Игры милорда

      Рамси громко и очень зло обещает спустить шкуру с каждого. Пятерка тушуется под яростным взором, даже пухлый кабан за седлом у Жёлтого Дика не спасет в такой ситуации. Звонкий, как сама ярость, голос милорда обещает, что обдирать их будут долго и очень усердно. Оно и верно, Рамси выглядит помятым, со следами недавнего боя и глубоким ранением. Лутон пристыженно молчит: он первым увидел пузатые бока кабана в зеленой листве, первым отделился от отряда. Оставил своего лорда без охраны — с кого и надо шкуру спускать, так с него.       На коне позади Теона уложен бесчувственный пленник поперек седла. Гнедой сначала сопротивлялся неожиданной ноше, но быстро успокоился под лаской. Голову мужчины качает из стороны в сторону, хрустят раздробленные кости на каждом движении сильных лошадиных мышц. От одичалого уже разит ядреным конским потом и дерьмом. Пленник явно замедляет их путь, но милорд хочет поиграть. Значит, так и будет. Рамси посылает двоих за оставленным оленем, сам же, все еще взбешенный, скачет первым к замку. Золотится алый закат.       Распахиваются ворота, они въезжают во двор. Торопливо ковыляет мейстер, помогает спуститься с лошади, ведет в свои покои. Плечо болит до тошноты, но хоть кровь не идет. Тибальд суетится, разрезает дублет и рубаху, прилипшие от крови к коже. Пахнут свежестью и полем растолченные травы в ступе, мейстер заворачивает их в какой-то липкий ароматный мох. Тибальд тянется смочить рану вином, но Рамси выхватывает кувшин из рук и долго пьет. Боли Рамси не любит. Когда рана шипит под темными струями, милорд морщится и жалеет, что рядом нет Вонючки. Вцепиться ему в горло и сжимать до белых костяшек, успокаиваясь. Вслед за вином идет маковое молоко — пусть Тибальд идет подальше со своими предостережениями.       Кривая игла с шелковой нитью собирает разрубленные части кожи воедино, Рамси старается смотреть в пол. Сжимает зубы — вытерпеть можно, ему почти не больно, только смотреть противно. Главное, что рука двигается. На шов ложится повязка из трав, закрепленная белой тканью. Рамси по привычке вскакивает, но подкашиваются колени, приходится опереться на плечо старика. Он пьян от вина и запаха крови, от саднящей раны на плече. Комната забавно крутится некоторое время, но Рамси отгоняет морок — на этот вечер у него планы просто грандиозные.       В подземельях давно все готово: прикованное к кресту тело обнажено, разложены все необходимые инструменты. Начинается ночь, и Рамси сам сопровождает Теона вниз, тяжелой ношей повиснув на его руке. Вино и кровь еще бурлят в жилах, от этого становится весело. Милорд чувствует напряжение в прямой спине, подрагивающие колени, едва различимый в темноте затравленный взгляд. Место рождения Вонючки. Здесь все осталось таким же — темным, кровавым, холодным. Дергается нагой узник, не потерявший еще надежды на побег. Таких Дредфорт ломает особо жестоко. Одежда его комом лежит на полу, глаза широко раскрыты, почти вылазят из орбит.       Теон медленно обводит помещение взглядом, вздрагивает от прикосновения к руке. Инстинкты вопят ему бежать как можно быстрее, пока он сам не стал игрушкой на кресте. Пока милорд не вспомнил, что под маской Теона существует обнаженный и избитый Вонючка.       — Ты не должен бояться, — серьезно говорит Рамси. Страх в синих глазах раздражает милорда: он столько обхаживал своего Вонючку не для этого затравленного взгляда. Он хочет видеть ту безумную благодарную улыбку, которой одарил его Теон в лесу.       Милорд проводит пальцем по свежим мозолям, по обрубкам фаланг. Теон молчит под аккуратными движениями, различает в тусклом свете факелов только ледяные яркие глаза и приоткрытые пухлые губы. Мясистые и широкие, слегка блестящие, они раз за разом притягивают взгляд, отгоняют страх. Когда руки Рамси расшнуровывают дублет, проходят близко к телу под тонкой рубахой и тянут ее вверх, на Теона неожиданно накатывает странное острое чувство. Такое давно забытое, что даже болезненное. Каждый раз он беспрекословно подчинялся простому приказу снять одежду, продемонстрировать шрамы милорду. Но его никогда не раздевали так аккуратно, будто снимают не одежду, а кожу. Неожиданным жаром расходятся по телу прикосновения, заходится сердце в рваном ритме. Кружится голова от страха и нежности. Напряжение проходит от плеч к груди, когда Рамси пальцами очерчивает резные буквы, улыбается одними клыками.       