***
Четыре дня назад король Бьёмит неожиданно скончался. Ему стукнуло ровно сорок лет — и это был последний день в его жизни. В тот же день, как всё случилось, тело Бьёмита предали огню, а прах его упокоили в Ониксовом зале дворца, где и полагалось хоронить останки всех членов правящей семьи. Четыре дня город носил траур, но сегодня — на пятый день — их озарил праздник. Ведь должна была состояться коронация принца Десата. Рохесия не понимала, к чему нужна такая спешка, да и не хотела понимать. Король Бьёмит умер, а с ним и все надежды на возвращение домой. В глубине души она знала, что этим всё и кончится, но… Нет же, нет! Всё не могло оборваться вот так! Они с Фестером остались живы только потому, что однажды ему суждено вернуть Сосновый трон и королевство Пелагор в свои руки, разве не так? Сир Стори всегда говорил, ни один человек не живёт на свете за зря. Каждому Владыкой предписана некая цель, некое предназначение. Они должны были умереть, но обманули смерть. Они должны были затеряться среди лесов и пустынь, но вот они здесь — в Рисаффи. У них было обещание короля, заверенное клятвой на крови, и надежда… Но что теперь толку? Все эти четыре дня Фестер беспробудно пил. Вино рекой лилось в его покоях, равно как и слёзы из глаз. Он был разбит, раздавлен, и Рохесия не знала, как ему помочь. — Это конец, моя сестра, — сказал он, когда узнал о кончине Бьёмита. — Конец! Я проиграл! Не быть мне королём. Не вернуть наш дом. Все наши чаяния умерли вместе с Бьёмитом Амолисом. — Ничего ещё не конечно, — зачем-то ответила она ему, на что получила весьма предсказуемый ответ: — Не кончено, это как же?! Хочешь сказать, твой муж-идиот по доброте душевной даст мне армию и корабли?! Так чего он раньше этого не сделал?! Почему он этого не сделал?! Почему?! Потому что ему плевать, и он никогда не даст ничего из того, о чём она попросит. Рохесия знала, что это так. — Каким же я был глупцом… Кому я доверился?! На кого положился?! — Мы что-нибудь придумаем, обещаю. Нельзя просто взять и отказываться от своей мечты. Нельзя опускать руке в борьбе за то, что принадлежит тебе по праву! Но Фестер был в таком отчаянии, что ему проще было пьянствовать и рыдать. Только Рохесия отступать не собиралась. Знала, что-нибудь, но придумает. Купит ему корабли, армию наёмников — всё, что угодно. Сегодня она станет королевой, и у неё появится больше власти, чем когда-либо. Их с Десатом одежды пошили наспех, и всё же они были прекрасны. Ткани цвета плавленого золота, декорированные белоснежными узорами, звенящие цепи-пояса — и конечно багровые плащи, с нашитыми на них золотыми скорпионами. Коронация проходила в Великом темпале Айтана Благословенного, где собралось вдоволь народу, жаждущего поглядеть на новоиспечённого короля. Там же, на возвышении, их ожидали Алтея, теперь уже королева-мать, угрюмый капитан королевской гвардии Закс Хирте́кс, Фирмос Эрабат, Фестер и, разумеется, верховный аглегай Ома́тис, сгорбившийся темнокожий мужчина с проседью. Обычай Миираби предписывал короновать короля одновременно с королевой, если таковая была, а посему Рохесия шествовала подле Десата, держа его за руку и устремив непроницаемый взгляд вперёд. Миновав зал, они взошли по ступеням и предстали перед верховным аглегаем. Стража загремела мечами, и в темпале тут же повисла тишина. — Пред ликом Великого Альки, Владыки Света, Солнца и Звёзд, Творца всего живого на земле! — начал Оматис на удивление бодрым, громким голосом. — При свидетельстве всех, кто в этот час собрался в этом месте! Десат опустился на колени, зная, что последует дальше. Вот-вот он станет королём — и Рохесию, право, пугала мысль о том, что он обретёт такую власть. Сможет ли Десат ею распорядиться? О нет, подсказывало чутьё. На сердце повисла тяжесть — нагрянуло нехорошее предчувствие. — Этой