Полтора месяца назад
Получив назначение от врачей, Му Цина отправили домой. Завтрак в больнице он предпочёл пропустить, несмотря на то, что ранее обещал альфе поесть утром, и захотел как можно быстрее уехать. Пропахшее препаратами стерильно чистое здание вызывало внутреннюю подавленность. Ходить по врачам и уж тем более оставаться в больницах Му Цин ненавидел, сразу накатывала необъяснимая тревога, что с ним здесь что-то сделают. Доверия ни к кому из белых халатов не было после нескольких случаев в детстве, когда ему ставили ошибочные диагнозы и, соответственно, назначали неверное лечение, посадив в какой-то момент на гормоны, из-за которых он сильно набрал в весе и начал стремительно избавляться от него, испытав отвращение к собственному отражению. Внешность для омеги — самая важная его составляющая, именно за ней он следит тщательней всего, а потому получить такой «подарок» от таблеток, которые должны были «вылечить», стало ударом и травмой для него. До знакомства с Фэн Синем было тогда очень далеко, поэтому перед поступлением в универ Му Цин успел похудеть, привести себя в порядок и привлечь внимание не одной пары глаз. На самом деле, омега до сих пор пребывает в шоке от того, что его смог так сильно привязать к себе альфа, к которым он испытывает отвращение и от чьих касаний его всего передёргивает, а в голове возникает сразу желание пойти содрать кожу с места прикосновения. Отношения и интрижки, которые у него были в годы старшей школы, а потом и универа, были исключительно с омегами. Они и на вид лучше, и пахнут приятней, и нет патриархальных замашек, от которых натурально воротит. Появившийся из ниоткуда Фэн Синь, пришедший с Пэй Су на помощь ему и другому омеге, к которым приставали напыщенные индюки, показался прямо-таки рыцарем без доспехов. Му Цин тогда ответил на их спасение бесцветное «спасибо», немного пристыженный тем, что не смог справиться сам, а альфа, наблюдавший за ним ранее только издалека, познакомившись лично, пропал. В глазах Фэн Синя всегда было видно амуров, стреляющих сердечками, когда Му Цин ненароком поднимал взгляд на них, особенно после, когда их компании как-то сдружились, и они стали чаще пересекаться. Почему-то в его присутствии омега старался не курить, перед встречами тоже, а потом стал постепенно замечать, как начинает теплеть к этому парню с фотиком, снимающим всё подряд. Фэн Синь вроде ничего не делал, кроме как краснел, отворачиваясь, стоило ему невзначай поднять голову и встретиться взглядами, но всё равно чем-то сумел зацепить. Спустя полгода дружбы альфа предложил погулять им только вдвоём, а там после первой прогулки вторая, третья, — и они сдружились, почти перестав друг друга стесняться. Через ещё полгода они начали встречаться. Му Цин шокировался сам себе, придя домой после их первого свидания, и с красными, как сочная клубника, щеками смотрел на себя в зеркало, видя в глазах разлившуюся ваниль и тепло, оставшиеся после ночного сеанса в кино, во время которого они впервые поцеловались. И ведь неясно, отчего озорной румянец, ведь омега и до этого целовался с теми, кто ему нравился. Но всё равно, было в их отношениях с Фэн Синем что-то такое, чего не было раньше… Те времена отзываются приятным чувством ностальгии в груди. Кажется, они были так давно, что как будто это что-то нереальное, выдуманное. По пути домой мужчина думает о том, какие это были прекрасные дни. Дождавшись пока Фэн Синь заберёт машину с территории здания, в котором вчера проходил показ, и приедет за ним, омега уселся с перебинтованными ногами на переднее пассажирское сидение, предварительно отодвинув его немного назад, и всё больше предавался воспоминаниям о минувших днях, огибая неторопливым взглядом салон. Машина Фэн Синя хранит в себе очень много памятных воспоминаний, от них не укрыться, как ни пытайся. Всё до боли знакомое, родное, то, от чего омега уже отвык, но хотел бы вернуться в былые времена вновь, где они ругаются из-за музыки, жарко целуются и смеются, обсуждая посмотренный в кинотеатре фильм или людей, привлёкших внимание. Му Цин даже давит слабую улыбку, подумав о том, что здесь было. Она наполнена грустью, тоской, не сдавливающей грудь, а оседающей прахом их прошлого на опущенные плечи. Как тогда уже никогда не будет. Уже в квартире Фэн Синь, не позволяя мужчине и шагу сделать, заносит его на руках, усаживает на пуфик в прихожей и разувается, после чего помогает снять привезённые лёгкие кеды и омеге. — Ты и в туалет меня каждый раз относить будешь? — не удерживается от комментария Му Цин. — Мне вроде не отрезали ноги, я могу сам ходить. — Лучше не тревожить раны лишний раз, — абсолютно невозмутимо отвечает альфа, осторожно снимая обувь с чужой ноги. — Если бы тебя не было, мне бы пришлось как-то самому справляться. — Но я здесь, — поднимает голову Фэн Синь. — Поэтому буду помогать, пока могу. Подбежавший к мужчинам Оникс принялся обнюхивать сначала омегу, а после и его, но на него никто не обращал внимания. — Ты с самой больницы не дал мне самостоятельно и шагу сделать, я же должен как-то передвигаться, — ощутив щекотку в области лодыжки, Му Цин опускает взгляд и, заметив чёрного кота, тянется рукой, чтобы приласкать его, тут же чувствуя под пальцами вибрацию от мурчания. — Тебе в любом случае ещё надо будет уходить на работу, не получится быть со мной каждую секунду. — Ладно, — вздохнув и встав в полный рост, нехотя соглашается Фэн Синь, побуждая омегу поднять вслед за ним голову, и протягивает ему руки. Му Цин, поджав губы, вкладывает в них свои ладони и встаёт, тут же сводя брови и подавляя кряхтение от неприятных ощущений. Неосознанно сжав чужие пальцы сильней, он чувствует, как делают то же самое в ответ, поддерживая его устойчивое положение. С трудом встав, омега выдыхает через нос и делает маленький шажок навстречу Фэн Синю, в то время как-то делает шаг назад. — Чувствую себя инвалидом, — делится впечатлениями, понимая, что со стороны так и выглядит. — Не говори глупости, — возражает мужчина. — Сильно больно? — Терпимо. Фэн Синь, дай я сам. Альфа с трудом заставляет себя отпустить его руки и отходит. Му Цин неторопливо делает несколько шагов, но по мрачному лицу понятно, что каждый даётся тяжко, через боль. Врачи сказали, что через неделю будет легче и он сможет снова выйти на работу, а до тех пор утром и вечером обрабатывать раны и менять пластыри под бинтами для ускорения заживления. Остановившись, Му Цин расслабленно выдыхает, перестав чувствовать режущую боль, и утыкается