Йоги йожат ежат

Утром снова тяжело вставать. Антон потягивается под простыней, заменяющей ему одеяло, и ноги вылезают из-под нижнего края, свешиваются с кровати. Сонное сознание рисует картинку, что Антон — это большой кусок колбасы, которая перекрывает с лихвой маленький кусочек хлеба под ней. Такой счастливый и жирный студенческий бутерброд. Антон хихикает в подушку над собственной странной мыслью и давит звук сначала, но потом вспоминает — Випассана же закончилась! Наконец-то можно говорить. — Доброе утро! — радостно хрипит он, высунув из глубины подушки ровно один глаз и половину носа. Вместо ответа Чебатков ноет что-то невнятное и накрывается одеялом с головой. Организм порядком вымотан у обоих — помимо ежедневных тяжелых тренировок они оба почти не спят. И если про себя Антон точно знает причину — из-за дискомфорта раздеваться на людях он ходит купаться по ночам, то что делает по ночам Чебатков, и почему он не высыпается — загадка. Впрочем, что-то Антону подсказывает, что у этой загадки — звонкий смех и каштановые дреды до середины спины. — Подождешь, я в душ сгоняю? — говорит Чебатков, еле-еле разлепив глаза, — Ай нид ит. Он тяжело вздыхает, поднимаясь. — Или не жди, — он потирает глаза, устало выстанывая что-то точно не на русском, — пофиг, опоздаю сегодня, или вообще не пойду, не могу, хочется прям поспать. — Да иди, конечно, — Антон осторожно встает, чтобы не тревожить остаточную крепатуру, — я тогда буду на улице, если вдруг решишься. А потом пойду. Пока Чебатков журчит водой в душе, Антон не спеша собирается и выходит подышать свежим утренним воздухом. Было бы так круто, будь на юге воздух таким всегда. Никакой полуденной жары и зноя, только ароматы цветов, нежный золотистый свет и влажная прохлада. Солнце только-только просыпается, туман ползет по ущелью, скрывая под собой лес. Округлые шапки зеленых холмов возвышаются над ним, образуя берега для этой туманной реки. Вышка сотовой связи торчит на склоне холма, почти вся окруженная туманом, и Антон хихикает от ассоциации с кальянной шахтой, только шланга не хватает. Хотя там есть провода, так что, если подключить еще немного воображения… Так он и стоит рядом с крыльцом, залипая на туманные потоки, как дурак, когда дверь соседнего домика внезапно со скрипом открывается. Оттуда показывается Арсений, и это заставляет Антона застыть на месте. Он что, живет рядом? То есть в этом домике на отшибе все это время жил он? — Доброе утро, Антон, — ничуть, похоже, не удивившись встрече, Арсений спускается по ступеням с вещами, похожий на самурая — два ремня наискосок по груди намекают на оружие за спиной, а светлая футболка со свободными рукавами только дополняет ассоциацию с кимоно. Опять эта японская тема. Арсений всегда таскает на практики не только свой коврик в ремешках-держателях, но еще и загадочную длинную сумку из-под него, которую никогда не открывает. — Доброе, — отвечает Антон, все еще удивленный внезапным соседством. — Ты на практику? — спрашивает Арсений, будто бы в пять утра Антон мог идти куда-нибудь еще. — Угу, — переминается тот с ноги на ногу, — решил пораньше. — Ну, пойдем тогда? Арсений мягко улыбается, кивая в сторону тропинки. Дыхание у Антона несколько перехватывает, но он справляется, сосредоточившись. Как своевременно была Випассана, научившая его дышать. Так они и идут по тропинке, прямо рядом, в одну сторону. Как будто бы договорились и просто пошли. Антон удерживает себя от постоянного желания удивленно оборачиваться на Арсения — настолько непривычно куда-то идти с ним рядом. Практически гулять. А еще они рядом живут! Вдвоем они уже оставались, конечно, но, чтобы вот так идти вместе утром в сторону моря — ни разу. Если правы те, кто говорят «море внутри», то Антоново море сейчас очень волнуется. Наверное, так бы чувствовал себя фанат «Имеджин Драгонс», если бы шел с солистом вместе куда-нибудь. Например, на реп-базу, чтобы поиграть вместе — а это отвал башки. А ведь они с Арсением именно это и делают! Очень хочется петь что-нибудь красивое, подходящее под темп шагов. В случае Антона — под ритм сердца, на сильную и слабую долю одновременно. Надо собраться. — Как тебе