Позволь быть любимым

Арсений далеко не глупый юноша. Да и гон этот у него не впервые. Он проходил это уже не раз за свои семнадцать, удивляя окружающих своим ранним созреванием, потому что в норме у альф гон начинается к шестнадцати годам. Семнадцать лет это, не сказать, что прям много. Вовсе нет, ещё очень мало, но вполне достаточно, чтобы набраться опыта. Благо родители альфы ответственно отнеслись к воспитанию сына. Стоило календарю достичь двадцатого марта, а самому Арсению стукнуть ровно десять лет — родители посадили его за общий семейный стол. Отец разговаривал как подобает отцу семейства — строго, чётко и едва ли не по пунктам, но делился собственным опытом, приводил пример того, как стоит предохраняться альфе, от каких контактов с омегами нужно бежать. Отец являлся самым главным примером достойного альфы, каким является и до сих пор, что можно понять по блеску в голубых глазах папы при одном взгляде. Папа же, будучи омегой, детально объяснял как себя чувствуют именно омеги, какое отношение к себе им нравится, скорее, просто полагаясь на собственные ощущения, но Арсений уверен до сих пор — советы папы ему однозначно помогли при жизни. Да и рассказы его тоже. Потому что после обсуждения болезненного и животного гона, родители не обошли стороной и тему течек. Каково же было удивление маленького альфы на раскрывшуюся информацию о том, что течка это не просто когда омега хочет ребеночка, а прямо-таки катастрофа, где омеги прячутся по домам и едва ли не кидаются на первого попавшегося альфу из-за инстинктов, жутких болей и отключенного анализа в сознании. В чем и особенность родителей Попова - то, что они смотрят на воспитание сына не столько как обыкновенного альфу, который мыслит инстинктивно и знает, что омега это дырка, в которую приспускают, сколько воспитывают в нём по-настоящему человека, дают познания, о которых в школе почему-то предпочитают умалчивать, проходясь по темам достаточно поверхностно. Родители с раннего детства вбивают в Арсения уважение к омегам. "Омеги такие же люди, как и ты, сынок. Да, они немного послабже, но они люди, ничем не отличающиеся от альф, бет и других людей, потому что у них тоже есть душа", — вспоминаются из раза в раз слова отца, и Арсений понимает насколько ему повезло родиться в такой мудрой семье, где он растёт действительно хорошим человеком. Арсений и не знает сам как ему это удалось, но ещё годом ранее успел завоевать полное доверие родителей, которые, сославшись на то, что альфа уже достаточно взрослый парень и "в состоянии позаботиться о себе, а деньги мы пришлём при необходимости" арендовали сыну квартиру. Да, не идеальную однушку в кирпичной сталинке. Может, и не с идеальным ремонтом, но вполне комфортную и просторную для жилья в одиночестве. Арсений и не жаловался, его всё устраивало. За исключением пары деталей по ремонту, которые он успешно обговорил с арендодателем квартиры. Так и стены теперь не обшарпанные и заклеенные пятью слоями обоев, наклеенных друг на друга, за которыми ровный слой газеты "правда", а усилием, потом и, временами, кровью выровненная штукатурка и ровная одиночная, но плотная белая краска. Так и полы теперь не скрипящие покрашенные в десять слоев уродливо-коричневого, который со временем и перестановками стёрся, а вполне красивый ровный и бесшумный ламинат. Так и старая советская стенка, занимающая половину комнаты и омрачающая душу, была выкинута, вместо которой теперь один белоснежный шкаф-купе рядом с балконом и длинная черная тумба - подставка под телевизор прямо напротив широкой кровати. Для одного молодого альфы, как ему самому кажется, вполне шикарные условия. Однако сейчас эти шикарные условия ощущаются как тюрьма, где Арсений добровольно привязал себя на вымышленные цепи. Закрыл все окна, чтобы не слышать звонкий смех детишек во дворе, потому что что смех только-только начинающего бегать ребёнка, что плач младенца так или иначе затрагивают внутреннего зверя, который вышел из зимней спячки и желает одного — поддаться инстинктам, безудержно и беспринципно заниматься сексом во имя оплодотворения