***
Остаток дня проходит спокойно, ведь Ши Цинсюань так и не появляется. На следующий день Хэ Сюаня тоже никто не тревожит. И на следующий. На четвёртый день Линвэнь перехватывает Хэ Сюаня прямо у дворца Повелителя ветра. — Боюсь, что Повелителя ветра нет в Небесной столице, — говорит Линвэнь. — Мне всё равно, — отвечает Хэ Сюань, — я его не искал. — Тогда что вы делали у его дворца? — Просто проходил мимо. — Но вы стояли. «Не зря её зовут одной из опухолей», — думает Хэ Сюань. — И задумчиво глядели на двери, — заканчивает Линвэнь. — Так что вам от меня нужно? — спрашивает Хэ Сюань, пока от его терпения хоть что-то осталось. — Я хотела спросить у вас, не знаете ли вы, где Повелитель ветра, потому что он отправился в мир смертных три дня назад и пропал. Не отвечает даже по духовной связи. — Нашли у кого спрашивать, — хмуро отзывается Хэ Сюань. — С вами он общается чаще всего, потому я и рискнула предположить, что вы в курсе, где ваш друг. — Мы не друзья. — Как скажете, — холодно отвечает Линвэнь. — Спросили бы у его брата, — Хэ Сюань старается скрыть пренебрежение в тоне. — Ши Уду сейчас очень занят и просил его не беспокоить. Он только разозлится, если дело окажется несерьёзным. Я была бы благодарна вам, если бы вы отправились и проверили всё сами, а в случае неприятностей связались со мной. Хэ Сюань хочет сказать, насколько глубоко ему безразличны, что благодарность Линвэнь, что судьба Ши Цинсюаня, но думает, что это может повредить его маскировке, потому спрашивает: — Так куда мне нужно идти?***
Хэ Сюань не знает, что конкретно хотел показать ему Ши Цинсюань, но местные горные пейзажи и правда оказываются живописными. Возможно, в лучшие времена он мог бы взобраться повыше и с уступа окинуть взглядом зеленеющие горы и окутанную лёгким туманом долину, порезанную тонкой лентой реки. Но сейчас ему не до этого. Ведь он пылает от ярости. И хлещущие по лицу струи ледяного дождя только распаляют этот огонь. Пробираясь сквозь заросли и поваленные стволы, Хэ Сюань проклинает Ши Цинсюаня, потому что надо же было в угол неба и край моря забраться, здесь даже храма его на многие ли вокруг нет. Проклинает он и Ши Уду, потому что надо следить за своим братом самостоятельно, дела у него важные, стоило красть чужую судьбу для брата, чтобы этот умалишённый себе шею на какой-нибудь горе свернул? Дождь, грозу и штормовой ветер Хэ Сюань тоже проклинает. И лес этот проклинает, потому что идти сквозь него невозможно, здесь же будто ураган прошёл. «Хотя нет, не ураган, — думает Хэ Сюань, — здесь прошёл Повелитель ветра». Поняв это, Хэ Сюань идёт по следу разрушений, но и это оказывается извилистый путь. Кажется, что здесь действительно бесцельно бушевало стихийное бедствие, но вряд ли просьба почитателей Ши Цинсюаня заключалась в том, чтобы прийти и наломать дров. Этим он и без всяких просьб регулярно занимается. Чем дальше Хэ Сюань продвигается по горному лесу, тем меньше ему нравится то, что он видит (а он с самого начала был, мягко говоря, не в восторге). Поваленных, разнесённых едва ли не щепки деревьев становится всё больше, вместе с ощущением демонической энергии, которая разливается в воздухе, словно тяжёлый запах пожарища. Хэ Сюань думает, что зря ушёл так быстро и не расспросил Линвэнь подробнее о той просьбе, выполнять которую отправился Ши Цинсюань. Ведь творящееся здесь скорее похоже на работу для бога войны, чем для изнеженного мальчишки, привыкшего только радоваться да пировать. Пройдя ещё немного, Хэ Сюань выходит к прогалине, которая вряд ли была здесь ещё пару дней назад. Деревья тут не просто повалены, они вывернуты из земли с корнями и отброшены в сторону. Хэ Сюань смотрит в центр прогалины на то, что лежит на рыхлой, пропитавшейся водой земле. Хэ Сюань смотрит и понимает, в чём заключалась просьба. Хэ Сюань смотрит и не верит своим глазам.***
