На свете полно всяких уродов...

— Люди… мусорят. Много. Даже чересчур много. Сеть расскажет где ты живешь, как тебя зовут, твой номер квартиры, есть ли у тебя задолженность или судимость. Фотографии пятилетней давности, фейковое свидетельство о смерти, транс-переход, оффшорные счета, фотка твоего мертвого кота и! Какое кофе ты любишь пить на завтрак. Слишком много болтовни. Мятный привкус пасты мешается с немым вопросом, что он тут забыл. Любая помощь не бывает лишней, но когда в дело вступает кто-то вроде персоны, что сидит напротив… Стоит запастись успокоительными. — По моему последнее не важно. — Помолчи, Зануда-доно, и послушай меня хоть раз в жизни. Ты много наследил в интернет поле, но этот парень! — Махито радостно хлопает в ладоши, чем привлекает взгляды двух женщин за соседним столиком. Мегуми посылает им извиняющуюся улыбку. — Рекордсмен по грязи. Не скажу, что искал долго, но комп точно его. И еще одно… Длинные узловатые пальцы разворачивают широкий экран прямо к лицу Фушигуро. Он просматривает статью, фотографии, уродливые заблюренные кадры, то что могло бы быть кожей, сгнившее погребенное под землей, обугленные косточки, черепа в морозильной камере. Он бегает взглядом вверх вниз по черно-белому полотну статьи. Обезличенные данные обо всем на свете и самое главное о… нем. Электронный мусор, каннибализм, история сокрытая за семью печатями, то, что не вышло удалить, как ни старайся, от прошлого не убежишь в его возрасте пора бы это знать. Он думает-думает-думает, всматриваясь в фотографию женщины на экране, что даже в камеру не смотрит. Слишком маленькая, слишком тощая, слишком хрупкая в этой огромной смирительной рубашке. Мегуми чувствует себя уязвленным. Мегуми чувствует, как паззл рушится под ногами… Мегуми… — Надо рассказать полиции. Махито моргает, медленно и по змеиному, в нем в целом сквозит что-то подозрительно опасное и при учете того, с какого соскоба человеческого дна в свое время вытащил его Гето. То, что когда-то приползло на порог общины вслед за шуршащей тканью религиозных одежд, вряд ли было в половину адекватнее того, кто сейчас сидит напротив. Махито сейчас меньше страшная змеюка, что тугими кольцами оплетает и сдавливает ребра до хруста, а потом съедает то, что убило. Иногда, Фушигуро задается вопросом, а правда ли человек напротив него был когда-то… Да не важно. В разноцветных глазах плещется негодование, он растекается по столу, скучающе ковыряя вилкой вишневый пирог. Месиво алого на белом, вызывает неприятные ассоциации с тем, что творится на экране. Фушигуро закрывает ноутбук. — Гето-доно попросил помочь тебе. — Помочь, не всегда значит расчленять чужие тела и расфасовывать их по банкам, — едко и тихо бросает парень. Официантка ставит кофе перед ними. Разгар дня, аромат свежей выпечки. Серебро и синева, сталь чужих волос, мягкие завитки новой прически. Ни парень, ни девушка, можно было предположить, что Махито сорок или пятнадцать. Хамелеон не имеющий собственной формы, все и ничего. Вечно в поиске. Себя. Информации. Когда-то жертв. — Извини. — Тебе не жаль, а извинение социальный конструктор, — куксит губы подобие человека. — Нанами так говорит. Гедонист, ублюдок, потрошитель. В прошлом. И это только последнему пункту. Про таких, как Махито Мегуми записывает подкасты. Бесконечные истории по кругу. Только вот тот кто перед ним научился быть тем, кто стал убийцей Киры Мацудзавы и Элизы Лэм. Махито себя из истории стер. В напоминание, страшная криминальная сводка о банках, где законсервированы зародыши, половые органы, кишки, сердца, мозги и бог знает что еще. Коллекция патологий на вкус и цвет. И костюм из кожи любовника. Знает ли Нанами об этом аспекте чудака, что увивается за ним, который год? Возможно. Возможно, Фушигуро стоит задавать поменьше вопросов. Махито приветливо машет группе подростков. Мальчик привидение, что