короной… — Оматис вскинул золотой венец. — …Я короную тебя, Десат из рода Амолисов, первый этого имени, королём Миираби и защитником плиумского наследия! — Он возложил корону на голову Десата, и аглегаи у него в помощниках окропили того святой водой с ветвей. — Да здравствует Его Величество! Да правит он долго! Как только Десат поднялся с колен и обернулся к людям, те склонили головы и вторили: — Да правит он долго! Настала очередь Рохесии. Для неё был уготован более скромный — серебряный — венец, но оттого не менее прекрасный. — Этой короной я короную тебя, Рохесия из рода Эттвудов, что ныне принадлежит роду Амолисов, королевой Миираби! — Пред ликом Великого Альки, Владыки Света, Солнца и Звёзд, Творца всего живого на земле клянусь служить Вам до самой своей смерти али до тех пор, пока не отпадёт нужда в моей службе. — Закс Хиртекс преклонил колено перед Десатом. — Мой меч — Ваш меч. Ваше слово — мой закон. — Пред ликом Великого Альки, Владыки Света, Солнца и Звёзд, Творца всего живого на земле клянусь самозабвенно служить государству под Вашим началом, как это было и прежде, — произнёс Фирмос Эрабат. Следом они переместились во дворец, где состоялось празднество. Пир выдался на славу — ещё бы: тело короля ещё не успело остыть, а Алтея уже принялась раздавать распоряжения о подготовке к коронации. Музыка, танцы, угощения, выпивка, стрельбища, удивительные трюки артистов-нарракши — дворец вмиг наполнился праздником, и никто, казалось, и не вспоминал, что ещё четыре дня назад здесь витал дух смерти. Пока Десат во всю веселился, перемещаясь по залу, а Алтея развлекала гостей беседами, Рохесия оставалась во главе стола, одаривая всех натянутой улыбкой, лишённой всякого тепла. Здесь же её и нашёл Фестер — естественно, он уже успел напиться. — Поздравляю тебя с коронацией, милая сестрица, вот и ты стала королевой! — сказал он, ехидничая. — А у меня как ни короны, так и ни королевства… — Хватит, прошу тебя. От твоего дурного настроя мне и самой становится не по себе. — Будто бы мой, как ты выразилась, дурной настрой безоснователен… Я не могу радоваться, Рохесия. Бьёмит умер, так и не выполнив своего обещания, а на троне теперь сидит его отвратительный сын, которого волнуют только шлюхи и развлечения. Десат поскупится дать мне даже медяк, не то что флот или армию… Скажи, что я по-твоему должен делать? — Не впадать в отчаяние. — У Рохесии едва не заскрипели зубы. — Слезами горю не поможешь. — Тебе легко говорить. На тебе не лежит эта ноша. Ты не наследница престола, тебе не нужно спасать государство… — И всё же я, как и ты, хочу домой. — Она отрезала так резко и сурово, что Фестер растерялся, захлопав пьяными глазами. Рохесия выдохнула и пригубила вина. Взгляд зацепился за Алтею, она очень старательно забавляла гостей пустыми разговорами. Крутилась то вокруг одного, то вокруг другого… Собранная, но суетливая. С виду спокойная, но явно чего-то страшащаяся. — Меня сейчас вот, что беспокоит… — хмуро произнесла Рохесия. — Почему коронация состоялась так скоро? Миираби не ведёт войну, в стране спокойно. К чему нужна была такая спешка? — Алтее не терпелось поскорее усадить своего сынка на трон, ты же знаешь. — Будто бы трон куда-то от него убежит! Вот что, найди Алефию и скажи, что я хочу её немедленно видеть. — Я теперь у тебя мальчиком на побегушках буду?! — возмутился Фестер. — Не паясничай. Если я пойду сама, эта толпа мне проходу не даст. Тебе проще. Ну же, Фестер, иди. Его не было довольно долго, и Рохесия уже начала нервничать, однако быстро успокоилась, когда увидела замаячивший среди многочисленный гостей силуэт Алефии. Она поднялась к столу, отдала поклон и готова была внимать тому, что ей скажут. — У меня есть для тебя некоторые распоряжения. Подойди. — Рохесия указала на место за её стулом, Алефия обошла