На свете полно всяких уродов...

— Не хотел об этом говорить, но… — Мегуми замирает, вслушиваясь в голос на том конце трубки. Сукуна устал, он звучит, как человек после адреналинового прихода. Мышцы ног чуть напряжены и Фушигуро неосознанно ковыряет дырку в районе драных джинс. — Я нашел на его компьютере видео… Не хочу досматривать до конца, но… Рёмен подбирает слова будто рис рассыпанный по полу. Осторожно, будто не знает где рванет и какое из слов причинит Мегуми боль. — Я знаю, что оно будет изъято до конца следствия, — записывал ли извращенец все с самого начала? Есть ли там их короткий диалог о Махораге и убийстве Мехамару? Его не волнует что увидел Сукуна, не важно, видел ли он то, как маньяк… Джого, его зовут Джого, одергивает себя Мегуми. — Можешь им заниматься только ты? Не хочу, чтобы эксперты или бог знает кто еще видел, что произошло. Не хочу, чтобы его приобщали к суду, и в рассмотрении дела в целом. Если попросить Махито стереть его? Есть ли шанс того, что у самого Фушигуро получится выбить доступ к нему? Одним глазом, буквально. Сексуальное унижение и издевательство, своего рода насилие пугают. Но ни как факт того, что маленький грязный секрет Фушигуро выплывет наружу. Он все еще вспоминает ощущение того, как погрузил палец в то, что осталось от глазницы Кокичи. Фантомный след от крови и мешанины из раздробленных костей и мозгов, вытираются о джинсы. Сукуна молчит, на том конце трубки суета и кто-то выкрикивает приказы. Шестеренки в чужой голове крутятся, крутятся кру… — Приезжай ко мне, — и вот снова. Как и утром. — Я буду где-то через час. Запасной ключ в водосточной трубе. Дома никого нет. — Су… — Просто приезжай, — усталость мешается с порохом и сожалениями. Фушигуро рассеянно кивает, не сразу соображая, что его не видят и слабо выдыхает в динамик смазанное: — Хорошо. Череда коротких гудков служит ему ответом. * Чужой дом встречает непривычной тишиной. Место, где всегда кто-то шуршал газетой, готовил ужин или играл в приставку на всю мощь, сейчас выглядит пугающе мрачным. Пальцы щелкают по выключателям на кухне и в гостинной. Мегуми включает телевизор — рудимент в общей комнате, использующийся разве что, для того, чтобы смотреть футбол или играть в гонки на широкой плазме. Голос диктора вечерних новостей, никаких сообщений о задержании, но больше никаких вестей о пропажах. Рой, что жужжанием разрывает стенки черепной коробки, миллионы невысказанных вопросов. И тревога. Она в фоновом режиме, стоит за правым плечом и вынуждает нервно оборачиваться по сторонам. Откуда-то сквозит запахом лимонного средства для мытья полов. Малыш суетливо крутится у миски (Юджи прикупил две таких еще три года назад, когда Фушигуро все чаще и чаще стал оставаться с ночевками). Две миски, две поилки, специальный корм — не стоило так заморачиваться, но Итадори любит собак, а те его. Нерушимая аксиома. Мегуми щедрой ладонью рассыпает корм по двум мискам и проверяет сколько воды. Рутина успокаивает. Поэтому он проверяет, что есть в холодильнике, сколько грязной посуды в раковине (ноль, Умэ ненавидит, когда хоть чашка стоит там и тут же предпочитает мыть все, тоже самое и с Сукуной. Итадори не упускает шанса обозвать их ушибленными чистоплюями). Быстрый набор доставки еды, и это не потому что он не умеет готовить. Скорее… Мегуми осознает, что слишком на взводе, чтобы вспомнить хотя бы один рецепт. Он глубоко вдыхает аромат лимонного чистящего средства, в попытке понять откуда им сквозит. И куда подевался Шикигами? — Шики? Эй? Малыш