омеги, во имя потомства. Альфа уверенно и резко перешагивает в свои два шага половину комнаты и наивно, но несдержанно одёргивает плотные занавески, словно он — оборотень, считающий, что увидев полную луну воочию — сорвется и не сможет держать самого себя и своего внутреннего зверя в кандалах. А на деле же Арсений просто прятался от света. Агрессия на любой звук растёт едва ли не каждый час, отчего Арсений, сам того не осознавая, рычит в пустой квартире, словно чувствуя угрозу от собственного внутреннего зверя и ведёт борьбу. Его внутренний зверь, несмотря на свою юность, слишком силён. В нём бурлит молодая кровь, а клыки то и дело зудят, желая впиться в нежную молочную кожу, ощутить на своих острых концах горячую и чужую кровь, пометить, получив успокоение в деснах от металлической жидкости. О господи, они так сильно зудят, что парень неосознанно жмурится, подушечкой указательного пальца ведя по ноющим дёснам в наивной попытке унять это дикое желание. В сознании то и дело мелькают воспоминания, связанные с Антоном, словно внутренний зверь Арсения нашёл его слабую сторону и теперь пользуется этим, издеваясь и подкидывая картины, достаточно детализированные картины парня сердца. У Антона невероятно красивые пшеничные кудри, выгодно освещённые под солнечными бликами, из-за чего переливаются в волшебный золотистый оттенок и так красиво развиваются на ветру. Внутренний зверь массивными лапами дерёт землю под собой, раскидывая огненную её по сторонам. Ему однозначно нравится выбор альфы. У Антон белоснежная ровная и такая гладкая кожа, словно чистое полотно для художника. В особенности для Арсения и его губ, которые покалывают от желания коснуться каждого миллиметра этой кожи, нарисовать картину собственногоо происхождения, оставив на идеальном полотне чужой кожи багровые отметины и укусы. У Антона невыносимо пухлые, наполненные горячей кровью, алые губы, так ярко выделяющиеся на фоне бледно-молочной кожи. В них хочется впиться надолго, смаковать и ощущать плотность собственными. У Антона милые мимические морщинки-паутинки на уголках глаз от частых улыбок и звонкого смеха. Боже. Боже. Боже. Сознание играет с Арсением невыносимую игру, испытывает на стойкость, рисуя всё больше и больше картин и Арс готов поклясться, что не уверен, видел ли настолько чётко этого омегу. Потому что невозможно поверить в собственные воспоминания, ибо в лице Антона Арс видит каждую микро поринку, в волосах каждое волокно, а на пухлых губах каждую трещинку. Внутренний альфа рычит от одной вспыхивающей мысли, что этот хрупкий мальчишка может находиться рядом с другими альфами, которые наверняка захотят его себе, отчего Арсений и вовсе с ума сходит под действием гона: бездумно разбрасывает нужные и ненужные вещи по квартире, пытаясь хоть как-то себя контролировать и не сорваться к нему, потому что знает к чему этот его прокол может привести, крупицами здравого смысла знает и злится оттого больше; разбивает пару кружек от того, как сильно хочется забрать одного единственного омегу к себе, встать горой перед ним, защищая от любых взглядов соперников, скалиться, обнажая клыки на каждую угрозу. Он мечется по постели битый час, ощущая как капли пота, созданные перенапряжением стекают по виску, а воздух тяжелеет так, словно кто-то закрыл альфу в газовой камере. В домашних изношенных штанах невыносимо тесно, член буквально пылает от неудержного возбуждения и каждое невольное, случайное трение истёкшей естественной смазкой головки об мягкие ткани заставляют все тело дрожать. Хочется. Хочется. Хочется. Хочется скулить и тереться об любую плоскость, об каждый уголок квартиры, оставляя в каждом квадратном сантиметре свой аромат, словно подобная метка территории поможет остудить весь внутренний пожар. Антон... Причина, по которой даже гон не способен сразить сознание полностью. Из-за которой понятие омег меркнет и осыпается на кусочки, трескаясь. Причина, из-за которой за короткий промежуток перестали существовать другие омеги и кратковременные побеги за сексом ради секса. Как же хочется проскользить кончиком носа по этой длинной