* * *
Протяжный лай собаки и настойчивый стук в окно, причем, кажется, прозвучавший уже около трех раз, заставил Борю скорчить лицо в раздражении и скинуть с себя одеяло, чья приятная тяжесть в то же мгновение забрала с собой всё тепло. Утром в доме всегда стояла прохлада, даже летом. Ступив босыми ногами на дощатый пол, он двинулся к окну, мысленно проклиная утреннего визитера, который, как оказалось, настоящий идиот и никак иначе. Ведь вряд ли кто в здравом уме стал бы в такую рань долбиться к нему в окно, рискуя вот-вот продолбить стекло своей настырностью. Ну, или это был какой-нибудь алкоголик, которому срочно нужно опохмелиться с утра пораньше. И как некстати окно Бориной комнаты находилось ближе всего, потому чаще всего долбились именно к нему. На ум сразу пришел дядя Петя, местный пьяница. Он часто приходил к дедушке Бори за самогоном, но чаще всего получал от деда по шее, потому что осточертело слушать его оправдания, когда у Петра спрашивалось про нехилый долг, что накопился за всё время. Либо же это могла быть Любовь Михайловна, жена дяди Пети, которая постоянно ругалась, что дед снова напоил дядю Петю. Да только от этого вряд ли бы что поменялось, потому что в принципе никогда ничего и не менялось. дядя Петя просил, дед давал ему самогон или настойку, Михайловна ругалась. И так из раза в раз. Бабуля уже устала ворчать на деда по этому поводу. Казалось, она всегда полностью была на стороне Михайловны. Боря раскрыл занавески, и в глаза ударили первые лучи солнца. Окно слегка запотело, но, несмотря на то, ему удалось разглядеть происходящее за ним. Сон как рукой сняло, когда он понял, чей визит заставил его проснуться, хотя ему даже на долю секунды показалось, что он всё ещё спит. За окном стоял высокий, подтянутый силуэт парня, имя которого — Ваня Кислов. Ваня широко улыбнулся и помахал ему рукой. И Боре от этого жеста внезапно показалось, что время замедляется и все вокруг замирает. Он ощутил, как сердце забилось сильнее, а кожа покрывается мурашками. В этот момент все остальное исчезло из его поля зрения – только Ваня стоял перед ним, улыбаясь своей привычной заразительной улыбкой. Чувство неожиданности охватило его, как волна холодного воздуха, заставившая замереть в ожидании, что произойдет дальше. Как он здесь оказался? Его не должно здесь быть. Они ведь давно не общаются. Чувство полной потери контроля над ситуацией и ощущении, словно он замешан в мешке эмоций: от радости видеть друга до беспокойства о том, как он реагирует на эту встречу. В голове у него крутились мысли, требовавшие объяснения, и он был настолько потрясен, что не мог адекватно реагировать. Смесь чувств, неожиданности и смятения создали кашу в голове, заставив эмоции переплетаться и не давая четкой реакции. Хотелось зажмуриться и выдать что-то вроде: «Ну все, горшочек, не вари!» Да вот только тут же возникли сомнения, что это ему сейчас поможет. Боря растерянно хлопал глазами, явно застигнутый врасплох, но чужие брови выжидающе нахмурились, что заставило опомниться. Расторопно открыв окно, кое действие сопровождалось характерным скрипом ржавых петель, он снова взглянул на Кислова. Растерянно, даже как-то застенчиво, пока снизу вверх на него глядело лицо с темными глазами, в радужках которых озорно плясали огоньки. Широкая улыбка обнажала ровный ряд зубов. Нос слегка сморщился, когда собака снова громко залаяла, и тот, обернувшись, грозно пробормотал ей что-то, чтобы та, наконец, успокоилась. Они не виделись почти три года. Раньше Кислов приезжал из города в деревню каждое лето, жил у своей тетки, которая всегда была рада его приезду. Боря тоже ждал его каждое лето, да только больше он не приехал. И в этот раз Хенкин решил, что ждать его тоже не стоит. Он думал, что Ваня забыл о нем, нашел в городе друзей поинтереснее и вряд ли когда приедет снова. Однако то, что сейчас перед ним стоял никто иной как Иван Кислов, вводило в легкое смятение. Они так давно не виделись. И тот изменился, повзрослел. Даже, кажется, чуток подрос. Всё-таки семнадцать лет это не четырнадцать. Боря, наконец подал голос, пред тем прочистив горло: — Ты что тут делаешь? — прозвучало неуверенно и хрипло. Это заставило Ваню тихо хохотнуть. — Ты не рад меня видеть? — спросил Ваня, мазнув глазами по его взлохмаченным волосам. Хороший вопрос. Боря не понимал, рад ли он. Нет, скорее да. Он рад. Это очень неожиданно. Но внутри по-прежнему скребла обида. Тот не звонил, не отвечал на звонки, да даже за всё время не отправил ему ни одного сообщения. А потом он появляется, врывается к нему во двор и стоит, улыбается так широко, словно ничего подобного не было и в помине. От этого диким пламенем разгорается внутри желание треснуть по этой наглой роже. И лишь на секунду Хенкин задумался, не глупо ли всё это. Могло произойти всё что угодно. А что же всё-таки на самом деле Боря обязательно узнает. И неважно, во что это всё выльется. В конце концов, он должен знать. Как-никак Боря его друг. Хотя, могут ли они всё ещё считаться друзьями? Ваня нерасторопно протянул свою руку к Боре. Его пальцы слегка дрожали от волнения, а взгляд стал каким-то неуверенным, когда Хенкин глянул на его протянутую ладонь. Этот момент показался для обоих невероятно важным. Боря медленно поднял свою руку и аккуратно сцепил ее с рукой Вани. Их пальцы слегка сжались. Взгляды их встретились. Рука Вани была прохладной, но при этом казалась крепкой и нежной. Боря чувствовал каждую косточку его кисти и каждое прикосновение подушечек чужих пальцев к его ладони. Их руки оставались соединенными некоторое время, словно продолжая обмениваться теплом и энергией. Взгляд Вани скользнул дальше по его белой майке, в которой Боря спал, что слегка смутило. Благо, остальную часть тела видно не было, потому как кроме самой майки, доставшейся ему от деда, и трусов на нем ничего не было. Предстать в таком виде перед Кисловым было не то чтобы стыдно, было просто не очень удобно. Боря крепко сжал руку Вани. Он был так поглощен мыслями, что не сразу заметил, что Ваня уже разжал свою ладонь, а сам Боря продолжал удерживать ее. Осознав происходящее, Хенкин смутился ещё больше и тут же отпустил чужую руку, едва слышно извинившись. — Почему ты здесь так рано? — игнорируя чужую усмешку, поинтересовался Боря, поджав губы. — Я приехал вчера поздно вечером и не спал всю ночь. Не мог дождаться нашей встречи. — он всё улыбался, не сводя глаз с Бори, что второму показалось чем-то странным и отталкивающим. — Радуйся, что не прискочил к тебе ночью. — Радоваться? Но знаешь, тебе стоит напомнить себе, сколько тебе пришлось стучать, чтобы я, наконец, проснулся, — брови его взметнулись вверх, и Боря наклонился слегка вперед, опираясь руками о деревянный облупленный подоконник. — Ну а ночью ты бы до меня вообще не достучался. Голый номер. — Успокойся. Если бы я даже очень сильно хотел, то не пришел бы. — Кислов закатил глаза, складывая руки на груди и подмечая про себя, что привычная ворчливость Хенкина никуда не делась и всё так же находится при нем. — Так что скажи спасибо. — Щас! — вдруг слишком резко и громко выдал изумленный Боря, показав Кислову средний палец. А потом за его спиной послышались шорохи, и дверь в его комнату отворилась. Перед ним предстала бабушка. В руках она держала платок, который обычно надевала себе на голову, пряча седые пряди волос. Разве она не спала всё это время? Или это Боря разбудил её? Стоило вести себя потише. Поток мыслей прервал её взволнованный чем-то голос: — Кто там, Боренька? — она встала в дверях, будто её домашние тапочки прилипли к полу, и смерила взглядом открытое окно. Знакомый голос услышал Ваня, который тут же, привстав на носочки, заглянул в комнату и, встретившись с изумленным взглядом бабушки, проговорил с большим энтузиазмом: — Здравствуйте, Баб Тая! — Ванечка, ты что-ли? — её лицо вытянулось и, взмахнув руками, бабуля торопливо подошла к Боре, выглядывая на улицу. — А чего ты тут то стоишь? Заходи домой, сейчас я дверь открою. Давай, давай! Кислов радостно кивнул и скрылся за домом, точно направляясь ко входу. Боря глянул на бабушку и тут же встретился с её укоризненным взглядом, что ввергло в легкое недоумение, кое в тот же миг развеялось, стоило ей раскрыть морщинистые