Позволь быть любимым

Антону кажется, что он бредит. По-натуральному и, вероятнее всего пора бежать в дурку, отдать все свои документы и протянуть руки для смирительной рубашки. И всё это потому что дымка страсти, внезапно накрывшая его, спадает вместе с прохладным ветром, который бьёт в лицо звонкой пощечиной, отрезвляя. На ещё ватных и длинных ногах Антону кое-как удаётся вернуться обратно в подъезд и спуститься по ступенькам на нужный этаж, однако сложно — после столь внезапного телефонного разговора, или же секса, и такого бурного оргазма колени не сгибаются, отчего дрожат только сильнее на каждой попытке двигать собственным телом так, как хочется. Шлейф недорогого, но сладкого парфюма развивается в коридоре, пряча любые запахи омеги, который, забежав в просторную квартиру, проныривает в ванную комнату пока не столкнулся с папой. Заперевшись изнутри на щеколду, Антон первым делом подлетает к раковине, опирается об бортики двумя руками и опускает голову, тяжело дыша. Поднять взгляд и посмотреть на себя, честно говоря, страшно. Вокруг витает стойкое ощущение каких-то непонятых изменений, да и картины в голове, представляющие полуголого альфу в самый разгар гона никуда не деваются. Они лишь добавляют дикого румянца щекам. Антон с опаской всё же поднимает взгляд на зеркало и сердце моментально отзывается громкими ударами в ушах: светлые и аккуратные завивающиеся локоны успели потрепаться об дверь, отчего теперь взъерошены; губы алые-алые, даже слегка припухшие, и только через несколько секунд Антон вспоминает как прикусывал собственные губы когда слышал тяжелые вдохи альфы; обычно бледноватые щёки теперь пылают, словно парню влепили мощные пощечины сразу с двух сторон. В целом собственное отражение пугающее, особенно тот сверкающий блеск в изумруде лесных глаз, где читается только лишь одно — ему понравилось. Ведь такой вид адреналина он ещё ни разу не испытывал, а теперь вкусил и, по правде, даже стыдно. А как теперь Арсению в глаза смотреть? Как вести себя? У них теперь что-то поменяется? Все эти мысли в одно мгновение улетучиваются, стоит набрать в подрагивающие ладони прохладной воды и плеснуть себе же на лицо. Папа однозначно будет ошарашен, ведь его сын впервые за свои семнадцать лет самостоятельно включает стирку, и он никогда не догадается о причине, надеясь, что его сын просто стал хозяйственнее. Пока грязные и липкие от спермы джинсы вертятся в барабане стиральной машины — Антон запрыгивает в ванну, позабыв о своей привычке наблюдать за гипнотизирующей стиркой, чем частенько увлекался, когда уставал читать состав освежителя воздуха. Тёплые струи воды хаотично скользят по длинному жилистому телу, смывая отпечатки касаний. Каждого чёртового касания, хоть и собственных рук. Казалось, что томные слова в трубке смогли пробить грани вселенной и действительно обрели физическую ценность, оседая на молочной коже омеги плотным слоём. Антон с головой встаёт под душ и, обильно смочив волосы, нещадно льёт мятный шампунь на ладонь, теребит светлые волосы мыльными пальцами, заставляя каждую волосинку пропитаться густой пеной. Он одними подушечками втирает шампунь в кожу головы, моментально ощущая прохладу мяты, от которой каждый раз ощущение, словно в черепную коробку откуда-то проникли несколько кубиков льда. Это отрезвляет. Смочив и жесткую мочалку, Антон не жалеет и гель для душа, выливая едва ли не одну треть бутылки, чем только заполняет ванную комнату всякими разными и такими сладкими ароматами. Омега буквально трет каждый миллиметр кожи, пытаясь стереть воспоминания. Обычно, так делают те, кто хочет избавиться от неприятных мыслей и нежеланных касаний. Но Антон растирает кожу пенной мочалкой от стыда. Отгоняет напасть, наконец, с наслаждением подставляясь под мощные струи теплой воды и позволяя ей смыть с себя белоснежную пену. Он прикрывает глаза, избегая попадания в глаза. Ощущает как тяжесть раствора уходит ниже и ниже. Но всё тело помнит о недавно произошедшем, потому и содрогается в дополнительной неге эйфории словно от разряда тока, когда струи воды точечно бьют по ещё чувствительной головке, отчего Антону выть хочется, однако он лишь отстраняется от напора, слегка сжимая член в кулаке, будто бы это поможет не чувствовать. Наконец, выйдя из своей комнаты разврата, Антон обматывается большим махровым полотенцем, шлепает босыми ногами по коридору до комнаты и, переодевшись в домашние футболку с шортами, плюхается на кровать. Усталость эмоционального дня и расслабленное тело грузным камнем давят на голову, слишком быстро отключая омегу в сновидения. Казалось бы, что хуже первого учебного дня без альфы ничего быть не может. Но, как оказалось, может быть и ещё хуже. Это Антон понял когда проснулся под трезвон будильника под ухом и с диким нежеланием куда-либо идти. Школа вновь обрела свои ублюдские раскраски. И даже друг, который с таким же успехом мог пойти в стендап и забрать всю любовь зрительского зала — не подействовал на сонного Антона так, как этого хотелось бы, потому что тот предстал в лице предателя и сладко досыпал первые три урока. В целом — привычная картина. Антон всегда на уроках либо спал, либо, будучи в хорошем настроении, выводил учителей, либо же пытался смеяться тише, уловив волну смеха от какого-то локального мема. Только вот никто из окружающих, наверное, кроме Димки, не видел того, что для омеги время текло убийственно медленно. Уроки, которые словно длились не сорок пять минут, а целых три с половиной часа, не имели конца. Телефон, который разряжался буквально от того, как часто его разблокировал Антон в ожидании вестей, или, хотя бы ответа на предыдущее сообщение. Да и, к слову, омега жутко благодарен Арсению за то, что тот никак не упоминал их спонтанный секс по телефону, видимо, решив не смущать. И это сыграло Антону на руку — он вновь начал открываться, отогнав смущение и стыд в сторону. Единственное, что стало очевидно, словно кристаллически прозрачная вода — Антону без Арсения уже никак. Он и сам это понял, когда второй день начался с раздражительности, а в школе, погрузившись в паническую атмосферу подготовки к экзаменам сконцентрироваться не получалось. Примерно так проползли и именно проползли со скоростью улитки, переползающей дорогу под несущимися машинами, три дня, пока Антон, наконец, не выдохнул с облегчением на короткое сообщение от альфы. Он завтра будет в школе. Веки ловко распахиваются, обнажая глаза цвета солнечного летнего поля, да и, если честно, омега буквально сам это летнее поле. Кое-где даже можно разглядеть очертания растущих цветов, красота которых скрывается ото всех. Это, наверняка, самое удивительное событие для всех, кто когда-либо знал Антона, знал его привычки и лень, банально потому что парень проснулся на целых двадцать минут раньше будильника. — Сыночек, ты, случайно, не влюбился? — не зря говорят, что папы лучше всех чувствуют своих сыновей и то, что с ними происходит. Однако этот вопрос прозвучал столь неожиданно, что утренний омлет застрял в тонком горле Антона. — Тише-тише, не торопись ты. — Спасибо, — приняв от папы стакан воды, Антон не замечает какой легкой волной дрожи вода по стенам стакана бьётся, отпивает воду слишком медленно, оттягивая момент разговора, пока папа прыскает звонко. — Ты от меня ничего не скроешь, Антон Андреевич. Я тебя как облупленного знаю, ты глазами по потолку бегаешь, когда врасплох застали, аж с самого детства так делаешь, признавайся, кто этот бессмертный? — Спасибо за завтрак, я наелся, пока-пока, — папа даже не успевает проследить за омегой, только сидит на своём стуле, моргая напротив опустевшего стула и улавливает лишь дуновение сквозняка от вылетевшего парнишки. — Но до уроков ведь ещё десять минут, а тебе идти минуты две... — только и успевает прошептать в пустоту мужчина, а после минутного раздумья, улыбается счастливо. Сын