дверью, что и до того хрупкие потолоки задрожали. Ненавижу. Я выросла, а в меня всё ещё не верят. Все ещё на меня орут и проклинают во всех смертных грехах. Перед глазами я вижу не стену отдела, а своё детство и мать. Картинки мелькают перед глазами и я готова разрыдаться. Моя жизнь сплошной день сурка, начиная с самого детства. Школа. Дом. Избиение. И так на протяжении долгих лет. Суровая мать, в которой нету ничего светлого, сплошная тьма. Моральный урод, но никак не человек. Сколько я её помню, столько она и была такой. До развода в ней мелькало хоть что-то хорошее. В то время она светилась. Но расход с мужчиной всё испортил. Мать стала настолько мрачной. Её истерики я помнила до мельчайших деталей. Помню, как она лежала целыми днями, забыв о своём ребёнке, который вот-вот должен пойти в первый класс. Приходилось справляться самой. Готовить еду, зарабатывать деньги в переходах, поя глупые песенки, но людям было меня жаль, сыпали деньги в детскую шапочку не жалея. Спасать от суицдов, мне тоже приходилось самой. Но случилось чудо, и она вспомнила про своего семилетнего ребёнка, который буквально выживал, но лучше бы не вспомнила. Из той добродушной женщины, которая светилась от счаться каждый день. Появилась тьма, которая с каждым разом становилась всё гуще и гуще. Злость, ненависть ко всему миру, склонность к насилию были её олицетворением. Моя мать и все ужасные качества в мире стали синонимами. Все они собрались в ней. Заставляя меня страдать. Она не жалела меня. Била до последнего. Избивала за всё, за любую мелочь. За всё то, что ей не понравится, а ей не нравилось всё. Я терпела, старалась не плакать, чтобы не получить сильнее. Но как на зло, слёзы всегда вытекали из моих глаза. Её это раззадоривало. И она начинала бить пуще прежнего. Я ненавидела её. Я ненавидела весь мир. Но я не выдержала все издевательства. Закончила это всё пару движениями. Ударила её в ответ. Просто ударила в ответ. Но не смогла остановиться на этом. Опрокинула на пол, и выместила всю обиду, ненависть. Показала, как было ужасно мне. И только после этого она поняла, как же это больно. В тот момент все пытки и закончились. Мои унижения пришли к концу. И в школе тоже. Пришлось брать всё в свои руки, ведь взрослым было наплевать. Пусть делают, что хотят, но только их не трогайте. Когда в очередной раз одноклассник начал лезть, я не выдержала. Избила так, что не в сознании он был. Виноватой осталась я. В этом ничего нового, но больше меня никогда не трогали. Боялись, шушукались за спиной, называя меня самыми ужасными словами, а когда проходила рядом, уводили глаза в пол и затыкались так, будто в рот тряпку засунули, не смели проронить и звука. Но и это удовольствие не доносило, хотелось иметь друзей, настоящих друзей, которые наконец-то будут меня ценить, не верить всем слухам про меня, защищать, а не бояться меня так, что складывается ощущение, что я животное, которое разорвёт при любой возможности. И уж никак не хотелось быть похожим на мать. Но смотря на мнение окружающих, складывалось ощущение, что я её копия, а это ужасно страшно. Сколько тут стояла и сколько бы ещё я об этом вспоминала-незнаю, но коллега нашла меня в коридоре, и начала тормощить. Чтобы вернулась в реальность. Сначала та звала меня по имени, но я никак не отликалась, а та пришла в ужас, боялась, что случилось может. Поэтому прибежала дёргать меня во все стороны, трясла, что только не делала, чтобы в себя пришла. И ей повезло, что я в итоге спустилась на землю, вылезая с воспоминаний. Такое не впервые, когда я исчезаю с реальности. Не обязательно с помощью наркотических веществ. Иногда погружаюсь в прошлое, которые оставило огромный след на моём сердце. И вытащить с этого состояния получается крайне редко, только спустя длительное время. И то, когда я сама приду в себя. От чего это - без понятия. Может от образа жизни, который явно не правильный, а возможно и что-либо другое. Поэтому Мишель очень повезло, что я вернулась, и теперь хоть она спокойна. Пару минут я не понимаю, что происходит, а главное, чего не понимаю, это где я. Передо мной белая стена, с фотками различных особей. Рядом со мной белокурая девушка, которая перепуганая до жути, но страх, которой постепенно уходит. Сначала вспоминаю, что она моя коллега, которую зовут: "Мишель Гаджиева". Оглядываюсь по сторонам, и осознаю, что ровно сзади меня кабинет начальника, а напротив меня вывеска с людьми, которые раскрыли различные дела. Постепенно вспоминаю всё и полноценно прихожу в себя, но никак вспомнить не могу, что же я забыла рядом с начальником. Ощущение, что должна что-то сделать. Стою, пытаюсь вспомнить, напрягаю всё, что только можно, и складывается такое ощущение, что я сейчас быстрее просрусь, чем вспомню, какая задача лежит на мне. А Гаджиева всё крутится вокруг меня , жужа под ухом, интересуясь, всё ли со мной в порядке. Хочу махнуть ей рукой и сказать, что всё отлично, но попадаю ей прям в глаз. Та дёргается, вся сжимается, начинает трястись от страха. А осознаю снова то, какая я дура. Я вообще без понятия, что делать в такой ситуации, и не нахожу ничего умнее, кроме того, чтобы загребсти её в охапку и начать извиняться. Но именно в этот момент Владимиру приспичило выйти с кабинета, хотя оттуда он не вылазит, и складывается такое ощущение, что он там и живёт. -Малышенко, уже сделала отчёт? Смотрю обжимаешся с девушками, прямо перед моим кабинетом. Неужели отчёт сделан?