* * *
Ещё в детстве Кай узнал от дяди Берна секрет по-настоящему хорошей и запоминающейся страшной истории. Всё дело в правильной подаче, говорил он. Например, страшную историю можно рассказать так. В один чёрный-пречёрный день, один мальчик с чёрными-пречёрными мыслями принёс в школу оружие в чёрном-пречёрном гитарном кейсе. И убил тех, кого хотел убить или кто просто попался ему под горячую руку. Это произошло почти год назад, но время не отдаляло и не смягчало боль. Каждый день Кай снова и снова видел, как Фил, пожертвовавший собой, чтобы у других был крошечный шанс на спасение, падает замертво. Каждый день снова и снова чувствовал, как лицо заливает кровь, а в голове остаётся всего одна угасающая мысль — ему шестнадцать, и он вот-вот умрёт. Каждый день снова и снова слышал раздавшийся в темноте выстрел. Это свинец угодил ещё одному его лучшему другу, Джеймсу Харперу, между глаз, обламывая едва начавшую выстраиваться линию судьбы. Только вот убил его не мальчик с чёрными-пречёрными мыслями, а девочка с чёрной-пречёрной душой. Кай знал, как нужно правильно рассказывать страшные истории, но о своей всё же предпочитал умалчивать. Все, кто должен, были уже посвящены в её мрачные детали, остальных же это не касалось. Люди могли выдумывать что угодно о том, что скрывается за его повязкой на глазу. А прошлое навсегда останется в прошлом. — О чём задумался? По телевизору крутили вечерний выпуск новостей — в Чикаго подавили третий за месяц митинг. Когда Кай, расправившись с рутинными делами, устроился на диване, начиналась старая комедия с Джимом Керри. Оставалось только догадываться, сколько раз Джозеф задал ему этот вопрос. Иногда Кай выпадал из реальности, проваливаясь прямиком в болото воспоминаний. Выбраться не получалось, пока он не проходил весь путь: от дня, когда Джин сказала, что между ними всё кончено, до первого вдоха, который Кай сделал, выйдя из комы. Чаще всего его транс проходил незамеченным, но иногда, как сейчас, появлялись свидетели. В их глазах Кай неизменно видел одно и то же — страх и желание отстраниться. Не считая Джозефа, конечно. Он как будто знал, что меньше всего его друг хочет обсуждать это, и всегда выводил разговор на нейтральные темы. Вот и сейчас вопрос прозвучал дежурно, но в болотно-зелёных глазах, на которые падала отросшая чёлка, лёгкими мазками вырисовывалось не озвученное беспокойство. Джозеф становился свидетелем вещей и похуже. Например, приступов эпилепсии. Или неконтролируемой злости, которая обычно шла рука об руку с непрекращающейся головной болью. Каждый раз он был рядом и даже не думал уходить. — О том, что хочу прогуляться, — голос прозвучал ровно, без хрипов, не выдавая затянувшегося молчания, — составишь компанию? Когда мистер Блэр, отец Джозефа, предложил ему переехать жить в Холбрук, Кай не поверил своим ушам. На самом деле он готовился к тому, что после выписки придётся вернуться домой, к семье, которая за полгода комы ни разу не навестила его. А когда Кай очнулся, проведала всего два раза. Первый раз, чтобы спросить, почему он позволил выстрелить в себя. А во второй — чтобы заставить удалить злополучный пост о том, где находится могила Айзека. Мальчика с чёрными-пречёрными мыслями… Так что, конечно, Кай согласился. Холбрук ему даже понравился, хотя первые несколько недель Кай знал о городе ровно столько, сколько мог рассказать маршрут от их дома до автобусной остановки. Почти всё здесь было в единичном экземпляре — если кафе, то «Джексон», если книжный магазинчик, то принадлежащий семье Лестер. Вкусную выпечку и сладости можно было купить в магазине напротив прачечной, которой пользовались в основном