виском в холодную стену. И так придётся провести несколько дней, прежде чем полегчает. Оникс следует за хозяином по пятам, трётся о ноги, мяукая. — Сейчас покормлю, погоди, — говорит коту омега и, превозмогая боль, идёт на кухню. Наблюдающий за ним Фэн Синь всё ещё хочет вернуться в здание его лейбла и разнести там всё, пока не доберётся до директора и менеджера мужчины, которые такое посмели допустить. Вечером альфа отправляется на работу. Перед уходом заглядывает в спальню, видя безмятежно спящего на боку Му Цина, лежащего лицом к нему среди чёрных простыней, и Оникса под боком. Сегодняшний день был для него тяжёлым, а ночь в больнице и вовсе давила на нервы, конечно, он вымотался и рано лёг спать. Возникает навязчивое желание подойти, как раньше, и оставить след поцелуя на мягкой коже перед уходом, но Фэн Синь сдерживает себя. Он не может потревожить чужой покой и не посмеет ворваться в личное пространство омеги, зная, что тот категорически против, а потому уходит, тихо закрыв за собой дверь. Вернувшись лишь к полудню из-за возникшего форс-мажора в клубе, мужчина застаёт Му Цина в гостиной, развалившегося на боку вдоль дивана и безэмоционально смотрящего телевизор. Тот, заметив Фэн Синя в проходе, невольно обращает внимание на его изрядно помотанный вид, уставшее лицо, заторможенные движения и вот-вот закроющиеся глаза. — Как ноги? — спрашивает альфа. — Нормально, — не желая разговаривать, чтобы снова не начать строить иллюзии о том, что всё может быть у них хорошо, говорит нейтрально Му Цин. — Ел сегодня? И тут омега тушуется, потупив в сторону стыдливый взгляд. Конечно, он опять забыл о приёме пищи. Хотя и тут больше играл фактор того, что до кухни больно идти, а организм вроде не требует срочного пополнения энергией. — Щас принесу, — говорит бесцветным голосом Фэн Синь и скрывается, уйдя на кухню. Через десять минут принеся на подносе тарелку с лёгким завтраком, зная, что с забывчивостью омеги его желудку нельзя давать слишком тяжёлую или жирную пищу, и чай на травах, мужчина широко зевает, отвернув голову в сторону. Му Цин, смотрящий на поднос у себя на коленях, поднимает взгляд на уходящего Фэн Синя. — Приятного аппетита, — снова зевает тот. — Не утруждайся в следующий раз, — говорит омега, вынудив мужчину остановиться и повернуться к нему. — Руки-ноги есть, сам смогу всё сделать. Я же не ребёнок и конечности на месте. — Ну хоть шутить не перестаёшь, — отвечает, слабо хмыкнув, Фэн Синь, чем непременно нарвался бы на гнев Му Цина, но тот не высказывает недовольства только потому, что видит, каким уставшим он выглядит. — Я лягу в спальне? — указывая большим пальцем себе за спину, спрашивает. Омега, проглотив колкий комментарий, кивает, ведь обычно мужчина спал в гостиной, а сейчас здесь он. Лишать отдыха из-за собственной гордости глупо. — Спасибо.Наше время
Даже придя уставшим после тяжёлой смены, альфа ухаживал за ним и следил за питанием и комфортом, спрашивал о состоянии, интересовался не нужно ли чего, а Му Цин, сжав кулаки, терзал себя изнутри, думая, что не нужно воспринимать всё слишком близко к сердцу. Но этого делать не получалось. С каждым днём Фэн Синь всё больше мелькал рядом, помогал готовить, убирал, порывался помочь с обработкой ран, но омега не позволил. Стоит ему только коснуться аккуратно хоть малейшего участка кожи — по телу бегут мурашки, а сердце предательски делает несколько особенно сильных ударов в груди. Теперь, когда травма в прошлом и всё вернулось на круги своя, притих и альфа. Понимая, что больше повода подступиться нет, он не напирал, а Му Цин, как назло самому себе, ждал хоть чего-то. Со вздохом отставив кружку, которую протирал, и, опершись обеими руками о столешницу, он опускает голову, вновь не находя решения возникшей проблемы. Немногим позже, крутя в пальцах резинку для волос, будучи в мягком кресле-мешке в спальне перед окном, омега всё думал, почему же Фэн Синь так вдруг вспомнил о нём, раз решил снова расположить к себе и вернуть доверие. Неужто на него так повлияла их случайная встреча в «Призрачном Городе»? Ударился в прошлое и всё? И эти его попытки завести разговор о нём. Будто мало боли причинил, приведя домой другую женщину, так ещё и захотел напомнить, чтобы оправдаться. Для чего?.. Не помогал даже Оникс, привыкший к новому жителю. Нередко Му Цин, вернувшись с работы, заставал его в компании альфы, а ведь кот такой же привереда, как и он, не лезет под руки тем, кто ему не понравился. Даже Се Ляню не всегда даётся погладить себя, скрываясь в другой комнате. — Ты точно кот, а не кошка? — в какой-то момент спрашивает Му Цин, поглаживая мягкую густую шерсть лежащего у него на руках животного. Тот в ответ только мурчал, довольно закрыв глаза. — Ведёшь себя как омега в период течки, — ворчит беззлобно, приревновав питомца к альфе. Животные ведь могут чувствовать, каков человек на самом деле, но действует ли это, как показатель того, способен ли он на предательство? Отвлекает от созерцания пейзажей солнечного Шанхая входящее уведомление. Цинсюань выложил новую историю, где сфотографировался со зрителями, которых встретил в торговом центре. Он всё ещё не разблокировал его. Очевидно, что что-то случилось, раз он так остро отреагировал в тот раз на его помощь. Му Цин не был в «Призрачном Городе» с того самого момента, а потому не имел возможности знать, как часто там был омега. Возможно, стоит спросить об этом у Фэн Синя, он-то точно должен был видеть его, но заводить разговор первым… Это может сподвигнуть альфу снова попробовать разложить всё по полочкам, а Му Цин не позволит ему этого сделать. Он боится услышать хоть что-то от него, что касается дня их расставания или периода после него. Прошлое со всей болью должно оставаться в прошлом. И всё же… Цинсюань не говорит даже с Се Лянем, а спрашивать у Хэ Сюаня обо всём будет неразумно — они не друзья, общались лично лишь раз по работе, к тому же, лезть в их личную жизнь не слишком умное решение. Пока единственный, кто может приоткрыть завесу тайны и сказать, появляется ли омега в клубе и как часто — это Фэн Синь. Нужно будет всё-таки спросить у него на днях, но аккуратно, быстро и по делу, чтобы успеть среагировать и не уйти глубже в беседу. Ему осталось жить с ним всего неделю, нужно потерпеть и всё. Совсем немного подождать, чтобы жизнь стала как прежде — одинокой и серой, к которой он привык за год.~