наконец влюбился. Несчастное сердце Антона уже и не знает куда себя девать — за последнюю неделю оно прошло и огонь, и воду, и медные трубы, отбило самые разные вариации чечётки, а сейчас, с вопросом папы, так вообще остановилось на секунд десять. Не страшно по факту, ведь не умер, но страшно по сути, ведь всё-таки остановилось. По ощущениям. Но длинные ноги торопливо ведут своего хозяина по привычному маршруту, а в голове так и мелькает образ альфы, по которому, даже признаться самому себе странно, Антон скучал. Антон всегда до школы доходил быстро. Да и сводил это к тому, что ноги длинные, а шаг слишком большой, да и расстояние от дома до школы слишком минимальное. Однако вот ведь сам же уже успел в дороге признаться, что слишком сильно жаждет увидеть одного из тысяч, столкнуться глазами с небесными, у которых, кажется, даже нет копий. За всю жизнь омега не видел ни у кого глаз красивее. И вновь это происходит... Вновь солнце светит ярко с самого утра, не раздражает совсем, а только греет оболочку, пока сердце с трепетом мечется, пока омега стоит в коридоре первого этажа у стенда с расписаниями одиннадцатых классов. И не только для того, чтобы узнать какой у него урок. Но и чтобы узнать какой урок у Арсения. Чья-то тёплая ладонь накрывает губы и нос, с напором оттаскивая растерянного и испуганного омегу за угол. Бедное сердце останавливается во второй раз за утро. А это ведь только утро. Выдержит ли оно весь день? Антон не успевает проморгаться, разглядеть того, кто решил устроить драку или просто избить его прямо в стенах школы, как его разворачивают и прижимают спиной к холодной шершавой стене, а пухлые раскрытые в немом удивлении губы оказываются во власти тёплых тонких губ. В нос бьёт шоколадный аромат с черешней, от легкого шлейфа которого все неприятные ощущения улетучиваются, а зажатые в кулаках, пальцы Антона плавно раскрываются на чужих плечах. — Прости, если напугал. Я сильно соскучился по тебе, барашек, — бархатный шепот обжигает влажные губы, пока светлые реснички подрагивают. — Псих блять, — Антон постепенно приходит в себя, но даже несмотря на это бьет по плечу легонько совсем, бегает по глазам напротив, чувствуя как сердце вновь ускоряется, словно моторчиком, а затем сам льнет к этим губам, с напором вбирая нижнюю губу в свои, целует жадно, выражая всю тоску по этому альфе, — я тоже. — Умничка, — Арсений осторожно скользит ладонью по нежной щеке, стирает большим пальцем блестящую слюну с нижней губы, сам же не замечает как залипает на ней, продолжая шептать, — ты начинаешь говорить, мы делаем успехи, барашек. — Да иди ты. — И смущаешься ты очень красиво, — альфа усмехается, выпрямляется, прекращая зажимать непривыкшего к таким напорам омегу, а затем поправляет ворот рубашки. — Ебушки-воробушки, три крыла мне в самолет, — свист со стороны напоминает парням о том, что они всё ещё находятся в стенах школы, а ошарашенный взгляд Димы, собственно, просвистевшего на весь коридор, можно фотографировать и выставлять в музеях как глаза человека, увидевшего десятое чудо света. — Хоть слово спиздани, — шикает Антон, выпрямляясь следом. — Я могила, — Димка пожимает плечами и выставляет раскрытые ладони вперед, защищаясь. — Главное, что без предлогов, — усмехается Арсений, помогая Антону приподнять сползший рюкзак. — Чё? — Димка не понимает. — Он говорит про предлог в предложении, буковка такая, "в" называется. Главное, что не в могиле, — Антон щурится, выделяет нужную букву интонацией и доносит информацию до друга как нечто обыденное. — Ого... — Димка в откровенном ахуе. — Ты уже даже понимаешь его приколы... Антон непонимающе смотрит на друга, мол, а что в этом такого? Только вот и сам не заметил как и вправду стал понимать заумные и, временами, странные шуточки Арсения. И не только понимать, но и смеяться от них слишком искренне. Однако одобрительный и уверенный кивок со стороны альфы подтверждает наблюдения Димы. И признаться честно, Арсению до жути нравится видеть и наблюдать за постепенным осознанием своих чувств Антона. Идиллию дружеского общения прерывает гадкий звонок — единственное, к чему раздражение у Антона не пропало с появлением альфы в стенах школы. Но омега готов поклясться, что Арсений его когда-нибудь своей галантностью с ума сведёт, потому что альфа вновь провожает до нужного этажа и кабинета, несмотря на угрозу опоздать на свой урок. Прощается коротко, приобняв за талию и чмокнув в щеку, отчего Антон буквально прочувствовал жар на обеих щеках. Прохладная ладонь прикасается к месту поцелуя, а дурацкая улыбка так и расплывается на лице, пока омега внутренне боится, что щеки предательски покраснели вместе с кончиками ушей. Первый урок проходит довольно нудно. Ну, потому что литература Антону никогда особо и не нравилась. Не любитель он читать, особенно книжки и произведения прошлых веков. Куда лучше почитать комиксы, в них хотя бы не так много текста, да и картинки сопровождающие есть. Да и читать уже некогда, когда друг без конца подкалывает до самого звонка, напоминая о поцелуе. — Антош, я никогда бы не подумал, что ты омега, — Антон и не понимал фразу "улыбка во все тридцать два", но теперь, увидев как лыбится друг, а может и не друг, понимает довольно четко. — Да ты заебал. Антон выскакивает из кабинета ровно через десять секунд после трели звонка, торопливо проскакивает по лестничной клетке и вновь сталкивается с тем, кого так мало в последнее время, но кого так сильно хочется видеть чаще. — Барашек, ты что тут делаешь? У тебя же урок биологии следующий, он на втором, — Арсений обеспокоенно садится рядом с пришедшим омегой на подоконник, шепчет так, чтобы у других альф поводов прицепиться не было. И не ради безопасности, а потому что знает - Антон не готов к такому. — Тебя захотел увидеть, ты против? — Нет-нет, конечно, ты чего? — А ты откуда знаешь какой у меня урок? — Антон щурится, мол, признавайся давай. — Ну я подсмотрел твоё расписание, — Арсений улыбается расслабленно, сдавая самого себя с потрохами, — точно так же как и ты моё. — Пиздёж, я не смотрел твоё расписание, — Антон цокает, показательно закатывает глаза и откидывается спиной к прозрачному стеклу окна. — Тогда как ты понял где я сейчас нахожусь? — альфа смотрит пронзительно, а в глазах так и сверкает победный блеск, пока правая бровь с вызовом приподнимается вверх. — Умный блять. Ну да, посмотрел я твоё расписание, и что?! — Ты милый. — Отстань, Попов, — Антон смущён жутко и даже продумывает прикупить какой-нибудь тональник для отбеливания кожи, потому что кажется, что розовые щеки его не покинут рядом с этим альфой. — Ты ел? — кивнув в знак примирения ситуации, Арсений интересуется тихо. — М..