шее с двумя точечками-родинками, вкусить его спрятанный от мира и самого Арсения аромат, скользнуть языком по пульсирующей венке. Господи... Как же сильно хочется Антона. Антон же впервые за относительно короткий промежуток чувствует себя необычайно странно. Он успел привыкнуть, что практически всё своё время проводит с заботливым и чрезвычайно красивым альфой, который успел заполонить собой все мысли несчастного парнишки. Неприятно просыпаться с осознанием того, что это всего лишь первый день без Арсения, а душу уже царапают длинными и острыми когтями уличные кошки, желающие ласки и тепла. Антон думал, что этот период должен пройти как обычно, всё-таки, он же не зависит от Арсения напрямую, поэтому и сможет обойтись без парня всего-то три дня. Как же сильно омега ошибался... Его попытки отвлекаться на общение с лучшим другом меркли в мгновение ока, потому как темы так или иначе касались альфы, от имени которого сердце так или иначе ёкало по-особенному, глухо отчеканивая в ушах и выстраивая образ улыбчивого парня перед глазами. Перед теми глазами, которые каждую чёртову перемену неосознанно и по глупой юношеской влюблённости ищут привычный силуэт среди множества одногодок и старшеклассников, по углам и на подоконниках. Антон впервые чувствует себя настолько одиноким. Нет-нет, он вовсе не одинок, его окружает прекрасный друг, который и сам подставляется на стёб высокого омеги, только бы тому было легче переносить это новую тоску; и парень очкастого Димки — Серёжа — кажется уже не таким отстраненным и типичным омегой, а наоборот, будто самый понимающий человек среди всех и, соответственно самый комфортный. Антону, кстати, полюбилось трепать Серёжу за его тоненький хвостик, из-за чего парень свои густые темные брови к переносице сводит и шипит уже привычным "Ну Шаст, заебал", на что парень словно с младшим братом играется, коротко, но с душой прикладывает указательный палец на кончик носа и сопровождает это достаточно милым "пуньк". Друзья либо ополчились против Антона, либо же создали свою коалицию для отвлечения, зовут после каждого урока сходить привычной компашкой на баскетбольную площадку, уточняют каждый раз, откровенно заёбывая своим "Шаст, не ломайся, погнали старое доброе вспомним!". Бог всё видит — Антон соглашался только ради того, чтобы от него наконец-то отстали, потому и после звонка всей компашкой, включая компанию гундежа и озорного смеха, омега направляется в соседнюю от своего дома площадку. Там буквально года два назад выделили значительно выделяющуюся площадь старого неухоженного двора на постройку баскетбольного уголка. И, признаться честно, уголок этот стал самой элитной частью этого района: зеленая металлическая, но аккуратная сетка обвешана по всему периметру корпуса; по обе стороны на достаточно отрегулированной высоте висит по одной баскетбольной корзине, куда Антон наверняка за все два года закинул больше пятиста мячей и выигрывал не один спор. Негласно эта территория стала их общим уголком расслабления и забавы. Так и сейчас парни целым баскетбольным составом забегают через металлическую дверь и достаточно халатно, ну подростки же, простительно, швыряют рюкзаки по боковым линиям площадки. Антон вынимает телефон из кармана и, в сотый раз за день разблокировав его, не видит ни одного уведомления от альфы, отчего становится не по себе, если честно. А как он там один? Всё ли с ним в порядке? Справляется ли он? Почему-то Антон железобетонно уверен, что Арсений не побежал искать себе омегу на период гона, да и верит ему безоговорочно, по-детски наивно и искренне, надеясь, что его искренность не окажется напрасной. Он на всякий случай проверяет переключатель беззвучного режима, чтобы слышать смс и звонки, а затем аккуратно кладет мобильник на уложенный на короткий искусственный настил рюкзак. Длинные, аккуратные и утонченные пальцы, перебитые временем, но не утратившие своей красоты точечно и на опыте ловят нетяжелый мяч. Антон чеканит пружинящий мяч об землю под свист друзей, зная, что они уверены в его меткости. — Ну Тох, ты там под гипнозом что ли, давай