Обособившись до конца ото всех, кто мог бы ему помешать, Цинсюань веселился на всю катушку, вливая в организм литрами алкоголь, не беспокоясь ни о здоровье, ни о счёте, который ему предоставят позже, ведь за всё платят кавалеры, которых он подбирает на ночь. Лучше чем привлекать их, он умеет только разводить на бабки, заказывая сначала что-то лёгкое, потом напаивая своего спутника и уже беспрепятственно заказывая всё, что душа пожелает, потому что внезапно проснувшийся внутри альфы барон решил оплатить всё, перед тем, как они поедут к нему. Вот, чего так жаждала его душа, — обожания. Сидя в компании троих альф вместе с одним своим недалёким приятелем, падким на халявную выпивку и возможность быть кем-то вжатым в стену, Цинсюань принимает из чужих рук коктейль, кокетливо стреляет глазками в самого симпатичного из мужчин и тянет алкоголь через трубочку. Кажется, на него сейчас вылито столько духов, сколько во флаконе не было, но приходится терпеть, ибо, чтобы выглядеть превосходно, нужно и хорошо пахнуть, а остаточный запах перегара, не выветрившийся со вчерашнего или позавчерашнего вечера, нужно чем-то скрывать. Но альфам, походу, нравится — вон как липнут к нему. Мужчина подаётся вперёд, склоняясь к лицу одного из них и говорит: — Отойду припудрить носик. Альфа, чьего имени он не помнит, не сразу отпускает его, удержав за руку и резко притянув к себе, усаживая на колени, отчего Цинсюань пьяно смеётся, позволяя собой помыкать как душе угодно, а после всё же встаёт и идёт в сторону туалетов, как вдруг его за руку бесцеремонно хватают и оттаскивают в сторону от толпы. — Какого хера?! — возмущается Цинсюань, в темноте не понимая, кто такой наглый решил его утащить, а потом среди множества ароматов улавливает тот самый, округляя глаза. Ему на пьяную голову многое может показаться, но чтобы такое! И только остановившись спустя ещё пару шагов, он понимает, что не ошибся и ещё не настолько тронулся умом. — Ты вообще с головой не дружишь? — поворачивается со злобным видом к нему Хэ Сюань, при этом не крича, но ощутимо давя интонацией. — Не видишь, что у этих долбоёбов на уме? — А тебе какое дело до этого? — вырывает руку омега. — Если завидно, нехуй было всё прекращать, а если совесть вдруг проснулась, то уж извини, поздно спохватился. Разбитую вазу не склеишь так, чтобы она была такой же, какой изначально, — он порывается вновь уйти, его останавливает снова рука Хэ Сюаня. — Не трогай меня, — кажется, даже протрезвев, гневно шипит через зубы. — Тебя накачают неизвестно чем и выебут, если не грохнут где-то в подворотне. — И пусть, — чётко проговаривает, вложив всю уверенность в голос. — Посторонним не должно быть дела друг до друга, — избавившись от чужого захвата, омега уходит, чувствуя, как по крови хлыщет адреналин, а сердце стучит в висках. После уборной он сразу идёт за нужный столик, чтобы забрать своего друга и свалить куда подальше от «Призрачного Города» в другой клуб и там уже набухаться так, чтобы собственное имя было невозможно вспомнить. Ночь проходит как в тумане, а за ней ещё одна, и ещё несколько. В «Призрачном Городе» он больше не появлялся, попав под риск встретиться с Хэ Сюанем, от которого бежит. Дни летят стремительно, а ночи ещё быстрей. Цинсюань помнит всё урывками. Вот после нескольких высокоградусных напитков, кажется, кто-то прижал его к стенке, присосавшись к шее; вот, вроде как, на теле были чьи-то касания, но омега совершенно ничего не чувствовал, будто потерял интерес ко всему, что делал, перестав получать удовольствие даже от секса, который не помнит, и осознавал его послевкусие только наутро, проснувшись в мотеле или в чужой квартире. Бесконечное похмелье, головокружение и тошнота стали его постоянными спутниками. Даже сигареты, на которые он решил перейти, мало справлялись с депрессией. Всё равно было пусто, всё равно больно, всё равно, блять, нужен был он. Встреча спустя два месяца подкосила, внезапная забота — тоже. Но сейчас она ему не нужна. Раньше надо было думать. Омега противоречит сам себе, находя успокоение и тишину от мыслей только в алкоголе, от одного упоминания о котором уже плохо становится, но он продолжает пить, спасаясь только так. В работе забыться не получается, мужчина не думает о том, что уже и спиртное не помогает, и компания незнакомцев, одаривающих своим вниманием. Это всё не то. Не те руки, не те губы, не тот голос, не те чувства. Вернувшись домой ближе к полудню, Цинсюань натыкается с порога на недовольно сложившего руки на груди Ши Уду. Разувшись и повесив сумку на вешалку в прихожей, он, повернувшись, понимает, что брат всё ещё сверлит его взглядом. — Что? — выгибает бровь, откровенно не понимая, что уже успел сделать, если ничего не делал. — Не надоело в алкаша играть? — строго спрашивает Уду, а младший, поняв, за что будет получать, закатывает глаза, цокнув, и, обойдя его, идёт в спальню. — Сколько это ещё будет продолжаться? — идёт альфа следом. — Сколько потребуется, — ровно отвечает Цинсюань, открывая дверь в комнату и позволяя Уду тоже зайти. Вот только стоит тому переступить порог, как он на нём и замирает с едва не отвисшей челюстью. На столе, возле кровати, на подоконнике — везде стоят пустые бутылки из-под алкоголя. И омега совсем этого не скрывает, со спокойным видом подойдя к туалетному столику за мицелярной водой и ватным диском, и невозмутимо начинает стирать поплывший макияж перед зеркалом. — Ты вообще не просыхаешь, что ли? — теперь голос старшего начинает повышаться, как и растущий гнев внутри. — Хочешь допиться до белки?! — Уду, не ори, и так голова болит, — бурчит под нос Цинсюань. — У тебя ещё есть наглость возмущаться, чтобы я не орал? — а вот теперь он почти кричит, заходит в комнату и останавливается возле скривившегося на его голос брата. — Я тебе щас так поору, барабанные перепонки лопнут! Ты совсем офонарел?! Понимаешь, куда катишься? — А что, это как-то запятнает вашу с верхушкой репутацию? — бросает дерзко омега, повернув голову к старшему. — Придурок, ты себя доведёшь до алкогольной комы, ты понимаешь это?! — Не лезь в мою жизнь, — повторяет привычную для их разговоров фразу, продолжив стирать остатки косметики с лица. — Хуй ты сегодня куда выйдешь, — говорит строго и уходит, хлопнув дверью. — Псих, блять, — бурчит Цинсюань, покосившись на дверь. Написывающий на телефон Сию откровенно заебал, поэтому омега выключает на него уведомления и ставит беззвучный режим, чтобы никто не беспокоил. Приведя себя немного в нормальный вид, высушив волосы после душа и сделав небольшой пучок из передних прядей на затылке, Цинсюань выходит в гостинную и, никого не