Жена Василиска

      Первой после её слов приходит в себя Гермиона. Она пару раз удивлённо моргает, будто не может поверить в то, что их подруга велит им уходить, а затем на её лице появляется грустная улыбка.       — Прости, но мы не можем сделать этого, Гарри, — тихо говорит девушка. — Наше прибытие сюда было раньше запланированного срока, и мы уже привлекли к себе излишнее внимание. Возвращаться будет слишком опасно.       — Грейнджер права, Поттер, — грубый голос Аластора Грюма звучит слишком громко в небольшом пространстве кухни, которое они разделают между собой. — За твоим домом ведётся пристальное наблюдение. Скажу больше: за всем этим районом присматривают наши враги. Мы не можем так рисковать снова.       Прихрамывая, мужчина проходит к столу, а после отодвигает стул и с тяжелым кряхтением усаживается рядом с ними. Его хмурый взгляд с искусственным глазом направлен на её ребёнка, и Гарри спешит осторожно покачать малыша, который начинает обеспокоенно хныкать из-за громких звуков вокруг и пристального внимания другого волшебника.       — Получается, вы остаётесь на ночь? — спрашивает она.       — Я понимаю, тебе обидно из-за наших слов, Гарри. Но тебе не кажется, что ты слишком остро реагируешь? Или ты совершенно нам не рада? — с явным раздражением интересуется у неё Рон. — Мы столько времени не виделись, а теперь тебе хочется поскорее избавиться от нас? Честно говоря, я не ожидал от тебя такого, подруга.       Укол вины больно вонзается ей в сердце, и она действительно начинает чувствовать себя неловко из-за своего поведения. Её друзья появились здесь из-за собственной записки с просьбой о помощи, которую девушка отослала вчера. Они беспокоились о ней, до сих пор беспокоятся и переживают о её благополучии. Ей не стоило пытаться выставить их за дверь.       — Да, ты прав, Рон, — с чувством говорит она. — Простите меня, ребята. Это была воистину безумная ночь, я немного на взводе.       Лишь ребёнок в её руках дарует ей некое подобие успокоения, хотя именно из-за его появления в жизни Гарри она и чувствует себя такой нервной, даже раскалённой.       Девушка делает один глубокий успокаивающий вдох, а затем медленно выдыхает.       Всё будет хорошо.       — Сделать вам чай? — миролюбиво предлагает Гарри с добродушной улыбкой.       Какое-то время всё действительно спокойно, по крайней мере пока, после полуденного чая, её гостей не тянет найти себе занятие по душе, чтобы скоротать время.       Мистер Грюм тщательно осматривает каждый уголок всех комнат, открывает каждую полку, заглядывает во все ящики и рыскает в шкафах, сопровождая своё перемещение громким стуком деревянной ноги о пол.       Рон устраивается на диване в гостиной и открывает для себя удивительный мир магловского телевидения. Рядом с ним Гермиона – объясняет ему, как пользоваться пультом и регулировать громкость. Разумеется, Рон сразу же выкручивает звук на максимум, но под строгим взглядом Гермионы, в конечном итоге, делает передачу немного потише.       Профессор Люпин самый тихий из них. Однако Гарри слегка не по себе от того, как оборотень не сводит глаз с её ребёнка. Что, признаться честно, немного жутко.       В конце концов, она сбегает от них на второй этаж, когда её сын начинает истошно вопить и плакать.       Гарри запирается в своей комнате, чтобы покормить малыша, и сразу же неприятно морщится от вида испачканных простыней на её постели. Вчера вечером она забыла про это, да и у девушки совершенно не было сил, чтобы сменить и постирать бельё. Не сказать, что сейчас сил у неё стало больше, но иного выбора, кроме как заняться стиркой, не осталось. Она не сможет эту ночь провести в постели старших Дурслей – их место займёт грузный Аластор Грюм. Люпин с Роном поделят огромную кровать Дадли, а Гермиона расположится на диване, в гостиной на первом этаже.       