Хэ Сюань смотрит и молчит. Взгляд его тяжелее, чем гора Тайшань, чем вся толща его Чёрных вод. Молчит он так выразительно, чтобы не осталось ни малейшего пространства для неправильной трактовки, это осуждающее молчание он оттачивал годами, потому что Ши Цинсюань каким-то совершенно невероятным образом понимает интонации тишины куда лучше, чем речи. — Прости? — тянет Ши Цинсюань, глядя на него снизу вверх. — За что вы извиняетесь? — За то, что заставил тебя волноваться? — Я не волновался. — За то, что заставил других волноваться, а тебя прийти сюда? — пробует он ещё раз. Это уже ближе к истине, но лучше бы извинялся за свой идиотизм, потому что Ши Цинсюань идиот. И хуже того — необоснованно самоуверенный идиот. — Что заставило вас посчитать, будто идти в одиночку разбираться с даолаогуем — хорошая идея? — спрашивает Хэ Сюань ледяным тоном. С этой тварью не каждый бог войны так сразу разберётся, не то что бог стихий. Очевидно, почитатели Повелительницы ветров, либо совершенно не ценят свою богиню, раз решили попросить еë разобраться с чудовищем, либо слишком слепо верят в еë могущество, либо просто просили унять грозу, не подозревая, что в ней прячется даолаогуй. Хэ Сюань до сих пор до конца не верит, что вот это вот — он окидывает мокрого и перепачканного с ног до головы в грязи Ши Цинсюаня взглядом — изнеженное существо смогло справиться с настолько мощным чудовищем. Но туша, лежащая недалеко от входа в пещеру, где Ши Цинсюань укрылся от дождя, говорит сама за себя. Ши Цинсюань вздёргивает голову и отвечает: — Ну я же не дурак. «Невероятно необоснованное утверждение», — думает Хэ Сюань. — Я знал, что это плохая идея, — заявляет Ши Цинсюань с уверенностью того, кто в жизни никогда и ни в чём не сомневался, — поэтому предложил паре богов войны пойти со мной, но они отказались, сказав, что заняты. Хэ Сюань вспоминает, про каких богов войны Ши Цинсюань говорит. Три дня назад он краем глаза видел, что Ши Цинсюань, до того, как подойти к нему, разговаривал с компанией каких-то богов. Чуть позже этих же богов Хэ Сюань видел весело распивающими вино. — Они просто струсили, — презрительно бросает Хэ Сюань. — Да, я тоже так решил, — улыбается Ши Цинсюань, хотя Хэ Сюань не видит тут ни единого повода для улыбки. — Хотел даже предложить им по миллиону заслуг и посмотреть, что победит страх или алчность, но подумал, что это подло. Не будем о них. Садись к огню, Мин-сюн, не стой, ты же промок и замёрз. Хэ Сюань не чувствует холода, потому продолжает молча грозно нависать над Ши Цинсюанем. Тот так же выразительно (для разнообразия) молчит на него и ждёт, сидя на мокром бревне, которое, вероятно, притащил с улицы, чтобы не сидеть на камне. Самому Ши Цинсюаню огонь не слишком помогает, губы его посинели от холода, а тело то и дело бьёт мелкой дрожью. По ощущениям в молчании проходит около кэ. Хэ Сюань в конце концов садится рядом, потому что ему надоедает так бесполезно тратить время. — Вы