Жена Василиска

      Гарри просыпается среди ночи от болезненного ощущения внизу живота. Сморгнув дымку сна, она пытается перевернуться в постели, и с губ срывается непроизвольный стон. Всё тело ломит. Стойкое ощущение, что происходит что-то неправильное, заставляет её резко открыть глаза и попытаться сесть.       Именно тогда Гарри с ужасом обнаруживает свой огромный живот, которого у неё не было ещё накануне ночью, когда она ложилась спать.       — Что за…       Очередное схватывающее чувство боли пронзает её тело, и Гарри стискивает зубы, чтобы не закричать.       Девушка в панике оглядывается по сторонам – она по-прежнему находится в своей комнате, в доме Дурслей. Вокруг ни единой души. Всё семейство тётушки Петуньи дружно отправилось на тот треклятый остров посреди моря три дня тому назад. Никто не желал быть рядом с ней в момент, когда Гарри исполнится семнадцать. Отчасти, она была даже рада их отсутствию, а вместе с этим и чувству свободы.       Однако сейчас девушка задыхается от подавляющей её паники. Гарри прикладывает ладонь к распухшему животу, чтобы в очередной раз удостовериться, что это реально, это не сон, хотя так похоже на бредовый кошмар. И вокруг никого, к кому бы она могла обратиться за помощью.       Ей придётся умереть вот так?       — Гермиона, Рон, — шепчет Гарри, а затем с неимоверным усилием встаёт с постели на ноги. Массивный живот мгновенно оказывает давление на её спину, и она снова пытается придержать его рукой. Мерлин, это какое-то изощрённое проклятие? Пытка?       Букля обеспокоенно хлопочет крыльями в своей открытой клетке, когда Гарри с трудом ковыляет к старому письменному столу. Её дрожащие пальцы едва справляются с удержанием ручки, но, в конце концов, ей удаётся написать короткую записку с просьбой о помощи. Внезапная боль стягивает низ её живота в очередной раз, и Гарри, на этот раз, не удаётся сдержать свой крик.       Какое-то время она не двигается, тяжело опираясь на стол. Лишь старается дышать.       «Это не может происходить со мной», — думает девушка, снова ощупывая живот. Она была в полном порядке ещё вчера вечером. Не было никаких предпосылок к такому развитию событий. Она не могла забеременеть и выносить ребёнка за пару часов!       — Отнеси это Рону или Гермионе, девочка, — шепчет Гарри, осторожно пробираясь к клетке Букли, пока боль ненадолго утихла. Сова согласно ухает, позволяя ей привязать небольшую бумажку к лапе, а затем ловко перебирается на её предплечье и ждёт, когда девушка откроет окно.       — Лети, — говорит она птице, и та, взмахнув крыльями, через мгновение пропадает в темноте ночи.       Несколько тихих секунд Гарри смотрит вдаль, а затем сгибается пополам от очередной схватки, выбивающей из неё дыхание. Ей остаётся только ждать, когда придёт помощь.       «А если они не успеют?» — вопрос внезапно возникает у неё в голове, и по спине пробегает холодок ужаса. Она… она родит. С чьей-либо помощью или без, но здесь нет никакого другого варианта, нет иного выхода.       Слёзы отчаяния наворачиваются ей на глаза, а чувство паники подступает к горлу. Надо что-то сделать, нельзя оставлять всё так, нельзя пускать ситуацию на самотёк. Да. Нужно позвонить в больницу, она сейчас должна быть в роддоме.       Но если Гарри потеряет там контроль над своей магией? И кто может сказать наверняка, не поджидают ли прямо сейчас Пожиратели Смерти за порогом её дома? А если всё это их рук дело? Их способ выманить Гарри?       — У меня паранойя, — говорит себе девушка, измеряя осторожными шагами комнату и по-прежнему держась за живот. Тем не менее, она не может не думать обо всём происходящем с ней, как о чьём-то злом умысле.       Гарри болезненно вскрикивает при очередной схватке, а затем невесело смеётся. Разумеется, из всех людей, именно она станет рожать ребёнка, будучи девственницей.       Несколько мгновений она просто дышит, пытаясь успокоиться. Именно тогда она ощущает тёплую влагу, стекающую по ногам, и её сердце испуганно замирает. Ей известно, что это такое. Каждый дурак знает, что означают отошедшие воды у женщины. Но… у неё уже были схватки. Частые. Разве воды не должны были отойти раньше?       «Нормально ли это?» — обеспокоенно думает Гарри, опасаясь вместо воды обнаружить кровь, даже если вся ситуация в целом далека от нормальной. Она добирается до выключателя, а затем щелчком пальца зажигает одинокую лампочку на потолке. Быстрый взгляд на деревянный пол отчасти развеивает её самые тёмные страхи, но теперь возникают другие – более насущные.       Гарри рожает. Ей нельзя в больницу, а друзья вряд ли доберутся до неё так скоро, если Орден вообще их к ней отпустит. После смерти Дамблдора у них у всех прибавилось множество проблем и забот, стало опасно собираться вместе, опасно перемещаться по каминной сети, трансгрессировать и даже переписываться. Ответы на предыдущие письма Гарри занимали у её друзей недели. Пожиратели Смерти отслеживали всё.       «Ну, беременность мою они пропустили», — горько усмехается про себя девушка, предпочитая сосредоточить своё внимание на мыслях о Пожирателях и Волдеморте, чем на том, что она вот-вот родит.       Следующие часы или минуты, ей уже тяжело ориентироваться во времени, проходят в ожидании схваток, а затем в кратком отдыхе от них. Пока Гарри не скручивается на постели от дичайшей и самой долгой боли за всю жизнь, а зрение темнеет по краям. И её связь с реальностью ощущается весьма шатко.       «Я умру вот так», — думает девушка, откидывая за спину свои взмокшие рыжие волосы.       Но ей нельзя умирать, иначе ребёнок умрёт вместе с ней. А ещё есть Волдеморт, крестражи и Орден Феникса, рассчитывающий на неё.       Гарриет Поттер не может умереть так просто.       Удивительно, но она действительно остаётся живой, да ещё и привносит в этот мир новую жизнь.       Крохотный мальчик на её окровавленных руках весь липкий и красный от оглушительного крика: Гарри кое-как удалось очистить его лицо и укутать в чистую простыню из шкафа тёти Петуньи. В итоге она так и осталась со своим сыном в комнате старших Дурслей.       В какой-то момент к ней приходит осознание, что ребёнка нужно покормить, и тогда Гарри делает и это, особо не задумываясь над тем, как она оказалась в такой ситуации. Простых ответов всё равно ждать не придётся, а маленький человек у её груди не должен оставаться голодным.       Она смутно задаётся вопросом, ощущала ли тоже самое её мать, когда впервые взяла Гарри на руки. Всю безграничную, всеобъемлющую любовь, о которой даже не подозревала до этого заветного момента? О которой не могла и подумать ещё вчера днём?       «Это безумие», — заключает Гарри, но всё равно улыбается, глядя на своего сына.       И хотя она обязательно когда-нибудь разберётся со всем, что произошло сегодня ночью, всё её внимание, всё обожание, любовь и весь центр её мира сейчас заключены в ребёнке на её руках.       В её ребёнке.       Её сыне.       Остальное может подождать.       Помощь, о которой она молила накануне, прибывает к полудню следующего дня в виде Рона, Гермионы, Аластора Грюма и совершенно бледного профессора Люпина. Она набредает на них в коридоре, когда выползает из кухни с ребёнком на руках, только что съев огромную порцию омлета. На пару мгновений они все поражённо замирают, уставившись друг на друга.       Пока, в конце концов, Гермиона не подаёт свой голос:       — Гарри… мы получили твою записку.       — Мерлин всемогущий, что с тобой случилось, подруга? Выглядишь ужасно! — сразу же перебивает Рон, вытаращив глаза сначала на неё, а затем на младенца. — И откуда тут ребёнок?       — Из меня.       — Очень смешно, Гарри. Серьёзно, чей он? Мне казалось, твоя тётя не была беременна, когда мы видели её в июне на вокзале.       — Я чертовски серьёзна, Рон. Он мой.        Девушка непроизвольно делает шаг назад, воинственно прижимая к себе дитя.       Её лучший друг продолжает стоять с открытым ртом, рядом с ним Гермиона старательно отводит взгляд в сторону, Грюм сохраняет своё привычное хмурое лицо, а профессор Люпин выглядит теперь так, словно вот-вот упадёт в обморок. Гарри чувствует иррациональное раздражение из-за их реакции. Это ей впору терять сознание. Этой ночью она в одиночку родила ребёнка. Не они.       — Может мы вместе пройдём на кухню? — спрашивает Гермиона, стараясь улыбнуться. — И ты расскажешь нам о том, что произошло.       