Держи свою Погибель при себе

— Надо же было устроить что-то подобное, пока я прохожу небесное бедствие. Хэ Сюань замирает в коридоре, так и не войдя в комнату, где несколько ши назад он оставил Ши Цинсюаня. Голос, того, кого он так ненавидит, заставляет едва ли не врасти в пол. «Небесное бедствие, — думает Хэ Сюань, — так вот чем он был занят». — Но я же никак тебе не помешал, — отвечает Ши Цинсюань, и голос его всё такой же тихий и слабый, но удивляет не это, а то, что в нём нет и проблеска привычной весёлости. — Ты и знать не должен был. — Ты зря думаешь, что твоё отсутствие так легко не заметить. Ты привлекаешь так много внимания, что, если пропадаешь, это сразу становится едва ли не главной новостью, — сама его интонация была абсолютно невыносимой, Ши Уду отчитывал брата как маленького ребёнка, убежавшего далеко от дома и потерявшегося. — Я думал, что Линвэнь не станет тебя беспокоить. — Она и не стала. А вот генерал Пэй почёл за долг поинтересоваться, не знаю ли я, где пропадает мой брат, взбудораживший своим исчезновением все Небеса. Как думаешь, легко ли противостоять небесному бедствию, параллельно волнуясь, не случилось ли что с тобой? «Ох так это ему тяжело было?» — думает Хэ Сюань, чувствуя, как злость внутри взвивается штормом. — Нелегко, — тихо отзывается Ши Цинсюань. — Ты знаешь, как я не люблю, когда меня отвлекают, — продолжает Ши Уду. — Ты мог подождать, когда я закончу и тогда бежать рисковать собой. Под моим присмотром. — Но это была очень важная просьба. Смертные могли погибнуть. — Они смертные, Цинсюань, они всё время погибают. Злость едва ли не ослепляет Хэ Сюаня, кажется, что от неё скоро пол и стены пойдут трещинами. — Но это же не значит, что, если можно предотвратить несколько смертей, надо упускать возможность. Разве не бесценна каждая жизнь? — Ты не спасёшь всех. — Но могу постараться спасти как можно больше! Хэ Сюань почти видит это. Как Ши Цинсюань вскидывает голову, как его глаза цвета аквамарина, цвета самых тёплых морских волн, загораются огнём. — Ты хочешь пойти по стопам принца Сянлэ — стать духом поветрия и посмешищем трёх миров? — от холода тона Ши Уду, кажется, падает даже температура в комнате. Едва ли стены инеем не покрываются. — Вот до чего доводит чрезмерное вмешательство в дела смертных. Так ответь, ты хочешь того же? — Нет, — голос Ши Цинсюаня заметно дрожит, — но… — Никаких «но». Нет ничего хуже позора, Цинсюань, запомни это, — тон Ши Уду становится угрожающим, словно он теряет самообладание, — не за этим я для тебя… «Воровал чужую судьбу? — думает Хэ Сюань, едва сдерживая рвущуюся наружу демоническую энергию. — Давай! Скажи это!» Ши Уду прокашливается. — Не для этого я столько для тебя делал и столько заботился о тебе. Хэ Сюань думает: «Разве заботятся для чего-то? Разве преследует искренняя забота какую-то цель?» — Прости, — Хэ Сюань подаётся немного вперёд, чтобы в арочном проёме увидеть, как сидящий на кровати Ши Цинсюань склоняет голову перед стоящим напротив Ши Уду, точно грешник, кающийся перед божеством. — Я действовал необдуманно. Этого больше не повторится. Я… — Ты всегда так говоришь, а потом повторяется то же самое, — Ши Уду наклоняется к нему, поднимая лицо ладонями, голос его смягчается, но глаза, как кажется Хэ Сюаню, всё также холодны, — пойми, я желаю тебе только лучшего. Я всё для этого сделал. Не усложняй мне работу и не пытайся свести мои труды на нет. — Прости, — повторяет Ши Цинсюань, — я был не прав. — Хорошо, что ты это понимаешь, — говорит Ши Уду, и тон его становится ещё мягче, но Хэ Сюань чувствует ложь, что ядом разливается в воздухе. — Отдыхай. И лучше пока не покидай дворца, не стоит показывать слабость перед другими. Хватит и того, что сюда тебя притащили на руках. Хэ Сюань вспоминает, как бойко Ши Цинсюань отстаивал