шустрее, — ворчит Дима позади, ибо даво уже ждет своей очереди. — Не пизди и не торопи меня блять, — огрызается Антон, вновь ударяя мяч об землю и, все-таки понимая, что тянет время друзей, одновременно портя им веселое времяпровождение, собирается. Он обхватывает мяч уже обеими руками, поднимает взгляд на корзину и, приблизительно построит возможную траекторию полета, выпрямляется, чтобы кинуть мяч, только вот... — Ты знаешь что с жуликами делают, кучеряха? — шутливо отвлекает Сережа, ожидающий своей очереди на удобном рюкзаке Димы. — Да что не так-то?! — Антон возмущается, опуская руки с мячом до живота. — Мы же не в баскет играем, а в тридцать три, какие нарушения ещё? — Твой рост одно сплошное жульничество, братан, — кажется, Дима нашел себе пассию с таким же уровнем стёбов как и у него самого, — а так, ты пересёк допустимую линию. Антон следит взглядом Сережи за начертанной полосой и понимает, что в этом случае друг прав. Фыркает лишь показательно, отходя на пару шагов назад и вновь принимает позицию готовности. Мяч выпускается из длинных пальцев словно символичный голубь, порхает в аккуратном и уверенном движении вперед и ввысь, а откидывание Антона выглядит совсем не агрессивно. Больше даже как-то чересчур нежно для парня. — Меткость твоё второе имя, — без толики удивления в голове чеканит Димка, подбежавший под корзину ловить мяч, чтобы не тратить время в погоне за укатившимся им. — Ну значит и вам со мной будет скучно, — невесело прыснув кидает в ответ Антон, отходя в очередь пятым игроком. — Ну слушай, — Дима, по интонации, словно собирается читать лекции в точности как учитель истории после большой перемены, — то, что ты постоянно нас обыгрываешь не имеет никакого значения, — Димка, наученный опытом отходит от линии заранее, даже больше, чем обычно, прицеливается и подбегает, вовремя останавливаясь, кидает мяч в сетку, попадая точечно в корзину и не скрывает удивления: — охуеть. Так о чем я, — продолжает он, вставая в очередь за Антоном, — важно ведь, что мы собираемся и проводим время вместе. — На удивление парней, пацаны и альфы в очереди кидают намного решительнее и быстрее, чем эти двое, потому и очередь Антона наступает слишком неожиданно. Он вновь принимает позицию, прицеливается... — А то ты совсем уже о нас позабыл со своим Арсением, всё с ним да с ним, о братанах забыл давно. Бросок. Мяч с громким звуком ударяется об сетку и чудом не перелетает её. — Ты че? — удивленно спрашивает Димка, охуевший от внезапности омеги. Антон никогда не кидал настолько далеко от цели, а уж тем более не промазывал мимо корзины. — Да ниче, вы играйте пока, я курить хочу, — отмахивается как-то слишком устало и отходит к рюкзаку под пристальный взгляд Димы. — Вот тебе надо было ляпнуть, дурак, — Серёжа шипит куда-то в ухо парню, на что ловит удивлённо-вопросительный взгляд, — Арс его первая влюбленность и любовь, ты сам говорил. Он только привык к нему и открывается с новой стороны, поэтому ему сейчас тяжело без Арса и мы тут, блять, собрались, чтобы он не чувствовал его отсутствие, а ты такое говоришь. Помягче, Дим, — Серёжа уводит своего парня в дальний угол, кивая на присевшего около своего рюкзака Антона, — посмотри на него. Он же меняется. Это он раньше был ёжиком, с которым прикольно пиво пить, а сейчас? — Ты, наверное, прав, — Димка рассматривает - спасибо очкам - сидящего тревожного сырка вместо своего каменного друга и, наконец, понимает весь масштаб. — Он никогда так остро не реагировал на мои подколы. — Потому что он сейчас чувствует себя без альфы как без защиты, я-то его понять могу. Да и первая любовь же, там хочется двадцать четыре на семь время вместе проводить. Не упрекай Антона за эту "слабость", — Сережа жестами выделяет кавычки и Дима действительно понимает, кивая. Антон волнуется. Ему казалось, что гон у альфы протекает обычно и незаметно. Как никак, сам он не альфа, хотя по характеру может переплюнуть больше половины альф, но и свидетелем гона никогда не был. Тот же Димка проводил свой первый гон на даче и особо рассказами о своих ощущениях не распространялся, партизан