продолжает весело хрустеть кормом в миске. Громкое чавканье резонирует с голосом ведущей прогноза погоды. Фушигуро на пробу свистит и сдувает темную прядь со лба. Липкий холодный пот хренового предчувствия прошибает до костей. Может стоит позвонить Сатору? Гето? Юджи? Лишь бы не быть наедине с собой и пустующим домом. Мегуми ступает по мягкому ковру продолжая посвистывать и подзывать к себе Шики. Ну правда, куда вообще могла деться эта собака за пять секунд без присмотра? Цокот когтей из полумрака лестницы ведущей в чужой подвал, аромат лимона становится все ярче, а от едкости этого запаха начинает откровенно щипать глаза. Гадство. Холодный нос утыкается в раскрытую ладонь. Шикигами облизывает кожу, сердце колотится словно безумное в горле. Почему же так страшно? Почему ему, так… плохо? Откуда это? Даже если Сукуна найдет что-то связанное с Мехамару, с Токийским призраком или бог знает чем еще, где доказательства? Слова безумца, не более. Виски пульсируют. Подросток опускается на пол и прячет лицо в густой шерсти собаки. В животе скручивается тугой неприятный узел. Мешанина недосыпа, тревоги и давящего одиночества в чужом доме. Из полумрака лестницы ведущей вниз, видно едва приоткрытую створку двери и полоску яркого света. Закрыть бы… Рычание Шикигами идет вибрацией по груди и крупные мышцы животного напрягаются под пальцами, явно указывая на чужое присутствие. Полумрак за спиной ненавязчиво касается большой горячей ладонью затекших от напряжения и усталости плеч. — Чего в темноте расселся? — голос Рёмена режет тревожную массу одиночества на двое, острым ножом. От облегчения почти тянет расплакаться. * — Что? Сукуна вздыхает так, будто иметь дело с ним — Мегуми Фушигуро — чересчур для его нервной системы и он бы предпочел еще два задержание, чем вытаскивать из депрессивно бессонной ямы семнадцатилетку. — Спать говорю, надо больше, — аромат горячего шоколада затапливает кухню. Рёмен колдует над глубоким сотейником, что-то помешивает в нем силиконовой ломаткой и покачивается с пятки на мысок. Его усталость будто рукой сняло и дома, вне всей полицейской суматохи он вновь старший брат лучшего друга с сомнительной моралью и еще более сомнительными подкатами. «Приезжай ко мне». «Сегодня вечером». Связано ли это с задержанием или тем, что в доме никого кроме них двоих? Мегуми осторожно подтягивает острую коленку к груди и обнимает руками ногу, в попытке казаться меньше и незаметнее. Запах горячей сладости затапливает кухню и вот, нет неприятного давящего на грудь чувства. Только мысли о том, что в видео могло быть больше. (Надо бы удалить и свою запись. Надо бы подчистить все данные на ноутбуке. Надо…) Чашка до краев наполненная горячим вязким темным шоколадом со стуком опускается прямо перед его носом. — Воды в отдельный стакан? — Я могу и сам налить, — ему хочется чтобы Сукуна сел рядом. Чтобы его ноги под столом касались колен, а руки лезут куда не надо. Мегуми не знает… правда не знает и правда не уверен, готов ли он к… к тому ради чего Сукуна попросил его сюда приехать (и не надумывает ли он себе что-то глупое и подростковое). — Вредина, — теплое мятное дыхание опаляет щеку, а длинные пальцы щелкают по носу. — И прекрати выглядеть таким загнанным в угол. Все хорошо. Этого урода мы поймали. Улики изъяты, бояться больше нечего. Рёмен падает на стул рядышком, наблюдая за тем, как пальцы Гуми обнимают чашку с шоколадом, подносят ее к губам. Почти забытый вкус из детства. Когда им с Юджи было по десять