да, поел, — утренний не состоявшийся разговор с папой так и мелькает перед глазами, — слушай, а я прям выдаю себя? — В каком смысле, барашек? — Дима уже с утра подкалывает меня, папа во время завтрака спросил не влюбился ли я, ну я и подумал, что... — омега глаза в пол опускает, сглатывает, нервно теребя кольца на длинных пальцах. — А влюбился ли ты? — Арсений не упускает возможности, бросает ехидно, наблюдая как омега моментально хмурится и поджимает пухлые губы. — И ты туда же, хуй че вам скажу блять, — Антон ловко спрыгивает с подоконника и норовит сбежать ото всех, только вот крепкая рука спрыгнувшего следом Арсения хватает сильно, притягивает в объятия и ласково водит по пшеничным кудрям. — Ну всё-всё, прости. — Пусти бля. — Не пущу. — На нас наверняка смотрят. — И что? Я не могу обнимать своего парня? Антону кажется, что ноги ослабли от этого невинного признания от альфы, однако ни сдвинуться с места, ни оттолкнуть его от себя, ни ругаться — не может. Прижимается только теснее, вдыхая полюбившийся аромат, медленно укладывает собственные ладони на теплой спине. В этих объятиях так тепло и приятно, что хочется остановить время и не отрываться, уснуть вот так и не брать во внимание свой дерзкий характер. — Барашек, ты чего замолчал? — Арсений первым легонько отстраняет, заглядывает не в глаза, а в душу, сжимая пунцовые щеки в ладонях. — Не стесняйся своих чувств, слышишь? Говори, если тебе этого хочется. Обнимай, если хочется. Какая разница кто и что скажет? Я ведь буду с тобой. Ты понял меня, бараш? В ответ Антон лишь молча кивает, потому что Арсений потрясает с каждым словом, с каждым действием. И если Антон думал, что он смельчак, то ошибался. Арсений смелее в тысячи раз хотя бы потому что не стесняется своих чувств, не боится их и мудро делится этой смелостью с омегой. — Ну всё, иди, урок начнётся сейчас, а мы встретимся с тобой после уроков на первом этаже, хорошо? — Да, — Антон отходит на пару шагов, а в горле ком стоит вместе с переполняющим желанием, отчего, продумав пару секунд, добавляет: — Спасибо. Арсений, несмотря на столь юный возраст, ведёт себя как самый взрослый и самый мудрый из всех находящихся в этой школе. Улыбается по-доброму и кивает, вселяя уверенности, провожает взглядом вплоть до лестничной клетки. Вновь трель звонка и Антон входит в кабинет биологии. Извиняется за недолгое опоздание и садится за последнюю парту, потому что учитель, сославшись на то, что урок будет свободным и ребята будут смотреть фильм, разрешил ученикам рассесться как хочется с условием быть тихими. Первые минут двадцать Антон действительно смотрел фильм про различия альф от омег, бет и гамм, но вскоре, кинув взгляд в сторону, омега застыл с блеском восхищения в глазах. Прямо за его спиной могущественно цветёт кустарник. Его нежно-розовые лепестки благородно раскрыты, а обилие цветов на стеблях завораживает взгляд. — Ты выбрал куст под свою душу, — шепчет Антон, осторожно касаясь одного из тысяч нежных лепестков. Восхищения подарком альфы учителю, кажется, нет предела. Уроки, по сравнению с предыдущими днями, пролетают практически незаметно, а сам Антон даже не уловил момент, когда погрузился в учебу с головой, только вот понять абсолютно всё не получается. — Барашек, — Арсений, как и обещал, встречает с объятиями на первом этаже после последнего урока, а затем, взглянув в измученное лицо омеги, интересуется, — так сильно устал? — Я ни черта не понимаю в этой алгебре блять, сколько бы не пытался понять новую тему - бесполезно, — слишком отчаянно и устало выдыхает омега, опустив плечи в безмолвной мольбе о помощи. — Пойдём ко мне? — Арсений предлагает вполне серьёзно, наблюдая как Антон оживает на глазах, моргает часто-часто, пытаясь вникнуть в суть предложения. — Я вот как раз не понял биологию, поможешь мне разобраться с разницей омег от бет и гамм, а я с алгеброй, что скажешь? Антон прожигает зеленью глаз, рассматривает саму душу, пока Арсений молча выжидает ответ. И Арсений, естественно, видит все сомнения на невинном лице, который всё отчаяннее цепляет маску дерзости. Видит даже мысленные весы, в которых омега в данную минуту взвешивает все за и против. Взвешивает степень доверия к альфе, оттого Арсений и не давит, не напирает, выжидает лишь безмолвно, позволяя Антону принять самостоятельное решение, за что Антон благодарен безмерно. — Да, — после затяжной паузы выдаёт омега, подтверждает обрывистым кивком, словно убеждая в собственном согласии самого себя. — Я хоть узнаю где ты живешь. — Небось потом серенады мне петь как раз будешь ты, — усмехается Арсений, пока Антон ноздри от негодования раздувает. — Ладно, не будешь. — Мы своими двоими? — Нет, конечно, я такси закажу сейчас, погоди. Не всем везёт жить так близко к школе, барашек. И действительно, в приятном ожидании рядом с альфой, Антон вновь улыбчиво кивает с благодарностью, когда Арсений-джентельмен-Попов изящно открывает пассажирскую дверь и пропускает сесть первым омеге. Дорога занимает от силы минут двадцать. И сложно сказать кому из парней волнительнее. Антону, что впервые едет к альфе, которого считает далеко не другом, к которому испытывает неизведанные чувства и с которым превращается в милого парня. Или же Арсению, который сдерживает себя в проявлении заботы и ласки, боясь спугнуть шаткое, но укрепляющееся доверие омеги, ведь сам же свидетелем и стал, как этот на вид грозный, но хрупкий юноша позволил себе почувствовать. Но вот омега вновь отличается: смущенно отводит взгляд от рядом сидящего альфы, устремляя глаза на полуоткрытое окно машины, улыбается, чувствуя приятную свободу от всего на свете, когда легкий ветерок дует в лицо, а взгляд цепляется практически к каждой детали: К тому, как зелень цветущих деревьев смешивается в одну палитру самых разных оттенков зелёного. К тому, как одиноко и печально выглядят юноши, сидящие на лавочках и погруженные в свой мир, возможно, представляя свою лучшую жизнь под определенные любимые песни. К тому, с каким контрастом отличаются влюбленные парочки, неспешно идущие по темнеющим улицам с яркими и такими счастливыми улыбками на лицах. И Антон невольно улыбается им. Да и не только им. Он постепенно осознаёт какой шаг позволил себе сделать. Позволил самому себе открыться и стать одним из тех ярких людей, которые счастливы с человеком, а не сидят в одиночестве, огрызаясь на внешний мир. Оттого и теплее вдвойне. И Антон не замечает пристальный влюбленный взгляд на себе, относится спокойнее и не шугается даже тогда, когда Арсений медленно переплетает пальцы, согревая прохладную руку омеги. Красочные пейзажи пролетают перед глазами, всё больше завлекая омегу в свою атмосферность наступающего вечера. Ведь именно эти мгновения отличаются своей сказочностью — наполняют спокойствием душу, медленным полотном раскрывая все красоты заката, окутывающим всё пространство тёплым оранжевым оттенком. Антон однозначно не из тех омег, которые готовы с первого предложения запрыгивать в машину и ехать в квартиру альфы, где, вероятнее всего, они будут наедине. Да и не сказать, что у омеги когда-либо был страх запертых помещений, но невольно мысли о том, что он проведет несколько часов с Арсением в его квартире будоражит сознание. Нет, это вовсе не знак того, что Антон не доверяет. Он доверяет Арсению так, что сам поражается своей наивности, так как даже Димка, ставший лучшим другом, целых полтора года проходил самые различные проверки, которые устраивал ему Антон, чем и убеждал себя в том, что человек надёжный. А тут... всего за какой-то месяц общения и встреч он уже едет к нему домой. Арсений и чувствует все бушующие в светлой макушке мысли, поддерживает только незатейливой лаской нежной кожи руки своим пальцем, водит им в легком массаже единственной точки. — Барашек, — он шепчет совсем тихо, заметив как сильно парниша уплыл в свои мысли, слегка сжимает чужую руку в своей, стараясь не спугнуть, а затем улыбается по-доброму, заметив легкое недоумение в зелени глаз, — мы приехали, выползай. — Ты здесь живёшь? — Антон вертит головой, осматривая местность сквозь полупрозрачные окна машины, склоняется слегка, чтобы рассмотреть куда возносятся этажи высокого здания. — Ну нихера себе. — Продолжишь глядеть из машины — до дома не дойдём и придётся отправлять тебя обратно на этой же машине, — Арсений показательно цокает перед лицом Антона, отчего тот слегка отскакивает и бросает взгляд на опустевшее место рядом с собой. — Ты когда успел? — вопрошает омега, но укладывает ладонь в протянутую руку альфы, который уже обошел машину и вновь галантно распахнул дверь перед лицом. — Меньше в облаках витать надо, настоящее упустишь, — улыбка широко растягивается по лицу альфы, который помогает Антону покинуть машину. — Я не в облаках витал, а просто засмотрелся, — зелёные глаза закатываются едва ли не на сто восемьдесят градусов, а сам парень звонко цокает, мол, не нуди. — Я серьёзно, барашек, — альфа переплетает пальцы под пристальный взгляд Антона, — нельзя зацикливаться на прошлом, а уж тем более, витать