свою точку зрения в пещере, а теперь только вновь покорно склоняет голову. Ши Уду не остаётся с ним, хотя Ши Цинсюань тянется к нему, но замирает, так и не коснувшись рукава. У Хэ Сюаня даже мысли не возникает спрятаться или попробовать изобразить, что только пришёл. Он стоит в коридоре и ждёт. Замешательство, на мгновение возникшее на лице Ши Уду, становится ему наградой. — Повелитель земли, — говорит он, — позвольте узнать, что вы делаете здесь? — Пришёл узнать о здоровье Цинсюаня. Хэ Сюань не говорит о том, что принёс противоядие от яда даолаогуя, потому что Ши Цинсюань вряд ли рассказал, что ещё и отравлен. Хэ Сюань специально называет его по имени и ждёт, как Ши Уду отреагирует. Взгляд Водного тирана пытается пронзить его насквозь. — Вы всегда узнаёте о чьём-то здоровье из подслушанных разговоров? — Вы же не любите, когда вам мешают, вот я и решил подождать, — отвечает Хэ Сюань невозмутимым тоном, но злость внутри бушует. Злость внутри топит всё в черноте. Если бы можно было отпустить её хоть немного, по стенам ползли бы трещины и плыли тени мёртвых драконов. Чёрные воды хлынули бы прямо сюда, затопив собой небеса. — Благодарю за заботу о моём брате, — таким тоном проклинают, а не благодарят, — но боюсь ему ещё нездоровиться, и он не станет принимать гостей. — Я пришёл к Цинсюаню, — Хэ Сюань произносит это имя с особым нажимом, удивляясь, как легко и плавно оно слетает с языка, — и если он захочет меня прогнать, пусть прогоняет. — Хэ Сюань думает и добавляет: — Но он не захочет. Ши Уду не меняется в лице, но глаза вспыхивают холодным огнём. Хэ Сюань смотрит в них, не отворачиваясь. Хэ Сюань не думал, что сможет ненавидеть Ши Уду сильнее, но у него получается. Ненависть льётся по телу и горит всё ярче из-за одного лишь его присутствия. — Какие у вас отношения с моим братом? — спрашивает Ши Уду так, будто подозревает его в чём-то постыдном. Куда более постыдном, чем демоническая сущность. — Разве не очевидно? Мы близкие друзья, — отвечает Хэ Сюань так, будто все подозрения Ши Уду абсолютно оправданы. — Что ж. Я вижу. Взгляд Ши Уду с лица Хэ Сюаня перемещается чуть выше. Требуется всего несколько мгновений, чтобы понять: он смотрит на зан Цинсюаня в его волосах. Хэ Сюань переоделся в чистую и сухую одежду, но про волосы совершенно забыл. Он надеется, что замешательство не отразилось на его лице. Пусть Ши Уду думает, что хочет. Пусть горит из-за этого от злобы. — Как же вы позволили своему близкому другу отправиться в столь опасное путешествие в одиночку? — поддевает его Ши Уду. Его взгляд — как рыболовный крючок, что пропарывает рыбе горло. — Не думаю, что Цинсюань, — на третий раз имя срывается с губ настолько легко, будто Хэ Сюань всегда только и звал его так, — должен спрашивать у меня позволения. Он, как и всегда, поставил чужую безопасность выше своей, я же пришёл на помощь, когда узнал подробности. На самом деле он даже никаких подробностей у Линвэнь не узнал. На месте Ши Уду он бы из Линвэнь эти самые подробности вытряс, поставил бы на уши весь её дворец, заставил бы генерала Пэя лично идти и проверять, что там с Цинсюанем случилось. Разорвал бы в клочья любое небесное бедствие, если бы думал, что Цинсюаню грозит опасность. На месте Ши Уду, конечно. — Впредь сообщайте о подобном мне, — приказывает ему Ши Уду. И Хэ Сюань едва сдерживается, чтобы не впечатать его в стену на этом же месте. — Нет. — Нет? — У вас проблемы со слухом или с отказами? — Может, хватит уже? — Цинсюань выглядывает из-за резной арки, будто невзначай цепляясь за неё пальцами. — Вы так мне дворец разнесёте. Проходи уже, Мин-сюн, не стой в коридоре. Ши Уду меряет их обоих взглядом тёмным, как штормящее море, и уходит, не прощаясь. Цинсюань смотрит ему вслед тихий и бледный, как тень от своего обычного света.