жильцы шестиэтажных домов из грубого красного кирпича или те, кому срочно понадобилось отстирать пятно от школьного слаша. На улицах Холбрука никогда не было толпы, и Каю не приходилось беспокоиться о том, что в автобусе до Чикаго, где находился реабилитационный центр, не найдётся места. В конце концов, здесь жили не самые плохие люди — не хуже и не лучше, чем он встречал в Мадисоне. Во всяком случае, в том, что Кай не торопился сближаться, их вины точно не было. Это в нём что-то сломалось: доверять стало труднее, за каждой улыбкой Кай видел подвох. Приходилось вести долгую внутреннюю борьбу, чтобы решиться на то, чтобы заговорить с человеком ещё раз. — Конечно, — Джозеф улыбался почти так же, как до того дня, когда всё изменилось навсегда. Разве что глаза, в которых поселилась грусть, выдавали его истинное состояние. Но Кай не волновался об этом. Рядом с Джозефом теперь был Коди — его ориентир в вечных сумерках этого мира. — Куда пойдём? — Кай пожал плечами. — Думал, у тебя будут идеи. — Тогда, может, просто пройдёмся? На улице чувствовалось приближение лета. Воздух становился как будто плотнее, вечера — жарче. На зелёной листве оседала мелкой крапинкой дорожная пыль. Кафе работали дольше. Раньше Кай любил лето. Так продолжалось бы и дальше, если бы мальчику с чёрными-пречёрными мыслями не пришло в голову убить его друзей именно в это время года. Ещё этот чёртов суд… — Как Коди? — спросил Кай, только чтобы сбросить нависающую над головой тьму. — Восстанавливается после операции, — Джозеф не улыбался, в его глазах нежность перебивалась с тёплой грустью. — Врач даёт хорошие прогнозы. — Супер, — Кай понятия не имел, как поддержать друга так, чтобы это всё ещё казалось искренним. Ему не было плевать на Коди. И он его не ненавидел, хотя приятным их знакомство вряд ли можно было назвать. Просто Коди много улыбался. Вернее сказать — всегда. Вплоть до того дня, как сломался физически. Только тогда выдрессированные мышцы отказались слушаться, и Кай увидел его настоящего. Не идеальную картинку, выстроенную только для того, чтобы друзья и родные не переживали, а надлом, с которым Коди предстояло жить до конца своих дней. Доказывающий, что и он ведёт свою битву. После этого терпеть его как неотъемлемую часть жизни лучшего друга стало как-то проще. — Так куда мы идём? — поинтересовался Кай, потому что его ноги послушно следовали по намеченному кем-то другим пути. — Вперёд, — оглянувшись на него через плечо, хмыкнул Джозеф. — Мы же решили, что просто пройдёмся. — Я тут вспомнил, что у нас ничего нет к чаю, — Кай опустил глаза. Он и раньше не любил делать что-то просто так. Сейчас же это особенно остро напоминало о том, что, пытаясь заново обрести себя, Кай лишь бродил наугад в темноте. — И в аптеку не мешало бы зайти. Ты когда последний раз обновлял лекарства? — за поучительным тоном он скрыл собственный страх. — На прошлой неделе, — улыбка сползла с лица лучшего друга. Он отвернулся, но замедлился, чтобы они поравнялись. — Извини, — может, ему, конечно, только показалось, что Джозефа задели его слова, но Кай всё равно решил извиниться. Он никого не хотел обидеть, но иногда интонации всё равно звучали грубей, чем должны были. — Ничего страшного, — Джозеф сглотнул. — Просто все постоянно напоминают о том, что я должен принимать лекарства. И это подбешивает, если честно, — он беззлобно фыркнул. — Я знаю, что должен поправиться. Не хочу, чтобы на суде моим показаниям не придали значения только потому, что я дурачок с периодической амнезией и диагностированной депрессией. — Этого не произойдёт, — попытался заверить его Кай. — И ты не дурачок, — добавил он, избегая