***
– Мама? Мама! – Тайлер лихорадочно огляделся по сторонам. Туман стал гуще, и он оказался в незнакомой ему части леса. Возможно, это был даже не его лес. Или, как он понял, это был лес, каким его помнила его мать в своей юности. – Мама? Это я, Тайлер. Пожалуйста! Теперь бледная фигура была впереди него, и он побежал быстрее, его сердце бешено колотилось, а дыхание участилось. Она стояла на поляне, держа в руках какие-то бледные цветы. Когда Тайлер выбежал из-за деревьев, она уронила их, и они рассыпались у её ног. – Кто ты? Чего ты хочешь? – Это я. Мама, это Тайлер. – Он протянул к ней руку, и она вздрогнула. – Я твой сын. Разве ты меня не помнишь? – Тайлер? – с сомнением повторила она. – Да! Да, мам, это я! Она покачала головой. – Я не знаю никакого Тайлера. На его глазах выступили слезы. – Ты знаешь! Разве ты меня не помнишь? Маленький Тайлер? Ты купила мне тот красный грузовичок, и мы играли в "дорожное путешествие" на коврике в моей комнате. Помнишь? Её глаза расширились, в них читалось что-то, похожее на панику. – Нет! Нет. Тайлер — мой сын...,– Слёзы беззвучно потекли по её щекам. – Он мёртв. Они сказали мне... они сказали мне, что я... Нет! Тайлер! – Это был стон боли, и она упала на колени. Он был в ярости. Настолько, что с трудом боролся с Хайдом, готовым вылезти наружу. – Кто тебе это сказал? Это был неверный шаг. Она снова отшатнулась от него, услышав гнев в его голосе. – Нет, мам, прости. Я здесь! Я и есть Тайлер. Я не умер, я клянусь тебе. – Нет. Нет! Всегда мягкие голоса, всегда многообещающе, всегда... … Всегда, всегда, всегда...– Её бормотание прервалось, и она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. – Кто ты? – Мам...– Но было уже слишком поздно. Что бы с ней ни случилось, где бы она ни была, было слишком поздно до неё достучаться.***
– Как ты можешь просто так лежать? На мгновение, когда Уэнсдей открыла глаза, ей показалось, что она проснулась и Тайлер находится в склепе вместе с ней. Она села, наблюдая, как он сердито ходит взад-вперёд. Было ясно, что он едва сдерживается от злости. – Что случилось? – она спросила его. – Моя мать. Я видел её. – Он резко выговаривал слова. – Где? – Во сне. Она... – Тайлер глухо зарычал. – Она думала, что я мертв. Кто-то сказал ей, что она убила меня. Она... – Он замолчал и уставился на неё. – Если кто-то сказал ей это, значит, она... Уэнсдей, она может быть жива! Она не хотела сначала ему об этом говорить, опасаясь, что, если она расскажет ему о его матери, он потеряет остатки самообладания и начнет метаться по учреждению, чтобы её отыскать. С другой стороны, он, казалось, все равно был на грани. Возможно, если она расскажет ему, то сможет направить его энергию в другое русло. – Тайлер. Твоя мать…я думаю, она всё ещё жива. Пока я искала тебя, я нашла её имя … в другом учреждении. – Она надеялась, что эта маленькая невинная ложь поможет ему успокоиться, пока она и остальные смогут до него добраться. – Уэнсдей, ты уверена? – Он подошёл к ней, и его лицо просветлело. – Ты нашла её? Ты можешь... ты можешь ей помочь? – Я пока не знаю. Дай мне еще немного времени. – Она схватила его за руки, заглядывая ему в лицо. – Мы близки к этому, Тайлер. Не теряй самообладания. Но пока нет. – Я не буду. Я обещаю. Я буду ждать тебя, Уэнсдей. Ты потрясающая, я тебе уже говорил об этом? – Он смотрел на неё глазами милого, нежного Тайлера, которого она встретила впервые, но теперь она знала о тёмных глубинах, скрывающихся за ними, о силе пальцев, которые так нежно обхватывали её шею сзади. Он открыл корзину для пикника, аккуратно укладывая в неё каждый предмет, думая о том, какой ужас отразится на лице Уэнсдей, когда он покажет ей фильм, и как она будет отворачиваться от экрана каждый раз, когда на нём появится розовая вспышка. Он, казалось, понимал её всегда, с того самого момента, как они встретились. Не имело значения, что их первое "свидание" было лишь слегка завуалированным предлогом поохотиться за... ну, за ним. Тайлер знал, что Уэнсдей чувствовала то же самое, хотя и не могла в этом признаться. Даже если она подбиралась к нему всё ближе с этой книгой о Хайде. Даже если он просто ждал приказа убить её. Но это было проблемой другого дня. Сегодня он был просто Тайлером, готовящимся к свиданию с самой интересной, удивительной