или может одиннадцать, Сукуна готовил для них такое часто. Трепал по волосам, травил страшилки от которых стыла кровь в жилах, а потом неожиданно хватал за ноги, будто и сам является тем самым монстром о, котором рассказывал секунду назад. Большой палец чужой руки стирает шоколадный развод с уголка губ. — Ты такой серьезный, будто ожидаешь, что на тебя небеса упадут. Выдохни уже, — Сукуна не убирает ладонь с его лица. Лишь ловит взгляд и пододвигается ближе. Мегуми думает, что тонет во взгляде рубина напротив. Шум сердцебиения по новой раздается в ушах. — Все позади. Фушигуро тупо кивает. — Или переживаешь из-за чего-то другого? — это игра. И, возможно, у Мегуми слишком мало опыта, чтобы понять всю глубину, которую затеял Сукуна. Он лишь наблюдает за реакцией и все больше и больше вся эта чертова ситуация напоминает тот дурацкий поцелуй. — Трудно не переживать, когда взрослый мужчина зовет тебя к себе, в пустой дом. Полицейский моргает. Раз. Два. А потом рассыпается сытым постельным смехом, что затапливает собою абсолютно все пространство кухни. Большая рука накрывает дырку в районе драных джинс. Тепло кожи о кожу, Сукуна поддается вперед. — Думаешь я и правду сделал бы что-то без твоего желания? — это опасный разговор. — Или думаешь, что приехал бы сам по твоей воле если бы не хотел того же? — Звучит не очень по взрослому. Рёмен остраняется. Фантомное тепло его руки, горит в районе коленки. — С тобой отвратительно сложно, Фушигуро Мегуми, — лукавая полуулыбка и в этой фразе только доля шутки. Мегуми знает, что с ним сложно, Мегуми знает, что с ним все отвратительно запутанно. Как и с самим Сукуной. — Да или нет? Одно твое слово и я отстану навсегда. Это упрощение. Или выбор без выбора. Потому что еще до того, как он задал этот вопрос, Рёмен Сукуна прекрасно знал на него ответ. И это действительно не честно. Мегуми не уверен, что… готов. Но точно хочет попробовать насколько далеко они сегодня зайдут. — Да, — просто и без изысков роняет собственный голос. Это не похоже на первый поцелуй. Это не похоже на то подобие бюджетного подарка, который преподнес ему детектив в декабре, нет. Это похоже на жажду, на голод, что человек терпел годами. Сукуна прижимается губами к его губам, будто это самое заветное и сокровенное о чем он мечтал. Он целуется, будто каждое столкновение губами о губы дарит ему глоток спасительной воды посреди бесконечной пустыни. Он мог бы сказать, что поцелуй на вкус, как сахар, что он приторный и чересчур затяжной, он мог бы… но Сукуна редко добавляет много сахара в шоколад, который готовит, только щепотку, скорее для аромата. Их поцелуй на вкус, как горячий шоколад, что стынет в белой пустой чашке, пока они слишком увлечены друг другом. Рёмен тянет Мегуми к себе на колени, усаживает на бедра, путешествуя большими горячими руками по торсу, оглаживая, целуя, но не позволяя себе двинуться дальше, то ли дразня и вынуждая молить, чтобы эти самые руки уже забрались под футболку. Фушигуро хотел бы… хотел бы ощутить как никакие слои одежды не мешают Рёмену лапать его. Изучать, гладить… Он толкается бедрами вперед и Мегуми чувствует, чужой член, что упирается шов джинсы и красиво очерчивается натянувшейся тканью. Беспомощный мяукающий звук вырывается из груди. Парень запускает руки в мягкость розовых волос, чуть оттягивая голову полицейского и пытается дать себе хоть малейшую передышку. Крупные ладони сжимают мелко подрагивающее тело. — Повторишь? — дразнящий шепот по коже и поцелуй под подбородком. Рёмен