в сомнениях и грядущем будущем, потому что потом окажешься в чистилище, где поймешь, что ты всё своё настоящее провёл в раздумьях, упустив все возможности. — Подожди, — Антон неторопливо следует за альфой к нужному подъезду и, проведя несколько секунд в своих анализаторских мыслях, входит в лифт, продолжая: — но а как иначе-то? Если я не буду думать о будущем, там, например, о том, куда поступать после школы или же где мне жить, то как в целом жить? — Не воспринимай мои слова так буквально, — он жмет на кнопку нужного этажа, после чего металлические створки закрываются, легким рывком заставляя органы ощутимо скатиться вниз и вернуться на свои места, — эти мысли неизбежны. Но, я хотел сказать другое. Например, — Арсений осторожно убирает упавшую светлую прядь с Антонова лица, бегая по пухлым губам своими глазами, — если ты будешь проводить своё время жалея о том, что ты упустил свой шанс в прошлом и не ушел с девятого класса сразу в колледж, то ты упустишь момент, когда набор в твой желанный университет закроют, а ты не успеешь. Или же, если по-другому объяснить, то представь нас. Да, ты сомневаешься и проводишь время в раздумьях, потому что это для тебя в новинку, но если бы ты не решился согласиться, то ты не получил бы тех приятных эмоций, которые получаешь сейчас. Получаешь же? — тёмные реснички сводятся друг к другу, увеличиваясь в объеме, когда альфа щурится показательно подозрительно. — Конечно! — Антон, словно ребёнок, не умеющий скрывать свои эмоции и ощущения, взбодрился вдруг, округлив глаза, невольно боясь, что другой ответ может разрушить всё то, что только начинается. А ведь рушить ничего и не хочется, ему слишком хорошо и уютно рядом с этим альфой. — Ну вот, — Арсений кивает, сдерживая уверенную ухмылку от того, насколько Антон милый, когда пугается, — Можно привести слишком много примеров, но суть знаешь в чем? — В чём? — Боишься - не делай, делаешь - не бойся. То есть, если ты уже решил что-то делать — доводи дело до конца, откинь все сомнения, барашек. Потому что знаешь, неуверенность на перекрёстке просто приведёт к тому, что тебя собьёт машина. Ну, или в твоём случае, влетишь в столб. — Боишься - не делай, делаешь - не бойся, а сделал - не сожалей... — задумчиво повторяет за Арсением Антон, завершая, — Ты Чингисхана процитировал по-своему? — А ты умнее, чем кажешься, — Арсений хихикает звонко, пропуская омегу вперёд, когда створки вновь разъезжаются в стороны, а на лифтовом табло вырисовывается нужный этаж. — А у нас? — тихо спрашивает Антон. Нет, вовсе не боясь быть услышанным лишними ушами, а скорее с лёгкой задумчивостью, которая пока не отцепляется от него. — Что у нас? — а Арсений слышит. Он, кажется, эту омегу услышит из любого угла и тысяч голосов. — У нас... — Антон сглатывает, кажется, впервые решаясь говорить вслух, а не взвешивая всё только в своей голове, — у нас есть конец? — Ну, — Арсений тянет, вставляя ключ в замочную скважину, крутит ловко пару раз, — у всего есть конец. Только как на это смотришь ты? — Да ты заебал, ответь хотя бы раз коротко и понятно, что ты имеешь ввиду? — Я имею ввиду то, как на наши отношения смотришь ты, — альфа вытаскивает ключи и останавливается, схватившись за дверную ручку, — хочешь ли ты прекратить всё это или же думаешь о том, что мы долго не протянем вместе, а может вовсе думаешь о том, что после школы все разбегутся, включая нас. — Я не это... — Антон не успевает договорить, как длинный палец разрезает слова, укладываясь на пухлых губах. — Мы не можем знать будущего, барашек, но одно я могу сказать точно — я тебя не оставлю. Нет, я не собираюсь тебя сталкерить, рушить твоё личное пространство и становиться тем грозным альфой, который словно маньяк, преследующий жертву. Я о том, что пока я не увижу в твоих глазах искреннего желания прервать — я от тебя не отстану. Найду, где бы ты не был. Потому что знаю прекрасно — ты боишься, но очень хочешь. Я прав? — Сука... — Антон шепчет на выдохе, пораженный таким напором, этой искренностью в словах, а этот спокойный тон альфы зарождает рой мурашек, волнами бегающих по длинному тельцу. — Ты как всегда прав, я боюсь. Но не тебя, — он подходит вплотную, цепляет нижнюю губу Арсения в свои, присасывается к ней, жадно целуя, а затем, прикусив её, оттягивает, резко отпуская в проявлении своей привычной дерзости. — Я боюсь привыкнуть к этому, а потом потерять. — Не потеряешь, — уверенно и с полной серьёзностью в голосе заявляет Арсений, слизывая блестящую влагу от поцелуя, — я ведь тебе сказал, барашек. Я ведь знаю, что тебе сложно, но попробуй довериться мне, не подведу. — Прекращай, — у Антона щёки пунцовым покрываются от внезапного смущения, накрывшего его с головой от таких разговоров и этой уверенности альфы, из-за чего ощущение появляется, что он не двухметровый парень, а маленький мальчик перед старшеклассником. — Мы долго тут торчать будем? — Понял, — альфа усмехается, звонко прыснув, а затем опускает ручку вниз, открывая перед Антоном дверь в тёмный коридор одинокой квартиры. — Проходи. Антон наверняка бы стоял на пороге ещё минут десять, переминаясь с ноги на ногу в раздумьях о том, что он сумасшедший, если так наивно заходит в логово хищника. А ведь именно так и есть. Арсений альфа, этого не отнять, а все альфы — в какой-то степени хищники по своей натуре. Однако сейчас в голове только витает последний разговор, сравнения с перекрестком и столбом, спокойный голос, твердящий делать и не бояться или бояться и не делать, отчего Антон уверенности набирается, ведь он как раз-таки из тех людей, которые предпочтут сделать сквозь страх и облажаться, чем струсить и не узнать, не почувствовать. Оттого и ступает в тёмное помещение, останавливается на месте в ожидании Арсения, а когда тот включает свет, то пухлые губы растягиваются в трубочку, откровенно свистя на всю квартиру. — Охуеть квартирка, конечно.. — Антон неспешно разувается, рассматривая белоснежные стены длинного коридора, такого же оттенка шкаф-купе, слившийся со стеной и совсем не мешающий глазам наслаждаться от минимализма. Арсений лишь прыскает горделиво, потому что комплимент от Антона приятно греет душу, особенно, если вспомнить то, что квартиру альфа искал себе сам и схему ремонта, все шкафы и прочую лабуду тоже выбирал сам. Греет душу не только из чувства гордости за своё гнездышко, но и за то, что Антону приходится по душе вкус Арсения. — Чувствуй себя как дома, барашек, я быстренько, — альфа подталкивает Антона в просторную комнату, выскальзывая обратно в коридор. А Антон только диву даётся, неторопливо шагая по светлой комнате. Рассматривает многозначительные картины, отмечая их контраст по сравнению с полупустой комнатой. — Еееп твою мать, — омега тянет, едва ли не бубня под нос, усаживаясь на большом диване, — какой чистюля блять... Нельзя его к себе в гости приглашать, ой как нельзя. Потому что в мыслях и представлениях Антона — жилища альф захламлены похуже, чем у него самого. К примеру, вещи в представлениях раскинуты по полу, тысячи кружек около ноутбука и пустые и полупустые упаковки от различных вредностей по типу чипсов, коробок пицц и прочего. Только вот у Арсения ничего из представленного, полный порядок и, кажется, пыль отмирает на пороге от чистоты, отчего омеге стыдно становится. — А вот и я, — Арсений появляется на пороге неожиданно, держит в руках поднос с двумя большими чашками чая, из которого пар клубами парит, — пересаживайся к столу, нам уроки ещё учить. — Ты подозрительный, — Антон щурится, но всё же пересаживается к столу и заботливо ставит рядом ещё один стул для альфы. — Почему это? — У тебя такая чистота, что я начинаю строить теории о том, что ты готовился к моему приходу. Ты это запланировал, да? — Нет конечно, — Арсений осторожно укладывает горячие чашки на стол, а затем и тарелку, которая не была видна ранее, с аппетитными