🩸
Когда странный шум сотряс окрестности и ветер взревел за окном, стояла глубокая ночь. Тэхён уже спал в своей постели и проснулся, как только услышал сквозь сонную пелену звуки скорой помощи, полицейской машины и нестройный гам человеческих голосов. Сон бледный, кошмарный ещё не исчез… омега, оторвав голову от мягкой перины, вдруг заметил ярко-синие с красным блики, ложащиеся пятнами на стены и пол его комнаты. Встав с кровати и подойдя к окну, Тэхён вдруг весь замер в общем безмолвии, бледнея, а под ресницами его тайно дрожал какой-то ужас. С окна четвёртого этажа открывалась картина, подёрнутая слегка бледной дымкой, из которой Тэхёну рисовались кошмарные виденья: на траве перед общежитием лежал неизвестный человек — одна нога его странным образом была вывернута, лицо разодрано до костей черепа, так что нельзя точно сказать, кто это. Омегу всегда воротило от одного лишь вида трупов, но сейчас он смотрел на него, будто завороженный, ясно не осознавая картину происходящего. Потерев лицо руками, он немного надеялся, что это всего лишь сон: кошмары никогда не были равнодушны к нему, но всё происходящее было что ни на есть самым настоящим убийством — теперь уже наяву мёртвый человек лежал прямо на лужайке перед общежитием студентов. С полминуты Тэхён изучал картину, затем отошёл назад и посмотрел куда-то вдаль: жёлтая Луна, вздымаясь в ночи, будто всевидящее око, пристально следящее за всем. Присмотревшись, он заметил красные пятна, будто кровь на её неровной поверхности. И едва он успел допустить мысль — до краёв абсурдную — послышался волчий вой, напоминая о дикой природе, окружающей маленький студенческий городок. Недоброе предчувствие подсказывало, что наступил последний день его тихой жизни, которая в сущности даже не успела начаться. На следующее утро всех студентов собрали в лекционном зале. Декан, мужчинка с серебристой проседью и в старом деловом костюме, что-то невнятно тараторил, и впервые Тэхён заметил, какая гробовая тишина наступила внезапно, нарушаемая лишь звоном колоколов на равнине каждый час. Занятия по распоряжению деканата были отменены до конца недели, но вместе с тем студентам были запрещены вечеринки, прогулки после восьми часов вечера. Комендантский час был введён до конца семестра.🩸
Возвращался ранним вечером в общежитие Тэхён вновь один. На этаже никого: лишь красный свет закатного солнца, льющего из окна в коридор. Пол под ногами скрипел, так, что это немного холодило кромку души, но нельзя сказать, что юноша был таким уж пугливым, каким кажется со стороны. В руках была тяжёлая кипа бумаг, книг. Несчастные пальцы уже онемели от тяжести, так что Тэхён немного ощущал покалывание в кончиках. Свет солнца слепил глаза своим едким одноцветом. Раздался резкий и сильный удар грома, так что совсем не слышно, как в конце коридора отворилась дверь. Тэхён заметил вдруг из ниоткуда появившуюся косую тень. — Помочь? Он поднял голову, посмотрел, находя в линиях света очертания человека, когда случайные лучи в последний раз оттенили лицо незнакомца, исчезнув за горизонтом. И вот из света начал рождаться новый образ, доселе незнакомый Тэхёну. Прежде он не видел этого парня среди студентов, застывшего перед ним будто каменное изваяние в лучах закатного солнца. — Меня зовут Чонгук. Явно стараясь избежать подчёркнутой у азиатов вежливости, парень без лишней мысли просто взял тяжёлую ношу у Тэхёна, несильно, по-видимому, заботясь о том, что о нём подумают. Ещё один пазл в копилку для размышлений на досуге омеги. В воздухе повис тяжёлый аромат хвои, так явственно выделяющийся, отчего Тэхён словил себя на мысли о том, что до этой поры ничего подобного он не слышал. Лес, окружающий общежитие и сам университет, был расположен вдоль извилистых тропинок; вечерний свет пятнами ложился на землю, создавая иллюзию, игру света и тени, где каждый куст и камень казался частью другого мира. Тэхён часто смотрел на него, стоя у окон общежития, но хвоей не пахло. — Спасибо, — улыбнулся омега, всем своим существом выражая растерянность и смущение, напрасно надеясь найти в лице парня следов суетливости, но ничего этого не было: ни одного