издевательски медленно ведет мокрую дорожку поцелуев от шеи до ключиц, сжимает в ладонях задницу Мегуми и давит на расселину меж ягодиц сквозь плотную ткань джинсы. — Давай погромче и еще раз? — Пошел ты на хрен. — Пойдешь туда сейчас только ты, — смех да и только. Сукуна буквально покачивает его на своем члене сквозь одежду, вынуждая скулить. Слабое хныканье, прилив гормонов, он будто во сне. Не хаотичном мокром сне, нет. Ощущения после которых судорожно просыпаешься и гонишь себя под холодный душ запрещая даже думать о таком. Совсем редко… наедине с собой, когда даже душ не спасает, ладонь под растянутыми домашними штанами и череда коротких фрикций в смазанный лубрикантом кулак. Представляя, что это не собственные пальцы дразнят головку, нет… — Пожалуйста, — он не знает о чем просит. Пальцы цепляются за широкие плечи, крепкую шею. Мышцы Сукуны перекатываются под пальцами. — «Пожалуйста», что, Мегуми? — Рёмен замирает и ловит пальцами подбородок подростка. — Поцеловать тебя? Снять с тебя футболку? Трахнуть? Скажи, словами через рот. Ну же. Это какая-то пытка! У него и так мозг в кучку. Он просто на просто умрет в этих руках. — Хей? Мегуми не знал, что его вообще способно так развести. С поцелуя? С ненавязчивых ласк? Он… он будто под чем-то. Кровь приливает к лицу, а он ерзает на чужих коленях пытаясь продлить эти сладкие ощущения. — Я хочу всё, — это самое разумное на что он сейчас способен. — Я хочу чтобы ты целовал меня. Снял с меня эту чертову футболку и прикоснулся везде. Я хочу чтобы ты… чтобы… — Чтобы я насадил тебя на свой член? — довольно урчит Сукуна, запуская руки под футболку Мегуми. — Чтобы мои пальцы были внутри тебя? Или может мой рот ласкал тебя? Язык? Подушечки оглаживают переплетение сухих мышц и выпирающие ребра. Его трясет от каждого касания, будто от разряда тока. — Это нечестно, — всхлипывает Фушигуро. Мир перед глазами плывет, а он сам задыхается, когда руки полицейского легко подхватывают его. Мегуми теснее жмётся к Сукуне, цепляясь за его шею и плечи, он обвивает ногами торс мужчины, пока тот несет его в сторону лестницы на второй этаж. Голова кружится, а все тело горит. Одежда ощущается неприятной, неправильной. Если бы было можно, если бы он точно знал, что не упадет, то избавился бы от майки еще в районе между лестничным пролетом и глубоким засосом между выемок ключиц. Когда его бережно, будто хрустальную вазу опускают на постель, Сукуна отстраняется. В спальне, единственный источник света луна, что светит из окна. Косое сияние облизывает жесткие черты лица Рёмена. — Все хорошо? — этот потрясающий контраст ломает. — Я вижу твою реакцию, но хочу услышать это от тебя самого. Его рука опускается на пылающую щеку Фушигуро. — Да, — короткий кивок, он льнет к этому прикосновению будто котенок жаждущий ласки. — Мне очень, очень хорошо. Мегуми стаскивает с себя футболку именно с этими словами. * Это не похоже ни на что. Сукуна будто знает все его слабые места. Он проходится языком по соскам, дразня их и покусывая, а после дуя и начиная мучить по новой. Он давит на низ живота и оставляет засосы на молочной коже бедер и рядом с выпирающими косточками таза. Местечко под коленками, от прикосновения к которому одновременно щетко и сладко ноет. Мегуми накрывает ладонью багровую головку чужого члена, борясь с иррациональным желанием пробормотать фразу героини из второсортного хентая. В меня столько не поместится. Он собирает пальцами выступившее предсемя, дразнит, обводит, потирает подушечкой