***

— Сцепились вы, конечно, серьёзно, — говорит Ши Цинсюань, вертя в руках пиалу с лекарством. Хэ Сюань же пытается сохранять видимое спокойствие, хотя внутри у него шторм. Внутри у него ещё одно небесное бедствие, одна волна набегает на другую, огромные валы бьются о скалы, разбивают о них корабли. А Цинсюань сидит рядом и ничего этого не знает, ничего этого не понимает. — Думал, вы друг друга поубиваете. Хэ Сюань ненавидит Ши Уду так сильно, что мечтает о его убийстве каждое мгновение своей нежизни. Он готов разорвать его в клочья, сломать каждую кость в его теле, сжечь до пепла и утопить этот пепел в море. Цинсюаню бы тоже досталось, потому что как можно быть таким глупо-отважным, таким ослепительно сияющим, а при Ши Уду становиться таким бесхребетным, таким жалким и безвольным, таким… — Пей своё лекарство, — цедит Хэ Сюань сквозь зубы. — Но оно горькое, — возражает Цинсюань. Хэ Сюань смотрит на него таким взглядом, что он испуганно ойкает и выпивает залпом едва ли не половину. — У тебя иногда такое страшное выражение лица, Мин-сюн, — говорит Цинсюань, — как у демона. — У меня всегда такое лицо. — Нет, обычно у тебя успокаивающее лицо, — Цинсюань чуть улыбается. Хэ Сюань мрачно смотрит в ответ. Более глупого определения и подобрать было нельзя. — Пей лекарство и молчи. Но это явно непосильная задача для Цинсюаня. Вот убить даолаогуя, сдержать реку и остановить бурю он может, а помолчать — нет. Это уже за гранью его божественных сил. — Гэгэ был груб с тобой, но это потому, что я его разозлил. Прости, — говорит он, не поднимая головы, смотря в пиалу так пристально, словно хочет увидеть в ней отражение грядущего. Зря. Ему не понравится. — Почему ты извиняешься за него? — Потому что он слишком гордый. Никогда не придёт просить прощения, даже если сожалеет. — С чего ты взял, что мне нужны твои извинения? Цинсюань молчит, а потом поднимает голову и заглядывает Хэ Сюаню в глаза не с надеждой, а с робкой и хрупкой, как весенний лёд, но уверенностью. — То есть на меня ты не злишься. Хэ Сюань ненавидит его. Ненавидит его так сильно за то, что он каждый раз понимает слова так, как ему хочется. Ненавидит его до безумия за то, что он каждый раз понимает всё правильно. — Злюсь, — отвечает Хэ Сюань. — За то, что ты так перед ним стелешься. — Ну он же мой старший брат. Он всегда так заботился обо мне. Так много для меня сделал. «Ты даже не представляешь, как много он для тебя сделал», — думает Хэ Сюань и внутренне замирает, споткнувшись об эту мысль. В какой именно момент он начал верить, что Цинсюань ничего не знает? — Мне кажется, без него бы я никогда… — Цинсюань чихает. Да так что порыв ветра роняет две ширмы и едва не сбивает вазу. — Кажется, я ещё и простыл, — неловко смеётся он. «Ну что за нелепое существо?» — думает Хэ Сюань, а вслух говорит: — Три беды, восемь несчастий. Цинсюань тихо смеётся. — Меня с детства так никто не называл. — Удивительно. — Потому что от меня одни беды? — Цинсюань допивает остатки снадобья и морщится. — Потому что вокруг тебя одни беды. Цинсюань отставляет пустую пиалу и падает на кровать. Так и не собранные волосы рассыпаются по белым простыням. — Спать хочется всё время, — говорит он тихо, — но одни кошмары снятся. Из-за яда, наверное. — Что снится? — Хэ Сюань подходит ближе и подтягивает к Цинсюаню край одеяла, до которого тот безуспешно пытается дотянуться, не вставая. — Ничего конкретного. Просто темно и холодно, как на морском дне, — Цинсюань кутается в одеяло, сворачиваясь клубком, словно кошка. — Побудешь со мной, пока я не усну? Хэ Сюань ничего ему не отвечает. Молча садится на край кровати. Также молча не убирает руки, когда пальцы Цинсюаня едва ощутимо касаются его пальцев. — Иногда мне кажется, что я не заслуживаю такого друга, как ты, — говорит Цинсюань, и на губах его расцветает та самая улыбка, мягкая, как весенний ветер, который, касаясь первым теплом кожи, шепчет о том, что зима кончилась. Та самая улыбка, которую Хэ Сюань так ненавидит. Та самая улыбка, из-за которой бесконечно штормящие чёрные воды у него в груди ложатся такими тихими волнами, что не промочат даже край чужих одежд. — Собрался спать, так замолкни и спи, — обрывает его Хэ Сюань. Цинсюань недовольно ворчит что-то про грубость, уткнувшись в подушку и зарывшись в одеяло едва ли не с головой. Хэ Сюань его не слушает, Хэ Сюань думает: «Ты правда меня не заслуживаешь. Ты не сделал ничего настолько ужасного, чтобы меня заслужить». Хэ Сюань остаётся рядом, пока Цинсюань не уснёт. И ещё немного, намного дольше.