душевного движения. — Ты бы не носил такие тяжести, — сказал альфа перед тем, как уйти. Тёмное, бессознательное стремление что-то ответить парню внезапно оборвалось. Оборвалось столь же быстро, как и уход Чонгука; так, что омега ничего не успел понять. И с этого вечера Тэхён, кажется, заболел острым интересом к этому студенту, который быстро уловил значительные взгляды в свою сторону, начав настойчиво отвечать на них своим молчанием, разжигая нервы Кима чистым азартом. Глубокая симпатия начала липнуть к его натуре. И это заметил даже единственный друг Тэхёна, но ввиду хороших манер молчал. Этот Чонгук у него вызывал антипатию, тревожный интерес с ясной неприязнью, которую он осознавал. И опять хорошие манеры рушат правду, облекая всё во лжи красивые орнаменты. О Чонгуке они совсем не говорили, но глядя на добродушно-весёлого Тэхёна, Кею казалось, что он вполне его понимает: в таком возрасте, когда у многих молодых людей начиналась пора цветения в их жизни, должно думать совсем не об учёбе. Чонгук был красив, высок, с отличительной осанкой, густые тёмные, слегка вьющиеся на концах, волосы, лёгкая улыбка — всё это прямо сообщало о его привлекательной наружности, но было нечто и ужасное, жестокое в его красоте, в нём самом. Животное. Тэхён всё ещё думал о том, что видел в ночь убийства одного из студентов. Потом мысли об этом заменились жёлтыми глазами с того туманного вечера, о чём он никому не рассказывал. В горячке своих раздумий им всегда овладевала душевно-телесная стихия, в такие минуты он боялся самого себя, но любопытство, ровно как и страх, были уже возбуждены. Они столь сильны, столь жестоки к Тэхёну, нападая на омегу, будто дикие звери, что он не мог от них избавиться до тех пор, пока они не будут укрощены; будто собирая некий пазл, он искал какой-то смысл. Что-то новое, но это новое не могло не пугать, не могло заставить прекратить думать о нём. В череде минувших дней прояснялась новая деталь — студента убил волк. Полиция хотела не допустить утечки информации, но журналисты их опередили, написав несколько газетных статей, несколько статей в интернете и отсняв небольшой репортаж. Местные власти вместе с правоохранителями принялись осматривать близлежащие окрестности, запрещая студентам теперь уже ходить по одному. Ради их же безопасности. Тэхён так и не смог обрести друзей, поэтому старался всегда оставаться незамеченным, не искушая судьбу, но, как и любой человек всё же испытывал свою борьбу против искушения в вечер аккурат перед ночью всех святых. Тропинка вилась каменной змеёй, вновь задёрнутая дымкой синеватого тумана, влачась тенями по траве. Мысли о чём-то несущественном уносило ветром, и вот уже ничего не было слышно. Только шаги и уханье совы неподалёку, которую было уж совсем не видать. В утробе леса захоронено больше жизней, чем на местном кладбище, так что каждый раз Тэхёну от одного лишь взгляда в сторону тёмной чаши, делалось натурально плохо. Акцентированные вдохи и выдохи огнём разжигали внутренности и вот уже ощущались покалыванием мелких игл в районе сердца — ворочающегося со страшной силой в груди, где-то там под тугими рёбрами. Поблизости раздалось глухое рычание, тихий вой, оглашающий окрестности, подобно грому, отзываясь эхом в долине, и душа Тэхёна вновь начала испытывать холодную дрожь, побежав по коже мурашками. Почему-то кожу меж лопаток заметно обожгло в моменте, но об этом быстро забылось, потому что звук лязгающих когтей по брусчатке пронёсся совсем неподалёку, и вслед за тем послышался звериный вой за спиной — похожий на дикий рёв, намного громче, чем предыдущий. Боязнь, разгоревшаяся было так внезапно внутри, схлынула, когда Тэхёна схватили за рукав кожанки, развернув лицом к лицу: глаза чёрные, лихорадочные, но выражение их спокойное, в то время как на в лице самого Тэхёна проступало выражение крайнего удивления и даже растерянности. Он не сразу признал в чертах, плывших в густом тумане многоцветной дымкой, Чонгука, который едва ли хотел что-то сказать, лишь скривил губы в неприятной гримасе. — Пошли. Нечего тут делать одному. До общежития они дошли за считанные минуты, Чонгук всё это время