стол и встала ровно там, где она велела. — Улыбайся и кивай. Делай вид, что я нашёптываю тебе какие-то мелочи. Я хочу знать тайны семьи моего мужа. Почему коронацию провели так скоро? Что заставило их так спешить? Кого они опасаются? — Известно ведь, кого. Старшего сына покойного короля. Рохесии стоило больших усилий, чтобы сохранить беззаботное выражение лица. — Какого ещё сына? — У короля Бьёмита есть старший сын, Эльфар. Но об этом не принято… — Откуда он взялся? Алефия замялась, Рохесия ощутила её напряжение. Об этом не принято говорить, стало быть так. Только она всё равно вытянет правду. — Говори, Алефия. — Я расскажу Вам, Ваше Величество, но не здесь и не сейчас, прошу Вас. Королева-мать придёт в большую ярость, если услышит. Рохесия вздохнула: — Хорошо, так уж и быть. — Теперь ей как никогда хотелось поскорее покинуть пиршество. Когда Рохесия вновь повернулась к залу, она увидела, как Десат танцует с Эллирой, и возмущение в миг наполнило её до краёв. Все его выпады она терпит, но подобным образом унижать её достоинство — это за гранью! — Да как он смеет танцевать с этой плутовкой на нашей коронации?! — выпалила она, обернувшись к Алефии. Та растерянно захлопала глазами, не зная, что ответить. Вдруг вмешалась Алтея. Самым изящным и деликатным образом, на который была способна только она, королева-мать подманила Десата к себе, а после, что-то сказав ему на ухо, резво подтолкнула в сторону королевского стола. Десат фыркнул, закатил глаза и шатающейся походкой приблизился к Рохесии. — Пошли, потанцуем. — Кажется, ты уже неплохо потанцевал с Эллирой Рехсат, — огрызнулась Рохесия. — Ах, бывает! Перепутал её с тобой, моя дорогая жена. Не упрямься. Ты ведь и сама хочешь загладить эту ситуацию в глазах двора. В этом Десат был прав. Больше своей гордости Рохесия ценила только свою репутацию. — Как тебе будет угодно, дражайший супруг. Она поднялась и вышла из-за стола. Десат взял её под руку и вывел в центр зала, и они пустились кружиться, переставляя ноги и не расцепляя рук. — Ты снова наелся рыбы, — с отвращением заметила Рохесия, почуяв солёный запах. — Как только Эллира терпит эту твою вонь? — В отличие от тебя, ей не свойственно брюзжание. — Рада, что ты нашёл покорную шлюху. — Она не шлюха. — Десат с силой вдавил пальцы, покоящиеся на её талии, и Рохесия невольно шикнула. — И впредь не смей её так называть. — А как же мне её звать? Твоей любовью? — Эллира — моя страсть, моя багровая роза. Она должна была быть на твоём месте. Должна была быть королевой… — Но королева — я, — отрезала Рохесия, — а Эллира — моя фрейлина. Трахайся с ней, сколько пожелаешь, но делай это так, чтобы ваши отношения не выносились на глаза всего двора. — Ты не станешь мне указывать. — Я не указываю тебе, Десат. Я предлагаю сосуществовать мирно и не мешать друг другу. Ты не унижаешь меня в глазах двора — я не лезу в твою постель и позволяю трахать моих фрейлин. Это более, чем честный обмен. — Я ненавижу тебя, — шикнул он. — Я знаю. — Она усмехнулась. — Как знаю и то, что ты хочешь от меня избавиться. Мне, признаюсь, тоже не по душе быть в роли твоей жены. Как насчёт того, чтобы избавиться друг от друга? — Как же ты предлагаешь это сделать? — Ты дашь Фестеру армию и поможешь ему вернуть Пелагор. А потом, когда это случится, я вернусь с ним. Мы подадим на развод. — Развод? Да кто его одобрит? — Твоего согласия как моего мужа и согласия Фестера как моего брата будет достаточно. Оснований тоже хватает: скажем, наш брак выдался бездетным… Я так и не смогла дать тебе сына, не исполняла свои супружеские обязанности, и ты решил, что нет смысла дальше быть со мной в браке. — Аглегаям это не понравится. — Будто тебе есть дело до того, что подумают аглегаи. — И даже то, что этот развод сулит крах твоей репутации, тебя не волнует? — Волнует, — легко