губы: — Ты почему его домой не пустил? — она полоснула по его плечу платком, отчего Боря слегка сжался. — Негоже с гостями так, Боря! — Да бабуль, я собирался его в дом пустить! — он увернулся от очередной оплеухи, прячась за длинной оконной занавеской. — Собирался он, — проворчала женщина и, собираясь покинуть его комнату, бросила через плечо: — Пойду открою. А ты давай одевайся, хотя бы штаны надень! Боря рассеянно проводил её хрупкую, сутулую спину до самой двери. Он уже привык к её частому ворчанию и всегда требовательному тону. Несмотря на то, он знал, что его любят, и подобные вещи, которые на самом деле казались такой мелочью, не имели никакого значения. В конце концов, она была той, кто заменила ему мать. Она всегда была рядом. Дедушка и бабушка были единственными близкими родственниками, были родителями его матери, которые воспитывали его, дарили свою любовь и относились к нему, как к сыну. Родителей Хенкин видел только на фотографиях. Он остался без них, когда ему должно было исполниться три. Он многое узнал по коротким рассказам бабушки, которыми она даже не хотела с ним делиться, пока Боря не настоял на том, что должен знать. Отношения его родителей были не очень хорошими, хотя это было мягко сказано. Отец часто не находился дома, пропадая невесть где, много пил, избивал жену. Неизвестно, сколько бы это всё продолжалось, если бы в одну ночь отец по пьяни не зарезал его мать. Мать его была цветочницей, умной и невероятно красивой женщиной. Она любила своего сына и делала всё возможное, чтобы уберечь его от жестокости и агрессии отца. Но, к сожалению, сама не смогла защититься от его ярости и насилия. Отцу дали восемь лет тюремного заключения. Отсидев шесть лет, он вышел по амнистии. Продолжил пьянствовать, пока не схватил белую горячку. Говорил, что слышал какие-то голоса. Через три года выбросился с окна. После безвременного ухода матери жизнь трёхлетнего Бори изменилась до неузнаваемости. Когда не стало отца, ему было почти двенадцать. Боря осиротел дважды. Одна смерть изменила всё, а другая ничего. В его жизни были дедушка и бабушка, которые стали единственной опорой и опекунами Бори. После смерти дочери они взяли трехлетнего внука к себе и посвятили всю свою оставшуюся жизнь воспитанию и заботе о нем. Маленький Боря поначалу много плакал и просился к матери, пока не стал забывать её. Бабушка приложила все усилия, чтобы помочь мальчику пережить потерю и научить его принимать и понимать происходящее. Дед стал его крепким и надежным плечом, заменяя непутного отца. До школьного возраста его не волновало ничего, что касалось родителей, но после, глядя, что у других детей есть и матери, и отцы, у него возникли вопросы. До десяти лет он хотел знать, что случилось, но никто не хотел, чтобы он знал. А когда удалось выяснить всю правду, то язык его больше не поворачивался называть этого убийцу своим отцом. Тяжело было жить с осознанием того, что всё было не так радостно, как он думал: его отец не был любящим, заботливым, сильным и уж точно не был тем, на кого Боря хотел бы равняться. А его мать точно не заслуживала того, что с ней происходило. Почему она терпела это? Почему не ушла от подонка? Это было никому не понятно.* * *
На кухне шумит чайник, а старые половицы едва слышно скрипят под весом бабушкиного тела, что метается туда-сюда, бурча себе что-то под нос. Кислов, неестественно выпрямившись, сидит за столом, неловко сминает ткань спортивных штанов, сложив руки на ногах. Столько вопросов крутилось в голове, которые не терпелось задать. Как они здесь? Все ли хорошо? А как здоровье Деда Саши и самой бабы Таи? Что нового? Ведь интересно. Прошло довольно много времени, и что только не могло произойти за то время, что его здесь не было. Бабушка Тая была одета в плотное платье в клетку, накинув поверх него уютную кофту, чтобы согреться от утренней прохлады. На ногах у нее были старые, но удобные тапочки с мягкими войлочными вставками и старомодные серьги в ушах. Видно было, что время не прошло бесследно: седые волнистые пряди волос торчат из-под сиреневого платка, морщины углубились, кожа стала