цепко держал Тэхёна за запястье, которое на утро омега рассматривал при свете солнца, не понимая, откуда на его белой коже появились эти багровые полосы. — Цел? — осуждение ощущалось под кожей зудящей нервозностью в присутствии Чона. Он, как впрочем, и всегда, был немногословен, что пугало, однако в то же время эта самоуверенная небрежность немного восхищала. — Ты глухой? — Нормально всё. Спасибо. Чонгук покачал головой, и Тэхён теперь уже заметил его длинные волосы, которые, по обыкновению, альфа завязывал в аккуратный хвост. — Было же сказано не ходить в одиночку поздними вечерами. — Я засиделся в библиотеке, — ответил он, тяжело вздохнув и виновато посмотрев на спину шедшего впереди него парня. — Глупый. Тэхён не нашёлся, что ответить, но удивился, какой силой обладает Чонгук. В это мгновение он остановился и, повернувшись, посмотрел прямо в глаза, встретившись взглядами. Тэхён не счёл нужным отвести свой, когда взгляд альфы ничего, кроме презрения, не выражал, которое отчего-то всё же немного задело омегу. — Что? С какой-то медлительной задумчивостью Чонгук рассматривал его, и по выражению его лица совершенно трудно было разобрать, о чём он думал на самом деле. — Не стоит пренебрегать правилами безопасности, Тэхён. — Тебе тоже, — вдруг омега подумал о том, что не только он нарушил запреты, но почему-то сейчас отчитывали именно его. Этот упрёк кольнул, казалось, в самое сердце, и на лице омеги прояснилось бледно чувство стыда, но почему? «Почему же мне стыдно?», — спрашивал себя Тэхён, когда они расстались в коридоре на четвёртом этаже. Он улёгся в верхней одежде на кровать, так и заснув в кожаной куртке, всё перебирая мысли, будто жонглируя ими, то отбрасывая, то принимаясь их крутить будто под микроскопом. И постоянно возвращался к вопросу «Почему мне должно быть стыдно?». Но ответ просто ускользал от него, виднеясь на горизонте маяком в море, что клубилось сизым дымком, будто чан ведьмы. На следующее утро Тэхён, не ожидая того, что Чонгук будет стоять у его двери комнаты, вновь пришёл в нравственный шок, рассматривая безо всякого стеснения альфу: весь в чёрном, впрочем, как и настроение самого омеги. Обоим к лицу. Тэхён с немым вопросом взглянул на него: он ничего; только складки вокруг рта шевельнулись. Тэхён на его фоне выглядел, как яркое пятно: повязав голубой шёлковый платок на шею и накинув на плечи бежевое пальто, под которым скрывался белый брючный костюм, он чувствовал себя рядом с Чонгуком, увязавшимся за омегой, как белая моль. — Прелестно выглядишь сегодня, Ким, — сказал кто-то из толпы студентов, идущих вровень с ними, улыбаясь скорее Чонгуку, которому случилось остаться с ним всё ещё рядом, в чём Тэхён весьма уверен. Чонгук усмехнулся, подумав, что ханжество в холодном, скучном расчёте, как и двоедушие, морально устарели, но он совершенно спокойно относился к такому явлению. Вслух же он ничего подобного не сказал. А хороший тон джентельмена — весьма важное дело, потому что запятнать репутацию — дело лёгкое, но отнюдь не стоящее ничего в этом мире. А если серьёзно, то мало что волновало Чонгука, но он точно не терпел равнодушия или эгоизма, пренебрежения этикетом и элементарной вежливостью. — Ты случайно не фанат «Сумерек»? — спросил Тэхён, коротко просматривая сообщения в телефоне. И ни одного от матери. — Сделай лицо попроще. Отомри, ты — не Эдвард Каллен. — Грубость — привычка неуверенных в себе людей. Тэхён поднял глаза. И, несмотря на беспечный тон, Чонгук выглядел отнюдь не весело; к его мрачной натуре непостижимо влекло, даже когда омега был ужасно зол на него. Завибрировал телефон. Мать писала каждый день, справляясь об успехах сына, на которого она возложила все свои чаяния, деспотично выслеживая каждый шаг омеги, и сегодня было всё то же самое, что и вчера, позавчера, всегда. Хорошо это или плохо, но поступал Тэхён тяжело, сложно было справляться с домашним контролем и завышенными ожиданиями матери, для которой главным была учёба в жизни её ребёнка. Сдав вступительные экзамены, он поступил, но никакой эйфории не ощутил вовсе, лишь краткие судороги счастья. Она никогда не была «мамой», он говорил о ней