должны были позвать настоящего бога войны, — говорит Хэ Сюань. — У настоящих богов войны полно настоящих проблем, им тоже нужно иногда отдыхать, — усмехается Ши Цинсюань. — Пэй Мин вряд ли так уж перетрудился. — Просить его, чтобы он потом в красочных подробностях рассказывал гэгэ какой я бесполезный и как прибежал к нему в слезах и на коленях молил: «О достопочтенный генерал Пэй, помогите этому недостойному справиться с непосильной для него задачей!» Нет уж, — Ши Цинсюань фыркает, скрещивая руки на груди. Хэ Сюань едва заставляет себя не кривиться от этого «гэгэ». надо же было Ши Цинсюаню ещё раз ткнуть ему в лицо их с Ши Уду братской любовью. — Я удивлён тому, что вы костёр можете развести, не то что с даолаогуем справиться. — Спасибо! — Ши Цинсюань буквально расцветает. — Это была не похвала. — А прозвучала как она самая, — сияющее выражение на лице Ши Цинсюаня нисколько не меркнет. Хэ Сюань едва не бьёт себя по лбу, потому что слова — не его сильная сторона. Он имел в виду, что Ши Цинсюань настолько бесполезный и бестолковый, что даже умения развести огонь от него не ожидаешь, но в итоге правда будто его похвалил. И теперь, если он попытается отрицать, то его слова прозвучат как оправдания, а он ненавидит оправдываться. Да и Ши Цинсюань всё равно услышит только то, что хочет, как и всегда. — Но костёр развёл не я, — Ши Цинсюань осторожно помахивает веером, сильнее раздувая пламя. — Мне помог юноша, которого я случайно здесь встретил. Он заклинатель и решил, что одолеет даолаогуя самостоятельно. Два необоснованно самоуверенных идиота встретились на одной горе, это ли не судьба? Хэ Сюань думает, что не будь он до сих пор демоном, обманом пробавшимся на Небеса, то уверовал бы в божественное провидение. — Но в итоге он даже не смог подобраться к даолаогую, его ранили отравленным шипом, — Ши Цинсюань тяжело вздыхает. — В таком случае не понимаю, как, умирая, он смог развести костёр, — мрачно отзывается Хэ Сюань. Яд этих тварей ни одному смертному не пережить. — Ему повезло, что это была самка, я успел перевести действие яда на себя, для меня-то он не так страшен. Хэ Сюань смотрит на Ши Цинсюаня долгим и очень выразительным взглядом. Сидя, угрожающе нависать не получается, у них с Ши Цинсюанем не такая значительная разница в росте. — Небожители не могут так открыто вмешиваться в дела смертных. — Я же не говорил, что я небожитель! — Вероятно, он догадался. — Ну и что, будто об этом кто-то узнает. — Я уже знаю. — Но ты же никому не расскажешь, Мин-сюн, — уверенность в голосе Ши Цинсюаня злит, но он абсолютно прав. Хэ Сюань никому об этом не расскажет, потому что если Ши Цинсюань и должен быть низвергнут, то не за — Хэ Сюань не верит, что собирается произнести это даже мысленно — достойный настоящего небожителя поступок. — Только потому что мне всё равно, — Хэ Сюань отворачивается от довольного лица Ши Цинсюаня. Теперь понятно, что бледность, синева и дрожь вызваны вовсе не холодом, а действием яда, который так и не вывелся, хоть и не возымел полного действия. — Но после того как вы попали под действие яда, должны были позвать на помощь. — Я не успел, — устало тянет Ши Цинсюань, — я только излечил того заклинателя, как на нас выскочила даолаогуй, пришлось сначала уводить её от смертного, потому что он был всё ещё слаб, а потом, ну, добивать. Хэ Сюань вздыхает. — А после этого у вас не осталось духовных сил даже на