встречаться с другом глазами. Джозеф отпустил короткий смешок. — Спасибо. Круглосуточный магазин, в котором обычно закупался Кай, располагался на конце улицы, по которой они сейчас шли. Здесь были приемлемые цены, широкий ассортимент, а ещё, что тоже имело значение — вежливые продавцы. Они всегда помогали сложить покупки в пакеты и никогда не пялились. Оставив Джозефа в бакалейном отделе рассматривать выпечку, Кай направился к полкам с мясом. По дороге он бросил в корзинку замороженные овощи и слоёное тесто. Туда же отправилась консервированная фасоль и мытый картофель. Кай почти не задумывался — сам он в еде был не привередлив, не считая цветной капусты, конечно, а вкусы соседей по дому были ему хорошо известны. Джозеф мог съесть, что угодно, особенно если не упоминать при нём состав блюда. И если болезнь на «Д» не наваливалась на него, не давая подняться с кровати. Элисон в основном ела овощи и варёное мясо. Ещё она любила тёплый салат из рукколы, курицы и авокадо — единственное, от чего девушка никогда не отказывалась. У неё была болезнь на «А». Или на «Р», если обращаться к более обширным терминам. Иногда Кай пытался понять, что это — насмешка или дар судьбы: трое больных подростков, собравшиеся под одной крышей. А может эксперимент, в который их, как испытуемых, для чистоты решили не посвящать. Как бы то ни было, Кай почти наслаждался той жизнью, которая была у него сейчас. Даже с болезнью на «П» и болью — физической, но больше душевной, которая останется с ним навсегда. Джозеф ждал у касс. Он бросил на магнитную ленту батон, печенье и несколько булочек с изюмом. Кай выложил свои покупки и расплатился сразу за всё. Молодой человек за ними, припечатав к ленте разделитель, вынул из тележки несколько бутылок пива и большую пачку чипсов. На мгновение они встретились взглядами. Незнакомец задержал взгляд на его повязке и усмехнулся собственным мыслям. Кай отвернулся и направился к выходу, надеясь, что дверь за ними закроется раньше, чем парень успеет расплатиться. Он не понимал, что его тревожило. Точно не ядовитая усмешка. Кай привык, что чаще всего люди смотрят на повязку так, будто их смешит уже сам факт того, что он вообще носит её. Не разительный контраст в выборе продуктов — как щипок из прошлого, где они покупали разную гадость и наслаждались ей, как в последний раз. Он понял, что именно беспокоило его, только когда его бесформенные мысли озвучил Джозеф. — Ненавижу блондинов, — он сглотнул и рефлекторно потянулся к карману, где лежала пачка сигарет. — В каждом вижу его. Он имел в виду Айзека. У того волосы хоть и отдавали в желтизну, но всё равно были очень светлыми. Голубые глаза смотрели злобно и с параноидальным подозрением. Фил однажды с раздражением и лёгкой опаской заметил, что Айзек в хорошей физической форме — тело у него и правда было крепкое. Только ум оказался слабым. — Этот, вроде, не похож, — помедлив, всё же заметил Кай. Он не был уверен, потому что совсем не запомнил лица незнакомца: то ли потому что в том не было абсолютно ничего привлекательного, то ли потому что просто не счёл нужным забивать голову подобной ерундой. — Просто каждый раз, когда вижу кого-то со светлыми волосами, мозг отключается, — удобней перехватив пакеты, признался Джозеф. Он забрал оба, не позволив лучшему другу тащить тяжести. Теперь Кай не знал, куда деть руки. — А фантазия дорисовывает всё остальное. — Вам с Сарой нужно проработать это, — Кай хмыкнул, хотя сказанное не было шуткой. Иногда он даже завидовал, что Джозеф посещает психотерапевта. Сам он не был уверен, что ему это поможет. Долгие беседы не вычистят из головы воспоминания о том дне. Скорее