обнаружив, вспоминает, что Ши Уду встречал его в офисной одежде, а значит, собирался на работу, логично предположить, что туда он и поехал. Проверив висящую в прихожей сумку, омега убеждается в своих догадках — брат забрал его ключи и запер в квартире без возможности выйти. Неопределённо поведя бровью, он решает, что не велика потеря: не уйдёт сейчас — уйдёт вечером. Какая разница? Днём, проверяя телефон на входящие сообщения, он видит одно как раз от альфы. Ши Уду: Мне нужно будет уехать. Буду утром. — Ц, фантастика, — вздыхает Цинсюань, отбрасывая гаджет на диван и приваливаясь поставленной на подлокотник руке щекой. Себя особо ничем и не займёшь — показывают одну фигню, редактировать нечего, снимать желания нет, в соцсетях ничего нового, а писать друзьям ему стыдно, особенно Му Цину. Да и не время это делать сейчас. Он совершенно не в ресурсе с кем-либо общаться вообще. Вечером, когда летнее солнце уже скрылось за горизонтом, промаявшись целый день, Цинсюань решает послушать музыку. Подключившись к музыкальной установке, на которую развёл Ши Уду в одну из их прогулок, он включил в случайном порядке свой плейлист. Сначала просто валялся и слушал его, пару песен спустя он схватился за тряпочку и начал протирать везде пыль, а после и пылесосить, подпевая. Уборка заняла не так много времени, как он думал, — на часах было всего девять вечера. В клуб сегодня пойти не судьба, но это не значит, что он не может повеселиться дома. У него точно было припрятано пару бутылок шампанского, совесть не грызёт даже когда он пробирается в комнату Уду и находит тайник с виски и у него. Поняв, что ночка определённо обещает быть весёлой, он достаёт узкий, высокий бокал, наливает себе шипящий напиток золотистого оттенка и тут же наполовину осушает, не позаботившись ни о закуске, ни о том, что опьянеет слишком быстро, распивая спиртное почти на голодный желудок. Но это не имело значения. С алкоголем и песни стали казаться лучше, и настроение пошло в гору, и желание танцевать появилось. Спустя пару бокалов звук выкручивается на максимум, создавая почти полное присутствие клуба за счёт не такого большого помещения. Ходя в такт играющей музыке с бокалом в руке вдоль гостиной, Цинсюань уже не беспокоился о том, что его заперли в пустой квартире до самого утра, теперь это было даже одним из лучших развитий событий — не нужно будет утром хрен знает откуда ехать, чтобы отоспаться. Когда была начата вторая бутылка шампанского, омега уже чувствовал приятное головокружение, и подумал, что будет лучше взять хотя бы фрукты, и пошёл на кухню, чтобы их порезать. Хватило терпения только на яблоко и апельсин, с ними он и вернулся туда, где песни, выученные наизусть, сотрясали воздух и заставлял листья искусственных растений дрожать от басов. Запрыгнув на диван, Цинсюань не стеснялся петь в опустевший бокал так, будто он самый что ни на есть лучший певец. Плевать было на соседей и на люля, которые он получит утром от брата. Но долго убегать всё равно не получается. Каждый раз происходит одно и то же — наступает момент, когда он возвращается к тому, от чего так пытается скрыться. Хэ Сюаня будто не вытравить — настолько прижился в мыслях и сердце, отравляя его день ото дня. Именно когда начинается нужда в ком-то, когда хочется почувствовать тепло другого тела, первым на ум приходит именно он, — виной тому то ли привычка, то ли нежелание омеги до конца осознавать, что это конец, — Цинсюань идёт за дополнительной дозой спиртного. Отключить мозг, отключить эмоции, избавиться от боли и заставить себя жить дальше. Коньяк брата внезапно оказался выпит так же стремительно, как и шампанское до этого. На время никто не смотрит, а ведь стрелка на часах уже давно перевалила за двойку. А Хэ Сюань всё ещё не покидает его. Фантом преследует тут и там, нет того, кто мог бы заменить его. Цинсюань видит их — отжигающих в «Призрачном Городе» только вдвоём, не обращающих внимания на окружающих, веселящихся, счастливых. Видит слабую улыбку альфы, когда нависает сверху, будучи на его коленях в кабинете Хуа Чэна во вторую их встречу. Цинсюань снимает футболку, ухватившись за края двумя руками, а Хэ Сюань, смотря на него словно на божество, подаётся вперёд, приникая губами к оголившейся горячей коже на груди. Ощущает на губах след от их поцелуя со вкусом никотина у входа в клуб. Повернувшись в танце, натыкается плывущим взглядом на дверь своей комнаты и вспоминает, как страстно альфа брал его во время течки, лаская тело касаниями, обжигая слабыми укусами, оставляющими лиловый след наутро. — А Ши Уду? — спросил тогда Хэ Сюань, прерываясь между нетерпеливыми поцелуями омеги, уводящего его в комнату. — Не волнуйся, глупышка, — улыбаясь, ответил мужчина, — я большой мальчик, у меня своя спальня и ванная. Плюс, брат никогда не остаётся дома во время моих течек, не беспокойся об этом, — это были последние слова, сказанные в тот день. После — им уже не было места среди множества глубоких поцелуев и бесстыдных несдержанных стонов. Закрыв глаза, Цинсюань проваливается в бездну, продолжив петь и танцевать, но уже по цепочке вспоминая каждый миг, проведённый вместе с альфой. Эту вереницу воспоминаний было не остановить, а алкоголь себя исчерпал. Остаётся только поддаться порыву и впервые не бежать, а столкнуться лицо к лицу. Чем больше деталей всплывало в голове, тем шире становилась улыбка и ярче блестели глаза омеги. — Хэ-сюн, ты меня любишь? Губы на губах, тихий голос прямо на ухо, одно дыхание на двоих, как и разделённая сигарета. Тесная кабинка раздевалки, салон автомобиля, кабинет, мотель, спальня, ванная, кафе… Чёртово кафе. Думая, что лечится, Цинсюань только больше заблуждался, раз считал, что если топить навязчивые мысли алкоголем, — они пропадут. Нет, они в какой-то момент обязательно вырвутся и накроют с головой, подавляемые столько времени. Сердце разрывается от жестокой правды, бьющей по лицу, — Хэ Сюаню он не нужен, он его не любит. А ведь любви омеги хватило бы на них обоих. Ему от неё плохо, её так много и она неудержима. Альфе никогда не понять, что к нему чувствует одно из его ночных приключений, задержавшееся на долгие полгода. На устах — только его имя, во время каждой новой близости — лишь его облик перед глазами, а слезы, катящиеся по улыбчивому лицу — исключительно из-за него, из глубокой тоски по нему, по его недовольствам и хмурому лицу, по крепким и вместе с тем нежным рукам, которыми он гулял по омежьему телу. Кругом только Хэ Сюань, Хэ Сюань, Хэ Сюань. Некогда счастливое выражение лица сменяется на скорченную гримасу боли, солёная влага неудержимым потоком льётся из глаз, а бутылка летит в стену под заглушенный музыкой крик. Цинсюань задыхается, зайдясь в рыданиях, переворачивает всё вверх дном, сбивая со столика декоративное растение, разбрасывая подушки по всей гостиной, отбрасывая тарелку с недоеденными фруктами на пол, и падает на колени, уперевшись руками в ковёр. Песня о любви подавляет его несдержанный крик в пустоту квартиры, не даёт услышать, как он бьёт кулаками в пол, а после заваливается на бок, продолжая плакать. — Хэ-сюн… — сипло, даже себя не слыша. Наплакавшись, он не замечает, как проваливается в сон.~