бутербродами, усмехается весь, думая о том, что не стоит рассказывать омеге о том, какой тут был хаос за время гона и как альфа потом половину ночи собирал непригодные для использования, разорванные вещи и разбитую посуду, — О, еда, — а отвлечь юношу от вопросов довольно просто оказывается. — Я как раз хотел сказать, что жрать хочу. — Я не сомневался, — Арсений хихикает, — куда оно всё уходит? — Тебе естественный процесс рассказать или так? — Да фу, Антон. — В рост всё уходит, — теперь усмехается Антон, не стесняясь откусывает сразу половину бутерброда, — знаеф ли, не так-то профто фодервать такой вост! — Ты прожуй сначала, дурачок, — Арсению безумно вставляет наблюдать за тем, с каким аппетитом Антон уплетает наспех приготовленное и такое незамысловатое блюдо, как он постепенно прекращает думать о сомнениях и раскрывает себя настоящего, такого забавного и милого, что не улыбаться этой картине невозможно. — Я говорю, что содержать такой рост не так просто, поэтому и ем много. — Да я и с первого раза понял. — А че тогда повторять заставляешь? — следующие надкусывания уменьшаются в размерах, и то, только потому, что Антон всей душой не любит повторять одни и те же слова. — Как думаешь, с чего легче начать? — альфа вытаскивает из ящика стола два учебника с алгеброй и биологией, ставит их на стол совсем рядом с подносом. — Чё, прям так сразу? — спустя минуту пережевывания и запивания всей красоты чаем, Антон округляет глаза. — Не говори, что в твоей светлой головушке скользила мысль о том, что я тебя позвал соблазнять, — и вновь Арсений это делает. Смущает своей ехидной игривой ухмылочкой, приподнимая одну бровь повыше и склоняя своё блядско красивое личико ниже. — Да иди ты, нет, — а если честно - да, просто не озвучит. Да и как озвучить такое, если в мыслях всё равно скользили такие мысли. Как озвучить и смешать альфу с грязью, развратом, который так и витал в телефонном разговоре, когда он так удивляет своей искренностью, своей заботой... и держит своё слово. Обещание, которое дал едва ли не в самом начале — не трогать без желания омеги. Но и эти малые, такие незаметные глазу поступки почему-то отзываются на сердце особым трепетом, дарят необъяснимое чувство важности и защиты. Потому что осознание бьёт сильной пощечиной, внедряя в воспалённую голову одну единственную истину — Арсений с ним возится не из-за тела, не из-за желания уложить в постель и бросить, а действительно потому что чувствует. — Давай с алгебры начнём, — омега и не замечает как в горле пересыхает от накатившей волнительности первозданных нежных чувств по отношению к этому альфе. Он откашливается, чувствуя, что звучит совсем тихо, — она для меня куда сложнее, чем биология для тебя. — Как скажешь, барашек, — Арсений кивает, убирая поднос с посудой подальше от рабочего стола, раскрывает учебник с алгеброй и тыкает на правила, которые сегодня впервые объясняли не только Антону, но и ему самому. — Слушай... И Антон слушает, вчитывается в правила, озвучиваемые альфой с такой внимательностью, что не замечает, как подсаживается ближе, теснее. Он правда пытается понять тему, вникнуть глубже, однако.. — Не понял? — Арсений спрашивает первым, заметив растерянный и слегка хмурый взгляд. — Нихуяшеньки не понял... давай не заумными словами из учебника, прошу тебя, мы так действительно засидимся до часу ночи, — Антон едва ли не скулит в отчаянии, однако довольно быстро затыкается, потому что удивление настигает его слишком неожиданно, лишая любых возможностей издать хоть малейший писк. А всё потому что пытается удержаться на стуле, когда щиколотки обхватывают теплые руки и тянут выше. Антон и не дышит кажется, наблюдая за тем, что с ним делает Арсений. Будь это кто-нибудь другой, омега бы рефлекторно одёрнул ноги и, возможно, зарядил бы по носу, но почему-то от этого альфы у Антона рычажки действий замыкаются, не позволяя и шевельнуться. Он насторожен и напряжен до предела. Потому и зелёные глаза неотрывно наблюдают как Арсений укладывает длинные худые ноги Антона на свои бедра. — Не бойся, барашек, — его руки слегка шероховаты, но такие чертовски тёплые, скользят по открытой коже медленно, разогревая ноющие костяшки. Антон постепенно сдаётся под лёгким массажем, когда чужие руки так приятно скользят ниже, осторожными движениями массируя пальчики ног. Ему никто и никогда не делал массажи, да и вряд ли можно вспомнить моменты, когда его кто-либо касался с такой нежностью. Нет, Антон не неприкосновенный, не сидит в музее в стеклянной коробке. Просто зачастую любые касания были либо дружескими рукопожатиями, в крайнем случае объятиями, либо же драками. А тут ему делают массаж, и не абы кто, а тот, от чьего голоса юноша размякает. И Антон вновь делает шаг навстречу, доверяется, постепенно размякая от умелых рук, позволяя себе отдаться моменту и прочувствовать как каждое движение Арсения отзывается не только расслабляющим ощущением по всему телу, но и согревающим пледом, окутавшем продрогшее сердце омеги. — Ты...господи.. прекращай.. — омега и не замечает как голос подрагивает от наслаждения, как он мычит на определенных точках на ступнях, куда уверенно поджимают тонкие пальцы. — Ты напряжён и очень чувствительный, барашек, — Арсений усмехается, останавливая ладони на лодыжках, — расслабился? — Ага, — и действительно ведь расслабился, потому что улыбка тянется на лице слишком очевидно. Этот альфа точно сведёт его с ума. — Тогда слушай. Забудь всё, что я прочитал тебе с книжки и попытался объяснить. Давай попробуем на примерах. — Ты предлагаешь мне теперь задачки решать? — Нет, просто слушай. Вот это, — Арсений тычет пальцем в учебник на значение "х" — будет, например, твоей четырнашкой, которой ты породил пару седых волос на моей голове. — Антон прыскает в звонком смешке, но быстро успокаивается и вытягивает ладони вперед, мол, всё-все, молчу, продолжай, когда ладонь слегка сжимает лодыжку в предупреждении. — А этот игрик пусть будет маздой. Вот если твоя четырнашка, на удивление, едет по правилам дорожного движения, а мазда наоборот, выскакивает на красный, то что будет? — В смысле "что будет"? Водила мазды уебок будет. — А если не считать водителей? — Ну авария будет, что же ещё, —вполне очевидно констатирует Антон. — Вооот, правильно мыслишь. А если авария будет, то логично, что твоя четырнашка пострадает, — Арсений закатывает глаза, когда Антон на всякий случай перекрещивается во благо автомобиля, — и у нее по-любому отломаются какие-то детали. Вот ты и стоишь после аварии вместе с дпсником, оформляешь протокол и вы вместе осматриваете машины на травмы. Вы же ведь посчитаете сколько ущерба принесено? — Ещё бы блять! Он должен оплатить за ремонт! — А теперь попробуй это примером. Антон пробует, вырисовывает в тетради уравнение и не верит самому себе, решая первую задачу. Подсовывает свой решенный пример, едва ли не тыкая тетрадью в голубые глаза, пока внутри маленький огонёчек разжигается от волнения. — Правильно? Да? — Нетерпеливо тараторит Антон, наблюдая за нахмурившим брови Арсением, который сконцентрированно вчитывается в ответ и рассматривает какие пути решения задачи выбрал омега. — Ну не томи ты блять! — Отныне я тебе буду объяснять алгебру на примерах машин, барашек, — Арсений улыбается довольным котом, чувствуя гордость за то, что нашел путь объяснения, а его мальчик его прекрасно понял. — Ты всё решил правильно. — Да ну ты гонишь, — Антон отнимает у Арсения тетрадку, вчитывается в свой же пример и хлопает длинными ресничками, не веря в происходящее. Он ведь ещё с восьмого класса потерял нить дружбы с нелюбимым предметом. — Так просто?! Серьезно?! Я решил! Радость сметает всё на своём пути, гордость за себя выметает пыльным веником остатки безнадёги, а сам Антон только тянется вперёд корпусом, обнимая альфу с такой силой, что кажется, ещё немного, и в комнате раздастся