то, чтобы связаться с Линвэнь. — Что? Нет, конечно, — оскорблённо заявляет Ши Цинсюань. — После этого я использовал путешествие на тысячу ли и перенёс заклинателя в ближайшую деревню, потому что не мог же я бросить его ослабленного под дождём. Эта деревня у самого подножья горы, и из-за бури река совсем разлилась и разбушевалась, выйдя из берегов. Ещё немного, и она начала бы смывать дома, поэтому пришлось снова использовать путешествие на тысячу ли и переместиться обратно на гору, чтобы поставить что-то вроде плотины, которая сдерживает часть воды. Но оказалось, что на её поддержание уходит много энергии, — Ши Цинсюань испустил очень усталый вздох и привалился боком к плечу Хэ Сюаня, — и вот тогда я понял… — Ши Цинсюань зевает и не договаривает. — Что сил на духовную связь не осталось. — Нет, — Ши Цинсюань мотает головой, опёршись щекой о плечо Хэ Сюаня, — тогда я понял, что даолаогуй, скорее всего, не один. Где-то бродит самец. Но если прекратить бурю, он может и спрятаться. У меня не было сил, чтобы выслеживать его, поэтому я просто остался в этой пещере, ожидая, что он сам придёт мстить за смерть самки. Потому что, ну, разве ты бы не пришёл мстить, если бы кто-то убил твою любимую? — Пришёл, — бесцветным голосом отзывается Хэ Сюань. Сам он едва помнит не то что голос, даже лицо своей невесты. Там, где раньше была любовь, осталась лишь боль и холодная пустота. — Вот и он придёт. Поэтому я и сел ждать, — он снова зевает. — Позвал бы кого-то на помощь, но силы и правда кончились, вот и сижу тут один. Хэ Сюань хочет сказать, чтобы не смел засыпать на его плече, но его прерывает другая мысль. — То есть ты, — медленно выдыхает он, — приманил к себе опасную тварь, яд которой убивает смертных на месте, и уселся ждать её, будучи полностью лишённым духовных сил? Ши Цинсюань вздёргивается, садится прямо, заглядывая Хэ Сюаню в глаза с выражением глубокого шока. — Я так и знал, что забыл о чём-то важном. Вот об этом, — выдыхает он. Хэ Сюань делает глубокий вдох. Выдыхает. Это не помогает абсолютно. — Ты идиот? — спрашивает он таким тоном, чтобы сразу было понятно, выбирать ответ можно только из вариантов: «да», «конечно» и «я тотчас пойду и покаюсь перед Небесами во всех своих грехах». Но Ши Цинсюань продолжает считывать интонации речи куда хуже, чем молчания, поэтому отвечает: — Нет. Я просто привык, что у меня всегда есть духовные силы, незачем меня оскорблять, — он демонстративно отворачивается. Хэ Сюань думает, что свернёт его пустую голову. Хэ Сюань думает, что просто оставит его здесь и даст даолаогую насладиться местью. И в то же время понимает, что если Ши Цинсюань сейчас умрёт, то с ним умрёт и преступление Ши Уду, а этого никак нельзя позволить. И ещё самым краешком сознания, самым тихим внутренним шёпотом, Хэ Сюань думает, что благородные (пусть и неимоверно глупые) поступки не должны вознаграждаться смертью. — Я немедленно доставлю тебя обратно на Небеса, — говорит он, решая, что возвращаться к более формальному тону уже бессмысленно. — Если я уйду, вся вода хлынет разом и смоет деревню. Я остаюсь, — Ши Цинсюань так и продолжает демонстративно отворачиваться, ещё и руки скрещивает. — И бурю я ещё так и не остановил, совсем бессмысленно сходил, получается. Хэ Сюань делает глубокий вдох. Выдыхает. Это всё ещё абсолютно не помогает. Он просто перехватывает Ши Цинсюаня поперёк талии и поднимает. — А