уводил с улиц и вел за собой. Мальчик привидение, что не должен жить. Мальчик… — Может съездим к ней? Больше информации, больше доказательств. Там и полиции все легче доказать будет. Фушигуро потирает глаза и зябко ведет плечами под толстовкой. Ему не хочется слишком долго оставаться с кем-то наедине, до сих пор, только если это не собаки. Ему не хочется быть в обществе Махито. Ему… — Пару секунд, хочу кое-что еще глянуть в статье. Бывший убийца и потрошитель опрокидывает в себя чашку кофе и игнорирует вишневое месиво из пирога на тарелке. Вернее. Остатки, что будто жуткая картинка из чужих органов размазалась по стерильно белому полотну. — Я жду тебя в машине. * Он был тем, про кого стоило записывать подкасты. Он был тем, кто мог объяснить, как мыслит человек с мозгами набекрень. — Я не знаю, как мыслят остальные. Знаю, что каннибализм и некрофилия высшая форма доминации над своей любовью или жертвой, но… Я снял с него кожу, это немного другое. Мне хотелось стать Ёсино. Обработал, очень грамотно старался не порвать, он был таким нежным, из лоскутов сшил костюм. Я не страшный убийца, не тот стремный чел, который пытался, воскресить мать, нет. Я просто искал себя, Зануда-доно, — его голос спокойная река без сожалений. — До того, как господин Гето появился в моей жизни, мне казалось это верным путем. А потом… Он навёл в моей голове порядок. — И ты осознал, что то, что ты делал было, неправильным? — «неправильно» самое неподходящее слово. Неправильно — проигнорировать старушку и не помочь ей перейти дорогу. Неправильно — пить алкоголь, как не в себя. Неправильно — взломать чужую почту и воровать чужую личность. А не разбирать своего любовника по органам, мариновать их, а после сшить из его кожи костюм. — О, нет, — Махито обгоняет приус и встаёт в начале ряда. — Это был акт, акт любви. И боюсь, я больше никого не полюблю так, как малыша Дзюмпея. И я просто нашёл путь, которому хочу следовать. Только и всего. И этот путь под широкими рукавами мастера Гето. Мегуми разглядывает чужое лицо. Ни мужское, ни женское, ни старое, ни молодое. Чудные татуировки и пирсинг. Махито и без костюма из чужой кожи будто сшитый. За окном разгорается форменная буря. Ливневые потоки затапливают собой магистраль и усталые горбатые крыши машин. Тянет закурить. /// До Иногда, у них была схема где был задействован мелкий. Ему четыре, он мало что смыслит кроме того, что брата и маму надо слушаться. А вот старшему и папе знать не обязательно. Младший — короткие шортики, забавный нос кнопкой, ревет навзрыд посреди улицы. Мелкий выбирает жертв лучше, чем он. Волчок уже впоследствии воспринимает это плачущий клуб вокруг золотого ребенка как масштабный прикол. К нему тянуться спасатели, неуверенные в себе, сердобольные и… слабые. Овцы. Вот кто любит вестись на него, маленького и плачущего. В парке, посреди торгового центра или же бог знает где еще. Волчок ждет, мелкий плачет, жертва ведется, а дальше спектакль, вплоть до дома матери, разыгрывать из себя заботливого старшего брата, что хочет поблагодарить милую школьницу за то, что нашла его брата. — У меня дома чай. — Знаете, не мог ли бы вы нас проводить? Уже так темно. — Наша мама тут недалеко, вон она в машине, спасибо вам и… Удары по голове. Транквилизаторы. Реже в ход шли ножи. Убийца делала все не на глазах мелкого. Только это не значит, что мелкий не понимал. Волчок все еще помнит, как годы спустя, лениво перебирал его волосы лежа рядом на диване, пока они рубились в приставку. — А я ведь помню их всех, — тихо признается он, пока на кухне гремит тарелками Шаман. — По полочкам в холодильнике. Вырезка Кёджиро, бедрышко Митараи, язык Мимико… — Не бери в голову. — И головы, которые мама варила в том чане для карри, — пальцы продолжают прожимать чертовы кнопки, а губы золотого ребенка дрожат. — Я… — Забудь. Это в прошлом. И правда. Ведь в