опустила Рохесия. — Но я готова стерпеть все пересуды в обмен на свободу от нашего брака, напоминающего скорее посмешище. — Ты ведь понимаешь, что мне куда проще просто убить тебя? — Черты лица Десата исказила лукавая насмешка, и Рохесия тут же отразила это: — А ты возьми, попробуй. Музыка стихла, и они разминулись. Рохесия пробыла на пиру недолго — сославшись на усталость, она поспешила вернуться в свои покои, заранее распорядившись, чтобы ей приготовили ванную. И наконец, когда вся прочая прислуга ретировалась, и в полумрачной тишине её покоев осталась лишь Алефия, намывающая её длинные волосы, Рохесия произнесла: — Теперь расскажи мне про сына покойного короля, Эльфара. Алефия тяжело вздохнула. Было видно, она совершенно не хочет это обсуждать. И оттого интерес Рохесии только сильнее подогревался. Что же это за такая тайна, что одна мысль о том, чтобы поведать её, нагоняет столько ужаса? — Он его бастард? — добавила Рохесия, и Алефия наконец начала: — Не совсем. Его происхождение… Весьма сомнительно. Одни считают, что он бастард. Другие сходятся на том, что он — законный наследник короля Бьёмита. — Как же так вышло? — Это случилось двадцать три года назад, когда покойный король был ещё принцем, свободным от брака и каких-либо обязательств. В один день он познакомился с купеческой дочерью Мидеей Эсторфид. Она была родом из Каллофии, приехала сюда вместе с отцом, и они осели здесь навсегда. Госпожа Мидея покорила сердце короля, и вскоре они поженились. Тайно. По крайней мере, так говорят… Какое-то время им удавалось скрывать свои отношения, но потом Мидея родила сына, и прятать это стало невозможным. Впрочем, король сам привёл её ко двору и представил как свою законную жену, а Эльфара, их сына, как своего наследника. Это был страшный скандал, ведь на тот момент он уже был помолвлен с Её Величеством королевой-матерью Алтеей. — И что было дальше? — Покойная принцесса Фле́рия вмешалась в это дело. Она не могла допустить, чтобы наследник престола женился на простолюдинке, а потому потребовала у аглегаев признать брак принца недействительным, а его сына — объявить бастардом. Мидею с Эльфаром выслали в Петанию, и даже это сочли оскорбительным. Ведь всё-таки Петания — древнейший замок, а его отдали бастарду… В общем-то, эта ситуация многих уязвила, и отголоски тех дней остаются с нами и до сих пор. — И что же, Мидея просто взяла и смирилась с таким раскладом? — Конечно, нет. Она всё ещё считает себя законной супругой Его Величества и категорически отрицает факт аннулирования брака. С тех пор она более ни за кого не выходила замуж, а по слухам даже не делила ложе ни с одним из мужчин. Вот, значит, к чему была такая спешка… Теперь Рохесия понимала: всё это ради того, чтобы престол не достался Эльфару. — В Петании, говорят, — продолжала Алефия, — её даже зовут королевой. Местный народ всецело любит её и поддерживает, как и воины. И конечно, Мидея — влиятельная женщина. Рохесия не знала, какого размера поддержка стоит за её спиной, но одного её наличия достаточно, чтобы зародились закономерные опасения. А кроме того… Если брак Бьёмита и Мидеи и в самом деле законнен, то вот его брак с Алтеей, как и все притязания Десата, не имеет совершенно никакой ценности.***