Ей же придётся остаться в своей собственной комнате. Потому что на кровати Гарри никто другой, кроме неё, больше не поместится.       Спустя несколько тихих минут она удобнее подхватывает сытого и спокойного ребёнка на руках, а затем помогает ему срыгнуть после еды себе на плечо.       «Ох», — думает девушка, нежно проводя ладонью по спине сына. Похоже, придётся постирать ещё и свою одежду. Ей нужно только…       Гарри разочарованно оглядывается по сторонам. Ей нужно оставить ребёнка, пока она занимается всем этим. Она не может просто положить сына на пол или кровать без какого-либо присмотра. Чувство вины и так стоит комом в горле из-за того, что у неё нет для младенца никаких памперсов и одежды – ей пришлось завернуть его в одну из своих футболок.       «Решаем проблемы по мере их поступления, Гарри», — говорит она себе, тяжело вздыхая. Сначала стирка постельного белья, а потом уже можно будет переживать из-за всего остального.       Она спускается вниз по лестнице, уже на полпути сталкиваясь со звуком громко работающего телевизора, а также звонкой болтовни её друзей и двух взрослых волшебников. Похоже, им весело.       — А, Гарри, иди к нам! — зовёт Гермиона. — Рон нашёл канал с комедиями.       — Не могу, мне нужно постирать постельное бельё, — отвечает девушка, слегка морщась от нарастающей боли в висках. — Можешь, пожалуйста, пока присмотреть за ребёнком?       Весь цвет сходит с лица Гермионы, и Гарри уже видит ответ до того момента, как её подруга произнесёт его.       — Прости, Гарри, но… я всё ещё переживаю, что это… этот младенец несёт в себе проклятие. К тому же, я никогда не держала детей.       «Я тоже не делала этого до сегодняшнего дня», — с раздражением думает девушка, однако не произносит свои мысли вслух. Её отчаянный взгляд обращается к Аластору Грюму, но тот лишь качает головой.       — Плохая идея, девочка. Мои руки подходят только для того, чтобы держать волшебную палочку и трость.       Громкий звук телевизора не стихает ни на секунду. Гарри кажется, что её голова вот-вот взорвётся. И её сын, похоже, полностью разделяет эти ощущения, если судить тому, как он начинает плакать.       — Рон?       — Не, подруга.       — Профессор Люпин?       — Я возьму его, Гарри, — соглашается наконец мужчина, и с лёгкостью принимает малыша у неё из рук. Тот, почувствовав перемену, начинает плакать ещё громче.       — Я постараюсь всё сделать быстро, — с чувством безмерной благодарности произносит она, стараясь не зацикливаться на том, что профессор согласился помочь ей только в самый последний момент.       — Конечно, Гарри. Мы будем ждать тебя здесь.       Ей удаётся быстро собрать и загрузить в стиральную машину все грязные вещи, что накопились в их доме, разом. Затем она застилает свою кровать чистым постельным бельём из шкафа тёти Петуньи и довольно улыбается. У неё также получается вымыть полы в своей комнате, стирая все следы вчерашней боли и безумия.       Это её последние дни в доме Дурслей, и она не хочет провести их, окружённая собственной кровью.       В момент тишины, полностью погружённая в рутинные действия, Гарри начинает думать о том, что ждёт их дальше. Уже совсем скоро ей исполнится семнадцать лет, и тогда Волдеморт сможет беспрепятственно убить её.       «Мерлин, что мне делать?» — думает она, замерев посреди своей крохотной комнаты. Как ей удастся справиться со всем этим? Как бежать и скрываться с младенцем на руках? Про площадь Гриммо знает Снейп, и после смерти Дамблдора никто из Ордена больше не использует эту квартиру. Уизли? У Молли и так полно детей, о которых следует переживать. У неё нет никого…       Каким образом ей сражаться с Пожирателями, не подвергая риску её сына? И если она умрёт, кто позаботится о нём?       