мелкий. Пустота и волнение, бушующие внутри парня, не позволяют ему дышать, оттого и легкие он заполняет горьким дымом сигарет, который временами обжигает горло. Антон впервые сталкивается с подобными ощущениями и это... странно. Страшно. Принимать самого себя вот таким, обновлённым и слабым кажется непосильной задачей. Он пытался с самого утра отстранять себя от терзающих душу мыслей, отвлекаться от тоски по альфе, не вспоминать и воспринимать всё происходящее как должное, однако сейчас, когда при одном упоминании об этом альфе всё внутри жмёт резко на тормоза, вышибая из колеи, становится по-настоящему страшно. Не за Арсения. За себя. А если он в этих отношениях совсем ослабнет, что же с ним будет потом? Нет, он уверен, что Арсений будет рядом в необходимый момент, как в том же школьном туалете во время приступа панички, но а если в один из подобных моментов его не окажется рядом, а Антон, уже с концами привыкший проводить подобные тревожные моменты в успокоении шоколадного аромата останется без него? Однако все сомнения, тревоги, вся рефлексивность и серые тучи мыслей над светлой головой испаряются за считанные секунды, когда телефон начинает издавать особый рингтон, поставленный на особенного человека, а на экране жирным шрифтом отписывается задорная Антонова издевка. Артемий. Омега вскакивает со своего причала, подхватывает телефон в руку и незамедлительно отвечает. Слишком сильно соскучился по голосу, ставшему родным. — Барашек, — голос в трубке разрывает сердце своим жалобным и тихим тоном, отчего Антон обеспокоенно подхватывает рюкзак, выкидывает бычок куда-то на асфальт за пределы площадки и, никого не предупредив, выбегает из шумной компании. — Арс? — губы подрагивают, но Антон торопливо шагает в собственный двор, находящийся неподалеку в надежде на то, что сможет там услышать четче и больше. — Ты в порядке? — Я не справляюсь, — Арсений хрипит, то ли от собственного рыка в один из моментов агрессии, то ли от жалости к самому себе, чего ненавидит всей душой. Альфа плюхается на диван и тяжело дышит. Домашняя футболка прилипает к мокрой груди, ткани и без того влажные впитывают в себя всё больше пота, но это так не важно сейчас. Даже не так важны спущенные до икр липкие от смазки шорты. Важно то, что Арсений услышал своего барашка и его голос. Оттого и усмехается слегка, продолжая тихо, едва слышимо хихикая: — Ты впервые назвал меня по имени, чем я заслужил такую награду? — Не пизди, не было такого! — Антон театрально возмущается, но в глубине души разрывается на два конца поля. Один - чрезвычайное волнение за альфу, второй - радость и утешение, потому что он всё же услышал Арсения. — Тебе хуево? Чем я могу помочь? Ехать к тебе не буду, сразу говорю! — Нет, не надо, — моментально отвечает Арс, слабо махая головой из стороны в сторону, — я, конечно, сильно этого хочу, но так будет правильнее, барашек. — Вот и я говорю, что я не дурак, — продолжает гнуть свою линию Антон, пока мечется взглядом по двору и, не придумав ничего лучше, забегает в свой же подъезд, перешагивая сразу по две, а то и по три ступеньки, — ты мне так и не ответил, тебе прям хуево? — Я не люблю ныть и быть плаксивым. — Ты не ноешь, тебе сейчас не хорошо и это даже хорошо, что ты позвонил мне, потому что я скучал и хочу тебя слышать, — всего один день без альфы развязывает Антону язык, пока он проникает через спец.дверь на крышу. Здесь спокойно, нет свидетелей и слушателей. — Антон, — Арсений шепчет обрывисто, дышит тяжело и это томное дыхание настолько горячо ощутимо, что Антон готов поклясться, что чувствует как колени подрагивают. Альфа сводит брови к переносице едва ли не жмурясь чтобы не пролить слёзы отчаяния собственной беспомощности и жалости, откидывает голову на изголовье дивана, поднимая взгляд на потолок и свободной рукой сжимает обивку дивана до дыр от ногтей. Сглатывает, выпаливая следом: — Я не могу кончить. Мне больно. Я не могу не представлять тебя, от этого становится только хуже. От такого признания, честно говоря, Антон скользит по прикрытой им же двери, оседая на прохладные плиты. Арсений весь дышит часто и томно, обрывается, шепчет слишком горячо и это не может действовать на Антона, не влиять на него никак, оттого и собственный член невольно дергается, заливаясь кровью. Это так волнует, беспокоит и...