— Госпожа Триа́на, жена кираши, приняла Ваше приглашение, — уведомила Алефия, подойдя к Рохесии со спины. Та удовлетворённо кивнула и пригубила вина. — Не стой, присаживайся, — сказала она, кивнув на подушки, разбросанные по покрывалу. Алефия исполнила просьбу-приказ. — Выходит, жёны всех членов Вайдеррота придут на званый ужин? — Всё так. Ни одна из них не посмела бы отказать Вашему Величеству. — Это верно. Хотя мне хотелось бы верить, что они делают это из искренних добрых чувств ко мне. — Уверена, они Вас уважают. Ко всем из них Вы всегда были более, чем благосклонны. — Алтею Актуи́н они тоже уважают, — заметила Рохесия. — А мне мало одного уважения. Мне нужно, чтобы они воспылали ко мне преданностью, как и их мужья, что даже более важно. — Уверена, что Вайдерроту Вы приходитесь по вкусу куда больше Вашего мужа, — уколола Алефия, и Рохесия усмехнулась, а потом посмотрела на Десата, и её лицо вновь переменила хмурая, задумчивая гримаса. Сегодня они с Фестером выбрались пообедать в саду, как вдруг пришёл Десат и позвал того посостязаться с ним на мечах: дескать, все остальные ни на что не годятся, с ними биться скучно, — и это было до того странно, что на несколько долгих мгновений Рохесия потеряла дар речи. Десат не выносит Фестера — с чего вдруг такая дружелюбность и приветливость? Однако потом она вспомнила, о чём они говорили на коронации, и загорелась надеждой, что Десат, возможно, решил прислушаться к её словам. Но с чего бы вдруг? Десат никогда не скрывал своего отношения к устремлениям Фестера, он считал их глупыми и безнадёжными, нельзя выгнать дасхатов с земель, на которых они обосновались, говорил. И конечно, он был прав: ему проще убить Рохесию, чем пытаться сотрудничать. Впрочем, она не думала, что у него хватит на это храбрости и ума. С другой стороны, он вполне может действовать не в одиночку… Дойфрет Рехсат — вот, кто его помощник. Рохесия теперь понимала это — с той самой поры, как узнала о связи Десата с Эллирой. Потом прибавились дворцовые слухи, и всё стало ясным: Дойфрет когда-то надеялся сделать свою дочь королевой путём брака с Десатом и не смог, видимо, отказаться от этой мечты и по сей день. Рохесия мешала многим, и ей следовало быть осторожной. Фестер состязался с Десатом ровно до того момента, пока неожиданно не отпрянул и не шикнул, морщась от боли. Рохесия напряжённо вытянула шею, вглядываясь в происходящее: на плече Фестера выступила кровь. — Какая неприятность… — елейно протянул Десат и выпалил сквозь смешок: — Прошу прощения. Рохесия поднялась с подушек и направилась к Фестеру. Десат задумал вот так вот взять и убить её брата, или что? Заметив сестру, тот попытался принять беспечный вид и легкомысленно бросил: — Царапина. Заживёт. — Царапина? У тебя кровь фонтаном хлещет! — Её вдруг охватило необъяснимое чувство тревоги, она сама не поняла, почему. — Алефия, принеси мой платок! — Рохесия, что ты делаешь? — Хочу перевязать тебе руку. — Что ты трясёшься над ним, будто бы ему её оторвало? — фыркнул Десат, приблизившись. — Раны идут на пользу мужчине. Алефия принесла Рохесии её шёлковый платок, который она накидывала на голову, чтобы спрятаться от солнца, и та принялась за дело. — Попрошу тебя помолчать, — раздражённо шикнула Рохесия, начав обманывать платок вокруг руки Фестера. Перетянуть нужно туго, чтобы остановить приток крови. — Но, если так хочется трепать своим языком, мог бы и извиниться. — Король ни перед кем не извиняется. — Десат презрительно скривился, наблюдая за ней. — О Владыка, что ты творишь? Оставь! Так и быть, в качестве извинений я окажу принцу Фестеру свою услугу. Пусть его раной займётся моя служанка Дака́нта, она искусная целительница и точно сможет проследить за тем, чтобы Его Высочество, не дай Бог, вдруг не истёк кровью и не умер. Давайте вернёмся внутрь, и я распоряжусь, чтобы она пришла. Иногда Десат умел быть галантным, но Рохесия совершенно не понимала, в чём тут толк. Так или иначе, они направились во дворец.***