Гарри делает глубокий вдох.       — Да. Да, ты права, конечно, — говорит она, жестом одной руки приглашая гостей внутрь дома. — Проходите.       Смена обстановки мало помогает делу. Разве что теперь все сидят, и никто не рискует повредить голову, если внезапно потеряет сознание. Гарри рассказывает им обо всём без утайки, ни на секунду не прекращая нежно качать сына на своих руках.       — Ты уверена, что ничего такого не случилось с тобой на днях? — задумчиво спрашивает Люпин. — Может была боль в животе? Жжение от проклятья?       — Ты точно никого не видела, Поттер? — рычит свой вопрос Грюм.       — В последние дни я не выходила из дома, я никого не видела и не чувствовала никаких эффектов какого-либо проклятья. Болел только шрам, но после воскрешения Волдеморта он болит постоянно.       Гермиона близ неё задумчиво мычит.       — Даже сейчас?       Гарри уже хочет сказать «да», однако в последний момент осекается и поражённо замирает.       Её шрам горел весь пятый курс, шестой курс, всё лето. Каждый новый день начинался со жжения на лбу, иногда он кровоточил по ночам, когда Волдеморт был особенно зол. Боль в шраме была её привычным жизненным спутником.       Однако теперь она ничего не чувствует.       Гарри осторожно подносит руку ко лбу и ощупывает совершенно спокойный, обычный рубец на своей коже.       Ничего.       Её взгляд сразу же обращается к ребёнку.       Она не могла…       Или же?       — Мистер Грюм, профессор Люпин, позвольте нам поговорить с Гарри наедине, — обращается к двум взрослым мужчинам Гермиона, на что получает согласный кивок оборотня и недовольное ворчание бывшего мракоборца. Через пару мгновений на кухне остаются только она со своими лучшими друзьями, но, по какой-то причине, Гарри это нисколько не обнадёживает.       — Этот ребёнок вылез из тебя сегодня ночью! — в шоке заявляет Рон и вздрагивает всем телом. — Я даже не могу себе это представить. Мерзость.       — Сам ты мерзость! — горячо реагирует Гарри. — Твоя мать тебя тоже не в капусте нашла!       — Да, но я-то родился естественно. А это существо появилось в тебе Мерлин знает откуда! Открой глаза, Гарри: это ненормально!       — Рональд, хватит! — решает вмешаться Гермиона. — Но он отчасти прав, Гарри. Дети не берутся буквально из воздуха, ещё и твой шрам... Что если это проклятие Волдеморта? Это может быть очень опасно.       Гарри прижимает к себе своего сына в защитном жесте. У неё у самой появились некоторые соображения на этот счёт, однако она не спешит ими делиться. Потому что, если они окажутся верными, её ребёнок… Интуиция подсказывала ей, что для её сына не будет и шанса, озвучь она свои опасения сейчас.       — К чему вы мне всё это говорите? — спрашивает она, сохраняя свой тон ровным, хотя ей хочется кричать на них всех.       — Возможно, было бы лучше, для твоей же собственной безопасности, на какое-то время разделиться с этим… ребёнком.       У неё возникает такое чувство, словно ей на голову упала тонна кирпичей.       — Ты не можешь быть серьёзной, Гермиона, — пытается возразить девушка, невзирая на тугой ком в горле, мешающий ей нормально говорить.       — Подруга, я понимаю, ты пребываешь в неких заблуждениях и думаешь, что этот ребёнок, ну… полноценный ребёнок, однако это не так. И мы все знаем о том, как ты мечтала о большой дружной семье, но растить отродье, связанное с Волдемортом, не выход. Это не твоя семья.       Кровь Гарри кипит.       — Неполноценный ребёнок?! Мой сын спит, ест, дышит и плачет, как и все другие дети! Изначально ты подумал, что это полноценный сын моей тётки, но, как только оказалось, что ребёнок мой, он сразу же стал дефектным?!       — Он связан с Волдемортом, Гарри! В будущем он станет монстром, а не человеком!       — Ты теперь у нас пророк, Рональд Уизли? — насмехается над ним девушка. — Что же вы предлагаете мне делать? Отдать ребёнка тёте Петунье, чтобы он рос в ненависти и голодал, как я? Или отдать его в приют, чтобы он точно повторил судьбу Волдеморта?       Рон говорит:       — Я бы на твоём месте избавился от него, Гарри       На мгновение на кухне воцаряется гробовая тишина, пока она не нарушает её:       — Убирайтесь все из моего дома.