Ши Уду, вернувшийся рано утром, готов разорвать своего брата в клочья. Звонки от соседей с жалобами на шум поступали на протяжении большей части ночи. Альфа с трудом уговорил их не вызывать полицию и пытался дозвонится до Цинсюаня, но всё тщетно. Теперь, придя домой, он хочет лично убить сначала брата — за его любовь громко слушать музыку, а затем и себя — за то, что пошёл у него на поводу и купил специальное оборудование. Попав в квартиру, поначалу не замечаешь ничего необычного, но стоит пройти в гостиную… Альфа снова замедляется, сначала оценив погром, устроенный, очевидно, младшим братом, а затем улавливает стойкий запах алкоголя в воздухе. — Ахуеть… — в шоке говорит он, а после замечает спящего на полу автора всего этого пиздеца. — Ты, блять, надо мной издеваешься? — в несколько быстрых шагов он подходит к омеге и садится на корточки. — Вставай, — хлопает того слабо по щекам, отмечая, что лицо опухшее непонятно от чего: то ли от слёз, то ли от синьки. — Цинсюань, — зовёт громче. Омега спустя ещё несколько попыток открывает налитые свинцом веки, сразу же чувствуя себя не слишком хорошо, с трудом принимает сидячее положение и медленно, стараясь лишний раз не дёргаться, одними глазами осматривает гостиную, пытаясь понять, что вчера устроил. — Почему ты опять напился? Что случилось? — требовательно спрашивает, ибо осточертели эти бесконечные пьянки, миллиард мужиков и брат, катящийся под прямым углом в ебеня. — Плохо… — бормочет еле-еле Цинсюань и пытается встать. Ши Уду незамедлительно помогает подняться на ноги и быстро сопровождает в туалет, по пути заметив осколки разбитой бутылки и пятно на стене с остатками алкоголя. Выругавшись под нос, он подводит Цинсюаня к нужному месту, где тот почти падает, почувствовав рвотный позыв и освобождает желудок от всей дряни, которую выпил. — Блять, — недовольно комментирует старший, держа его волосы. Подождав какое-то время, пока тот не выблюет всё, он повторяет вопрос: — Что случилось? — Ничего, — всё ещё с трудом шевеля языком, но уже бодрей говорит Цинсюань, а после вновь склоняется к унитазу, чувствуя, как сокращается желудок, выталкивая алкоголь. — Я вижу. До поросячьего визга не набухиваются просто так. А если и хотел бы скрыть, так убрал бы осколки от бутылки. — Случайно уронил. — Возле стены? И пятно тоже случайно? И погром? Хватит пиздеть. Сегодня идём в больницу, твой запой мне остохерил уже, — заплетя на скорую руку косу Цинсюаню, Уду поднимается и направляется на выход из санузла. — Никуда я не пойду, — недовольно отзывается омега, поворачиваясь на него. — Не пойдёшь — я вызову скорую, и тебя, как психа, привязанного, отвезут сразу в отрезвитель, а потом закодируют, — повернувшись, сказал как отрезал. — Щас будешь пить и пока всё, что выпил, не выблюешь, не выйдешь отсюда. Потом поедем на обследование. Цинсюань, пройдя через пытку, назначенную братом, спустя полтора часа смывает с себя остатки минувшего вечера в душе, а сам понимает, что и впрямь докатился до той самой точки, с которой начинается алкоголизм. Чёрт бы побрал пророческие слова Хуа Чэна. Ши Уду в то время прибрал в гостиной всё, что омега учудил ночью, а как тот вышел посвежевший, но с такими же кругами под глазами и припухшим лицом, спросил: — Полегчало? — без намёка на пощаду даже в тоне. Строго, но тем не менее Цинсюань понимал, что задан вопрос из жеста заботы, просто он довёл старшего, вот тот никак и не успокоится, всё ещё злясь на него. — Угу, — бесцветно отвечает омега. — Иди собирайся. Сразу поедем. Цинсюань без возражений побрёл в комнату, чтобы переодеться. В очередной раз он подмечает, что некоторые вещи в гардеробе стали малы — вот вам и пагубное влияние алкоголя, теперь придётся в зал записываться, чтобы убрать лишний жир. Найдя среди вещей лёгкие брюки на завязке светло-бирюзового цвета и свободную белую футболку, мужчина собирает волосы в низкий хвост и говорит Уду, что готов.la belle vie — koico relaxation music
Во время обследования и консультаций с врачами омега чувствует себя как на иголках, боясь, что ему щас поставят какой-нибудь страшный диагноз из-за затяжных попоек или ещё хуже — скажут, что надо будет ложиться и прокапаться. Поход по врачам никогда не вызывал оптимизма, а сейчас и подавно. Но лучше так, чем если старший отдаст его на руки родителям. Тогда точно пиши пропало. Во время перехода от очередного врача к другому, Ши Уду язвительно отшутился: — Есть желание потом ещё к кому-нибудь сходить? — Иди ты, — отзывается в том же тоне Цинсюань. — Мне не нужно по врачам шорохаться, не я же пил как тварь и прыгал на каждый доступный член. — К гинекологу сам пойду, — сложив руки на груди, бормочет. — Ради бога, — не возражает Уду. — Вон тот кабинет, дерзай, — указав подбородком на нужную дверь по левой стороне, альфа подталкивает брата к ней, приобняв за плечи, а сам садится у двери на скамью и ждёт. Цинсюань, попадает к очень милой девушке на осмотр, а потому расслабляется — такой хоть довериться не страшно. Выполняя всё, что она ему говорит, омега терпит издевательства над своим телом, отвечая на базовые вопросы, которые ему задают, а после разрешения одеваться, выдыхает спокойно. — Результат анализов я смогу сказать только завтра, но никаких признаков заболеваний не увидела, — говорит омега, заполняя личные документы Цинсюаня. — Ответьте только на ещё несколько вопросов, — отложив ручку и сняв маску с лица, она складывает руки на столе в замок и обращает взор на мужчину. — Задержка в цикле происходила в последнее время? — Да, на фоне стресса, вероятнее всего. — Чувствовали тошноту, недомогание, изменение вкусовых предпочтений? — увидев по побледневшему лицу Цинсюаня, что он понял, к чему она клонит, девушка отдала направление к другому врачу. — Рекомендую прямо сейчас сходить в 204 кабинет на УЗИ. Пока я