Настроение Десата легко угадывалось по тому, начинал ли он кусаться — он начал. Эллира была уверена: такими темпами на её теле не останется ни единого клочка кожи, которого не коснулись бы его зубы. Последний укус выдался особенно болезненным — Эллира сморщилась и протяжно застонала. — Наконец-то, — протянул Десат, улыбаясь; в его голосе слышался такой триумф, как если бы он был зверем, давно голодавшим, но теперь успешно поймавшим добычу. — Эттвудам скоро придёт конец. — Он оставил последний поцелуй-укус на её теле и отстранился. Эллира приподнялась на локтях, мотнула головой, откидывая волнистые волосы за спину, и вознегодовала: — О чём это ты? — Фестер не доживёт до рассвета, — сказал Десат. — Его унесёт хворь. А пока очередь дойдёт и до Рохесии…. О, ждать осталось недолго. Эллиру бросило в дрожь. Он был жесток и упрям, и она не сомневалась: это дело Десат непременно доведёт до конца. А значит, тем ближе день её собственного воцарения. Отец будет доволен — не этого ли он добивался? Но вот она сама… Готова ли Эллира стать королевой Миираби? Королевой Десата? От мысли о том, что однажды она свяжет себя с ним брачными узами, начинало мутить. Но, по крайней мере, она станет королевой… — Что ты с ним сделал? — несмело поинтересовалась Эллира. — С Фестером? — Всего лишь один маленький порез… И искусное целительство Даканты.***
Рохесия по своему обыкновению проснулась сразу после рассвета. Солнечные лучи по-прежнему золотом плескались в небесах, и даже собирались небольшие облачка — с позволения Владыки, скоро они увидят дождь. За всё то время, что она прожила в Рисаффи, дождь она видела лишь единожды — и это, право, был чудеснейших момент. Запах мокрых деревьев, запах росы; стук капель о каменные своды дворца; в конце концов, свежесть и прохлада — среди жарких засушливых дней всё это казалось бесценным. Рохесия была бы безгранично рада, если бы со дня на день пошёл дождь. Эта мысль воодушевила её. С довольной улыбкой она потянулась, а потом позвонила в колокольчик. Её слуги были тут как тут — незамедлительно они принялись помогать собраться. Рохесия умылась розовой водой, вычистила зубы; потом нанесла на лицо немного пудры; и в довершение слуги помогли ей одеться. Сегодня выбор Рохесии пал на медового цвета платье, расшитое рубиновыми узорами, и золотой обруч. Выглядела безукоризненно — как и подобает королеве. Оценив себя в зеркале, она готова была двинуться в сад — утренние прогулки составляли неотъемлемую часть дня, — но к ней пришла Алефия. — Ваше Величество. — Фрейлина поклонилась. — Алефия? Ты уже проснулась? — Рохесия позволяла своим дамам спать подольше, ведь всё-таки только она поднималась в такую рань, а ей не нужно было, чтобы они потом бродили полусонные; а посему неожиданный визит Алефии — да причём та была уже одета-обута и приведена в порядок — обескуражил её. — Господин А́лькер просил немедленно сообщить Вам, что Его Высочеству стало плохо этой ночью. «Фестер!» — А что с ним сейчас? — взволновалась Рохесия. — Как я поняла, состояние его… Оставляет желать лучшего. Так или иначе, господин Алькер попросил, если Вам не сложно, прийти туда лично. — Конечно, я приду. Пошли! Вчера ведь всё было хорошо, думала Рохесия по дороге, так что же случилось сейчас? Почему Фестеру стало плохо? Когда она оказалась в его покоях, картина перед ней предстала поистине жуткая: Фестер был бледен, как смерть; кожа была не просто белой — она приобрела болезненный зелёный оттенок; на лбу собрались крупные бисерины пота; пальцы с силой сжимали мокрое насквозь покрывало, которым он был укрыт; волосы слиплись и лихорадочно разметались по сторонам. — Фестер!.. — Рохесия ринулась к нему и присела на край кровати. Взяла его за руку и крепко сжала. — Что с тобой? — Мне плохо, Рохесия, мне очень плохо. — Его голос хрипел. — Голова раскалывается… Всё тело ломит… В груди болит… И пить… Я пью, пью, и никак не могу напиться… Кажется, я умираю. — Нет! — пылко возразила она. О таком и думать не желала, и чтобы он говорил — нет, это недопустимо. — Ты не умрёшь. Господин Алькер. — Она обернулась на главного дворцового лекаря, на чьё присутствие до этого не обращала никакого внимания. — Скажите же, что с ним