наоборот, раздразнят заснувший на зиму улей. — Что? Мой антифетиш на блондинов? — Джозеф бросил в его сторону короткий взгляд. — Это скоро пройдёт. Время играет плохую шутку с памятью, а моя и без него короткая. Их дом из белого сайдинга и крышей из багрово-красной черепицы ничем не отличался от десятка таких же домов, расположившихся вниз по улице, но только на него отзывалось сердце. От мысли, что вот-вот он окажется за его дверьми, в полной безопасности, даже дышать становилось легче. Но Кай всё равно на полминуты задержался у почтового ящика, чтобы забрать счета и письма. Джозеф оглянулся на него через плечо. Он не жаловался, но Кай всё равно ускорил шаг, чтобы не заставлять его ждать. Из гостиной лилась музыка. Кай точно знал эту песню, но ремиксовая аранжировка настолько сильно изменила звучание, что название постоянно ускользало с языка. Он повернул ключ в замке на два оборота, скинул обувь и пошёл на звук, догадываясь, какая картина предстанет глазам. Они трое были похожи в беспомощности перед болью, но в остальном представляли разные стороны медали. Кай был начищенным до блеска орлом. После комы он буквально помешался на чистоте и порядке. Повсюду ему виделась пыль. Пол казался грязным — Кай всегда мыл его минимум дважды. Все вещи должны были лежать на своих местах, иначе его начинало трясти. Со временем, конечно, стало легче. Мания чистоты немного ослабила свою железную хватку, но окончательно отпускать, казалось, не собиралась. Элисон была решкой. Она бросала одежду там, где снимала её, оставляла грязную посуду на журнальном столике, не убирала продукты обратно в холодильник, а ещё постоянно исчезала куда-то, когда приходил её черёд убираться. Конечно, она тоже болела и это было её способом бороться. Это оправдание за несколько месяцев их проживания под одной крышей набило оскомину. Несколько раз Кай ловил себя на мысли, что жалеет, что не прикусил себе язык вместо того, чтобы приглашать Элисон пожить с ними. Но, досчитав до десяти, он подавлял в себе по глоткам копившуюся злость и шёл убирать созданный ей хаос. Джозеф на кухне разбирал пакеты. В их трио он был ребром монеты: старался поддерживать порядок по мере сил. Которых иногда — Кай видел это невооружённым взглядом, почти не оставалось. Диван ещё сохранил тепло Элисон и крошки от хлебцев, которые она на нём ела. Кай поёжился и стряхнул их на пол. Выпрямившись, он какое-то время стоял, впившись взглядом в грязный след от кружки, оставшийся на журнальном столике. Хотелось плюнуть, оставить всё до завтра, но тело уже начало зудеть и был только один способ остановить это. Проглотив усталость и недовольство, Кай отправился за пылесосом. Как раз когда он закончил наводить в гостиной порядок, щёлкнул чайник. Воздух на кухне был тяжёлым, спёртым. Элисон сидела на барном стуле, со скучающим видом подперев щёку кулаком. Она никак не отреагировала на то, что Кай сел рядом. Также как и на злобный взгляд, который тот, не удержавшись, бросил в её сторону. Элисон, накручивая на палец короткую прядь выкрашенных в чёрный волос, наблюдала за тем, как Джозеф разливает по кружкам чай. Себе и Элисон — чёрный. Для лучшего друга — зелёный с цветками жасмина. Кай медленно вдохнул и понял, что ему не показалось. К прибившемуся за день аромату женских духов подмешался запах солода и хмеля. Лёгкий румянец только подтверждал догадки. — Мы так скучно живём, — наконец, прервала молчание Элисон, притягивая оставленную Джозефом на кухонном острове чашку с чаем. Взглянув на булочки, которые тот поставил следом, она недовольно поморщилась. — Что ты имеешь в виду? — холодно поинтересовался Кай, прекрасно зная ответ на