ничего точно не могу вам сказать, но по некоторым признакам возможна беременность. Забрав направление и поблагодарив омегу, Цинсюань пулей вылетает из кабинета, игнорируя возгласы Ши Уду за спиной, и доходит до нужной двери. К счастью, его пропускают сразу же, но в этот раз он уже, дождавшись брата, утягивает его за собой для моральной поддержки. — Подождите, пожалуйста, нужно отзвониться, — говорит врач — мужчина преклонного возраста, — выходя из кабинета. — Располагайтесь пока, я сейчас вернусь. — Что происходит? — пытался добраться до истины альфа, проходя вместе с братом. Неужели у него что-то нашли и сказали пройти дополнительно каких-то врачей, чтобы назначили лечение. Может ли это быть чем-то серьёзным, раз младший так резво привёл его сюда? Внутри у Ши Уду зародилось беспокойство. — Цинсюань… — Пожалуйста, будь рядом, — повернувшись к нему в настоящем отчаянии шепчет омега с застывшими слезами в испуганных глазах. — Хорошо, — отставив все свои упрёки, говорит Уду и прижимает к себе, ощущая, как сильно к нему прижались в поисках защиты. — Я буду с тобой. — Спасибо, — не находя больше сил, чтобы сдерживаться, пускает слезу Цинсюань. — По предварительным прогнозам со мной всё хорошо, — говорит, чтобы успокоить брата, — но мне очень страшно. — Почему? Цинсюань отрывается от мужчины, вытирает слёзы и ведёт его к кушетке, на которую садится, держа при этом за руку и ни за что не отпуская. — Потому что это кабинет, где делают УЗИ. Меня гинеколог отправил на УЗИ с подозрением на беременность, — всхлипывает, опустив голову и закрыв рот свободной ладонью. — Тише-тише, — подходит вплотную Ши Уду, наклоняясь, чтобы заглянуть в лицо младшему, — это ведь просто догадки. — А если нет? — поднимает влажные глаза на него Цинсюань. — Что тогда? — Будем разбираться по ситуации, — серьёзно заявляет и целует в лоб. — Всё, не плачь, всё будет хорошо. Вернувшийся врач, застав эту картину, по-доброму улыбнулся. — А почему плачем? — будто с ребёнком говорит. — Неужели я настолько страшный? — и проходит к аппарату УЗИ с другой стороны кушетки. Омега, которого достаточно просто рассмешить, слегка улыбается, вытирая слёзы вместе с братом. Мужчина-врач любезно предоставляет ему коробочку с салфетками, за что он его благодарит, а после по указаниям ложится, поднимая футболку и немного опуская брюки до тазобедренных косточек. Изучив направление, предоставленное коллегой, он узнаёт причину, по которой к нему пришли, а затем начинает работу. На низ живота наносят холодный гель, а после приставляют датчик и начинают водить по его поверхности. Цинсюань с замиранием сердца следит за чужой реакцией, чувствуя, как слабо сжимает его руку в своей Ши Уду. Страшнее всего становится, когда врач вдруг начинает улыбаться. — Доктор Ли не ошиблась, вы действительно в положении. Срок — примерно три месяца. — Три месяца? — в один голос переспрашивают братья, одинаково округлив глаза. — Может, чуть меньше. Скорее всего десятая неделя. — Можно сделать аборт? — выпаливает осипшим голосом Цинсюань так неожиданно, что и Ши Уду, и доктор на него в удивлении оборачиваются. — На таком сроке это нежелательно, если вы не хотите в будущем иметь проблемы с зачатием. У этой операции есть свои последствия, одним из которых может быть бесплодие. Дело, конечно, ваше, но я бы не рекомендовал этого делать. Омега выходит из кабинета абсолютно опустошённым. Ши Уду, закрыв за ними дверь, подходит к нему и приглушённо спрашивает: — Ты как? — и едва успевает среагировать, когда ноги брата подкашиваются и он заваливается набок, потеряв сознание. — Цинсюань! На помощь ему сразу подходит молодой мужчина из медперсонала, чтобы помочь. Альфа берёт младшего на руки и идёт следом, чтобы в комнате отдыха положить его на кровать. Осмотрев Цинсюаня, мужчина предлагает принести нашатырный спирт и удаляется. Его нет несколько минут, за это время омега открывает глаза. Уду, заметив чужое пробуждение, сразу сел на край на стул, поставленный у кровати, оказавшись перед чужим лицом. — Цинсюань, — тихонько зовёт, не на шутку испугавшись уже который раз за день. — Уду… — на грани слышимости говорит омега, поникнув. Испуг вместе с шоком лишили его голос красок и жизни. — Что мне теперь делать?.. — Придумаем что-нибудь, — обещает твёрдо мужчина, грея его похолодевшие ладони в своих. — Я ведь никогда не думал, что вдруг окажусь в таком положении, — по виску стекает из уголка глаза влага. — Мало кто думает, что подобное может случиться с ним, но в этом нет ничего страшного, — уверяет альфа. — Просто нужно принять обстоятельства и искать компромиссы. Мы найдём их, обещаю. — Просто… — повторяет, как дурачок, а потом вдруг задумывается, испугавшись: — А вдруг он родится с какой-то болезнью или недоразвитый? — осознание того, что это уже не просто сгусток клеток, а полноценная маленькая жизнь, резко ударила по нему, заставив заволноваться. — Или на раннем сроке? Я же так много пил и курил, не думая ни о чём. А что, если он родится мёртвым? — в ужасе шепчет, закрыв рот ладонью. — Цинсюань, — твёрдо, но взгляд был мягок, — всё будет в порядке. Мы подберём хороших врачей, укрепим твой организм, малыш родится здоровым и ничем не будет уступать сверстникам. — На ранних сроках при развитии ребёнка здоровый образ жизни особенно важен, и перед зачатием тоже, — не слышал его совершенно омега, продолжая себя накручивать: — А что будет, когда об этом узнают родители? — уже на грани истерики широко раскрыв глаза. Вот они точно будут не в восторге от этого и наверняка попытаются что-то сделать. — Эй, эй, эй, успокойся, — говорит, запаниковав вместе с ним, Ши Уду, привлекая внимание. — Всё хорошо, слышишь меня? — смотря на залитые солёным морем глаза, такие же чистые и светлые, как его собственные, и повторяет, помогая принять сидячее положение, чтобы прижать к себе: — Всё будет хорошо. Цинсюань тихо пускает слёзы, не в силах поверить в действительность. — Уду… — осипнув. — Что же я натворил…~
holding on to hurricanes — driftwood drive, ffm