хруст чьих-то рёбер. — Тише-тише, задушишь, — Арсений смеётся не так звонко, ну потому что воздуха не хватает, но скользит ладонями по тёплой спине, ощущая как внутренности отрываются от сосудов и пускаются в радостный пляс. Потому что каждое сближение с Антоном ощущается как самая бесценная награда, которую необходимо заслужить кровью и потом. Условно. — Реши ещё одну задачку, чтобы закрепить материал, а потом можем приступить к биологии, что скажешь? В ответ лишь кивок. Антон, словно ребёнок, получивший похвалу, старается теперь сильнее, думает над задачей усерднее, желая получить ещё этих тёплых и приятных ощущений. — Ты молодчинка, Антош, — Арсений вновь улыбается ярко-ярко, отчего Антон зависает с улыбкой на лице, разглядывая такие красивые ямочки на щеках. Арсения хочется радовать, чтобы видеть эти ямочки чаще. Они слишком манящие. — Биология... — Антон в конец расслабляется, ерзает на стуле, принимая удобное положение и укладывает ноги на чужих ногах так, словно не он шугался подобного часом ранее. — Тут всё просто. — Я бы так не сказал, — Арсений улыбчиво машет головой из стороны в сторону, не соглашаясь, — ладно, когда там тема растений, фотосинтез и прочее, но строения тел.. Я знаю только, что омеги могут рожать и у них болезненные течки, но строение тела не знаю, а уж тем более гамм и бет. — Я имел ввиду, что объяснить просто, потому что нам не надо ничего решать, ты просто слушай, хорошо? — альфа кивает и откидывается на спинку стула, вновь укладывая руки на ступнях Антона. — На примере тех же животных. В мире существуют самцы и самки. То есть в нашем случае, самец это альфа, который может зачать ребенка своим узлом, а самка имеет матку. Собственно, из-за этой матки у омег и протекают болезненные течки. Вероятно, ты наслышан как делаются дети у альф и омег. У альф больше доминируют в проявлении адреналин и тестостерон, отчего альфы считаются самыми авторитетными среди всех. У омег, кстати говоря, нет активных сперматозоидов, то есть они оплодотворять не могут. И добавлю, что у омег-парней тоже бывают месячные, как и у омег-девушек. Это естественно, потому что у нас есть матка, а там, где есть матка, есть и месячные. Но мир не ограничивается примерами животных. Есть и гаммы, дельты, беты. — Антон совершенно не стесняется в рассказе, стараясь как можно красочнее описать и рассказать для общего понимания. — Беты. Они бесплодны. У них нет матки, нет запаха, у них нет активных сперматозоидов. Тут всё слишком просто. Перейдем к интересному — Гаммы. Они универсалы. — В смысле? — Арсений оживает, потому что тема гамм действительно интересует, а Антон, как умелый рассказчик, размахивающий руками, продолжает. — Потому что природа наделила их всем, чем могла, а они решают как этим пользоваться. У них слегка сложная психология. А вот в строении тела они собрали от альф и омег всё важное. От альф у них и узел есть и активные сперматозоиды, а от омег матка и способность к деторождению. Они подстраиваются под партнера. То есть если у гаммы объект любви альфа — гамма перестраивает свой организм месяцами под омегу, чувствительность к запахам растет, появляется течка. Хотя у гамм есть и течка и гон, просто они могут контролировать это. Гамма сильнее всех вышеперечисленных, у них нет необходимости в отдыхе или сне, но они предпочитают не выделяться из толпы и не проявляют лидерство как альфы. Если же объект любви омега, то гамма перестраивается под альфу и может оплодотворить своего партнера. Сцепка у них тоже есть. — Офигеть... — коротко и тихо комментирует Арсений, не замечая как несколько минут продолжает мять чужие ноги в легком массаже, отчего и голос Антона смягчается в процессе, убаюкивая. — А ты как думаешь, им повезло такими родиться? Могут ли они вообще сами себя оплодотворить? — Ну..— Антон задумчиво почесывает затылок, поднимая глаза к потолку, а Арсений готов прямо сейчас поцеловать эти приоткрытые пухлые губы, — мне кажется, быть кем-то одним намного лучше, чем метаться из одной роли в другую. Да и испытывать течку или гон, подстраиваясь под партнера месяцами задача не из простых и требующая терпеливости. Гаммы же не альфы, ну не полноценные. Они даже если с узлом и сцепкой, то вероятность зачатия ребенка с первого раза равна нулю, потому что при перестройке организма активных сперматозоидов слишком мало. И в целом, да. Они могут себя оплодотворить, если сильно изъебнутся. Антон во всех красках рассказывал внимательно слушающему Арсению строение и остальных представителей людского населения, объяснял и о том, как что и где конкретнее находится у омег, не стесняясь формулировок, потому что уверен — можно избежать лишней брезгливости, если знать точно, что у омег внутри все не в кашу, а для всего есть отдельный орган и отдельные пути. Арсений же слушал со всем вниманием, временами залипая на парня, который в своей заинтересованности мог и приукрасить в рассказах. Посмеивался, когда омега матерился, а это и звучало очень даже к месту. — Как же мы все сложно устроены, — приятная усталость накрыла их двоих теплым пледом, из-за которого и шевелиться не хочется совсем, потому Арсений и тянет каждое слово словно резину, бросает короткий взгляд на окно, отмечая какая на улице темень, отчего и пугается, приподнимаясь с места и кидает взгляд на часы, — Господи! Барашек, два ночи уже. — Нихуя себе я рассказал биологию, — Антон тоже кидает взгляд на настенные часы, — это ж какое такси сейчас дорогое. — А может... — Что? Пешком проводишь меня чтоб убедиться в безопасности? — Антон произносит легко и непринужденно, но быстро осекается и выставляет ладонь вперед, — Я пошутил! Не смей так делать! — Останься у меня? — альфа и сам не понял как это предложение выскользнуло из его приоткрытых губ. — Ты же не серьёзно, да? — усталость пронзила кости разом, потому и Антон, почему-то совсем уже без толики страха, переспрашивает. — Я тебя не трону, я же обещал, просто останься, я так хотя бы переживать не буду о том, доехал ли ты. — У тебя есть третья подушка? Желательно не ту, которую ты выебал. — Спонтанно резко и, вероятно, необдуманно бросает Антон под по-настоящему охуевший взгляд альфы. — А третья зачем? — Арсений недоумевающе глядит на парня, бегая по его зелёным омутам и всячески старается игнорировать последнее сказанное омегой, считая, что незачем вспоминать свой узел в подушке. — Между нами положишь, — с легким прищуром отвечает Антон, наконец, убирая свои ноги с чужих. — Договорились, барашек. Арсений никогда бы и не подумал, что соглашение на ночёвку от омеги может вызвать у него столько необъяснимой радости. Может, омеги и не те были. Душу разрывает детское счастье, такое непосредственное и невинное, когда улыбка на лице альфы растягивается шире, обнажая взору Антона глубокие манящие ямочки. Если во время массажа стоп Антон чувствовал себя впервые в жизни в своей тарелке, то теперь с осознанием того, на какую глупость он согласился, тело постепенно сковывает страх и неловкость, отчего он и моргает часто-часто, наблюдая за тем, как аккуратно альфа приподнимает его ноги и опускает их к полу с такой осторожностью, словно обходится с самой хрупкой фарфоровой куклой. Арсений неторопливо привстаёт со своего места и направляется к неразложенному дивану, который почему-то для омеги казался не раскладывающимся. И в очередной раз рушит сомнительные представления Антона, слегка сдвигая диван от стены, после чего коротким, но ловким движением рук тянет часть мебели на себя, позволяя спрятанной части разъехаться вперёд, превращая миниатюрный диван в очень даже удобное подобие кровати. А Антон... Антону сложно. Потому что сглатывает, наблюдая как крепкие и такие изящные руки напрягаются в движениях, как синие-синие венки на них раздуваются, чем значительно выделяются, как мышцы выпирают, заставляя веки застыть, словно немея. — Барашек? — только