собственный вопрос. Он сам ловил себя на похожих мыслях, но без досады или злости. Просто констатируя факт. Они жили тем ритмом, к которому должны были прийти только через несколько лет. Рутинно. Однообразно. Даже бесцветно. Но после всего, что им пришлось пережить, это не казалось ненормальным. Скорее даже необходимым. — Я имею в виду, что мы ведём себя как затворники, — Элисон посмотрела на Джозефа, оставшегося стоять на ногах, но быстро опустила взгляд, как будто не хотела, чтобы он принял её слова на свой счёт. — Встаём и ложимся по расписанию, едим только здоровую пищу, не пьём… — Да ну? — не удержался Кай. Элисон находилась в слепой зоне, но он догадывался, что на него бросили злобный взгляд. — Окей, иногда я выпиваю. Но украдкой, как какая-нибудь преступница. Я даже ни с кем толком так и не подружилась, потому что на улицах подходить знакомиться странно, а на вечеринки мы не ходим. — К чему ты клонишь? — сделав глоток, Джозеф, отставил чашку на кухонный остров и поднял с пола крутившуюся под ногами Майло. В подросшей кошечке с трудом можно было узнать когда-то тощего вечно голодного котёнка, которого он почти полгода назад подобрал в Чикаго. Но Майло по-прежнему была белоснежной, бесконечно ласковой и мурлыкала чуть тише иерихонской трубы. — Что нужно что-то менять, — уклончиво ответила Элисон. Кай развернулся так, чтобы видеть её. — Лично меня всё устраивает. Мы лишь придерживаемся установленного порядка. Дисциплина даёт ощущение безопасности. — Мне не нужна безопасность, — Элисон сверкнула глазами. Кай подумал о том, что для того, чтобы решиться на этот разговор, по всей видимости она выпила больше положенного, ещё и на почти пустой желудок. Несмотря на то, что спор шёл между ними двумя, смотрела Элисон только на Джозефа. Как будто он должен был рассудить их. — Мне нужно вернуться к прежней жизни. Воцарившуюся тишину нарушало лишь мурчание Майло. Джозеф, почёсывая её за ухом, обдумывал услышанное. Кай ждал. Он уже высказал своё мнение и добавить ему больше было нечего. Внутри всё странно пульсировало, дыхание сбилось. А ещё у него дрожали руки. С болезнью это никак не было связано. Просто разговор, так невовремя затеянный Элисон, по неясной причине раздражал его. И Элисон раздражала. Всё, чего Кай сейчас хотел — это порядок и спокойствие. Элисон успела разрушить первое и теперь потянулась за вторым. — Я не знаю… — Джозеф, чмокнув Майло в нос, отпустил её и снова взял в руки чашку. — в Чикаго же наверняка есть ночные клубы? Элисон, встрепенувшись, посмотрела на него со смесью обиды и разочарования. Кажется, она ждала, что он поддержит её, ведь Джозеф из прошлого так бы и поступил. Тот Джозеф терпеть не мог скуку, невозможно было представить его проводящим вечер пятницы на диване перед телевизором. Он ходил на вечеринки, он устраивал вечеринки, он жил вечеринками. Во всяком случае в последний год жизни в Мадисоне. А при условии, что Джозеф умудрялся совмещать это с учёбой в старшей школе и репетициями Гайи, Кай подозревал, что его лучший друг всё-таки где-то раздобыл маховик времени. — Хочешь чтобы мы тратили по два часа туда и обратно, чтобы закинуть в себя парочку приторных безалкогольных шотов и потанцевать? — надежда, с которой Элисон смотрела на Джозефа, сменилась гневом. Тот непонимающе дёрнул головой. — Почему «мы»? — Джозеф посмотрел на лучшего друга, как всегда делал в непонятной ситуации. Тот лениво пожал плечами. — А что, ты предлагаешь мне одной мотаться? — выплюнула Элисон. Они схлестнулись взглядами, и на минуту на кухне воцарилась тишина. Кай, всё также не желавший возвращаться к теме, смотрел в окно. Пару раз он порывался встать и