более хрупкой и нежной. Но, несмотря на то, когда она обняла его у порога, заставляя Кислова согнуться, и слегка погладила его по голове, морщинистые руки показались ему такими теплыми, какими он помнил их ещё с детства. — Вааай! Ка-а-ак же ты вырос! Ну, красавец! — восклицала бабушка, трепая Ваню за щеки, а потом снова возвращалась к хлопотам, накрывая завтрак на стол. Ее улыбка была настолько искренней, насколько это вообще было возможно, а глаза были полны радости и нежности. И Ване от этого становилось так уютно. Он с интересом в глазах и ностальгической улыбкой на устах разглядывал всё вокруг, словно изучая мельчайшие детали, хотя с того времени, когда Ваня был у них последний раз, ничего особо не поменялось. Боря вышел из зала и, остановившись в дверях кухни, оказался пришпиленным взором внимательных темных глаз. Кислов не сильно то и изменился, разве что волосы отросли и вьющимися прядями спадали на глаза. Да и похудел чуток. Хотя, сколько Боря его помнит, он всегда выглядел как хлюпик. Хенкин же в глазах Вани не хило набрал мышечную массу и вытянулся. Понятно, что это сказывался физический труд, коим Боря наверняка занимался каждый день, помогая деду по хозяйству. Интересно, они всё так же одного роста или Боря всё же перерос Ваню? Боря не знает, сколько бы ещё они могли разглядывать друг друга, но ему вдруг стало до невозможного неловко, потому он поспешно отвел взгляд. Потерев кончик носа и прочистив горло от внезапно образовавшегося и неприятно давящего комка, он всё же двинулся к столу, усаживаясь напротив Вани, снова ловя его заинтересованный взгляд на себе. Сколько можно его разглядывать, он же не музейный экспонат. — Когда ты приехал-то к нам, Ванечка? — подала голос бабушка, ставя на стол вазочку со сладким и обращая на себя всё внимание Вани. Это позволило Боре, наконец, выдохнуть с облегчением. — Давно тебя чего-то не было у нас. Чего не приезжал? Коль случилось чего? — Нет, Баб Тая, я.. — он тут же замялся, будто ещё не придумал, что сказать, и задумчиво свел брови к переносице. — Семейные обстоятельства. Но ничего плохого. Не волнуйтесь, — говорит ровно, однако глаза его неуверенно бегают по гладкой поверхности стола и снова улыбается широко, даже слишком. Боре кажется, что тот старательно пытается что-то скрыть. Понимает, что он явно что-то не договаривает. Хочется знать, что. Но хочет ли Кислов, чтобы Хенкин знал? Определенно, нет. Ваня ещё говорил с бабушкой о чем-то совершенно неважном, и Борю даже удивило, что Ваня умудрялся сохранять ровный голос. Но бабушка Тая, кажется, ничего подобного не замечала или просто не заостряла внимание, смахивая всё на то, что они просто давно не виделись. — Ну, хорошо, что ничего плохого, а то Ирка, тетка то твоя, говорила, у тебя с экзаменами туго пошло, — она сделала им чай и, наконец, присела рядом с Борей на табуретку. — У нас вот знаешь, как получилось Боренька, оказывается, математику совсем не знает. Не сдал же. Пришлось пересдавать. Но она, говорят, не всем хорошо дается. У тебя, небось, то же самое? Боря досадно прикусил губу, косясь в сторону бабушки, что так легко и просто выдала все Кислову, не заботясь, хочет этого Боря или нет. Ну не сдал он эту математику с первого раза, сдал со второго. Что теперь напоминать об этом при каждом удобном случае. Ещё этот назидательно-укоризненный взгляд в его сторону, что заставляет ежиться и смиренно молчать. — Да нет, сдал всё. Я не пошел в одиннадцатый. — Ваня усмехнулся, глянув в сторону Бори, и отпил со своей кружки, обжигая язык горячим чаем, отчего тут же невольно сморщился. — Сдал? А чего это Ирка тогда мне говорила? Ни черта не помню. После девятого поступил, значит? — поинтересовалась бабушка, получая в ответ уверенный кивок. — Ну и хорошо. Пойду деда посмотрю. А вы пейте чай, Ванечка, не стесняйся. Бабушка Тая подвинула поближе к Ване вазочку со сладким и побрела в спальню, шаркая домашними тапочками. Какое-то время меж ними висло молчание, и оттого было особенно неловко. Они снова встретились глазами, и сердце Бори забилось чаще. В затянувшемся безмолвии биение сердца, эхом отдающееся