всегда твёрдо — «мать». В этом слове, в его тональности и в том, как он его произносит, и заключалась вся его любовь к ней. Подлинно размышлять о своём детстве, о матери-одиночке, Тэхён не мог. Не мог никогда похвастаться большим количеством друзей, но и никогда из-за этого он не ощущал себя одиноким. Одиночество стало его второй сущностью, которая в тёмные времена выходит на свет из сердца леса, она смотрит на него. У неё нет ни лица, ни имени. Она безлика. — Тебе обязательно ходить за мной по пятам? Молчание это было таким ясным и громким, что к концу октября — погода сделалась совершенно невыносимой, и выходить из тёплого общежития не хотелось — многие начали шептаться о них. В сущности, для этих слухов не было никакого основания. Но был идеальный неуловимый момент, который наступил неожиданно: и Тэхён не был вновь к нему готов — на день всех святых, в канун модного в западной цивилизации, которая вот уже завершает свой очередной цикл существования, праздника Тэхён был приглашён на вечеринку, которую устраивали студенты старших курсов. Общежитие старших курсов, которое находилось в восточной части студенческого городка, стало похожим на цирк: увешанное искусственной паутиной, уставленное тыквами. И теперь уже совсем не пугающее своим видом. Под лунным светом, проникающим сквозь пелену небес, улица, ведущая от университета до общежития представала кадрами из фильма ужасов, и оттого кровь в жилах леденела. Тени, словно души, покинувшие зримый мир, блуждали по тротуарам, медленно проплывая меж домами, словно взывая к тем, кто осмелится проникнуть в их обитель, прячась в закоулках, подальше от света уличных фонарей, пламя которых терзал ветер, воссоздавая иллюзию, не имеющую формы. И смысла. Никакого смысла в том, что Тэхён собрался на вечеринку, где он никого не знал, он не видел. И радостные лица встретивших его сокурсников не вселяли в омегу уверенности в том, что ему стоит тут быть. Тэхён бродил в растерянности, пока не заметил среди всех прибывших Чонгука. Черты его обострились: высокие скулы, длинные, как у эльфов, уши, немного контуринга. Бледное подобие фейри, сутулая, можно сказать, весьма неуклюжая. Но это лучше, чем костюм самого Тэхёна. Грубая ирония, отталкивающая, морозная, но весьма аутентичная. Наивно-реалистичная вечеринка медленно к полуночи перетекла в обычное пьянство, о котором нечего будет вспомнить на склоне лет. Тупая, бесплодная скука в одночасье снизошла на уставшего Тэхёна, который за минувший вечер так и не перекинулся почти ни с кем и словом, будто он был реальным воплощением призрака. В тоске, равно как и в скуке, нет ничего — высокие идеалы, вьющиеся вокруг них, были пусты. Тэхён под влиянием момента решил, что пора уходить. Печальной сонатой застучал дождь по крыше, дробя гробовой монолит тишины. — Я тебя провожу. — Что, прости? — Тэхёну было совсем малость смешно. — Комендатский час отменили, но убийцу так и не поймали, так что я пойду с тобой. Он хотел сказать ещё что-то, но, взглянув на Тэхёна, промолчал и вышел за дверь. Тэхён по дороге в их общежитие принялся перевязывать своим излюбленным шарфом шею, и руки у него страшно дрожали от холода. Мороз ударил неожиданно этой ночью, ложась инеем на жёлтую траву вдоль тропинки. Выглядел он уставшим. Чонгук, верно, это и сам заметил. Тэхён поёжился, картинно опустил рукава пальто, пытаясь спрятать замёрзшие пальцы, и взглянул на луну. Туман рассеялся, так что можно было рассмотреть лес, скамейки и сам университет. Но стоило только дать волю воображению, как начинало подташнивать. И голые ветви деревьев при свете луны напоминали руки старых ведьм из кошмарных снов, нависшие над чанами с бурлящими в них зельями. — Ты сказал, что убийцу так и не поймали, — только теперь Тэхён придал значение сказанным словам Чонгука, что расходились с тем, что говорил декан на встрече. — Но ведь это был какой-то дикий зверь. — В газетах пишут другое. — А ты, что думаешь? — Чонгук промолчал; поднял руки, завязав волосы в небрежный пучок, так что несколько тоненьких прядей упали на лицо. Это немного оскорбило омегу, ведь холодная отчуждённость чувствовалась, как презрение. И