открыть его, чтобы запустить хоть немного свежего воздуха, но усталость перевешивала. Так что Кай продолжал отпивать из чашки и ждать момента, когда в их бестолковом разговоре будет поставлена точка. — Я не понимаю, — Джозеф, нервно рассмеявшись, закрыл лицо руками. — Чего ты от нас хочешь? — Давайте устроим вечеринку, — видимо, осознав, что её намёки никто не понимает или не хочет понимать, выложила карты на стол Элисон. — Нам ведь даже не надо дожидаться, когда взрослые куда-нибудь свалят. Мечта любого подростка. — Никаких вечеринок в этом доме не будет, — Кай, отодвинув стул, встал. Он знал, что Элисон вела к этому с самого начала. Её желание жить как прежде уже переходило все границы. Это даже не было амнезией, какая накрыла Джозефа после ДТП. Элисон просто пыталась делать вид, что ничего ужасного не произошло. Кай считал это насмешкой над скорбью, всё ещё царившей в стенах дома. — Прошёл уже год, — Элисон почти сорвалась на крик, в котором всё же отчётливо были слышны слёзы. Кай только поморщился, не собираясь разводить по этому поводу полемику. — Не уже, а всего, — как будто прочитал и озвучил его мысли Джозеф. — Не думаю, что мы готовы. — Но ты ведь ходил здесь на вечеринки, — Элисон поднялась на ноги. Стул, на котором она до этого сидела, угрожающе закачался, но устоял. Кай, нахмурившись, уставился на его металлические ножки, зная, что подними он глаза, уткнулся бы взглядом в напряженную спину Элисон, которая сократила разделявшее их с Джозефом расстояние до пары сантиметров. — Всего два раза, и ни к чему хорошему это не привело. На первой я напился так, что мне привиделся Айзек. А на вторую я вообще не хотел идти и сделал это только ради Коди, — улыбка, всегда касавшаяся губ Джозефа, когда он упоминал имя любимого человека, на этот раз вышла немного смазанной. — Впереди суд, и нам понадобятся все силы, чтобы пройти его. Поэтому давай пока подождём, ладно? И вернёмся к этому разговору чуть позже, — он хотел погладить Элисон по щеке, но та дёрнулась, не давая прикоснуться к себе. Кай, опустив голову, улыбнулся. То, что Джозеф повзрослел, он и раньше замечал, но теперь увидел это отчётливо. Куда-то делась его непоседливая безрассудность. На её место пришли спокойствие и рассудительность. Перед ним больше не было человека, способного на спор сделать сальто или встать на руки и пройтись по парапету. Джозеф знал цену жизни — каждой её составляющей. Но он говорил слишком мягко, видимо поэтому слова не произвели на Элисон должного впечатления. Она криво усмехнулась и, бросив на Кая короткий взгляд через плечо, скрестила руки на груди. — И говоришь ты это не потому, что слепо принимаешь его сторону? — поинтересовалась Элисон с нескрываемым сарказмом. Кай дрогнул. Даже без упоминания имени он понял, что речь о нём. От холода, которым были пропитаны слова Элисон, перехватило дыхание. Вряд ли она намеренно выбирала выражения, которые бы сильнее задели участников конфликта. Но одного случайно брошенного словечка хватило, чтобы Кай вспомнил о своём увечье и захотел на всю жизнь спрятаться в тень. — Это не так, — медленно выдохнув, всё же возразил Джозеф. Не то, чтобы в его голосе было недостаточно уверенности, просто он и правда почти всегда и во всём соглашался с лучшим другом. Просто потому, что по опыту был научен, что Кай в большинстве случаев прав. — Ты и сама прекрасно осознаёшь, что это не поможет. Другое место, другие люди, другая ты. Тебе нужно не пытаться вернуть то, как было раньше, а учиться жить по-новому, — скрестив руки на груди, Джозеф прижался спиной к кухонной тумбе, чтобы вернуть себе крохи личного пространства. — Я был на твоём месте, так