в ушах, было до того громким, что, казалось, вот-вот дойдет и до ушей Кислова. — Ты всё-таки злишься на меня? — наконец прервал тишину Ваня, отодвигая кружку с недопитым чаем в сторону и опираясь локтями о стол, тем самым немного придвинувшись к Боре. — Ну, хотя бы потому, что я даже не звонил тебе. — А ты хочешь, чтобы я злился? — он изогнул бровь. — Я не думаю, что мой ответ как-то повлияет. Но нет, я бы не хотел, хоть это и справедливо, — ответил Ваня, глядя на Борю исподлобья и нервно теребя пальцами рукава своей тонкой светлой рубашки. — Но я хочу, чтоб ты знал, что мне жаль, что так вышло. От одного вида нервного Кислова, который ещё совсем недавно казался совсем непоколебимым, Хенкину самому становилось неспокойно. — Господи, Кислов! — выдохнул Боря, — когда ты стал таким? — Каким? — поинтересовался Ваня. Уголки его губ моментально поползли вверх. Вероятно, его задело то, что слова, что дались ему с огромным трудом и которые он прокручивал в голове всю дорогу до встречи с Борей, воспринялись иначе и вызвали совсем другую реакцию. По крайней мере, это было совершенно не то, что он ожидал услышать в ответ. Но, как бы то ни было, он решил не подавать виду. — Ну, я всегда считал, что ты не из тех, кто так выражается! — вопросительно вздернув брови, выдал Боря и, не сдержавшись, улыбнулся в ответ. — И ещё ты стал каким-то сильно болтливым. — Прошло много времени, многое поменялось! А ты, смотрю, все ещё больше двух слов не перевариваешь, — вразвалку проговорил Ваня. — Ну, если ты вдруг умеешь выражаться всего в двух словах, то было бы прекрасно, — отметил Боря в удивлении и неосознанно проследил за тем, как Кислов провел рукой по своим волосам, зачесывая их назад. — Размечтался, — бросил Ваня с сарказмом и поднес чашку к губам, отпивая немного чая. Пока непослушные пряди волос выбились обратно, чуть не нырнув в этот самый чай. — Ну, время от времени нужно же расслабляться и позволить себе помечтать, — ответил Боря, улыбаясь на смену выражениям на лице Кислова. — Со мной не расслабишься, — Ваня усмехнулся, глянув на Борю с лёгким прищуром. — О, это я заметил. И не смотри на меня так, — он поджал губы, указав в его сторону указательным пальцем. — Твой взгляд, да и в целом вид, который я видел, когда ты глянул в окно, с этим не сравниться, поверь мне, — напомнил ему Кислов. — Ой, замолчи. — Ваа! Боря, ну-ка повтори! — воскликнула бабушка, внезапно явившаяся обратно на кухню. Боря сразу стушевался под её грозным взглядом, что рассмешило Кислова. — Что, уже ругаетесь? — Тебе послышалось, бабушка. — Боря встал из-за стола и отправился в свою комнату. Он слышал, как стул, на котором сидел Кислов, скрипнул, когда тот поднялся вслед за Хенкиным. — Спасибо за чай, баб Тая! — Ваня засеменил за Борей. — Как! Уже попили? Так не ели же совсем ничего! — Баба Тая пробухтела им в спину, пройдя к столу и всплеснув руками. — Спасибо за чай, — передразнил Боря. — Ты даже не допил. — А ты к нему вообще не притронулся. —ответил Кислов, сощурив глаза. — Ах, да, ты был слишком занят разглядыванием меня, чтобы обращать внимание на чай.. — Ой, вот как! — Боря улыбнулся в ответ. Лёгкий румянец предательски скользнул по щекам. Стало даже как-то неловко, но Боря попытался собраться с мыслями. — А, ну да, как же! Ты же такой больно неотразимый. Хенкин произнес это с явной усмешкой в голосе, натягивая самодовольную ухмылку на уста. Реакция на реплику не заставила себя долго ждать: темные густые брови Кислова взметнулись вверх, уголки губ дернулись, а затем на его лице и вовсе расцвела улыбка. Они прошли в комнату Бори, и Ваня прошел к комоду, пока сам Боря, сложив руки на груди, оперся плечом о дверной косяк. — О, спасибо за комплимент, — усмехнулся Кислов, при этом слегка кивнув головой, словно подтверждая свою привлекательность. — Это был не комплимент, — ответил Боря, почесав затылок. — Да ну, правда? — вопрос прозвучал совсем как риторический, и Ваня обратил внимание на развешанные на стене у того самого комода фотографии. Он прошёлся глазами по деревянным фото рамкам, по знакомым лицам Бабы Таи, Деда Саши и.. маленького