такое? — Пока что нельзя утверждать наверняка, но, скорее всего, это оспа. Рохесия вздрогнула, но руку брата не отпустила. — Все признаки указывают на это, — продолжал Алькер. — Жар, боли в теле, сильная жажда… — И что с этим делать? — Скажу Вам откровенно, Ваше Величество… Я не знаю. Мы и настойки подбирали, и отвары, и приглашали целителей — всё в бестолку, жар никуда не ушёл. А ведь это самое опасное в этой болезни. Первые два дня проходят так тяжело, что большинство попросту не переживает их. Рохесия зло полоснула: — Вы хотите сказать, что он умрёт? — Я хочу сказать, Ваше Величество, что жизнь Его Высочества теперь оказалась в руках Владыки. А кому жить, кому умирать — это решать нам неподвластно. Теперь я попрошу Вас отпустить принца, не то сами заразитесь ещё. — Если заражусь — значит, на то воля Владыки, — жёстко проговорила она. — Я не оставлю своего брата. Потому как Рохесия — единственная, кто есть у Фестера. Она не может просто взять и уйти в трудный момент, испугавшись хвори. — Но, Ваше Величество… — Ещё одно слово, Алькер, и я прикажу выставить вас из этого дворца. Лекарю пришлось смириться с её настойчивостью. Рохесия обернулась на Фестера. Взгляд, мутный и погасший, был устремлён в пустоту, грудь тяжко вздымалась при каждом вздохе, лицо бледное и потное. — Как ты себя чувствуешь? — спросила она, но тот не ответил ей: всё так же смотрел в пустоту, как будто видел там нечто материальное. — Фестер, с тобой всё в порядке? Он может умереть, подумала Рохесия, и глаза тут же защипало. Если он умрёт… Ах, нет, этого не случится, не случится! Фестер не может умереть, не может оставить её одну с Десатом, а свою мечту, свою цель — невыполненный. Разве может он уйти, когда ещё не стал королём Пелагора, когда не вернул то, что принадлежит ему по праву? Владыка не для того подверг их стольким испытаниям, чтобы в конце всё это оказалось напрасным. — Мама… — хрипло сорвалось с губ Фестера. — Ты здесь… Рохесия с ужасом содрогнулась, когда он поднял руку и переплёл пальцы с чьими-то невидимыми. Он всхлипнул: — Я так скучал, мама… Неужели он и в самом деле видит их мать? Нет, это же… — Он начал видеть мёртвых — дурной знак. — Алькер озвучил её мысли за неё. — К сожалению, дни Его Высочества сочтены. — Нет! — Рохесия взвилась, аж с кровати подскочила. — Разве я не велела вам молчать?! Не велела перестать нести всякую околесицу?! — Я всего лишь говорю правду, Ваше Величество, моя работа вынуждает так поступать. Кто, кроме лекаря, осмелится сказать суровую правду в лицо королеве? Никто, конечно, никто… Поймите же: мы старались изо всех сил, но Его Высочеству нельзя помочь. — Значит, всех ваших сил было недостаточно. — В её глазах закипали слёзы. Гневно сжав губы в тонкую нить, Рохесия вновь опустилась на постель рядом с Фестером, который теперь бормотал что-то нечленораздельное, и, глядя на него, бледного, потного, несущего бред и измождённого болезнью, не выдержала — всхлипнула и прижала ладонь ко рту. Брат её, её плоть и кровь, последняя частичка дома — она не может его потерять, никак не можешь! — Фестер, прошу тебя, держись, — прошептала Рохесия, прижав его ладонь к своим губам. Но Фестер больше не реагировал на то, что она говорила. Его занимали призраки — до живых дела не было. — Я иду, мама! — выпалил вдруг он. — Я иду! Иду! Мама!.. Мама… Ма… — Его голова завалилась набок, глаза широко распахнулись, и больше он не произносил ни слова. — Фестер? — Рохесия засуетилась, стала тормошить его за плечо. — Фестер, Фестер! Ну же, не молчи, скажи хоть что-нибудь!.. — Ваше Величество… — Алькер подкрался внезапно, но по первой поре Рохесия не обратила внимания на то, что он что-то говорил. — Боюсь, это конец. Его Высочество предстал перед Владыкой. Примите мои соболезнования. Этот треск — это её сердце разбивалось на части.