холодильниках в подвале теперь лежит грудинка Терруко, яички Недзу, ребрышки Шидо, пальчики Рико и многое, многое другое. Волчок запускает руки в шевелюру мелочи успокаивающе ероша его и без того вечно растрепанные волосы. Может быть даже хорошо, что он помнить только часть. А не… скажем то, как мать растворяла человеческий жир в молоке, когда он болел и приносила выпить, чтобы смягчить кашель. Нет. Об этом он тактично промолчит. Зомби на широком плазменном экране атакуют по новой. /// Короткие вечера, приближающийся учебный год, пора каникул, что пестрой удушливой и сырой лентой пролетела мимо. Мимо нормальности и ее остатков, мимо самого Фушигуро, что будто плавает в каком-то подпространстве. Редкие разговоры с Годжо по телефону, Махито на быстром вызове. Мир яркие осколки, что впиваются цветными бликами в глаза и заставляют скулить от переизбытка событий. Мегуми знает… Мегуми неуверенно говорит, вернее… — Какой-то парень, из вашей общины свидетелей Иеговых, — Ураумэ сюрпает кофе из маленького стаканчика. — Выдал, что вышел на след маньяка раньше, чем полиция? В ее голосе скептицизм можно нарезать тонкими ломтиками и есть с ложечки. Сукуна подпирает плечом дверь и зевает в кулак. Слишком спокойный, будто неожиданно расслабившийся и отпустивший ситуацию. Будто знает наперед, что скажет Мегуми, будто знает всю последующую реакцию Ураумэ. — Может прекратишь загадочно молчать в проходе и скажешь что-то конструктивное? Криминалист ведет узкими плечами и оборачивается к завтраку, что весело шкворчит в неглубокой сковороде с антипригарным покрытием. Яйца, сыр, домашние колбаски за которые и душу не стыдно продать. — А зачем? — Рёмен осторожной кошачьей поступью, приближается и опускает руки на плечи Фушигуро. Сильные пальцы сдавливают напряженные мышцы, разминают их, массируют. Давят на нужные точки. Он будто намеренно не касается голой кожи, только сквозь спальную футболку. Умело давит на зажатые участки. Очерчивает выступающие позвонки, буквально вынуждая чуть прогнуться в грудном отделе и позволяет себе лечь на стол, пока чужие умелые руки мнут его будто тесто. — Не знаю, что тебе там наговорил, твой дружок из общины, — сытым котом урчит детектив. — Но мы и сами кое-что нашли. Кое-кому не стоило светить лицом, а уж тем более, не стоило попадать в объектив камер и снимать моего брата. Злоба Сукуны сейчас другая. Он будто заранее все для себя решил… Он на взводе. Эта неожиданная догадка объясняет и это показушное спокойствее и нервный тон Умэ. Они оба знают что-то еще, но Мегуми знать об этом не обязательно. Он прислушивается к звукам в доме, к голосу блогера с ютуба, что вещает с экрана ноутбука рядом с криминалистом, прислушивается к сборам на матч Юджи наверху, прислушивается… Фушигуро будто застывает в смоле. Малыш облизывает пальцы, а Шики жалобно скулит у ног, напоминая, что было бы неплохо сгонять не прогулку. В голове красной бегущей строкой их диалог с Махито. Река его тона без сожалений и скорби, голоя констатация фактов. Машина взятая напрокат, дорога до психиатрической лечебницы, фальшивые документы журналистов (и как их только пустили, Мегуми думает, что это бесконечная удача). Он думает, много, долго, переваривает слова на манер завтрака. Спешные шаги Итадори вниз по лестнице, пальцы Рёмена на плечах, Умэ, что помешивает завтрак в сковородке. Его персональный кусочек нормальности. Его… — Я поем на бегу, Тодо сказал, что заедет через пятнадцать минут, заверни, пожалуйста, и ему тоже, — пулеметная очередь слов, что сбивает с патоки мыслей. Юджи — вечная россыпь веснушек, сакура волос и широкие плечи. Спортивная сумка с инвентарем на одном плече, полу застегнутая куртка на другом. — Только без сосисок! — Ты еще скажи, что ваш Буги-Вуги не жрет мясо. Юджи морщится, а потом будто что-то заметив на секунду, указывает на нос Ураумэ. Та непонимающе