Бори. Вот он с дедом на рыбалке, а вот пошел в первый класс. Вот здесь, на Новый год в костюме львёнка. А на другом фото ему вот-вот исполнилось всего десять. Половину из них он уже видел раньше. Едва касаясь подушечками пальцев фотографий, ему вдруг показалось, что чего-то не хватает. Всё верно. По правую сторону торчит недлинный гвоздь, на котором, как Ване показалось, когда-то висело какое-то фото. Сейчас же это место выглядело, как незавершенный пазл с недостающей деталью. Кислов все никак не мог отделаться от мысли, что точно знает, какое фото там висело раньше, и что оно непременно что-то для него значит. Но, как назло, память подводит, заставляя его задуматься о том, не придумал ли он это себе. — Что там висело? — кивнув на пустое пространство стены, поинтересовался Ваня, надеясь, что ничем не выдал свою обеспокоенность на этот счёт. Хенкин до этого молча хмурился, наблюдая за Ваней, подошёл к нему и открыл верхний ящик своего комода, откуда вытащил слегка измятое фото. Кислов сразу выхватил его из чужих рук, жадно впиваясь взором и окунаясь в воспоминания. На фотографии был изображен Боря и он. Такие счастливые и беззаботные. Ваня тихо усмехнулся, вспомнив те времена, когда они были так неразлучны и даже представить себе не могли, как обернётся их будущее. Хенкин молча наблюдал за Ваней, который словно совсем не мог оторвать взгляда от снимка. На самом деле в душе Кислова теплилась глупая надежда, что, может быть, все еще можно вернуться к прежнему, когда все было так просто и ясно. Он судорожно вздохнул, не в силах осознать, что так, как раньше, больше не будет. Они больше не дети. Хенкин, нервно покусывая губы, глянул на Ваню с теплотой и пониманием в глазах. Ваня, не выпуская из рук снимок, обнял Борю, утыкаясь носом куда-то в шею и заставляя его пару секунд ошалело хлопать глазами, затем неуверенно устроить руки на чужих лопатках и успокаивающе похлопать по спине.Стоит вообще попробовать что-то вернуть?
— Ты из-за меня её снял? — спрашивает Кислов, устраивая голову на чужом плече. Боря вдруг почувствовал, что его сердце начинает биться быстрее, и решил взять себя в руки. В конце концов, они просто разговаривали, правильно? Но почему-то внезапно все стало таким напряжённым и давящим. — Нет, — хрипло отзывается Хенкин. Стоять так и принимать чужие объятия было как-то уж совсем неловко и волнительно. Боря даже раскраснелся, невольно сравнивая себя с какой-то девчонкой. Он совсем и не ожидал того, что Кислов полезет его обнимать. Прежний Ваня не полез бы. — Она упала, и рамка разбилась. Вот я и убрал её, — продолжил Боря, слегка поглаживая Ваню по спине. Сердце Кислова замигало от радости, но удивление помешало ему полностью насладиться этим моментом. Обычно Боря быстро пресекал подобного рода проявления эмоций в свою сторону. Ваня был готов к этой реакции, потому сразу почувствовал, что что-то не так. Наступила неожиданная минута – Боря не отстранился. Более того, прежний Боря не гладил бы по спине. Прежний Боря обязательно отстранился бы. — Всё, думаю, хватит с нас этих телячьих нежностей, Кислов, — проговорил Хенкин, отстраняясь и напоминая Ване, что всё хорошее обычно имеет свойство заканчиваться. — Да, ты прав, — согласился Кислов, окончательно переключив внимание на фотографии перед собой. В его глазах появился какой-то неземной блеск, который заставил Борю отвести взгляд. В комнате вдруг стало ещё тише. Казалось, что время замедлило свой ход. Где-то в углу громко тикали старые часы. Боря смотрел на своего друга, пытаясь разгадать выражение лица Кислова. Он Ваню почти не узнавал, но и осознавать то, что они уже не те, совсем не дети, было как-то грустно. Кислов безмолвно перевел свой взгляд к окну, словно глубоко задумавшись о чем-то. Его глаза казались далёкими, исполненными какой-то тайной, которую он не желал раскрывать. Вдруг он провел рукой по лицу и тяжело вздохнул. Боря чувствовал, что что-то произошло тогда, когда Ваня не приехал. Что-то определенно важное. Наконец Кислов повернулся к Боре и тихим голосом промолвил: — Я расскажу тебе всё, если ты хочешь. За окном всё цвел рассвет.