уздечку выбивая из Рёмена этот низкий урчащий стон, что больше напоминает что-то хищное, чем звук полного наслаждения. — Ты… хорошо лежишь в моей руки, — будто пьяный признается Мегуми. И ему действительно нравится тяжесть и ощущение ствола Сукуны в ладони. Он дрочет ему обоими руками, как видел в одной порнушке, сплевывает белую вязкую слюну на на головку. — А ты бы хорошо смотрелся на моих пальцах, — зубы осторожно прикусывают мочку уха, Мегуми ахает, неосознанно чуть крепче сжимая руками член у основания. — Блять. — Извини, — Фушигуро извиняюще оставляет целомудренный поцелуй в уголке чужих губ. — Я не сказал, что мне не понравилось, — Сукуна легко толкает подростка в грудь, вынуждая вновь утонуть между подушек и сбитого к чертям покрывала. — Просто если продолжишь в том же духе, все закончится чересчур быстро. — Боишься, что больше не встанет? — Мегуми откровенно нарывается, шире разводя ноги. — Жизнь после двадцати пяти полна ужасов. Это происходит чересчур быстро. Смена позиции, когда его просто на просто переворачивают на живот и отвешивают три звонких болезненных шлепка по заднице. Мегуми глотает стоны в подушку и неосознанно трется эрекцией о ком покрывала. — Молись богу, золотце, чтобы ты не пожалел о своих словах, — насмешка и угроза в одном флаконе. Горячая грудь прижимается к спине, а длинные умелые пальцы скользят меж ягодиц. Сукуна обводит колечко мышц, чуть надавливает и… Довольный смешок обжигает ухо. Краска заливает шею, уши и щеки. Испарпна пота покрывает лоб. Хочется затеряться между этих подушек, что и позорно делает Фушигуро, готовый посыпать голову пеплом. — …унишка, и кто же строил из себя недотрогу, а сам… — Только два пальца, — он не хочет рассказывать, не хочет выяснять как его только что обозвал Сукуна, он хочет провалиться сквозь землю и не чувствовать этот взгляд на себе. — Я не был уверен. — И поэтому растянул себя. Двумя пальцами, приехал ко мне, играл со мной, — Рёмен наверняка чувствует остатки смазки и то, насколько легко мышцы поддаются, пропуская Сукуну внутрь. — Сожмись. И Мегуми послушно сжимается. * Ему чудится, что прошла ни одна вечность, прежде, чем пол флакончика клубничной смазки оказывается внутри. Сукуна растягивает его четырьмя пальцами, липкий звук с которым его рука погружается вовнутрь и выскальзывает обратно сводит с ума. Мегуми мечется, поддается то вперед, то назад, пытаясь пережить нахлынувшую бурю. Он кажется потерял смысл слова «пожалуйста» за последние часы, минуты или сколько там черт подери пришло времени. Он просто сходит с ума под этим человеком. — Перевернись, — шепот по коже и мурашки на шее. — Давай, Мегуми. Я хочу видеть твое лицо. Он и вправду сегодня умрет от переизбытка чувств. Фушигуро чувствует себя тупым и поплывшим от ласк животным. Он выполняет просьбу из последних сил. Сквозь пелену слез смотрит на поджарое, сильное тело Сукуны. На черные узоры тату, что украшают его тело и… Он будто собирается переспать с ангелом. Падшим ангелом. Рёмен заботливо подкладывает подушку под поясницу, аккуратно разводит ноги Фушигуро и дает ему время хоть немного прийти в себя и выплыть из подпространства бесконечного удовольствия. — Я готов. — А выглядишь так, будто не совсем, — Сукуна наклоняется оставляя смазанный поцелуй. Он вытирает слезы с лица Мегуми, любуется, сбивчиво шепчет откровенную чушь. — Расслабься. И останови меня, если будет больно. Когда внутри оказывается только головка, Фушигуро готов присягнуть на святом кресте, что… что это лучшее