с тем же чувством смотрела и луна, и в её безупречной белизне сегодня не было ни единого алого пятна. А Тэхёна это натурально смущало и раздражало; раздражало ощущение напряжение от этого человека. — Не стоит думать, что полиция что-то сможет сделать с тем, что произошло, — его тон всегда звучал ровно и оттого вызывал оторопелость внутри. — Они такие же простые люди, как и те, кто убил человека. — Ему содрали кожу с лица. — Тебя это пугает? — Чонгук достал смятую пачку сигарет, и Тэхён впервые увидел, как он курит. Что он вообще курит. — А тебя нет? — дым сизой струйкой вился, подобно змее, растворяясь на фоне чёрного леса. — В мире столько отвратительных вещей, которые происходят каждый день, а это всего лишь очередное убийство студента, с которого всего лишь содрали кожу лица. — Ты ненормальный. — Аккуратнее в выражениях. — А то что? — хмуро глядя на профиль Чона, спросил парень. — Съем. «Псих какой-то», — подумал Тэхён. Внезапно послышалось уханье совы, вторя призракам предков, поднимающихся из могил, чтобы присоединиться к этому мрачному хору, от которого шёл мороз по коже. Дойдя до общежития и поднявшись на свой этаж, они молча разошлись по своим комнатам. Тэхён сразу отправился в душ, из которого вышел лишь в одном полотенце, обёрнутом вокруг бёдер, в кромках которого исчезали прозрачные капли воды, капающие с длинных волос на ковёр. В зеркале серое отражение — подобие человека, уставшего от смертельной до костей болезни — от самого себя. Впалые щёки и чёрные круги под глазами от туши, оттенявшие светло-голубые глаза, похожие на капли лазури. Ночь ясная только начиналась, и свет луны светил ярче осеннего солнца, так что лес было видно, как на ладони. Встав у окна своей комнаты, откуда открывался обширный вид на часовню, окружённую острыми пиками вековых елей, Тэхён никак не ожидал увидеть, как некто в чёрном уходит в лес. Это был человек. Высокий, худой. Повинуясь внезапному импульсу, он остановился и медленно обернулся, подняв голову — глаза сверкали жёлтым, будто свет фонаря в ночи. Тэхён, осознав, что его заметили, отшатнулся от окна, прячась за стенкой, и болезненная тревога овладела всем его естеством, перерождаясь в панический страх. Замок в двери щёлкнул громко в ночной тиши, и Тэхён был вовсе не уверен в том, что хлипкая деревянная дверь его сможет от чего-то уберечь. Те же жёлтые глаза в темноте. И это становится осознанием новой области уязвимости. Тэхён присел на край кровати, холодный пот выступил у него на лбу, но что именно он ощущал внутри — не понимал. Вопросы встали ровными рядами, но перешли в смуту. И он заснул.🩸
К утру чёрная меланхолия пала ниц перед рассветом и новым днём. Тэхён проснулся с головной болью от недосыпа, дрожа от холода — странное ощущение. Окно нараспашку. В комнате тихо; скрюченные тени, будто пальцы старых ведьм, от ветвей дрожали на стенах и полу. Завтракали студенты в столовой, где Тэхён, по обыкновению, сидел один. Сюда молодые люди приходят как в своего рода святилище, куда каждый приносит свою частичку суеты, чтобы обменять её на уют и комфорт общения. Столы, уставленные разноцветными тарелками и кружками, обличают палитру студенческой жизни: от моментов радости и смеха до моментов глубоких размышлений и серьёзных дискуссий в беспечном ритме. Поднос с едой опустился рядом на стол в тот момент, когда Тэхён того вовсе не ожидал. — Что, мест больше нет? — И тебе приятного аппетита, — хриплым голосом произнёс Чонгук. На нём была чёрная водолазка, волосы в хвосте и напускная холодность, которую он носил будто маску на лице. А что под ней? — Да что ты за мной увязался, как колючка? — на лице Чона в моменте расползлась тёплая улыбка, Тэхён же считывал её по-своему, принимая за акт насмешки над ним. — Просто стараюсь с тобой подружиться. — Ведя себя, как мудак? — Эдвард не был таким уж мудаком. Хотя фильм откровенное говно. Тэхёну бы рассмеяться, но от чего: от того, что Чонгук прав, хотя он никогда ему об этом не скажет, или от того, что он и Эдвард Каллен похожи? А значит вывод тривиальный — если он не Белла, то явно не главный герой этих «Сумерек». Вне игры ничего не имеет смысла.