—тот опять ехидно лыбится, чувствую свою победу надо мной. -Владик, извини, что не с тобой. Но даже с отчётом будет по приятнее обжиматься, чем с твоей персоной—наконец-то я затыкаю его. Один—один. Он думает, что лучше меня, но я хитрее и умнее. Так что он в промахе. И вот наконец-то я поняла, что же мне сделать надо было. Отчёт. А время уже поджимает. Поэтому приходится бежать уже к себе в кабинет. Кидаю Мишель очередное "извини", и буквально мчусь к себе. Сбиваю всех людей на своём пути, но так всё равно. Ведь времени ужасно мало, а дело серьёзное. Уже с отдышкой добегаю до кабинета. Надо бросать курить. Заваливаюсь в к себе и плюхаюсь на стул. Нахожу бутылочку воды, выпиваю залпом, как обычно выпиваю алкогольные напитки. Пытаюсь перевести дыхание. И только когда я наконец-то пришла в норму, достаю все документы по делу. Начинаю заново их перечитывать. Статья за статьёй. 05.03.2000 Бесследно пропали подростки. Никаких зацепок и улик. Пустота. 05.03.1900 Пропала туристическая группа. Улик нету. Каждая статья не отличается от прошлой. Пропадают люди. Улик никаких, зацепок тоже. Сплошная пустота. Исчезают всегда пятого марта, каждое столетие. Но можно ли приписать это всё под одну гребёнку? Один ли это делает человек или его последователи. А человек ли это. В голове никак не укладывается это всё. Куда они исчезают, что их забирает. Или кто. Как не может быть зацепок, где-то же должно быть. Хоть что-то, дайте хотя-бы волосинку. Чтобы была хоть какая-то надежда. Хоть какой-то толчок. Люди пропадают уже на протяжении веков. И никто не знает, конец это или нет. Я дохожу уже до листов, где писание летописцев. И всё также. Никаких улик. Пятого марта. Каждые сто лет. Мы стоим на мёртвой точке. Нету никакого толчка. Нету ничего. Все пропадали бесследно, не оставляя за собой ничего. Что это. Кто это. Я пытаюсь переварить это всё. Понять, что вписывать в отчёт. И почему это дело именно на мне. Надежд на раскрытие этого дела нет. Откуда им взяться. До следующего исчезновения я не доживу. А за прошлые улик нет. Невозможно решить. Если это пустота. Никак не могу переварить это, но время не ждёт. Поэтому начинаю печатать отчёт. Пишу про всё, что известно. Пишу, что пропадают пятого марта, каждого столетия. Никаких изменений нет. Определённого типа людей нет. Исчезают любые персоны, никто не защищён, а улик нету. Свидетелей тоже никогда не было. Пустота и тишина в деле. Печатаю всё как можно быстрее, руки уже устали до жути, но остаётся со всем чучуть. Заканчиваю отчёт датой. Откидываюсь на спинку стула, включая принтер, чтобы распечатать и отнести начальнику. Бросаю случайно взгляд на часы и осознаю, что засиделась. Если этот гад написал приказ об моём увольнение, то я устрою там ещё одно не запланированное исчезновение человека. А нога устраивает танцы, ведь не успеваю. Я готова уже встать на колени перед принтером, чтобы тот печатал быстрее. И когда все бумаги оказываются у меня руках, я вылетаю с кабинета. И опять бегу. Снова снося всех на своём пути. Откуда тут люди в такое время, я и представить не могу. Дома бы сидели, а не по полицейским участкам разгуливали. Добегаю до его кабинета за считанные минуты. И благодарю себя хорошую, что бегаю всё также хорошо и навыки не растеряла. Чуть ли не заваливаюсь к Владимиру в кабинет, но вовремя останавливаюсь. Стучусь, ведь если без стука войду, тот устроит целую истерию. Как бы мне не хотелось позлить его, но работа ведь нужна, поэтому держусь. Слышу за дверью короткое: "войдите". И только после этого захожу совершенно спокойно, но отчёт кидаю чуть ли не ему в лицо. Повезло сучёнышу, что не попала. -Виолетта, неужели, а я уже начал писать приказ—этот человек всё противнее и противнее с каждым разом. Никак не перестанет унижать увольнением. Понимает, что без работы я не могу остаться. И специально давит именно на это. -Владимир, отчёт есть. Можете зачёркивать всё, что написали. Так что переставайте так усердно запугивать увольнением. Или у вас других дел нет? Если конечно нет, то ладно, угрожайте дальше.—тот пытается перебить меня, но я не останавливаюсь, продолжаю говорить. -а может вы хотите меня? И вас возбуждает то, что в мне угрожаете? И подумать не могла, что вы обычный старый извращенец. Но вы не расстраивайтесь. Я пойду, а вы можете доставить сами себе удовольствие—С улыбкой победителя, смотрю ему в глаза, а тот снова трясётся от злости, но мне уже всё равно, что он там делает. Ведь я опять победила этого пердуна. Хоть он и не старый, лет тридцать, но унизить возрастом всегда хорошо выходит. Я разворачиваюсь на одной ноге, направляясь к двери и выхожу. Слышу за дверью приглушёный мат и улыбка натягивается до ушей. Я всегда буду на шаг вперёд.