Из нерадостных возмущений её вырывает истошный детский вопль, донёсшийся с первого этажа. Сердце Гарри испуганно замирает, а уже в следующую секунду она мчится вниз по лестнице, перескакивая несколько ступенек за раз.       — Что случилось? — спрашивает она, когда забегает в гостиную к остальным волшебникам. Звук телевизора стал ещё громче за то время, что она была наверху.       Девушка подходит к Люпину и протягивает руки к своему сыну, чтобы осторожно забрать плачущего малыша. Её вопросительный, полный беспокойства, взгляд обращается к оборотню, но тот только пожимает плечами.       — Он просто начал плакать, Гарри, — говорит ей Рон, стараясь перекричать телевизор. — Не смотри на нас так, мы ничего ему не делали.       Горький и отчаянный крик ребёнка отзывается болью в сердце Гарри, и она спешит покачать его.       — Ему не нравится громкий шум, Рон. Сделай потише.       — Из-за его плача мы не услышим передачу, я специально сделал погромче.       Какое-то время Гарри не знает, что сказать, поражённая поведением друга.       — Ты серьёзно? — тихо начинает она, но затем её голос повышается. — Это ребёнок, Рон! Он будет плакать! Сделай звук тише.       Лицо её лучшего друга краснеет от сдерживаемого им гнева, когда тот начинает говорить:       — Это не ребёнок, это отродье Волдеморта. И если ты решила заботиться о нём, то это твой выбор, но мы, — Рон разводит руками, указывая на притихшую Гермиону, насупившегося Грюма и всё ещё бледного Люпина, — не подписывались на такое. Хочешь нянчиться с ним? Пожалуйста. Не вплетай в это нас.       Слова её друга подобны тысяче игл, впивающихся ей в кожу. Вязкая горечь скапливается у горла Гарри, и она изо всех сил старается не позволить слезам навернуться ей на глаза.       — Это всё ещё мой дом, — произносит девушка слегка подрагивающим голосом, а после она подходит к Рону и выхватывает из его рук пульт от телевизора. Быстрым нажатием красной кнопки всё выключается, и гостиная погружается в напряжённую тишину. Ребёнок рядом с её грудью практически сразу же прекращает свой неистовый плач.       Рон заметно стискивает зубы, но тон его полон приторной любезности.       — Это дом твоих дяди и тёти, если быть точным.       — Что не даёт тебе никакого права вести себя так, — воинственно возражает Гарри. Однако быстрый взгляд на лица застывших рядом с Роном волшебников ясно даёт ей понять, что в этом споре никто не поддерживает её.       — Гарри, — тихо произносит Гермиона. — Рон не сделал ничего дурного.       — Выходит, сделала я? — спрашивает Гарри, решая в этот раз не поддаваться миролюбивому тону подруги.       — Ну, не я же влетел в гостиную, словно разъярённая фурия, — говорит Рон и насмешливо вздёргивает подбородок.       Девушке кажется, что она сходит с ума. Она ещё раз оглядывает комнату в поисках хоть какой-то поддержки, но взгляды окружающих её людей лишь выражают разную степень осуждения.       — Смотрите свой телевизор, — произносит она, кидая пульт Рону обратно. — Не смею вам больше мешать.       Гарри резко разворачивается и спешит покинуть гостиную, чтобы подняться на второй этаж и запереться в своей комнате. Краем уха она слышит, как за её спиной продолжают переговариваться её друзья:       — Мерлин, может у неё послеродовой психоз?       — Не неси ерунду, Рон.       — Ну, всё равно будем надеяться на то, что Гарри оправится к завтрашнему вечеру.       Девушка добирается до двери своей комнаты на ватных ногах. Она закрывается в привычных ей стенах и, наконец, позволяет себе тихо заплакать, ощущая себя до невозможности опустошённой.       — Может они правы? — шепчет Гарри своему сыну, когда садится на хлипкую кровать. — Может это я схожу с ума?       Ребёнок ответа не даёт.       Молчание комнаты тоже.       Очень стремительно наступает ночь. Однако Гарри толком не спит. Девушка то и дело обеспокоенно вздрагивает в постели, сразу же выныривая из тревожной дремы, и тут же проверят малыша рядом с собой. Она боится придавить его во сне, она также боится, что его может кто-то украсть.       В конце концов, Гарри сдаётся и больше не предпринимает попыток заснуть. Тем более через некоторое время просыпается сам ребёнок, сразу же принимаясь громко плакать. Она уже берёт сына на руки, чтобы покормить, как вдруг в её комнату вламывается очень разъярённый и очень взъерошенный Рон:       — Мерлина ради, смотри за ним, раз уж взялась! Почему наши уши должны страдать? Сделай что-нибудь!       — Ты всегда можешь уйти, Рон. Никто тебя здесь не держит.       — Снова об этом? Тебе прекрасно известно, что я не могу этого сделать. Мы все здесь застряли с тобой до завтрашнего вечера!       Гарри не успевает ответить ему – Рон с силой захлопывает дверь, а затем гневно топает обратно в комнату Дадли.       Остаток ночи вместе с зачатками суматошного утра проходят для Гарри как в бредовой дымке. Она толком не ощущает собственного тела, своего голода, передвигаясь по собственному дому, словно привидение. Девушка машинально кормит ребёнка, моет в ванной, закутывает в новую футболку и, ни на секунду, не выпускает из рук. Словно сын Гарри является последняя ниточкой, связывающей её с реальностью.       Она уже не обращает никакого внимания на язвительные комментарии Рона в адрес ребёнка. Никак не реагирует на хмурые взгляды Грюма, на сторонящегося её Люпина. Она также молчит, когда Гермиона вновь заводит тему о том, что ей нужно оставить малыша. У кого-то. Где-то.       Ей кажется, что всё это происходит с кем-то другим. Не с ней.       Из душевного оцепенения её вырывает звук оглушающего рёва, прозвучавший где-то совсем рядом во дворе. Гарри удивлённо моргает, когда осознаёт, что проходила в прострации почти весь день, и за окном уже вовсю разгорается закат.       Сначала ничего не происходит, но затем вид садика за оконным стеклом словно начинает подёргиваться рябью. А уже мгновение спустя начинают по одной появляться фигуры людей, снимающих с себя Дезиллюминационное заклинание. Признав в прибывших друзей, Гарри открывает заднюю дверь, ведущую в сад и резво влетает в самую гущу этой компании.       Первым с крепкими объятиями к ней тянется Хагрид, однако девушка останавливает, кивая головой на ребёнка, что покоится у неё в руках. Она растягивает губы в счастливой улыбке и вновь поднимает взгляд на Хагрида, ожидая увидеть радость на его лице. Но реальность такова, что вокруг неё все внезапно становятся очень тихими и хмурыми. Фред и Джордж вместе со своим отцом так и застывают в самом дальнем конце двора, не решаясь подойти к ней; покрытый шрамами Билл яростно перешёптывается о чём-то со своей невесткой Флёр; Кингсли старательно отводит взгляд в сторону; Хагрид неловко чешет бороду, а Наземникус Флетчер демонстративно морщит нос, не сводя глаз с Гарри.       Ей кажется, что весь мир уходит у неё из-под ног, однако девушка всё же заставляет себя собраться.       — Проходите в дом, — говорит она. — Уверена, остальные ждут вас.       И все, как один, используют этот момент, чтобы убраться от неё подальше. Только добродушная Тонкс подскакивает к ней, демонстрируя Гарри левую ладонь, на которой блестело кольцо.       — Ты уже слышала? — с нескрываемым восторгом спрашивает она. — Римус уже сказал тебе?       — Вы поженились? — поражённо спрашивает Гарри. — Профессор Люпин мне ничего не говорил.       — Ах, возможно он ждал моего прибытия, чтобы сообщить тебе об этом, — предполагает Тонкс, но в её голосе нет никакой веры в собственные слова. — В любом случае…эм… пойдём?       — Да, пойдём…       Небольшая кухня Дурслей едва вмещает в себя всех членов Ордена, но, похоже, тесное пространство нисколько не беспокоит её гостей. Что по-настоящему волнует их, так это ребёнок Гарри. Все их пристальные взгляды направлены на него, и она в очередной раз обнаруживает, что крепче прижимает к себе сына в защитном жесте, когда её дом полон её друзей.       — Я полагаю, это то неожиданное обстоятельство, о котором ты упоминал в своём письме, Аластор, — начинает разговор Кингсли, и Гарри удивлённо оборачивается к Грюму. Он отсылал письмо? Как она пропустила это?       — Да. Уизли и Грейнджер полагают, что ребёнок результат какой-то тёмной магии Волдеморта.       — Мы думаем, что он взялся из её шрама.       — Но как? — вздыхает Тонкс, прикрывая рот рукой с кольцом.       Гарри стоит посреди кухни, словно поражённая оглушающим заклятием, не в силах перебить чужой разговор о ней самой.       — Мы не знаем. Но Гарри в последнее время ведёт себя странно.       — Вы пытались разлучить её с… этим?       — Да, профессор Люпин на некоторое время забирал его у Гарри. Но она всё равно возвращалась к младенцу.       — Может, это обычный ребёнок? — неожиданно спрашивает Фред.       — У него красные глаза, брат. К тому же, где ты видел, чтобы дети появлялись и рождались так внезапно?       — Но это же только со слов Гарри он появился внезапно, — встревает в разговор Наземникус, награждая её осуждающим взглядом.       — На что вы намекаете? — произносит девушка, но вопрос её теряется в какофонии других голосов.       — У этого существа красные глаза!       — Так что вы в итоге решили? — спрашивает Кингсли.       — Ничего. Гарри не желает с ним расставаться.       — Что?! Ты сошла с ума, подруга? — одновременно восклицают близнецы, и девушка чувствует, как внутри груди у неё образуется чёрная дыра.       — В любом случае, мисс Поттер, вам всё равно придётся оставить дитя, — объявляет Кингсли тоном, не терпящим возражений. — Мы уходим отсюда сегодня вечером. Пий Толстоватый переметнулся на сторону врага. Он добился в Министерстве решения, в силу которого подключение этого дома к Сети летучего пороха, установка здесь портала и даже любая попытка трансгрессии обратились в преступления, караемые тюремной отсидкой.       — Что? — сипло переспрашивает Гарри.       — К тому же, — подхватывает Грюм. — Ты ещё несовершеннолетняя, и, значит, на тебя распространяется действие Надзора. Заклинание, которое отслеживает магические действия тех, кому ещё нет семнадцати, позволяя Министерству ловить несовершеннолетних баловников! Если ты или кто-то находящийся рядом с тобой попытается произнести заклинание, способное вызволить тебя отсюда, Толстоватый сразу узнает об этом и Пожиратели Смерти тоже.       От всего этого давления и обилия информации у Гарри кружится голова. Тем не менее, кое-что не даёт ей покоя, кое-что настойчиво скребётся на задворках её сознания.       — Надзор отслеживает любое магическое действие? — спрашивает она, хотя уже прекрасно знает ответ. Воспоминания о том, как ей пришло предупреждение от министерства из-за заклинания, сотворённого Добби, всё ещё свежо в её памяти.       — Да, мисс Поттер.       — Даже такое, как снятие вами Дезиллюминационного заклинания на моём заднем дворе?       Вся комната погружается в поражённую тишину, когда члены Ордена Феникса начинают испуганно переглядываться между собой.       Гарри не может больше этого выносить. Она мельком осматривает их всех.       И начинает смеяться.