девушкой, которую он когда-либо встречал. Когда зазвенели колокольчики на двери во Флюгере, он поднял голову. – Мы закрыты. – Тогда вам следует запирать свои двери. На улице полно сумасшедших. Он обернулся, увидел стоящую там Уэнсдей и не смог сдержать улыбки. Он объяснился по поводу Ксавье, но задавался вопросом, больно ли ей было выдать его полиции, больно ли ей было видеть "улики", которые Лорел подбросила ему, но он не видел никаких признаков того, что Уэнсдей расстроена. Тайлер почувствовал удовлетворение, намного превосходящее его потребность в том, чтобы Уэнсдей купилась на ложь — в игре за её сердце, в которой ставки были высоки, и он победил. Уэнсдей прошла мимо него. – Это заставило меня переосмыслить некоторые вещи. – Например? – Например, кому я могу доверять. Тайлер неуверенно придвинулся к ней поближе. – Значит ли это, что мы будем больше, чем друзья? Шаги Уэнсдей были менее осторожными. Как всегда, она была уверена в себе и в том, чего хотела. Тайлер завидовал этому. Он хотел бы быть таким же. Когда она подняла лицо, сокращая расстояние между ними, он встретил её губы своими, которые были наполнены теплом. Это было то, чего он хотел, прямо здесь и сейчас. Обе его стороны встретились с обеими её сторонами, даже если она этого не знала. Он нежно обнял её за шею, удерживая на месте, не желая прекращать целовать её прямо сейчас. Впервые за всё это время, что он видел её лицо, на нём появилась слабая улыбка, и её лицо…сияло. Оно было прекрасно. Тайлер был готов поклясться, что никто другой никогда не видел ее такой, и, наклонив голову, снова поцеловал её, на этот раз глубже. Придя в себя, Уэнсдей обнаружила, что у неё перехватило дыхание. Она не ожидала, что то, какой она себя увидела его глазами, так её тронет. Здесь, во сне, она обнаружила, что тянется к этой нежной руке, обнимающей её за шею, и снова целует его.***
А потом она заставила себя проснуться и села на могиле, чувствуя, как колотится её сердце. Она яростно сказала она себе, что больше не собирается быть такой дурой. Ни ради Тайлера, ни ради какого-либо другого мужчины она не станет унижать себя, превращаясь в какую-то одурманенную романтическую дурочку. – Но быть одурманенной – это так весело. Уэнсдей удивилась, услышав голос, как доказательство того, что она высказала свои мысли вслух. Она подняла глаза и увидела своего отца, стоящего в дверях склепа. – Я думаю, нам нужно поговорить, mija. – Отец... – Я не буду спрашивать, почему здесь твои дядя Фестер и кузен Итт, и что вы все задумали. Я доверяю тебе; если бы я был тебе нужен, ты бы дала мне знать. Но здесь есть что-то ещё, не так ли? – Он посмотрел на неё сверху вниз с тем пристальным взглядом, который говорил о том, что он действительно слушает. Уэнсдей глубоко вздохнула. Говорить с кем-либо о своих чувствах противоречило её логике, но если бы ей пришлось, и похоже, она это делала, Гомес в любом случае был бы первым, к кому бы она обратилась. – Я.… думаю, у меня есть чувства. Кое к кому. К парню. – А. – Он кивнул головой. – Сын шерифа. Её глаза расширились. Гомес улыбнулся. – Шериф сказал мне. – Без сомнения, он заручился твоей помощью, чтобы разлучить нас. – Нет. Он хотел, чтобы я знал о вашем близком общении. Я сказал ему, что мне жаль любого парня, попавшего под твой змеиный взгляд, но он, должно быть, хороший парень, раз ты обратила на него свое внимание. – Что он на это ответил? – Он сказал, что мальчик должен благодарить за это свою мать. Уэнсдей нахмурилась. Это прозвучало так, как будто шериф Галпин на самом деле любил свою жену. Неужели правительство все эти годы удерживало её в лечебнице? Он хотя бы знал, где она находится? – Но теперь он Хайд. Запертый в какой-то... – Гомес осёкся, когда его осенило. – А-а. Теперь я понимаю. – Ты же не собираешься меня останавливать? – Нет. Если он настолько важен для тебя, что всё зашло так далеко, тогда ты должна сделать то, что от тебя требуется. – Отец, почему он должен представлять такую значимость? Я имею в виду … Я никогда не собиралась испытывать подобные чувства, проявляя слабость и позволяя какому-то мужчине управлять моим сердцем. Гомес усмехнулся. – В тот день, когда кто-то начнет контролировать тебя, мой маленький бражник мёртвая голова , солнце взойдёт на западе, и небо станет зелёным. – Но... – Уэнсдей замолчала и глубоко вздохнула. – Отец, можно я тебе всё расскажу? Он смахнул пыль с верхней части плиты – в этом не было необходимости, поскольку склеп содержался в безупречной чистоте – и сел. – Я был бы не против чтобы ты это сделала. – Я... я не хотела признавать, что я что-то чувствовала. Совсем нет. Я не возражала против дружбы с ним, было необычно встретить кого-то, кто хотел бы общаться со мной, и он так смотрел на меня, что... – Она снова замолчала. — Но он не отступал, и я... я поцеловала его. Но...