Тело на кресте вновь дергается, Теону вкладывают в ладонь нож с тонким лезвием. Рамси прижимается грудью к спине для опоры, сам направляет дрожащую руку. Действительно — Вонючка продолжение хозяина, податливая глина, из которой можно вылепить что угодно. И сейчас Рамси создает кого-то нового, такого же больного, как он сам. С каждым движением лезвия от паха до шеи, с окатывающей алыми брызгами голое шрамированное тело, рождается новый Теон. Рамси слизывает с длинной шеи густую кровь и капли пота, пробует вкус кожи. Руки его теперь движутся сами, более уверенные. Заходится в крике одичалый, он то и дело дергается от агонии боли, призывно распахивается обнаженная плоть. Когда Теон марает руки в крови, Рамси вновь бросает в жар, он сильнее прижимает к себе податливое тело, вдыхает запах железа, кожи и коня.       Блуждают руки по голому торсу, ощупывают шрамы, оставленный собственный отпечаток. Теон, горячий и липкий от чужой крови, судорожно вздыхает, когда рука Рамси останавливается у кромки штанов. Нестерпимо хочется увидеть лицо — он поворачивает его за подбородок к себе, ловит темный от похоти и крови взгляд. Блестят в свете факела алые капли на губах. Он сейчас чертовски красив, и Рамси впервые понимает, что именно этого и желал всю жизнь. Когда яркий розовый язык слизывает кровь, сначала медленно, затем более увлеченно, будто смакуя вкус, у Рамси темнеет в глазах.       Ладонь проходит под завязки штанов, тугим кольцом останавливаются пальцы на возбуждении. Каменный бархат кожи подается вперед, сам толкается в руку, вызывая зачарованный вздох. Теон скользит лезвием по обветренному лицу, взрывая губы и нос, скользит ладонь милорда, вторя движениям. Едва касаются пухлые губы затылка, в короткий промежуток между кудрей, протяжный вдох — он желает не воздуха, а чтобы этот тонкий аромат свежести и железа проник в него всего, заполнил изнутри. Они — одно цельное больное существо, по нелепости разделенное, мертвое друг без друга.       Жар тела, жар крови, жар хриплых криков — мир постепенно сгорает вокруг них. Призывно движутся узкие бедра Теона под сжимающейся ладонью, его рука дрожит, гораздо более небрежно оставляет разрезы. Под чутким присмотром Рамси он повторяет движения ножа, зацепляет кусок между пальцем и лезвием, тянет вбок. Кожа отходит с тошнотворным чавканьем, под ней алеют волокна мышц. Милорд был прав: человеку без кожи нечего скрывать. Рамси перехватывает талию, тянется к шрамам на груди, впивается ногтями до боли, вызывая судорожный вздох. Напряжение проходится от груди к паху, сводит мышцы в сладком предвкушении. Теон откидывает голову Рамси на плечо, так призывно подставляет быстро стучащий пульс под острые клыки, сладкая боль прошивает тело судорогой, окровавленные руки цепляются за плащ, за длину черных волос.       «Рамси» — шепчут беспокойные губы в такт движениям, заставляют потерять голову совсем, сжать сильнее, выжать стон. С последним тихим протяжным вскриком имени тело расслабляется, обмякает в сильных руках, вместе с горячим семенем выходит все напряжение. Боль и кровь всегда соединяют их в одно целое. Раскрытые губы, тяжелое дыхание — Рамси ловит каждый вздох, стремительно погружаясь в пучину морских глаз. Ловит это ощущение невероятного единения, бодает Теона лбом. Мешком висит на кресте бесчувственное тело, наполовину снятая кожа кровит и блестит в тусклом свете.       — Для первого раза очень даже неплохо, — Рамси поражается собственному хриплому голосу, сжимает в объятиях мягкое тело, с сожалением отмечает смерть одичалого — жаль, что Теон не сможет увидеть всей красоты обнаженного тела.       Холод подземелья наконец достигает разгоряченное тело, бегут крупные мурашки по коже, зябко ежатся плечи. Теон прокручивает в голове слова раз за разом. Этот голос отрезвляет. Близость мертвеца, кровь на руках — это пугает. Настолько, что волосы встают дыбом. Он только что убил — не защищая жизнь, а ради удовольствия Рамси. Своего удовольствия. Несчастный Вонючка хотя бы просто растворился в хозяине до полного подчинения воли и тела. Теон же перенял худшие черты — признаться тяжело — он наслаждался криками и властью, красотой умирающего тела. Стать Рамси — так соблазнительно, так отвратительно одновременно. Они могут быть вместе, чувствуя друг друга каждой клеточкой кожи, понимать друг друга без слов и жестов — только по взгляду. Теону нужно лишь подчиниться, позволить раскрыть свое гнилое существо, такое же больное, как у Рамси.       