хмурится. — Сережку в носу поправь, — не отрывая взгляда от Мегуми переводит Сукуна. Итадори явно щелкает пальцами в знак согласия, в спортивную сумку отправляется четыре банана и две банки колы. И куда столько? — Бинго. А по поводу Аой… он подражает любимому айдолу, а та на месяц отказалась от всего мясного, — пальцы друга ловко выуживают из холодильника банку с готовым спортивным питанием. Протеиновый коктейль, мерзотная штука. Коньячные глаза окидывают картину быстрым взглядом. — А вы чего такие?.. — Благостные? — договаривает Мегуми. Он чувствует, как его вновь клонит в сон. — Ну типа. Хватит лапать моего друга, — это не звучит, как претензия, а с толикой детской ревности. Фушигуро проглатывает смешок. Сукуна отстраняет, его тень насмешливо поднимает обе руки вверх, но перед тем, как скрыться из кухни полностью, напевая себе под нос, какую-то попсу из двухтысячных, он наклоняется и обдает ухо Гуми горячим дыханием. — Приезжай сегодня вечером. Если хочешь. И в этом тоне столько всего, что отказывать ему просто на просто бессильно. * Забавная прическа Тодо видна из окна джипа на котором он пригнал. Зелень травы, раннее утро, рассвет все позже. Солнце лижет щеку Юджи. Он перехватывает сумку по удобнее. — Удачи на игре, — Мегуми устраивает ладонь его предплечье и одобрительно поглаживает. Он все еще слишком ленив и разморен массажем, он плавает на краю собственного подсознания и… Крепкие объятья не становятся для него неожиданностью. Юджи всегда виснет на нем, обрушивается лавиной, штормом, но этот шторм только в его резкости. Медвежьи объятья скорее напоминают колыбель из, которой не хочется выбираться. Фушигуро прячет нос в изгиб мощной шеи. — Может… я скажу глупость, — напряжение пробирает летней прохладой за шиворот. — Но, ты не думал вернуться в общину? Ненадолго? До поимки того урода? Сердце сжимается от этого обеспокоенного тона и становится даже немного стыдно. Стыдно волновать Итадори, стыдно втягивать его во всю эту грязь, стыдно, что вместо того, чтобы думать об игре, он почему-то беспокоиться о Мегуми. Слабая улыбка трогает губы. — Не волнуйся, со мной твой брат, — уверенность мерцает на дне его голоса. — Не думаю, что мне что-то угрожает. Неумолимое движение губ. — Да. Точно. Аой давит ладонью на середину руля и протяжное «би-и-ип» распугивает сонных ворон с линии электропередач. Юджи быстро сдавливает плечи Мегуми на прощание, прежде, чем скрыться за дверьми огромной блестящей тачки. /// До. Юджи долго ноет, упрашивает, хотя Мегуми с самого начала, знает, что идея уломать его старшего брата на игру в прятки дело гиблое. Сукуна переросший стадию детства давно и заранее, смотрит на них слишком пристально. У него неделя отпуска и чудится, что лучше бы он провел эту неделю где-то на Багамах, чем присматривая за двумя детьми. — Ты до сих пор сопишь, когда прячешься где-то, сопля, — дразнит он, но в целом беззлобно. Как барракуда, которой забавно играться с раздутой от стресса рыбой фугу. — А вот и не правда, — Юджи детская непосредственность в кубе, абсолютно не чувствует чужого настроения. Упирает руки в колени. — Спорим, что спрячусь в такое место, что не найдешь меня в жизни? Мегуми был не против игры в волейбол во дворе. Сукуна — странность. Фушигуро знает толк в странных людях. Его растит скромный основатель собственного культа и человек с размытыми гранями морали. Про своего отца вспоминать не хочется. Мальчишка шаркает ногой и думает, что был не против вернуться домой и спрятать лицо в густой шерсти Шики. — Если выиграю, то будете с дружком моими рабами до конца отпуска, — играется старший брат Юджи. Блеск. — Может пойдём погоняем… Шелест собственного голоса тонет в громком споре. — По рукам, — Итадори уже вошёл в раж и эту машину уже ничто не остановит. Братья, такие похожие и одновременно с тем полярно различные. Тот брат, который светится — говорит