ну, верни, откуда взял! — Ши Цинсюань брыкается неожиданно активно для того, кто до сих пор находится под действием яда и растратил все духовные силы. Хэ Сюань думает, не уронить ли его в костёр. — Прекрати вести себя как капризный ребёнок. — Что детского и капризного в желании спасти людей?! Хэ Сюань не знает, что на это ответить. Потому что ничего. Если отбросить наивную уверенность в том, что он может справиться со всём сам, если не брать в расчëт манеру поведения, из-за которой кажется, что для него всë происходящее только игры, в желании Ши Цинсюаня нет ничего детского и капризного. — Да сделаю я что-нибудь с этой твоей рекой, — цедит Хэ Сюань сквозь зубы. Ши Цинсюань тут же замирает и, повернувшись насколько может, снова ловит взгляд Хэ Сюаня, мгновенно расцветая как сливовое дерево весной. — Мин-сюн, ты лучший! Теперь Ши Цинсюаня приходится отталкивать, потому что он лезет обниматься. И именно в тот момент, когда Хэ Сюань думает, как бы оттолкнуть от себя тело, которое ещё недавно пытался удержать, за их спинами слышится вой, похожий на завывание бури, но куда более дикий и злой. Ши Цинсюань вздрагивает, а потом опускает руки, которыми уже успел обвить шею Хэ Сюаня, и сдвигается немного вперёд, пытаясь закрыть его собой. — Я его отвлеку, а ты свяжись с Линвэнь и попроси помощи, — говорит Ши Цинсюань, глупый избалованный юноша, не знавший невзгод. Глупый избалованный юноша, почему-то совершенно не думающий о себе. — И как ты его отвлечёшь? — ядовито спрашивает Хэ Сюань. — Позволяя ему расстрелять себя ядовитыми иглами, оторвать голову и доесть оставшееся тело. — Это действительно займёт его на какое-то время, — Ши Цинсюань продолжает смеяться тогда, когда Хэ Сюань не видит совершенно ничего смешного. — Я разберусь с ним, — говорит Хэ Сюань. — Но ты же не бог войны, Мин-сюн! — возражает Ши Цинсюань. «А ты будто великий предводитель армий!» — Разве ты изначально звал меня не ради помощи? — Что? — Ши Цинсюань удивлённо моргает. — Я же говорил, что хотел полюбоваться с тобой видами и выпить вина, когда закончу. Я бы не стал подвергать тебя такой опасности. Хэ Сюань хочет завыть. В голос. Так, чтобы его вой перекрыл и рокот грозы, и рёв ветра и завывания даолаогуя. — Оставайся здесь и не высовывайся, — говорит Хэ Сюань, а потом добавляет: — Я с ним справлюсь, — думает и добавляет ещё: — Мне будет проще, если я не буду беспокоиться ещё и твоей безопасности. Потому что он, кажется, начинает понимать, как именно подбирать слова, чтобы Ши Цинсюань наконец-то начал слушать и поступать так, как Хэ Сюаню нужно. — Ладно, я останусь здесь, — Ши Цинсюань совершенно сникает, даже бледность его лица будто усиливается, становясь почти мертвенной. Или дело в том, что он отвернулся от костра? — Но если что-то пойдёт не так, не беспокойся обо мне и спасайся, я… ну, я что-нибудь придумаю! «Напридумывал уже», — мрачно думает Хэ Сюань. — Оставайся здесь, — повторяет он, выходя из пещеры. Эта глупая совершенно неуместная забота раздражает даже больше, чем вечная прилипчивость Ши Цинсюаня. За пределами пещеры оказывается почти так же темно, как и внутри, хотя по ощущениям уже должно было рассвести. Но дождь лишь усилился, а тучи накрыли небо такой плотной пеленой, что кажется, будто ты не на горной вершине, а на самом дне моря. Хэ Сюань в родной своей стихие. Он думает о том, как же сильно всё происходящее вывело его из себя. Он думает