возбуждает. — Послушай, — у Антона аж голос проседает, но он не может оставить своего человека вот так, — я не знаю насколько это тебе может помочь, но... — омега опускает взгляд на собственную ширинку и стеснительно усмехается, — у меня стоит из-за тебя. Щеки пунцовым отливает, Антон не из тех, кто может так открыто говорить об интимных вещах, о собственном возбуждении и желании, но он сейчас полностью отпустил контроль и над собой и над своим языком. — Я так хочу услышать твой аромат, — Арс хрипит, но через секунду до него доходят слова омеги. — Ты тоже хочешь меня, малыш. Можешь себя коснуться? — А... — Антон растерян, подобный опыт у него впервые, но здравый смысл давно улетучился, стоило Арсению просто позвонить, — Д-да, конечно, я могу, — робко отвечает он на вопрос, а затем послушно тянет свободную руку к шее. Антон аккуратно, словно вовсе и не себя, прикасается кончиками длинных изящных пальцев кожи, выдыхает шумно, прикрывая глаза. — Что ты делаешь? Расскажи мне, я хочу знать, — выдох Антона подливает масла в огонь и рисует самые откровенные картины в голове альфы, отчего он слабо переносит руку с обивки дивана на свое же бедро и сжимает кожу до белёсых пятен от превышающего любопытства. — Говори мне всё, и представляй. Представь, что твоя рука — моя. Она продолжение моей руки, почувствуй. — Поверить не могу, что мы сейчас занимаемся сексом по телефону. Я медленно стягиваю с себя трусы, — в своей манере отшучивается Антон, но после слишком громкой тишины в ответ всё же убирает свою заносчивую личность подальше. Желательно в задницу. — Хорошо... Антон облизывается, собирая крупицы мыслей, глубоко вдыхает и, прождав пару секунд, растянуто выдыхает, готовясь к чему-то неизвестному и новому. — Твои пальцы такие тёплые, — внезапно и для себя и для Арсения начинает Антон, действительно отключая свой здравый смысл от существующей реальности, предпочитая вместо неё - фантазию, рисующую нависающего над ним альфу, — мне так нравится как ты водишь ими по моей шее, временами заползая к загривку, — омега ведет длинными пальцами к названной точке и по коже мурашки пробегаются от представления Арсеньевских рук, его клыков, присваивающих себе. Арсений вновь водит указательным пальцем по деснам, чувствуя как тело прошибает от изменившегося голоса омеги. Он несдержанно прикусывает нижнюю губу, не замечая и не ощущая как прокусывает тонкую кожу. Клыки временно насыщаются металлическим привкусом так и не понимая о самообмане. — Антош, — пальцы на бедре альфы разжимаются, ведут почему-то мимо болезненно истекающего смазкой члена, заползают под мокрую футболку, — опустись ниже. Антона от этого полуприказного тона в жар бросает. — Тебе так нравятся мои ключицы, — парень послушно опускается пальцами до выпирающих ключиц, водят невесомо, и от одной картины Арсеньевских губ на ключицах Антону скулить хочется, — ты так хорошо меня знаешь, что искушаешь, целуя их без конца, — хочется растянуть эту обоюдную пытку до самого рассвета, но у Антона всё же имеется частичка совести. Он вздрагивает, глухо простонав, когда пальцы бесконтрольно опускаются до вставших от возбуждения сосков. — Мои... — но все равно ведь стыдно, — мои сосочки горят от твоих касаний, но ты так умело с ними играешься, что я не могу не ёрзать. — Охх, господи, Антош, — Арсений повторяет каждое озвученное движение, водит пальцами по собственным соскам, однако перед глазами рисуются твердые розоватые бусинки и две пары зелёных, невероятно смущенных глаз, отчего член призывно дёргается вновь и вновь, а сам альфа не сдерживается в первом растянутом стоне, потонув в собственной фантазии. — У меня внутри всё дрожит от того, как ты водишь кончиком языка по моему животу. Моя кожа горит от твоего языка, а затем покрывается мурашками от влажных следов, которые ты специально поддуваешь... тебе нравится? — вдруг робко интересуется