Нанами о Юджи. О Сукуне они никогда не говорят. * Дом у деда Итадори огромный. Мегуми его облазил вдоль и поперёк ещё в свои приходы в гости. Чаще забирался на покатую крышу, привычно греясь на солнце. Гето такого не разрешал, когда они жили в общине. Фушигуро ложится на нижнюю полку сложного деревянного стола на чердаке. Тут пыльно, тихо и если что, можно задремать. Он осторожно подтягивает одну ногу к груди, вслушиваясь, как на нижних этажах Сукуна ходит туда сюда обратно, в поисках их с Юджи. Ленивая походка. Уверенная походка того, кто выиграет. Колени саднят после игр в саду. Пластыри с Бэтменом чуть под отклеились, и Фушигуро от скуки ковыряет их ногтем. Мысли в голове крутятся, вертятся, возвращаясь то к Годжо, то к Шики, то к Цумики, что этим летом загорелась плаванием на столько, что из бассейна не вылезает. Мегуми думает об играх, прятках и… О том, что стало слишком тихо. Шум внизу стих, а тяжёлое, гнетущее осознание того, что на чердаке он больше не один заставляет кожу покрыться мурашками. Мегуми. Знает. Толк. В. Прятках. И знает, как ощущаются моменты за секунду до того, как его за шкирку выволокут из убежища. Он даже дышать начинает медленнее, лёжа на этой полке, пытаясь слиться со столом воедино. Он не слышит шагов до той поры, пока половица не скрипит под чужим весом. Это мог бы быть Юджи. Но тот от природы не умеет держать секреты в себе так что… Это всего лишь Сукуна, верно? Ничего страшного если он его найдёт. Не съест же он Мегуми? Хотя инстинкты кричат о другом. Будто что-то опасное и большое, каждый раз сверлит его взглядом в спину. Будто сейчас его схватят и… Ненавязчивое постукивание по поверхности стола костяшками пальцев вынуждает тихо пискнуть от неожиданности, зажав себе рот ладонью. Роковую ошибку он совершает, когда издаёт этот несчастный звук. Две крепкие руки ныряют под стол и молниеносно вытаскивают Фушигуро из его убежища. — Попался, — щёлкает зубами рядом с ухом. Ногти Сукуны царапают голую кожу живота, майка безбожно задирается, тревога хлещет по венам, а паника затапливает мозг. Мальчишка бьётся в чужих руках пытаясь вырваться будто от этого зависит его жизнь. — Прыткий-то какой, — насмехается старший брат Юджи, буквально в бараний рог скручивая Мегуми и напоследок отвешивая смачный шлепок по бедрам. Он смеётся искренне и от души, пока мозг Фушигуро буквально вопит, что бежать надо и опасность все ещё угрожает ему. Кислорода… Катастрофически не хватает. Косые солнечные лучи пронизывают чердак сквозь маленькие окна, когда Мегуми хватаясь за край чужой футболки падает на пол, в попытках вдохнуть хоть немного воздуха. — Мелочь? Рёмен опускается рядом, его лицо плывет перед глазами, обеспокоенный блеск алых глаз. Теплые ладони обхватывают лицо. — Слушай только меня, — его тон, жесткая проволока, что давит на запястья. — Назови любые пять предметов, что видишь вокруг себя. Давай. Не отвлекайся. Сосредоточься, только на моем голосе. Тиски паники, мысли о шкафе, Годжо, о том, что отец однажды не вернулся домой. Мысли, что круговоротом сдавливали его сознание и наполняли легкие темной водой. Фушигуро из них выкарабкивается и тянется лишь к одному. Чужому голосу. Чашка, окно, сундук с вещами, полки, стол. — Хорошо. Очень хорошо. Четыре черных предмета в этой комнате, поехали. Проволока голоса, мысли сквозь чащу, которых надо прорываться, успокаивающие руки на собственном лице. Кажется. Кажется, на дне темного суженного зрачка, блестящей чешуёй рыбы мерцает что-то… что объяснить себе Фушигуро не может, но неосознанно тянется вслед. Собственные губы дрожат сбивчиво называя четыре черных предмета на чердаке дома Итадори. /// Он видит подъезжающие полицейские машины в окно и ставит чайник на плиту. Крамольная мыслишка поджечь квартиру к чертям собачьим закрадывается где-то на середине процесса. Он слышит как полицейские поднимаются