Нужно лишь закрыть глаза, вступить в его тьму с головой и раствориться в ней полностью. Так же, как растворился Рамси в нем самом. Глубоко и навсегда. Теон разворачивается, цепляется за плечи слабыми руками, притягивает к себе. Близко — ближе некуда. Бесстыдно и собственнически. Утыкается носом куда-то в крупную шею, дышит жадно ставшим давно родным запахом меда. Тяжелые руки скользят по телу, смазывают кровавые отпечатки.       — Я тебя ненавижу, — тихо бормочет Теон в горячую кожу, сглатывает слезы. Рамси всегда играет с ним, а Боги ставят перед выбором. Он никогда не принадлежит себе — ни одно из его лиц не имеет такой роскоши. Запах крови терзает его, возможность выбора — будто топор над шеей.       Эти слова, этот голос оглушают. Ненависть — такая кристально чистая, ледяная, смертельно опасная — как горный родник. И такая сладкая, такая живая, утоляющая его жажду. Рамси выглядит счастливым, даже дышать забывает от этой предельной честности. Теон весь соткан из противоречий: губы его твердят одно, тело совсем другое. Но как же чертовски приятно держать его в своих руках, окровавленного и разбитого собственными мыслями. Это ничего, так бывает после первого раза. Рамси научит его не думать, просто делать. Наслаждаться чужим криком. Теперь милорд видит свое будущее другим. Не одиноким и холодным, в нем есть Теон — вторая его часть.       Тело жмется ближе, Рамси закрывает глаза в упоении. Эти крепкие объятия вспыхивают неожиданным огнем у ребер. Рамси хмурится от боли, слегка отодвигается. За ним тянутся окровавленные руки и то, чего милорд не заметил — длинный нож, всаженный в его тело по рукоять.       Глаза в глаза — ледяное с бушующим. Струится кровь, липнет к телу рубаха. Алое на алом не видать. Только боль — не от ножа, только ярость, застилающая глаза темной пеленой. Кружится голова, темнота заполняет мир. Рамси рыдает, кричит в море, умоляет ответить — почему? Море молчит, только качаются волны, качают и его самого. Омывают солью разбитые костяшки, надрывно ноет плечо от боли.       «Рамси!» — он впервые слышит такой раздирающий крик горло. Даже удивляется: почему это Вонючка так кричит? Он хочет обернуться, тянется защитить от опасности — но Теона нет рядом. Проклятый Перевертыш опять сбежал. Пусть бежит, пока может — Рамси найдет его и прикует к себе на цепь. Так они всегда будут вместе. Кровь теперь вытекает долгими липкими толчками, нож исчез. Взгляд вниз, под крест с трупом, в красную лужу и месиво одежды. Вот и нож, наверное, Рамси откинул его в ярости. Нетвердый шаг, другой, он вдруг различает в куче светлые кудри, неестественно раскинутые руки, закатившиеся синие глаза. Безжизненные.       Нет. Нет-нет, так не может быть. Рамси мечется по подземелью в поисках воды, ткани — прижать рану, чтобы кровь не вытекала из него. Падает на колени перед ним — он совсем не сердится за нож, нет. Пусть только откроет глаза, посмотрит на него. Зажать одну рану, вторую, третью — Рамси вдруг отшатывается, голое тело от паха до ключиц покрыто широкими кривыми разрезами. Самый последний и самый длинный на горле, прямо под адамовым яблоком. Застрял нож возле уха — вытащить его, прижать, вернуть кровь в это тело.       «Бесполезно. Ты ведь знаешь, что убил меня» — шепчет вдруг голос. Такой знакомый и родной, такой живой и близкий. Отзвуки его стучат в висках. Лицо Теона мертвенно бледное с красным — такое красивое, что Рамси может любоваться этим всю жизнь. Перехватить руки с обрубками пальцев к губам, вдохнуть жизнь в окровавленные губы — сделать хоть что-то.       — Не плачь, — просит Рамси пустоту, стирает остывшие уже слезы с щек. Руки тянут всего Теона к себе, такого легкого и хрупкого. Неподвижного.       