сейчас ярко-зелёные глаза удивлённо приподнимаются к обратившемуся к омеге Арсению. Арсений стоит вполоборота, стреляя своими глазами, что сейчас действуют на Антона самым невероятным образом, заставляя почувствовать себя не в однокомнатной просторной квартире, не на удобном большом стуле, не в два ночи. А позволяют окунуться в ту самую слащавую атмосферу, которую омега мог видеть только в клишированных романтических сериалах, потому что чувствует себя сейчас прогуливающимся по спокойному полю тёплым летним вечером, шагает по тёплому песку босыми ногами, чувствуя как в душу будто вёдрами тепло заливают, а перед глазами раскрывается тёмно-синее небо глубокого вечера и такого же оттенка море, в котором ярко отражаются звёзды с небес. Но больше всего удивляет, что Антон в своём секундном представлении видит не только себя, но и Арсения рядом с собой. — Барааааш? — Арсений подходит ближе с наволочкой в руке, из-за чего Антон отшатывается слегка в легком испуге. — А? — Что а? Ты где витаешь снова? — шероховатая, но такая уютная ладонь скользит по нежной щеке Антона, заставляя его приподнять свои глаза на альфу, который обеспокоен пропаданиями юноши. — Да так, задумался просто, — Антон в очередной раз сглатывает, только на этот раз шумно. Вздыхает, опуская взгляд, потому что то, что хочется сказать, пугает: — И даже не о том, что мне ссыково. У тебя просто глаза красивые, они мне звёздное небо напомнили. — Ого, — то, что Антон начинает говорить о своих чувствах и мыслях - великая награда, отчего Арсений, не ожидавший подобного так рано, читает слова юноши между строк, понимая, что омега только что признался в том, что альфа для него как укромный уголок, где можно отпустить себя по течению. — Хули "ого"?! — восклицает Антон, смущенный подобной реакцией на свои слова, потому как замечает округлившиеся глаза, видит приоткрытые в удивлении, слегка бледноватые, но такие мягкие на ощупь, губы Арсения. — Ты меня удивляешь... и знаешь, — альфа медленно опускается на корточки перед сидящим Антоном, вбирает его руки в свои и смотрит так искренне, что душу на кусочки разрывает, — не стесняйся говорить, у тебя это так красиво получается. — Перестань мне пиздеть! — Антон явно смущен, но хмурится так забавно, поджимая свои пухлые губы и сводит брови к переносице, словно ребёнок, готовый вот-вот ножкой топнуть. — Ну всё, — Арсений улыбается, растягивая губы шире, скользит большими пальцами по костяшкам, а затем целует их же, оставляя отпечаток своих губ на нежной коже, — не смущаю больше, сейчас я пододеяльник впихну и можно ложиться. — А подушка? — едва хрипит Антон, потому что всё тело свело от этого тёплого касания чужих губ к себе, и благо он в рубашке с длинными рукавами, иначе мурашки, бегающие по рукам, было бы не скрыть. — И подушка, — усмехается Арсений и возвращается к кровати. О боги, этот альфа не перестаёт удивлять Антона, потому что за все семнадцать с копейками омеге приходилось тратить по полчаса для того, чтобы впихнуть одеяло в пододеяльник, иногда даже приходилось звать на помощь, когда парень оказывался в плену тканей, пробравшись вместе с одеялом внутрь пододеяльника, а тут Арсений, который ловкими движениями вдел углы одеяла и пару раз встряхнул, вдевая два остальных угла. — Готово, — победно улыбается альфа, рассматривая аккуратно расстеленную постель. — Подскажешь мне школу для благородных омег. Я так никогда, блять, не смогу, — Антон медленно встает со стула, сдерживая второй по счету свист удивления. Стыдно. — Спасибо, только вот тебе и не надо, я сам всё сделаю, барашек. — Заебись, вот и готовить сам будешь, — необдуманно бросает Антон, а после, осекается, внезапно умолкая, что не так и заметно для альфы. — Буду. Антон стоит перед кроватью, периодически моргая, пока в голове ураганом проносятся тысяча и одна мысль. А вдруг всё действительно зайдёт настолько глубоко, что они съедутся... а что тогда делать? Готовить омега не готовит, стирать не стирает, только в машинку кидает грязное и на кнопочку нажимает, убираться не убирается, да даже с пододеяльником мучается по несколько часов. — Ты опять витаешь, что ты на этот раз представляешь? — крепкие руки обжимают хрупкие плечи сзади в импровизированном массаже, длинные пальцы сжимают напряженные мышцы, отчего выть хочется. И если бы кто-нибудь другой на месте Антона давно бы загнался и застыдился, посчитав, что такой, как он, ни одному альфе не нужен, то сам Антон глубоко вдыхает, прежде чем.. — Научишь меня готовить? — он шепчет вперед, чуть склонив голову в бок, чтобы альфе было лучше слышно и замечает как руки парня останавливаются на плечах. — В смысле, сейчас? — Да нет, в следующий раз когда приеду к тебе с домашкой и непонятками в предметах, научишь меня еще и готовить? — Ты уже думаешь о следующих разах, — шепчет куда-то в шею Арсений, отчего кожа вновь мурашками покрывается от горячего дыхания, — научу конечно, ты только попроси. — Спасибо, — на лице Антона растягивается облегчённая улыбка, — А что еще омеги делают? — Таааак, а теперь, — пальцы на плечах сжимаются, давят слегка, заставляя развернуться лицом к лицу, — ты чего, барашек? — Я не хочу быть бесполезным, — на удивление обоих, Антон говорит глядя прямо в глаза, со всей серьёзностью и искренностью, добавляя следом: — но я бы хотел научиться чему-то не только по школьным предметам, но и по хозяйственности. — Ты ведь в курсе, что я от тебя ничего этого не требую? Я тебя принимаю таким, какой ты есть, да и из-за тебя настоящего и полюбил тебя, — шепчет Арсений так же серьёзно, пока Антон согласно кивает и останавливается, чувствуя как душу возвышают над облаками одними словами. — Пойдём спать, нам в школу ещё вставать, — резво отвечает Антон, стараясь эту тему особо не шевелить с места, предпочитая ускользнуть из крепких рук, — я не смогу в рубашке уснуть. — Да, я знаю, поэтому и подготовил тебе свою футболку и штаны, они вон там, — альфа указывает на край дивана, где действительно аккуратной стопкой лежат тёмные вещи. — Я могу выйти, если хочешь. Антон кивает согласно, потому и Арсений, прекрасно понимая чувства юноши, ретируется из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. Омега неторопливо расстегивает пуговицы рубашки, снимая её с себя полностью. Кожу морозит лёгкое дуновение прохладного ветра из приоткрытого окна, приводя парня в чувства, отчего и переодевается он быстрее, торопливо укутываясь в тонкие ткани футболки и штанов. В нос моментально бьёт успокоительный аромат Арсения. Этот приятный шлейф приторно сладкого молочного шоколада и самой свежей, только-только сорванной черешни так изумительно сочетается с, видимо, дорогим парфюмом, легкой кислинкой и запоминающейся строгостью аромата, чем дополняет образ самого альфы и дурманит голову. Антон тянет ворот футболки к носу, жадно и шумно втягивая аромат в широкие ноздри, заполняет им свои лёгкие, прикрывая глаза в невиданном блаженстве, когда самые чувствительные нити души дёргаются трепетными чувствами. Он едва подаёт голос, уведомляя о том, что переоделся и можно входить, как дверь распахивается, а на пороге встаёт и сам хозяин квартиры. Тоже, кстати, переодетый в домашнее. Альфа в этой растянутой серой футболке выглядит до безумия уютным, слегка растрёпанный, видимо, прическа испортилась во время переодевания, такой красивый, улыбчивый. — Не стесняйся, барашек, — Арсений резко перешагивает комнату за несколько широких шагов благодаря своему росту, запрыгивает на диван, отбирая место у стенки и хлопает по месту рядом, приглашая. А Антон только усмехается, наполняясь чувством важности, когда замечает подушку посередине. Действительно ведь послушал и положил её посерединке, только бы омеге было комфортнее. Только вот переминается с ноги на ногу перед спальным местом и альфой, не веря самому себе. Столько безумия и первых шагов сделал, что