что знаю, о чём говорю. — Вы просто сговорились. Голос Элисон прозвучал неоправданно жёстко. Джозеф только покачал головой, давая понять, что разговор окончен. Обогнув девушку, он собрал кружки и, поставив их в раковину, включил воду. Элисон, следившая за ним взглядом, неожиданно обмякла и, опустив голову, ушла в темноту гостиной. Кай даже было подумал, что нужно пойти за ней, сказать что-нибудь, но не смог. Он понимал, что всё равно не найдёт подходящих слов. А для новой волны споров у него попросту не было сил. Но, когда негромко хлопнула входная дверь, тело всё равно пробила дрожь. — Теперь чувствую себя паршиво, — Джозеф, расправившись с посудой, выключил воду и обернулся. Кай встретился с ним глазами. В искусственном оранжевом свете глаза лучшего друга казались почти чёрными. — Двое против одной. Наверное, Элисон жутко обиделась. — Ну, твоё «нет» не было категорическим, — они пересекли гостиную и остановились у лестницы. Спальни располагались на втором этаже. Только комната Кая была на первом, дальше по коридору. — Ты просто попросил подождать. Уверен, Элисон успокоится, обдумает твои слова и согласится. Джозеф кивнул, но его бегающий взгляд выдавал сомнения. Он ненадолго задержался на вешалке, на которой не хватало джинсовой ветровки Элисон, перешёл на входную дверь и вернулся к лучшему другу. Джозеф сглотнул слова, так и не оформившиеся в мысль. — Пойду в душ. Можно потом какой-нибудь фильм посмотреть, — последнее он добавил скорее из вежливости. Кай видел, что единственное, о чем мечтает Джозеф — закрыться в комнате и не выходить оттуда до утра. — Я, пожалуй, пойду спать, — Кай шмыгнул носом, беря ответственность за очередной скучный вечер на себя. — Может, в следующий раз? Джозеф кивнул, и они разошлись. Не дойдя до спальни, Кай свернул в ванную комнату. День выдался дрянным, а вечер и того хуже — хотелось смыть это с себя, чтобы не дышать этим ночью. В маленькой комнатке пахло моющими средствами и зубной пастой. Пустив в душе воду, Кай задёрнул шторку и отошёл к зеркалу. Пальцы заученным движением развязали узелок на затылке и стянули повязку. Кай зажмурился, давая себе короткую отсрочку. Ему было плевать на шрам, оставшийся после того, как врачи зашили то, что осталось от глаза. Плевать на монокулярную слепоту. Во всяком случае Кай столько раз повторил это про себя, что границы между принятием и внушением размылись. Но ему всё равно было неприятно смотреть на собственное отражение. Потому что, подняв глаза, он всегда видел одну и ту же картину — застывшее мгновение прошлого. Напряженная спина Фила, каким-то совсем неестественным образом оседающая вниз. Ухмылка Айзека, стрелявшего без разбора. Чёрное дуло пистолета, как пасть чудовища, изрыгающая огненный цветок. Когда он, достигнув лица, впивался багрово-красными лепестками в кожу, Кай на физическом уровне ощущал боль. Чтобы устоять на ногах, приходилось вцепиться в края раковины. Крик взрывал барабанные перепонки, но тишину в комнате перебивал лишь плеск нагревшейся воды и сбившееся дыхание. Через несколько минут фантомное ощущение приближающейся смерти отступало, и Кай выныривал из темноты. Обычно к этому времени зеркало успевало запотевать, и отражение становилось не более, чем заблудившемся в тумане силуэтом. Кай чистил зубы, раздевался и залезал в ванную. Он предпочитал горячий душ, потому что только так можно было отмыть от себя грязь, налипшую за день. Даже мысли как будто становились чище. Кай смог по-новому посмотреть на их разговор с Элисон. Джозеф был прав, кажется, они и правда перегнули палку. В тот день Элисон тоже потеряла близкого человека, а затем, как по нарастающей, рассталась