ощущение, которое он, когда-либо испытывал. Сукуна наблюдает за его реакцией, цепко выхватывая все, он вновь целует, толкается в горячее жаркое нутро миллиметр за миллиметром, пока не оказывается погруженным в Мегуми до основания. Он дает пару секунд на то, чтобы привыкнуть, но этого катастрофически мало или много, Фушигуро уже не понимает чего хочет. Остаться заполненным до конца жизни. Или почувствовать еще раз дразнящее трение о простату. Рёмен ловит одну ногу подростка и устраивает ее на собственном плече. Ракурс выходит до неприличия горячим, а угол проникновения смещается именно так, что головка при каждом толчке задевает заветную точку внутри. Ногти отчаянно царапают покрывало, мнут ткань под собой, пока Мегуми откровенно задыхается в этом потоке удовольствия, подмахивая бедрами. Ему плохо, ему хорошо. Ему невыносимо. — Коснись себя, — загнанное дыхание, нотки откровенного веселья. — Приласкай себя, Фушигуро. Покажи, как тебе нравится. И это не просьба. Это чертов приказ, которого нельзя ослушаться. Руки тянуться к собственному члену, пальцы не слушаются, пока Сукуна осыпает его комплиментами, заставляя буквально плакать и скулить в короткой симфонии вздохов. Каждая вспышка удовольствия, каждое прикосновение, каждое движение внутри. Мегуми окончательно теряет связь с реальностью изливаясь в собственную ладонь. Семя пачкает живот и пальцы, а оргазм ослепляет. Он разморенный, гиперчувствительный, продолжает чувствовать, что в него вколачиваются будто в куклу. Ногу опускают, а сам Рёмен наклоняется близко-близко, прижимаясь ртом, к местечку стыка между шеей и плечом. Тело реагирует запоздало. Внизу, разливается потоком сладкая лава. Мегуми вскрикивая изливается почти на сухую, пока Сукуна замирает внутри него. Пульсирующие струйки чужой спермы обжигают стеночки кишки, но… это не то, не то, что беспокоит. Боль пронзает плечо. Укус, зубы, что вцепились в плоть. Струйка крови стекает по коже, расплываясь пятном на подушке. * — Извини, — спирт, марлевые салфетки и пластырь. — Если что, бешенством не заразишься. — Слово полицейского? — отголоски слабой боли затухают вместе со сладкими спазмами внизу живота. — У тебя не челюсти, а пасть акулы. Сукуна легонько щиплет подростка за голое бедро. — Обмотай пластырь пакетом и сходи в душ, — спокойно просит он. — Я пока что-нибудь приготовлю, если ты не против. — Не наелся моей крови? — игра в дразнилку, не больше. Во взгляде детектива на секунду загорается и меркнет что-то неприятное. — Давай шутник, иди уже. Фушигуро дожидается пока фигура Рёмена пропадет в дверном проеме и заваливается обратно на кровать. Настроения идти в душ, нет от слова совсем. Его глупо клонит в сон. Он обнимает скомканное покрывало и дает себе еще пару секунд понежится в постеле, сохранившей тепло их тел. /// После. — И это все? Полицейский стучит по записывающему устройству. Фушигуро зябко ведет плечами под чужой курткой. Его до сих пор потряхивает. Адреналин все еще бежит по венам, а сердце тревожно бьется в груди загнанной птицей. — За… за поздним ужином он пожарил стейк с овощами, — голос охрип и не слушается. Место укуса все еще болит. — Дальше вы знаете. Полицейский качает головой и садится напротив. — Можете повторить еще раз. Что именно сказал за ужином Рёмен Сукуна. Тошнота и желчь подступают к горлу по-новой. — Он сказал… он спросил: Нравится ли мне на вкус вырезка из женской груди, — холодный пот прошибает до косточки, а страх сдавливает грудь. — Или ему стоило приготовить Ураумэ по другому.