Антон, не понимая продолжать ли ему в том же русле или он совсем из ума выжил и ему пора в дурку, а лучше закопать себя под землей от стыда. — Всё замечательно, малыш, — Арсений, который уже несдержанно гладит живот сверху вниз, неосознанно надавливая чтобы снять напряжение, останавливает руку на лобке, — ты прекрасно справляешься для первого раза... пожалуйста, продолжай. Антон судорожно выдыхает, то ли от облегчения из-за того, что Арсению нравится, то ли от напряжения в целом от всей ситуации. — Ты любишь играть со мной, доводить меня до дрожи в коленях, — Антон не замечает как у самого дыхание сбивается, когда собственная ладонь, которая по ощущениям уже даже не его, скользит по ширинке, стягивая ткани ниже и обнажая аккуратный член, заполненный до краёв. — Ты любишь наблюдать как я содрогаюсь, когда ты водишь пальцем по уретре, собирая каплю прозрачной смазки круговыми движениями, ммм. Арсения ведёт в прямом и переносном смысле. Антон вживается, он слышит это в голосе, в том, как парень раскрывается и учится говорить, чем побуждает альфу визуализировать. И это охуеть как возбуждает, подливает масла в огонь. — Я так сильно возбуждаюсь от одного твоего голоса, — Антон действительно смелеет, медленно размазывает смазку по головке, накрывая её следом кулаком и вновь судорожно выдыхает от этого ощутимого касания, представляя и представляя, — что не могу удержать собственное тело, оно горит и дрожит от одного твоего взгляда... я обхватываю член в кулаке, но не рискую двигаться, потому что с тобой могу кончить слишком быстро. — Антош, что же ты творишь, мгаах, — Арсений принимает сказанное и выполняет следом за омегой: обхватывает изнывающий член в кулаке и несдержанно горячо стонет своим низким тембром, — какой же ты послушный мальчик, умница. Продолжай. — Твои приказы сводят меня с ума, — с каждой похвалой Арсения смелость Антона растёт в геометрической прогрессии. Точно так же, как и возбуждение, отчего дышать становится тяжелее. — С тобой я словно никогда не знал настоящего наслаждения, потому что сейчас, когда рука медленно двигается на члене - мне слишком хорошо... — Аа-антон, — Арсений словно загипнотизирован каждым словом омеги. Внутри всё бурлит от неимоверного желания ускорить собственную руку и начать дрочить быстрее, однако альфа не может себе этого позволить, пока это не озвучит Антон. Водит медленно то вверх, то вниз, содрогаясь словно на электрическом стуле от каждого движения. — Быстрее. Прошу тебя, быстрее, я на грани. — Стой, подожди, — внезапно останавливает и обламывает Антон, — у тебя есть рядом игрушка или что-нибудь мягкое и плотное? — Ч-что? — альфа слегка теряется, что вполне нормально, однако вынужденно открывает глаза, осматриваясь среди раскинутых вокруг вещей. — Найди что-нибудь такое, доверься мне, надо спровоцировать узел и сцепку, чтобы тебе стало легче. — Да, есть что-то такое, — Арс подхватывает первое попавшееся и самое ближайшее, — подушка, допустим, подойдет? — Да, вполне, хотя тебе придется постараться, сделай отверстие и оставь ее рядом с собой. — Сейчас, — Арс практически дошел до оргазма, а теперь беспощадно и жестоко рвет подушку на шве, желая как можно скорее вернуться к тому, что они бесстыдно начали.— Готово... Антон, пожалуйста, я почти. — Тебя так мало, — не пререкаясь начинает-продолжает Антон, вновь обводит член длинными пальцами, — и так много одновременно... я хочу чувствовать твои руки на своей коже, ощущать их жар и то, как властно ты меня сжимаешь. Сейчас я смотрю на то, как часто головка пропадает и появляется из кулака, — Антон действительно ускоряется, ощущая как вся кровь приливает к низу живота, стягивая тугой узелок, оттого и дышит ещё глубже. — Боже, Антон! — Альфа нетерпеливо и неосознанно ускоряет руку на своём члене, на котором вены от напряжения набухли по всей длине, рисуя узоры собственного авторства. Антон поклясться готов, что слышит каждый отрывистый и свистящий вдох и каждый шумный и резкий выдох, отчего собственный живот ходуном ходит, ибо омега перенимает даже манеру дыхания, отпустив любой контроль в