с девушкой, не поступила в колледж, оставила в прошлом дело всей жизни. Так что ничего удивительного, что ей хотелось делать вид, будто ничего из этого на самом деле не было. Наверное, стоило найти какой-нибудь компромисс. Вряд ли маленькая семейная вечеринка могла так уж сильно кому-то навредить. В коридоре Кай замешкался. Он был почти уверен, что Элисон уже вернулась домой, но, чтобы поговорить с ней, нужно было подниматься на второй этаж. А с недавних пор лестницы стали для него заклятыми врагами. Уже на четвертой-пятой ступенях у Кая появлялась отдышка и желание присесть. Поэтому он редко ходил наверх — за всё время жизни в Холбруке раза два. И каждый, только если Джозеф долго не выходил из комнаты. Но ради него Кай был готов не только стерпеть жжение в одеревеневших мышцах, но и умереть. Поэтому, решив, что разговор можно отложить до утра, Кай вернулся в спальню. Перегнувшись через стол без единой лишней вещи на нём, он открыл окно и сел на кровать. Оставалась всего пара вещей, а после можно было ложиться спать. Обычно в это время Кай уже не мог бороться с накопившейся усталостью и едва держал глаза открытыми, но сегодня странное беспокойство перекрывало остальные чувства. То и дело он возвращал взгляд на открытое окно, как будто надеялся или боялся увидеть там что-то. Или кого-то. Наверное, всё-таки стоило убедиться, что Элисон вернулась. Разговор можно перенести на утро, только если будет с кем говорить. Пускай, это немного смахивало на паранойю, но для Кая было важно знать, что с Элисон всё в порядке. Закрыв глаз свежей повязкой, он вышел в коридор, осторожно прикрывая за собой дверь, и прислушался. В прихожей отмеряли время настенные часы. Они шли на семь минут раньше. Джозеф специально выставил стрелки так, чтобы не опаздывать. В остальном доме царила тишина. Эф наверняка уже вышел из душа и теперь бездумно валялся на кровати, пытаясь уснуть или, может, переписываясь с Коди. Кай прошёл на кухню и открыл дверь, ведущую на задний двор, чтобы впустить немного свежего воздуха. Минуя прихожую, он отметил, что ветровки Элисон до сих пор нет. Сердце бухнуло вниз, и до сих пор нервно колотилось где-то в области желудка. Чтобы хоть немного успокоить его, Кай налил себе воды прямо из-под крана. Когда он делал последний глоток, хлопнула входная дверь. Когда Кай появился в прихожей, Элисон стаскивала обувь. Из того, что она едва держалась на ногах, Кай сделал простой вывод, что маршрут Элисон лежал через круглосуточный магазин. Открытая банка пива, оставленная ей на комоде, только усиливала цветочно-солодовый запах, заполнявший прихожую. Элисон с трудом стянула с себя куртку и, бросив её на пол, уставилась на Кая. — Чего тебе надо? Пришёл позлорадствовать? — она облизала искусанные губы. Кай, облокотившись о дверной косяк, медленно выдохнул. — Иди спать, завтра поговорим, — Элисон закатила глаза. — Только не делай вид, что тебе не всё равно. Проследив за тем, чтобы Элисон благополучно поднялась по лестнице, Кай вернулся в прихожую. Он запер дверь, которую Элисон даже не удосужилась закрыть, повесил куртку на крючок и, брезгливо сморщившись, взял полупустую банку пива пальцами. В кухне он вылил остатки в раковину, а банку выбросил в мусорную корзину. Теперь, когда он знал, что оба его соседа в безопасности, усталость навалилась с новой силой. Не рискуя противостоять ей, Кай вернулся в спальню и почти сразу забылся сном, граничащим между кошмаром и непроглядной тьмой.Глава 1. Разлад
17 марта 2024 г. в 13:36
Надпись на зеркале обрывалась на самом интересном месте, как будто давая шанс самому выбрать свою судьбу.
Откажись от показаний, а иначе...