Мысли движутся тяжелым шагом, застывшее навсегда море больше не плачет по нему. Замершее сердце перестает качать кровь — кожа под ладонями холодеет, не оставляет и следа от былого жара. Он не может отпустить. Рамси не отдаст Теона земле, не позволит червям съесть его изнутри. Теон, Вонючка, Перевертыш — любой — принадлежит лишь ему. Мерзко дрожат руки от слабости и оглушающего горя. Нож раскрывает плоть по хребту, чтобы не испортить лицо, сдирает кожу, соскабливает ее с костей и мышц. Внутренне Теон так же красив, оболочка его висит мешком. Любую игрушку надо наполнить — вспоминает Рамси.       Он раздевается догола, натягивает на себя нежно-молочную кожу: сначала на ноги, шелк нежности по торсу, облачает шею и, наконец, голову. Вихрятся светлые кудри под пальцами. Кожа мала ему, но Рамси плевать. Губы Теона становятся его собственными губами, руки — руками. Он тяжело дышит этим запахом, обхватывает себя, будто это Теон обнимает его крепко-крепко. Он хочет касаться его всю жизнь, хочет сказать столь многое, но слова застревают глубоко в глотке. Теон его поймет и без слов — он всегда понимает. Рамси пытается молить о прощении, скулит, как последняя сучка. Но он уже дышит вопреки. И, перед тем как упасть в оглушающую бездну, Рамси сжимает Теона в руках — сжимает сам себя. Ведь свой последний вздох он разделяет с тем, кого безумно и так больно любит. С чьим именем на устах Рамси Болтон покидает этот мир. Теперь они — единое целое. Раз и навсегда. Навсегда.       Полное войско с серым лютоволком движется на всей скорости. Робб — бледный и решительный — скачет впереди. Готовый к переговорам, к выкупу, к битве. Найденное тело на тракте не могло оказаться Теоном. Зря он послушал брата и позволил дредфортцам сопровождать его на Стену. Но ворота оказываются открыты настежь, витает черный дым, ест глаза. Сожженный недавно замок рушится под собственными весом — внутри никого, только гуляет ветер и трещат обрывки флагов. Ни трупов, ни крови — оглушающая тишина. Будто все обитатели просто враз встали и ушли. Нехорошо это — Дредфорт никогда не слыл добрым местом, теперь же — он и вовсе представляет собой оплот призраков. Расходятся воины с мечами наголо. Идут туда, куда еще могут пройти без риска для жизни.       — Милорд, — зовет один из молодцев. Он застывает у конюшни, ярко позеленевший от вида смерти. Двери сожрал огонь, воняет гарью и мясом. — Здесь пятеро человек. Сгорели. В доспехах.       Робб заглядывает через плечо. Пять мужей в тяжелых латах, с обугленными мечами в руках. Они сражались, возможно, единственные из всех. Привлекает внимание Робба заколоченная крепко-накрепко дверь возле конюшни. В Винтерфелле похожая ведет в крипту, но в Дредфорте вряд ли так почитают погибших. Несколько минут уходит на то, чтобы разобрать крупные доски. Отряд нервничает — Робб видит это по лицам. И он их понимает. Кому понадобилось забивать двери подземелий? От чего хотели защититься или кого хотели замуровать здесь? Рука тянется открыть, лишь на мгновение задерживается. Может и им не стоит раскапывать эту страшную тайну?       Уверенно распахивается дверь — не стоит показывать страха перед бойцами. Сразу за дверью земляной вал, наглухо засыпавший все помещение. Слышатся перешептывания солдат — как-то странно это все. Зачем сюда накидали земли, почему? Старк отворачивается, закрывает глаза. Теон мертв давно — нужно было признать это еще тогда, когда его тело, разложившееся и истрепавшееся, внесли в залу Винтерфелла. Робб сам отправил его на смерть, не попытавшись даже удержать. Тоска накрывает его с головой. Пора домой.       Подземелье стало теперь огромной могилой для одного лишь человека — для Рамси Болтона, лорда руин Дредфорта. Робб знает и кто распорядился о таком погребении — Элис Карстарк, которая наверняка спешно ускакала в Кархолд с ребенком. В чьи ледяные глаза никогда в жизни не сможет смотреть без страха. Болтон не исчезнет никогда, пока растет лорд Кархолда, взрослеет, женится, заводит наследников. Всех, как один — с прозрачными жестокими глазами.       Ни Теон, ни Рамси не исчезнут никогда. Дредфорт сровняется с землей, умрут все, кто в состоянии помнить эти имена. Про них не напишут ни строчки в великих книгах. Только оба они, в глухих подземельях среди одиночества и холода вечности, будут стоять так, крепко прижавшись друг к другу. Две призрачные и истерзанные половины одного безумного целого. Навсегда.