тартарары. — Ммммгааах, — да и сам омега слишком хочет получить желанную разрядку как можно скорее, отчего альфа слышит каждый звук в трубке, вплоть до ускоряющихся хлюпаний, понимает скорость своего мальчика и подстраивается под него. — Не. Забудь. Ммм. Про. Подушку. Арсений плавится, горит, сжимается и взрывается, ощущая как ниточки мышц словно растянули по всему городу, создавая безумное напряжение, которое он не в силах вынести одному. Он обливается десятым потом, напрягается сильнее, ощущая тугой и большой ком на основании члена. Напряжение настолько колоссальное, что альфа уже и не слышит голос в трубке, который переходит на откровенные стоны. В ушах плотный белый шум, в глазах темнеет и становится нечем дышать. Он в последнюю секунду успевает с трудом разогнуть руку и потянуться за подушкой, а затем взрывается громким рычащим стоном, натягивая несчастную подушку на член и пережимает у набухшего узла, обильно и достаточно болезненно кончая. Антон же не понимает когда дошел до точки кипения, что аж от одного стона альфы всё тело пробрало настолько, что омега и не смог уловить момент, когда член выстрелил на живот густой спермой. Арсений тяжело дышит, откидываясь обратно и уже чувствует как мокрая спина прилипает к дивану. Кажется, вместе со спермой из него вылились и все силы. Руки и ноги моментально обмякают, но постепенно Парни молчат минуты две и ни один не хватается за трубку, чтобы сказать хоть слово. И этого ведь не надо даже. Оба понимают, что им нужно время отдышаться. Прийти в себя. — Барашек, ты тут? — Арсений всё же не сдерживается и первым подаёт голос. Уже спокойный и разморенный, бархатный голос. — Угу, — такая дыхательная практика кружит голову и Антону кажется, что он к чертям теряет сознание, но какое же приятное послевкусие у этого безумия. — Прости, что втянул тебя в это, и спасибо тебе за помощь, ты действительно мне помог, — ласково, тихо и со слабой улыбкой на лице, так и не открыв глаза, шепчет Арс. — Я сам вызвался и сам начал это, так что тебе не за что извиняться, — Антон слишком быстро возвращает себе невозмутимость, хотя внутренне и боится представить их встречу после такого, но альфа чувствует его сквозь километры расстояния или просто знает его уже слишком хорошо. — Не бойся этого, слышишь? — как-то серьезно проговаривает альфа. — В этом нет ничего постыдного, и я совсем не стану относиться к тебе иначе. Скажи мне, ты же кончил? Арсений и его понимание Антона ощущается как приятное и теплое молоко после обжигающего перца, отчего омега улыбается, понимая, что все-таки не ошибся в своём выборе. Хоть и вопрос вновь бросает в краски. — Да... да, я кончил, это... — он не понимает что толком говорить после такого, поэтому в конец отпускает себя, — блять, это было незабываемо.. ты как? тебе легче? — Я рад, что тебе понравилось, барашек, — Арс улыбается откровениям, радуясь подобно ребенку, — да, я сделал всё, что ты сказал, вроде легче, узел пульсирует правда. — Ты главное найди в себе силы держать так же пока не отпустит, но я так же рад, что тебе стало легче... — Антон замолкает ровно на полминуты, приоткрывая глаза от того, что тело начинает морозить, — слушай, я тут на крыше немного с голым членом и мокрым животом, я отключусь на минут двадцать, домой спущусь и отмоюсь, напишу тебе. — Где ты?! — Арсений буквально слюной давится, откашливается в недоумении, а от осознания, что Антон все это непотребство исполнял на крыше приводит к одному: — Антон, ты сумасшедший! — А хули ты удивляешься блять?! — Антон, наконец, встает с холодного пола и натягивает шмотье поверх неочищенного тела, а затем заходит обратно в подъезд, не прекращая бубнить: — сам ебанутого выбрал и удивляется. — И то верно, но я же не думал, что настолько! Беги давай домой быстрее, простудишься ещё. — Режим папочки надо было включать десять минут назад, — ехидно бросает Антон и, пока не получил пиздюлей за своё же игривое настроение, сбрасывает трубку, оставляя Арсения хлопать губами подобно рыбе на суше. Хотя и у самого-то сердце от подобных приключений молит о пощаде, а стыд подкрадывается незаметно.