Вечер

И откуда же знать, что Есенин так вовремя подойдёт. Помочь словом. Такое, странное сочинение, но казалось просто звук с его стороны и на душе легче, сердце словно избавилось от каменой глыбы. Маяковский понятие не имел что ждать сейчас. Тихий, словно волны, голосов за спиной :удивленые глаза с пятирублевую монету, как это так, на публике друг друг поливают оскарблениями, а тут забыли все обиды и идут как в ни чем не бывало? Быть такому не может. Минуя квартал, ещё один перед их глазами возник невысокий дом, серый, он казался ещё темнее из-за затопленой печалью и тоской улиц города. Прямо перед подьезной дверью, у чистой лужи, сидел кот:белый слегка испачканый грязью. Рядом с светлячком лежали две бутылки. На кого-то из жители неожиданно напала тоска, да так, что выпить приспичило прям на улицы. – Кот-алкаш, –Усмехнеувшись, добавил Сергей, доставая из карманы включи. –Это вы про себя, Есенин?, –Окурок после слов отправляется в мусорку рядом. Мужчина поднимает взгляд от руки, что лежала на подьезной ручки и мягко улыбается. Как кот, ей богу. Это просто кусочек Есенина, что остался на улице. Улыбка светлая, слишком. Почему-то, среди всех этих тусклых дней один лишь мимический жест способен вызывать странное биене в груди. За спиной уже 3, если не больше, лестнецных пролетов. Сергей открывает дверь, из-за нее видется небольшая комната. Письменный стол у окна, закатное солнце, которое соизволило выйти, мягко освещает его. Чернильница. Полная. Он давно не брался за перо, чтобы написать хоть пару строк. На воздущной, с разными узорами, маленькой скаткрти стоит полу пустая бутылка, сложно понять чего. Диван у правой стены, белые стены, на ней пару листков, вырваные из газет. Статьи о недавних встречах поэтов, конфликтов, много о чем. На диване, ближе к окну, на спинке свисает рубашка. – Проходите пока. Извините, не знал, что сам Маяковский соизволит прийти сегодня в гости,– Есенин улыбается и оставляет туфли внизу у полки, закрыв дверь. Ключи отправляются на небольшую полку, прибитую кем-то. Но точно не им. Владимир может это сказать с уверенностью. "Чтоб тебя черт побрал. Даже если мы остаёмся тет-а-тет, ты все равно продолжаешь делать тоже самое, что и на публике. В какой-то степени мне это даже нравится. " Вешалка, деревянная на 5 крючков. Двери из того же материала, полностью покрытые белой краской. Маяковский снимает обувь, проходит в комнату. На кухне слышится включение плиты. Есенин решил пригласить его на душевный разговор, раз все дошло до чайника. – А чего же вы один и с бутылкой, – Оперевшись спиной на кухонный косяк интересуется футурист– Девушек кругом много, найдите кого-то. – Много, согласен с вами. Но та, от которой душа хочет петь в поле я увы не встречал, – Очередная папироса от "Сафо" оказывается затушеной в серебристой пепельнице. "душа петь в поле". Если Есенин окажется магом или гадалкой Маяковский обязательно напишит про это сатирический стих. – Чёрный чай будете?, – Сергей поварачивается в сторону собеседника. Белоснежный локаны, которые ещё пуще вьются от влаги на улице, словно начинают гореть в лучах солнце. Мягкое пламя. Оно осторожно трогает чужие волосы, скачет по ним. Играется. Володя быстро кивает и уходит в комнату. У Сергея Александровича твёрдый диван. Только припев на него пружины скрипнули. Как на нем можно спать? Ещё одна тема. Минуту спустя в комнате появляется Есенин с кружками. – Берите и рассказывайте, – Добавил мягко он– В таких разговорах молчание-яд. Не смейте заливать им раны, которые и так болят. Молчание. От того, насколько ровно и аккуратно тот начала вести разговор приятное показывает руку. – Не молчите, Маяковский. – Мне даже мысль в голову не лезет с чего начать. Тоска одна сплошная, –Володя смотрит в окно, но краем глаза видет уже полюбившиеся кудри и вновь возвращает взгляд на Есенина –Не могу я когда городу тоскливо быть весёлым. Не рифмы, ни строчки в голову не лезет. Хоть душу иди продавай чтобы хоть что-то написать. Вчерашний вечер провел на кухне, Лиля и Осип посчитали это нужным. Понимает, я ее люблю, но в таких отношениях находится, это как ходит по краю над обрывом с огнём! –А вы говорите, и строчки придумать не могу.., –Опять улыбается. Прекрати, дитя Афродиты, это сводит с ума– А вы никогда не думали, что ваше место не рядом с девушкой? – Ну уж точно не с бутылкой!, – Возразил Маяковский – Не в этом дело, Маяковский. Совершено не в этом,– Голос поэта лился мягким водопадом вниз –Может вам лучше одиночество, другая компания, другой партнёр? Он слишком мягко и тепло пытался вытянут весь туман и смуту из того. – А в ком же? –Владимир наконец-то удосужилась сделать глоток чая. – В мужчинах,– Пауза, мучительно долгая и жадная, кажется дающая правду и свет. Но правда жжет больше яда свои и чужие раны– И вы не смейтесь, все вполне может быть. – Предположим, так оно и есть. Ну кто тогда? Осип? Гумилев?, – Маяковский улыбался сам понимая от чего, изредко смеясь страны смешком. – Почему вы не включите в этот список меня к примеру? Неужели убегаете от факта того, что этим самым может быть ваш заклятый друг Сергей Есенин? Он попал в сердце. Но это была не железная ледяная пуля, а мягкие слова, нежно укаташие. В груди что-то резко начало бится. Правда. Вот где она была. Кудри, голубые глаза. Вот где все это время пряталась то, что Маяковский искал битые и несчастные недели, если уже не года. – Вы должно быть влюблены в меня?, –Любовь - понятие растяжимое:никто ещё не дал ему точного определения, нет на свете таких слов, чтобы дать это самое определиние. Оно может скрываться за строками поэтов, писателей, музыкантов, но точного нет нигде. Есть образ любви, самовольный имаженист, с светлой душой, но нет слов, которых подобрал бы футурист, чтобы описать ту самую любовь. – Признаю, я убит, – Есенин убрал кружку в сторону – Вы правы. – И что же ты молчал. Все время,–Обращение на ты разбило рамки. В венах сейчас не было крови, это были чувства. Чистые. Самые светлые. –Так вот какой яд должен меня убить,–Чужая рука упала на плечо, а мягкий взгляд устремились тот час в чужие бездоные. – Позволите? – Глаза упали на губы, быстро. – Не спрашивайте более, –Сергей мягко улыбнулся, продвинулся ближе и мягко прислонился к чужим губам. Словно все стало светлее вокруг :солнце вышло из-за дождливых туч, дышать стало легче, противоядие начало действовать. Молчание убивало внутри, разливая яд по венам, но лишь разговор смог дать глоток свежего воздуха. – Не смейте молчать более. Не хочется мне больше из вен своих выкачивать молчание яд. – Если попробую больше не прощу себя Уже родные мягкие кудри покрывало жгучие солнце