о том, как тяжело подавлять накопленную за века злость. Он думает, как же хочется эту злость на Ши Цинсюаня выплеснуть. Он думает, как же гадко со стороны Ши Цинсюаня не давать ему ни единой веской на то причины. Он думает: «Наконец-то», — когда белый свет молнии высвечивает уродливое очертание даолаогуя, стоящего перед ним. Чудовище делает несколько шагов вперёд, отпуская на волю всю сдерживаемую силу, и даолаогуй перед ним пятится, путаясь в длинных лапах и припадая к земле. Хэ Сюань не знал, что даолаогуи умеют скулить. До этого момента не знал. С каким именно звуком и насколько легко ломаются их кости — тоже. Несмотря на то, что Хэ Сюань не торопиться, проходит явно меньше кэ до того момента, когда даолаогуй замирает, испуская дух. Сам Хэ Сюань не чувствует удовлетворения. Чёрная бездна внутри него всегда голода, всегда ненасытна. Ей не хватило и сотен чудовищ горы Тунлу, чтобы затихнуть. Но, может быть, хватит одного божества. Хэ Сюань молча идёт к пещере, чувствуя, как чернота внутри вздымает волну за волной. Ши Цинсюань выглядывает наружу, и при виде него злость лишь разгорается. Хэ Сюань думает, что бросит его здесь. Оставит на горе медленно восстанавливать силы и мучатся от яда. Пусть хоть немного по-настоящему пострадает в своей глупой бесполезной жизни. И тут в лицо Хэ Сюаню бьёт такой мощный порыв ветра, что приходится рефлекторно закрыться рукой. — Что ты творишь? — зло спрашивает Хэ Сюань, глядя на Ши Цинсюаня, который тут же оказывается рядом. — Прости, Мин-сюн, тут это, — он неопределённо машет рукой куда-то на землю за его спину. Хэ Сюань тут же оборачивается. В чжане от него лежит длинный шип даолаогуя. Видимо, чудовище метнуло на последнем издыхании. Хэ Сюань бы заметил и отбил, но Ши Цинсюань справился быстрее. — Ты не поранился? Нигде не болит? Боль преследует его всегда. Со дня, когда его судьба была украдена, она только росла и копилась, пока не обернулась бушующими чёрными водами. — Нет. — Хорошо, я испугался, — продолжает Ши Цинсюань.— Ой, твой гуань, — он наклоняется, подбирая с земли выпавшую из волос Хэ Сюаня заколку и протирает её рукавом ханьфу. — Вот, так лучше, сейчас надену обратно… зан сломался, — Ши Цинсюань замирает, смотря на обломок шпильки. — Ну и ладно, у меня есть идея. Раньше, чем Хэ Сюань успевает сказать, чтобы тот убрал от него и руки, и идеи, Ши Цинсюань одним лёгким движением собирает его волосы. От касания пальцев будто тёплый бриз пробегает по ледяной коже. Хэ Сюань замирает, не зная, как реагировать, пока Ши Цинсюань осторожно, чтобы не запутаться в мокрых прядях и не тянуть, приглаживает волосы, укладывая их ровнее, и закрепляет собранный хвост гуанем. — Ну вот, лучше, чем было, — говорит Ши Цинсюань, отходя. Что он там придумал, Хэ Сюань понимает, только посмотрев на рассыпавшиеся по плечам волосы Ши Цинсюаня. Он использовал собственный зан, чтобы закрепить ему волосы. Хэ Сюань думает, что вернёт шпильку при первой же возможности, а пока нет смысла препираться. Ши Цинсюань же, совершенно довольный собой, сияет улыбкой. Хэ Сюань этого не понимает. Того, как у Ши Цинсюаня, измученного, отравленного, стоящего по колено в грязи в испачканной и изорванной одежде, получается улыбаться так, будто он на пиру, среди блеска и золота. И кажется, что небо прояснется только из-за его улыбки, освещает поляну нежными солнечными лучами. — Мин-сюн, смотри! — Ши Цинсюань