и не верится в собственную смелость, внезапно подталкивающую на то, чего Антон бы не сделал никогда. Словно вместо здравого смысла всё тело заполнено самым крепким алкоголем, под влиянием которого омега делает всё, что взбредёт в голову. Наверное, и с парашюта бы прыгнул в таком состоянии, при своём-то страхе высоты. Вместо алкоголя - бурлящая в адреналине кровь, вместо разума - чувства, вместо анализов действий - опьянение. Антон опьянён Арсением. Его глазами, улыбкой, теплом. Он опьянён его ароматом, пропитанным в каждом углу этой квартиры. — Я хоть и альфа, но не волк, не укушу, — терпению Арсения вот-вот придёт конец, потому и твердит спокойно, но с нотками лёгкой строгости в голосе. — Да всё! Всё! — возмущается Антон, думая, что горящие кончики ушей и щеки ещё не успели покраснеть, ложится рядом, поправляя удобнее подушку посередине, а затем и свою под головой. — Думал дольше только. — Не ворчи, ты ещё слишком пиздюк, а ворчишь как дед, — бубнит себе под нос Антон и благодарит всё на свете за то, что подушка довольно высокая, чтоб не видеть этого возмущенно-удивленного лица. Поворачивается спиной к Арсению, обнимая большое одеяло крепче. — Ты ещё мой порох в пороховницах не видел. — Никаких порохов! — едва ли не вскрикивает Антон, укутываясь в одеяло словно сосиска в тесте, упорно поправляя толстое укрытие сзади, чем только больше смешит Арсения. — Спи, глупыш, половина третьего уже, не выспишься, — в ответ неожиданно тихое "угу", — спокойной ночи, барашек. — Спокойной ночи, — так же тихо шепчет Антон, погружая комнату в тишину. Только вот ни один ни второй не знают, что оба лежат с открытыми глазами и глупыми улыбками на лицах. Арсений утопает в самых нежных и невинных чувствах, ощущая неизмеримую ценность момента рядом с Антоном. О том, почему именно с этим омегой всё так особенно, почему именно с ним так чутко и хрупко, бережно и радостно, Арсений задаваться перестал. Перестал, потому что вспомнил свои же слова. Решил не думать, а чувствовать, утопая в этих ощущениях с головой. А чувствуется слишком хорошо, что даже дышать становится намного легче и приятнее, каждым вдохом наполняя лёгкие, вроде бы, тем же кислородом, что и раньше, но по ощущениям, словно воздух самых высоких гор, цветочных полей и уюта. Антон и не понимает как так получилось, что он оказался в чужой постели. Не понимает как его так угораздило при его характере отталкивать всех — прижаться в эти ощущения, но та лёгкость, которая окутала его чувствуется так первозданно, что думать о каких-либо последствиях, принципах и характерах не хочется. — И я тебя полюбил... — Антон шепчет в тишину, так чувственно и тихо, пробуя искренность на вкус, даже не удостоверившись в том, что Арсений спит. А Арсений и не спит. Слышит каждую буковку, впитывая её в себя, тонет в ощущениях сильнее. — Скажешь мне это в лицо и я признаю тебя самым смелым омегой, — шепчет в ответ Арсений с легкой ухмылкой на губах, отчего сердце у бедного Антона делает короткое ебоньк и останавливается. День уже закончился, а сердце продолжает останавливаться. Доживет ли такими темпами Антон до выпускного — весьма сомнительный вопрос. Худые пальцы сильнее сжимают одеяло, а сам парень, кажется, совсем забыл как дышать, вжимается в матрас сильнее, короткими и медленными движениями стараясь накрыть себя одеялом с головой. — Ну и раз ты уже осмелился сказать это в пустоту, то у меня есть к тебе вопрос, — шепчет снова Арсений. — Дядя Миша, ну я же сказал, что полюбил вашего пса, почему вы думаете, что я полюбил вас? — Антон включает театрала на все тысячу процентов, показательно медленно растягивая слова. — Ты меня сейчас псом назвал? — Арсений хмурится, опешив, ловит в ответ молчание, однако прекрасно видит хрупкое плечо, которое слегка трясет, вероятно, от попытки сдержать ржач. — Так! Меня своими уловками не проведёшь! Я знаю, что ты не спишь, Антон. В ответ тишина. И плечо трястись перестало, напряглось только сильнее. Арсений хмурится больше, щурится, моргает часто, пытаясь понять, показалось ли ему или Антон действительно придуривается. Но, заметив как парень тянет одеяло на себя, откидывает мешающую подушку с середины куда-то на пол. Альфа резко укладывает ладонь куда-то на грудную клетку Антона, отчего тот слишком громко и испуганно вскрикивает. — Только посмей меня тронуть, я драться буду, но не дам! — Антон едва ли не визжит, когда крепкая рука рывком перетаскивает его тельце по постели ближе к себе. — Не спишь значит, — щурится Арсений, притискивая сжавшегося омегу к себе, да так, что тёплая спина Антона буквально вжалась в грудную клетку альфы, — я пёс?! — Я должен был это как-то оправдать! Пусти меня блять! — Антон молится всем богам, пока лицо пунцовым заливает. — Уже не оправдаешь, говори что говорил, — альфа щурится, пока голос так и пропах уверенной усмешкой. — Я... — Антона застали врасплох, бежать некуда, потому и разворачивается вполоборота, всматривается в сверкающие посреди тьмы глаза, сглатывая, шепчет совсем тихо, словно говорит слова, которые решат жить ему или умереть: — полюбил... тебя. Я тоже полюбил тебя. Арсений улыбается одобрительно, сдерживая свои истинные ощущения. А истинных ощущений так много, что кажется, сон убежит от парня с концами, оставляя всю ночь глупо улыбаться от окрылённости, окутавшей его с головой. Да так, что кажется, будто Арсений уже парит над облаками. Одной короткой фразой из этих уст Антон подарил альфе чувство, не поддающееся никакому объяснению. Арсению кажется, что отныне он способен буквально на всё. И звёзды эти далёкие достанет, и до луны коснется, и облака пощупает, и дом обустроит, только бы Антону с ним было действительно хорошо. Омега же облегчённо выдыхает, чувствуя такую лёгкость, что не замечает как расслабляется в чужих руках. Во рту привкус сладости будоражит кончик языка так, что кажется, тот после таких слов и вовсе онемел. — Не страшно ведь, правда? — этот знакомый бархат голоса так успокаивает душу, измотанную испытаниями искренности, что веки невольно тяжелеют. Антон в ответ лишь слегка машет головой из стороны в сторону, устраиваясь удобнее. Откуда-то душу так и распирает легкостью настолько, что удержать язык за зубами альфе не удаётся: — Засыпай на моих руках... — Арсений тянется ближе, накрывая пухлые губы Антона своими. Целует тягуче медленно, ласкает нижнюю губу языком, вбирая её в свои так медленно, что по комнате совсем неслышно растягивается причмокивание от переменчивости губ. В голове так и растягивается услышанная в такси песня. Антон совсем с концами обмякает под таким нежным поцелуем, одним жирным мазком перечеркивающим всю напыщенную дерзость, строгость характера, превращая омегу в позволяющего себе чувства парня, растекающегося в лужицу от одних касаний этого альфы. — На твоих губах поцелуй застыл И я тихонько попрошу Бога, Чтобы дал нам ещё немного время. Остальное сделаю я сам.. — альфа совсем тихо, но так отзывчиво пропевает строчки из случайной песни, въевшейся в голову. Веки медленно прикрываются, пока мокрые, но заласканные губы Антона застывают в улыбке, когда чужая ладонь греет живот своим касанием с такой силой, что ни одно одеяло не способно так согреть. Омега совсем пропускает момент, как приятная сонливость перетекает в самый уютный в жизни сон, пока Арсений наслаждается видом умиротворенного юноши. Ему удаётся раскрыть самые потаённые черты Антона, запрятанные в укромных уголках и скрывающиеся за плотными масками безразличия с дерзостью. Альфа укладывается удобнее, прижимаясь носом к нежной коже шеи, вдыхает глубоко, желая когда-нибудь почувствовать истинный аромат Антона, что остаётся неразгаданной загадкой. Однако сейчас не время, сейчас он только витает в любви к этому парню, чувствуя его тепло и ощущая его размеренное сердцебиение под своей ладонью. Антона хочется делать по-настоящему счастливым.