– Она почувствовала, что краснеет, и возненавидела каждую секунду этого чувства. – Потом у меня было видение, и я поняла, что он и есть Хайд. Поэтому я схватила его и пытала, пытаясь заставить его признаться. – Вот это моя девочка, – одобрительно сказал Гомес. – Ничто так не укрепляет отношения, как пытки. Она закатила глаза, услышав более чем достаточно подобных намеков от своих родителей. – Потом, когда я уже обо всём знала, а он понял, что я знаю... он стал другим. Темнее. Более суровее. И ... он всё ещё нравился мне, даже таким. Может быть, даже больше. – Тебе нужна тьма в том, кто тебе дорог, иначе он никогда не сможет понять тебя. – Это... это то, что он сказал. Позже. – Позже? – повторил Гомес. – Я подхожу к этому. Он превратился в Хайда и попытался убить меня, и если бы не моя соседка по комнате Энид, он мог бы это сделать. – Ты так думаешь? Он бы потерял над собой контроль? – Может быть. Я не знаю. – Ей не хотелось признавать, что было что-то, чего она не знала, но в тот момент она понятия не имела, где заканчивался Хайд и начинался Тайлер, и существовал ли ещё Тайлер. – Как только я вернулась домой, мне начали сниться сны, в которых мы встречались. Это было... это казалось таким реальным, как будто мы оба были там, и когда он прикасался ко мне, я могла ощутить его воспоминания, увидеть себя его глазами. – Уэнсдей зарычала от разочарования. – Почему это происходит? Я не собираюсь подчиняться всей этой …любви. Гомес нежно улыбнулся ей. – Любовь не оставляет тебе выбора, моя дорогая. Когда она приходит, она накатывает, как приливная волна, захлёстывает тебя с головой и уносит с собой. Это то, что ты чувствуешь? – Нет? Да? Я не уверена. – Нравиться кому-то, испытывать влечение – это не обязательно любовь. Но также это и не обязательно не любовь. – Блестяще, – огрызнулась Уэнсдей. Гомес рассмеялся. – Цветок моей опунции . Тебе нравятся твои ответы и твоя жизнь, где все чётко прописано. Но когда ты впускаешь других людей, всё становится... размытым по краям. – Мне это не нравится. – Я знаю, что тебе это не нравится. Но это именно то, на что я надеялся, когда ты поехала в Невермор. Это волшебное место, где можно найти то, что тебе нужно, и получить это так, как ты никогда не ожидала. – Он вздохнул. – Как же я по нему скучаю. – Так возвращайся туда, а я останусь здесь. – Нет, Уэнсдей. Когда он снова откроет свои двери, тебе следует вернуться. – Он встал и положил руки ей на плечи, жест, который она позволяла только ему. А также Тайлеру, с некоторым удивлением поняла она, хотя и во сне. – Ты уже начинаешь усваивать урок, который я хотел тебе преподать. Любовь к другим людям — друзьям, семье, а также романтические отношения, все виды любви не делают тебя слабой, дочь моя. Это источник величайшей силы, которая только может быть у тебя. – Но... ты научил меня быть независимой. – Независимой – да, но одинокой... нет. Если ты держишься в стороне от всех, кто протягивает тебе руку помощи, ты становишься уязвимой. Это мешает тебе понимать других. Ты должна подпустить их к себе, Уэнсдей. Ты должна позволить им изменить тебя, стать важными для тебя. Я знаю, ты всегда думала, что твоя мать утратила свои позиции из-за своей любви ко мне, но правда в том, что она никогда ещё не была такой величественной, такой сильной, и я вижу, как это крепнет в ней с каждым днём, и я люблю её за это, – Он отпустил её. – Подумай об этом, mija . Гомес оставил её стоять посреди склепа, размышляя над тем, что он сказал, над всем, что она узнала: от него, от Энид, от Ксавье, от Бьянки, от директора Уимс... от Тайлера. Благодаря им она стала более всесторонне развитой личностью. Возможно Гомес был прав. Возможно, ей стоило подпустить к себе людей и стать от этого сильнее.