тянет его за рукав, заставляя обернуться. — Именно это я и хотел тебе показать. Из-за того, что вокруг не осталось ни единого неповаленного дерева, обзор открылся широкий. Хэ Сюань смотрит вдаль, где горы, обнимая долину, сходятся к небольшой расщелине между ними, где едва виднеется море. И небо, текущее вслед за бурной рекой, будто бы тоже сужается сжатое горами и касается края моря самым своим уголком. — Угол неба, край моря, — мрачно говорит Хэ Сюань. Ши Цинсюань смеётся, легко толкая его в плечо. — Горные вершины и текущие воды! — поправляет его Ши Цинсюань. — Такой вид приятно разделить с настоящим другом. Хэ Сюань засматривается на мгновение и забывает сказать, что вовсе они не друзья. Когда спохватывается, Ши Цинсюань уже продолжает: — Я восстановил немного духовных сил и вроде бы сделал так, чтобы плотину не прорвало даже без моего присутствия. Но тебе придётся кое-что сделать. Ши Цинсюань прикрывает глаза, стремительно бледнеет и отклоняется чуть назад. — Что именно? Ши Цинсюань слабо улыбается, пытается удержаться на ногах. — Держать меня. Говорит он и валится без чувств.***
— Мин-сюн? — зовёт Ши Цинсюань слабым голосом. — А мы где? Мы куда-то идём? Ши Цинсюань трётся лбом о плечо Хэ Сюаня, но головы так и не поднимает. Глаз, вероятно, не раскрывает тоже. — Ты несёшь меня, что ли? — Нет, — раздражённо отзывается Хэ Сюань. — Я бросил тебя на горе. — Как жестоко, Мин-сюн, — вздыхает Ши Цинсюань, — и что же со мной стало? — Даолаогуй отгрыз твою пустую голову. — Ну нет, их там больше не осталось, — Ши Цинсюань возится у Хэ Сюаня на спине, так что приходится перехватить его поудобнее. Сначала Хэ Сюань хотел двинуться в обход улицы Шэньу, но потом решил, что лучше доставить этого идиота в его дворец как можно быстрее. После первого вопроса: «Ой, а что это у вас такое? Неужели Повелитель ветра?» — Хэ Сюань пожалел о своём решении. После первого ответа: «Нет, труп висельника» — божества пожалели о своём вопросе. — Тогда гору подмыло, и тебя раздавило сорвавшимся камнем. — Бедный я, — тянет Ши Цинсюань. Голос у него как у смертного, измождённого долгой болезнью, хотя он и пытается изображать весёлость. — Мин-сюн, ты же устроишь в честь меня достойную поминальную церемонию? — Пусть твой брат этим занимается. — Но ты хотя бы придёшь? — Нет. — Тебе совсем-совсем будет не жаль этого несчастного? — Ши Цинсюань крепче обнимает его шею руками. — Никакой жалости для погибших по собственной глупости. — Можешь торжественно сказать: «Он не был мудр, зато был отважен». — Только первую часть. — Ну Мин-сюн! — Ши Цинсюань тихо смеётся, едва ощутимо толкая Хэ Сюаня ногой. За это Хэ Сюань встряхивает его так, что тот чуть не падает, а потом судорожно вцепляется в него. — Я приду к тебе неупокоенным духом! Пальцы неосознанно крепче сжимаются на чужих бёдрах. Но это легко можно списать на то, что он просто решил придержать Ши Цинсюаня покрепче, пока поднимается по ступеням к дверям его дворца. — Такие, как ты, не становятся неупокоенными духами. — Почему? «Слишком слабый, слишком несерьёзный, слишком… слишком». — Не задавай глупых вопросов, — отвечает Хэ Сюань, занося его в комнату. — Тогда вообще никогда не умру, — тепло дыхания Ши Цинсюаня щекочет волосы над ухом, — чтобы ты не говорил на моих похоронах таких неприятных речей. Хэ Сюань сбрасывает его на кровать, и Ши Цинсюань недовольно ойкает. Хэ Сюань думает: «Не умирай».