по лестнице, но знает, что через какие-то жалкие секунды дверь выбьют с ноги. Курильщик думает позвонить Хане. На прощание. Извиниться, что вряд ли сможет добраться до ее сада в этом году. Да и вообще… Курильщик подносит руки к газовой плите. Близко-бши 8 ко, синие блики огня завораживают его. Раньше. Раньше все было проще. До того, как старый хуй умер и подкинул ему на голову ребенка с особым рационом питания. А потом появился второй. Не ребенок, но он интересный, да и Шаман так всегда говорила о нем с замиранием сердца. Может он способен на что-то годное, раз смог вырастить ребенка? Ханами берет трубку с третьего гудка. — Джого? Что-то случилось? Чайник закипает, а мужчина почти касается синего газового пламени. — Хотел извиниться, не смогу приехать подрезать сад в этом году, — он опускает край собственной кофты в огонь. Дверь квартиры слетает с петель, а топот множества ног заполняет тесное пространство квартирки. Боль, жар, неприятный синтетический запах горящей ткани и большие грубые ладони захватывающие старенький мобильник из пальцев. На него принудительно выливают холодную воду. Джого почти жаль, что не успел облить себя бензином. Он бы хотел уйти красиво. Рубин чужого взгляда облизывает знакомым огнем, тот, кто вылил на него воду, тот кто откинул телефон, тот, кто… — Джого Ашиго. Вы обвиняетесь в массовых убийствах, каннибализме и поджогах пяти частных жилых домов, — татуировка на чужой шее, выглядывающая вязь страшного узора на коже. — Советую не оказывать сопротивление. В голове становится непривычно тихо и неожиданно спокойно. Будто пружина, что держала все это время в напряжении, наконец отпускает. * Шаман зевает в кулак и спускается в подвал. В доме непривычно тихо и наконец устаканилось такое необходимое спокойствие. Нужно немного побыть наедине с собой, а не тонуть в рефлексии и каждодневной рутине. Ключ со второго раза попадают в маленькую замочную скважину. Щелкает двойной поворот, немного надавить плечом и… свет загорается автоматически. Обитые шумоизоляцией стены, чистый пол, с которого можно было бы есть и шумящие морозильники. Два, но это на всякий случай. Запасов должно хватит еще на полгода, тут и беспокоиться не о чем. Пахнет средством для мытья с ядреными нотками лимона. Шум работающей техники, разделочный стол и каталка с инструментами. Все стерилизованы, мясницкий нож упакованный в крафт пакет. Иногда она думает, откуда растут ноги этого чистоплюйства, но не то чтобы готова получить ответ на свой вопрос. Надо бы придумать что-то на ужин. Он обязательно вернется с работы немного на взводе. Входная дверь хлопает где-то бесконечно наверху и Шаман слышит легкую пружинистую поступь. Она вытаскивает вырезку с верхней полки и закрывает морозилку, когда слышит это. Как кто-то очень явно снимает предохранитель с пистолета. Черное круглое дуло смотрит Шаману прямиком меж глаз. — Извини, красотка, — в чужом голосе нет и намека на сожаления. — Можешь положить на место то, что взяла и убрать руки за голову? Меня попросили не навредить тебе. Острое осознание собственной фатальной ошибки, парализует змеиным ядом. Человек… дрянь на пороге подвала скучающе окидывает Шамана мертвым взглядом. Мясо отправляет обратно в холодильник. Даже мысль о побеге от… этого, вызывает удушливый страх. Такие как он любят погоню, Шаман знает испытала на собственной шкуре когда-то слишком давно. — Обычно, когда не хотят навредить на человека не направляют пистолет. — Милочка, обычно, — новостные сводки, загадка смотрящая на нее с фотографий Ханами разноцветными глазами. Пасынок смерти. Монстр, что может составить конкуренцию всем маньякам и чудовищам, о которых Шаман слышала за свою жизнь. — Люди не едят других людей. Будь душкой, лучше не сопротивляйся. Шаман закрывает глаза и выполняет все, что от нее требуют. — Милый пирсинг, — длинные пальцы щелкает по носу.