Се Лянь впервые долгие годы по-настоящему счастлив. Именно так он себя ощущает после внепланового совместного признания в чувствах, случившегося во время урока танцев, устроенного альфой. Теперь их встречи обязательно сопровождаются множеством объятий и поцелуев, инициатива в которых исходит часто от старшего — уж слишком ему нравится целовать нежную, ухоженную кожу Хуа Чэна, а тот в свою очередь не упускает возможности подурачиться, вертя головой так, чтобы губы Се Ляня непременно попали не по подбородку, щекам или носу, а непосредственно по губам. Омега даже ляпнул в какой-то момент, что тот может приходить к нему когда захочет, без приглашения, главное, чтобы предупреждал, чем мужчина начал бесстыдно пользоваться, приходя к нему едва ли не каждый день: либо встречая с работы, либо скрашивая выходные омеги своим присутствием. Вот и сейчас, расположив голову на чужих бёдрах, он отдыхал вместе с Се Лянем перед тем, как уйти в «Призрачный Город». Заплетённая неизвестно когда омегой небрежная коса из тёмных, как смоль, волос лежала у мужчины на плече, пока он играл с его тонкими пальцами во время непринуждённой беседы. — Ты, кстати, так и не сказал, кто такой Цзюнь У, — напоминает Хуа Чэн. Омега всё порывался рассказать, да забывал часто или уже не успевал и кому-то надо было уходить. В чате они почти не общаются, так как видятся лично часто, и это не так приятно, как разговор с глазу на глаз. — А, — тоже вспоминает об этом Се Лянь. — Это сын деловых партнёров родителей. Нас хотят поженить уже около семи лет, но что-то всё время шло не так. И вот снова началось. Родители как раз тогда мне сказали о планах насчёт помолвки, я и ушёл из дома. Не слышал ничего больше об этом, даже когда речь зашла о наследстве, а пару месяцев назад мне сказали, что уже готовят документы о сотрудничестве. Ци Жун добил, сказав о заинтересованности Цзюнь У во мне как в потенциальном женихе. Я боялся, что он заявится на порог дома или работы и сразу заберёт меня, но пока этого не случилось, к счастью. — Разве для укрепления деловых отношений всё ещё так делают? — откровенно осуждает альфа данную политику, сведя недовольно брови, а потом вдруг говорит: — Гэгэ, твой отец случайно не из мафии? Се Лянь смеётся на его шутку. — Нет, но так всегда было надёжней. Фиктивный брак был, есть и будет, с этим ничего не сделаешь. Я бы раньше согласился, наверное, если бы можно было спустя время расторгнуть брачный договор, но Цзюнь у не позволит этого сделать, да ещё и ребенка мне заделает для большей уверенности. — Корпорации нужен наследник? — усмехается мужчина. — Да, — вздыхает. — Он очень… категоричный человек. В обычной жизни нам с ним было бы не по пути. — А что теперь? — Брат, ты знаешь, периодически навещает, передавая новости от семьи и не упуская возможности уговорить связаться с родителями. Но такое чувство… Что, как только я вернусь домой хотя бы на минуту, меня тотчас запрут и не выпустят, пока не наденут кольцо на палец. — М-м-м… — тянет понимающе Хуа Чэн. — Мы что-нибудь придумаем, — изрекает в итоге. Се Лянь вновь коротко смеётся, опустив голову, чтобы взглянуть на него: — Мы? — Ну да, — переведя взгляд с телевизора на омегу, говорит. — Что тебя так удивляет? Когда тебе плохо — мне плохо. А если причина угрожает нашим отношениям, бороться должны оба. Это так работает. Мужчина нежно улыбается ему, безмолвно благодаря за отзывчивость. Но они с Хуа Чэном лишь ничего не значащие насекомые, по сравнению с его влиятельными родителями. Он и был бы рад что-то предпринять, но понимает, что всё это — мечты. — Что мы можем сделать? Когда-нибудь они устанут за мной бегать и всё спускать с рук и загородят проход без возможности отступить. — И ты им это позволишь? — неверяще спрашивает альфа. — От меня здесь мало что зависит, — но он будет держаться за их отношения до последнего. Хуа Чэн, подумав какое-то время, предлагает рискованную, но, возможно, действенную идею, которая может в теории сработать: — Как тебе вариант сбежать на время? — Я уже в бегах, — хмыкает Се Лянь, скосив взгляд на их переплетённые пальцы рук, — но много ли от этого толку? — Из страны, — уточняет мужчина. — Из страны?! — округляет глаза омега, подняв брови. В таком масштабном ключе он не думал. — На тот период, пока деловые партнёры твоих родителей не найдут более выгодную партию. — Но это ведь всё равно можно отследить — куда я отправлюсь. — Со мной — нет, — подмигивает альфа, улыбаясь, поскольку уже придумал, как можно всё организовать. — Или… — тянет загадочно, — есть другой способ, но он мало чем отличается от того, что хотят твои родители. Я не хочу ограничивать твою свободу. — Выйти за тебя, чтобы нельзя было заключить новый брачный договор? — от правдивости своей догадки, Се Лянь улыбается, найдя это не самым плохим вариантом. — Для этого пока рано, поэтому я не рассматриваю этот вариант. Да и поездка по миру кажется более увлекательной, чем обычное подписание бумажек. — То есть, размах уже не просто на побег из Китая, а на путешествие? — усмехается мужчина. — Почему бы и нет, раз выдаётся такая возможность? — встречается с его тёплым взглядом Хуа Чэн. — Я могу всё организовать в кратчайшие сроки, гэгэ, только скажи — согласен ты или нет, — притянув ладонь омеги к лицу, говорит. — Предложение серьёзное, я не пошутил, — и прижимается к ней губами на пару секунд. — Если есть вероятность того, что это сработает, то я за, — кивает мужчина. — Сколько у нас времени? — Думаю, месяц с небольшим, уточню у Ци Жуна. — Успеем, — заверяет альфа. — Этого с лихвой хватит. Я успею спасти прекрасного принца от злого дракона, — снова целует чужие костяшки. Се Лянь приглушённо хихикает, после чего опускается, намереваясь проделать свою любимую забаву, но Хуа Чэн, словно считав его мысли, ладонью осторожно берёт его за щёки, фиксируя положение головы, и целует первым, получая в ответ смех в губы. Омеге нравится целоваться с ним, это всегда неторопливый и приятный до дрожи процесс, полный переполняющих его изнутри чувств. Каждый раз он чувствует, как дышать становится труднее, а сердце в груди трепещет. Несмотря на это Се Лянь подмечает, что Хуа Чэн никогда не принуждал его к близости, даже когда они слишком увлекались процессом, заходя дальше, чем обычно. Не приставал, не подначивал, руки держал при себе, будто боялся сделать лишнее действие и ждал сигнала от него, который развязал бы руки. Но омега не рискует заходить дальше. При полном доверии к партнёру он до сих пор боится, что не получит и малой толики удовольствия от процесса, или ещё хуже — испортит о себе впечатление, показавшись фригидным. Хуа Чэн не обвинит его в этом — Се Лянь уверен, но страх сковывает тугими путами и не даёт свободы действиям, вот омега и не торопится, чувствуя себя в душе из-за этого немного виновато. Хотя ему и не давали ясных намёков на желаемое продолжение, всё равно он понимает, что они оба взрослые люди и одних поцелуев в какой-то момент станет мало. Нужно будет взять себя в