Sprezzatura

Седьмые роды мадонны Бьянки Поццони Ангвиссолы тянулись уже трое суток, и роженица перестала даже стонать. Ребенок давался ей трудно: он лежал неправильно, и мать только тратила силы в бесполезных потугах. Повитуха шепотом говорила мессеру Амилькару, что ребеночек, верно, уже давно мертв, задохнулся прямо в материнской утробе. Самое время позвать хирурга, чтобы разрезал плод и достал по частям, обоих-то уж никак не спасти, а шесть девочек, одна другой меньше, как оставить без матери… Софонисба, кое-как одетая, пряталась за портьерой, тряслась от холода и страха и едва дышала. Она видела, как отец побагровел и замахнулся на повитуху кулаком, слышала, какими ругательствами сыпал и как клялся ославить ведьму на все итальянские земли и подать жалобу самому Папе за то, что осмелилась даже подумать лишить Царствия небесного невинную душу. Эти проклятия были единственными звуками в застывшем доме. Казалось, это не истерзанная женщина, а каменные стены в напряжении пытаются вытолкнуть наконец на свет божий безжалостное создание, ополчившееся против чрева, в котором взросло. Неразборчивый спор продолжался; потом отец решительно подошел к двери, за которой мучилась роженица, и распахнул ее. На мгновение Софонисба увидела мать: отец рывком поднял мадонну Бьянку, она повисла в его руках с раскрытым ртом и остекленевшим взглядом. Простыни были измазаны кровью. Мать усадили на родильное кресло, расставили тяжелые отекшие ноги, и повитуха обхватила ее поперек живота и с силой надавила. Софонисба зажмурилась, уткнулась лицом в портьеру. Пахло шерстью и пылью. Она услышала, как закрылась дверь, и переступила с ноги на ногу, поджала заледеневшие пальцы. Вокруг было темно и тихо. Ей не хотелось подниматься наверх, к спящим сестрам, покорно выпившим теплое молоко с маковым отваром. Она забралась с ногами на сиденье в оконной нише и укрылась портьерой, надеясь дождаться отца… Ей приснилось, что кто-то кричит, и Софонисба вздрогнула и проснулась. Нет, это был только сон. Уже рассвело, солнце пригрело сквозь плотную шерстяную ткань, и у Софонисбы вспотела шея. Она медленно выбралась из своего кокона. Дверь снова открылась. Шатаясь и придерживаясь за стену, отец прошел через короткий коридор, рухнул в кресло. Софонисба робко вышла из своего убежища. Блуждающий взгляд отца наткнулся на нее. Мессер Амилькар как будто пытался вспомнить, кого видит перед собой; потом на его лице появилась жалкая улыбка. — Поди сюда, — поманил он. — Поди сюда, дочка. Софонисба несмело встала перед ним, и отец взял ее за плечи, слегка сжал и отпустил. — У тебя родился брат, — еле выговорил он, закрыл лицо трясущимися руками и заплакал.