руки или лучше — рассказать в какой-нибудь другой раз альфе о своих опасениях и объясниться. Наверное, так будет правильней. Недосказанности быть не должно, а иначе можно друг друга неправильно понять. С тихим чмоком отстранившись от мужчины, Се Лянь последний раз касается его губ своими и выпрямляется, вновь откидываясь на спинку дивана. — Меня, кстати, всё мучает вопрос… — заводит беседу вновь Хуа Чэн. — Почему ты с такими возможностями не начал ресторанный бизнес? Сделал бы сеть заведений, тех же кофеен, почему бы нет? Не думаю, что ты не имеешь нужного образования, а если и не имеешь, то запросто можешь получить, но ты этого не сделал. — Наверное, тогда мне не хватило смелости. Я ведь ушёл от семьи почти семь лет назад. Был слишком молод и слаб. Я тогда, на самом деле, мало думал о том, что будет после моего ухода, — слабо хмурится, предавшись воспоминаниям, — но точно знал, что без дела не останусь. Но потом, начав работать с людьми, я впервые почувствовал себя частью общества, а не кем-то над ней возвышавшимся. Может, сейчас было бы неплохо сделать так, как ты сказал, но сначала надо переучиться, освежить память в сфере бизнеса и… Прочего. — Я помогу, если что, — поворачивается к нему Хуа Чэн. — Спасибо, — улыбается в ответ омега. — Ну а ты? Каким был твой путь к тому, чтобы достичь такого успеха? Мужчина в ответ усмехается, опустив взгляд. — Успех — слишком громко сказано. Мне помогли выкупить тогда ещё маленькую сеть клубов родители и старшие брат с сестрой. — У тебя есть брат с сестрой? — цепляется за эту деталь Се Лянь. — Тираны моей жизни, — с сарказмом отзывается о них Хуа Чэн. — Поверь, таких шутников ты бы себе не хотел в родственники. У них разница в возрасте два года, а со мной — у сестры пять лет, а у брата семь. Друг с другом они, конечно, были куда дружнее, чем со мной — я был слишком маленьким, чтобы понять их интересы, а они часто пользовались моей детской наивностью и любили поприкалываться, — Се Лянь с улыбкой слушал рассказы из детства альфы, незаметно для себя засмотревшись на него. — «Саньлан, если не принесешь нам с Лин-лин конфет, то злой бабай ночью тебя утащит», «Саньлан, а ты знал, что белые одуванчики очень вкусно пахнут?», — омега невольно рассмеялся, представив, как маленький Хуа Чэн нюхает одуванчик, и его частички слетают ему на нос. — «Саньлан, пойди скажи папе, что он…» и там обязательно было что-то, значения чего я не знал, а потом схватывал от родителей, потому что это, оказывается, было плохое слово. Но я никогда не сдавал этих чертей им, потому что после заданий они покупали мне всякие ништяки. — Тебя дома называют Саньланом? — с нежностью в голосе спрашивает Се Лянь, свободной рукой начав перебирать выбившиеся из косы пряди волос у лица альфы. — А их — Бабочкой и Подстрекателем. Лин всегда была такой же воздушной, как бабочка, буквально порхала, особенно после того, как начала заниматься балетом. Видимо, у папы была какая-то травма связанная с танцами, ибо я не знаю, как ещё объяснить то, что мы все на них ходили, — с иронией возмущается альфа. — Твой брат тоже ходил на танцы? — По-моему, на уличные, — хмурится, пытаясь вспомнить. — Я тогда только в школу пошёл, поэтому не сильно помню, а Юн не шибко долго ходил. Он единственный смог вырваться из этого ада под названием «школа искусств». Мы с Лин остались потому, что она в принципе по своему желанию пошла, обрадовав папу, а я смирился и втянулся со временем. — Говорят, что каждый раз, когда с нами в жизни происходит что-то, это значит, что мы должны вынести из ситуации определённый урок. — Не идите на поводу у папы — я вынес свой, — отзывается альфа, вызывая в очередной раз смех у Се Ляня. — Посмотри на это с другой стороны. Если бы не танцы, ты бы не обучил меня той связке. — Это пока единственный плюс, который удалось найти. — Походу папина травма насчёт танцев передалась тебе, — отшучивается омега. — Он меня ею наградил, о чём ты, — поднимает до ужаса возмущённые глаза на него Хуа Чэн, а потом спрашивает: — Смешно тебе? А я восемь лет туда ходил, не имея права голоса. — Нет, нет, я не смеюсь ни в коем случае, — машет рукой Се Лянь, улыбаясь, — твоя история действительно ужасна, я искренне тебе сочувствую, — наигранно говорит он. Альфа принимает сидячее положение, развернувшись корпусом к нему, и с ухмылкой выгибает бровь, смотря, как мужчина старательно уводит взгляд в сторону, поджав губы, с трудом сдерживая смех. Но потом всё же не выдерживает и прыскает, надув щёки, и начиная от души смеяться, представив недовольного ребёнка, которого ведут на вальс. — Прости, — закрывает ладонями лицо Се Лянь, продолжая хохотать до подступивших слёз. Хуа Чэн уже и сам посмеивается, наблюдая за ним, а потом ныряет головой омеге под руки, обнимает и валит на диван. — Гэгэ-э-э, не смейся, это грустно, вообще-то, — бурчит в белую ткань футболки мужчины, вбирая полными лёгкими его сладковатый аромат. — Очень, — кивает тот. — Но это слишком забавно, прости, пожалуйста, — утирая слёзы, опускает голову на пригревшегося на груди альфу. — Ты настрадался, — тянет елейно, гладя того по голове, как маленького ребёнка, и целует в макушку. — Бедняжка Саньлан. — Гэгэ-э-э, — смущённо рычит Хуа Чэн. Се Лянь последний раз издаёт довольный смешок и прекращает поглаживания. — Саньлан, — шёпотом зовёт его омега. Тот поднимает голову с растрепавшейся причёской, позволяя взглядам встретиться. — Гэгэ, у меня будет к тебе только одна просьба. — Какая? — Не зови меня именем, которым надо мной издевались дома брат с сестрой, — пытается состроить недовольное лицо, но улыбка всё выдаёт. — Пф, хорошо, — едва сдержав смешок, говорит Се Лянь, а поиграв с альфой в гляделки ещё пару секунд, начинает под ним подрагивать. — Меня тут не любят, всё ясно, — игриво говорит Хуа Чэн, ложась снова на чужую грудь. — Любят, — возражает омега, — очень сильно любят. — Нет, — вздыхает. — Гэгэ любит какого-то Саньлана. На Хуа Чэна ему теперь всё равно. — Хуа Чэн чувствует себя обделённым? — Да. — А если гэгэ поцелует его в щёку? — Этого будет мало. — В лоб? — Мало. — В нос? — Все ещё мало. — В губы?.. Ты задумался. — Не, не годится, — вредничает альфа. — А если он сам выберет, куда поцеловать гэгэ? Подняв голову, Хуа Чэн с довольным видом подтянулся на локтях выше, к лицу мужчины. — С вами приятно иметь дело, гэгэ. Всё произошло так резко и неожиданно, что Се Лянь даже охает, после начав снова тихо смеяться, пока его губы не накрывают чужие, растянутые в схожей счастливой улыбке.