здесь? — спрашивает он у Арсения наиглупейшее из возможных. Тот в ответ изумленно оборачивается и чуть замедляет шаг. — Надо же. — Тупой вопрос, знаю, — оправдывается Антон, — ты же это организовываешь. Нафиг я спросил? — Нет, наоборот, — поспешно прерывает его Арсений, — никто просто об этом не спрашивает. Обычно это я всегда интересуюсь. Он улыбается вежливо и благодарно. — Так что спасибо, что спросил, ты один до этого догадался, так что я отвечу, если позволишь. Антон только может ошарашенно кивнуть. — Знаешь, это не отдых, конечно, — Арсений перехватывает один из ремней, — но и не работа. Может, вторая работа, что ли. Будто бы до конца не понять, я больше устаю или больше отдыхаю. Но мне нравится. — Я вообще забыл про работу, — озадаченно чешет затылок Антон, — будто бы и не было ее никогда, так погрузился. — Теперь Пентагон может спать спокойно. — Почему? Арсений многозначительно на него смотрит. — Я не хакер, — возражает Антон, имитируя серьезность. — Разумеется, — смеется Арсений, — а еще не ученый и не математик. А я не йог. И весь этот мир всего лишь иллюзия, Будда был прав. Они выруливают на аллею, и запахи цветов бросаются в нос. Арсений наклоняется к ближайшей живой изгороди и вдыхает сладковатый запах. Ремни на нем смещаются, но он поддерживает локтем коврик на завязках. Как же стильно это выглядит, Антону бы тоже такую штуку раздобыть, а то таскает свой коврик тупо свернутым под мышкой, будто голым. Антон украдкой косится на нашивку с краю ремешка, потому что хочется купить себе точно такой же, как у Арсения. Вспоминая уже поселившиеся в шкафу и в жизни белые футболки, шаровары и апельсиновое мыло, можно сказать, что он действительно фанючка рок-звезды. — Вот утреннюю практику и утренние часы здесь очень люблю, — мечтательно говорит Арсений, на секунду запрокинув голову к небу, — жаль, что студенты встают слишком поздно, не видят ничего. Часа в четыре утра на берегу можно поймать удивительное время тишины — безветрие между бризами. Вчера как раз было такое, легкий-легкий ветерок, и совсем не жарко. — И не холодно. Круто было, да, — поддакивает Антон и осекается, спалившись. — Ты тоже выходил рано? — с интересом спрашивает ни о чем не подозревающий Арсений. — Купался? — Нет, я, — Антон жует губы, но врать Арсению не хочется совсем, — я просто там был. Антону стыдно и странно, в голову снова лезет непонятно что, но без разбора всех этих чувств он точно не продвинется дальше. Антону нужно раскаяться. — Я застал тебя на пляже, — тихо выдыхает он, — ну, за практикой. И, если честно, понаблюдал. Довольно долго. Извини. — Это за какой такой практикой ты меня застал, — легкомысленно отвечает Арсений, хитро улыбаясь. Антону почему-то чудится в этой улыбке фальшь. — Ну, за твоей йогой, на веранде. Просто проснулся раньше и пришел на веранду, а там — ты. Сильно раньше, — грустнеет Антон, — вот и… Прости. — Перестань, ничего страшного, — отмахивается Арсений, — это всего лишь йога. У меня вообще, получается, была демонстрация, а не практика. Он самодовольно вскидывает подбородок и распрямляет спину, даже вышагивая теперь как-то совсем по-царски. — Так что я, получается, как йоги древности, — важничает он, придуриваясь, — практиковал публично. Только не на ярмарочной площади, и зритель у меня был всего один. — Зачем они так делали? — поддерживает разговор Антон, внутреннее все равно сгорая от стыда. Арсений слишком легко его простил, что-то здесь не чисто. — Контекстная реклама и инстаграм того времени, — улыбается он отрешенно. У него точно какая-то маска. Антон жалеет, что начал вообще этот разговор. — Извини, что подглядывал, — еще раз говорит он. — Не то чтобы я сильно скрывался, конечно, — тот поправляет одежду, и без того сидящую идеально, — но в это время обычно на пляже никого нет. Все-таки его это задело, точно задело. — Как бы это ни было похожим на йогов древности, я знаю, что практика — это не шоу, и это было, пожалуй, не очень красиво с моей стороны, — в который раз извиняется Антон. — Как раз с твоей стороны должно было выглядеть вполне себе ничего, — опять шутит Арсений, будто бы смех сможет скрыть все, — вчера утром была удачная практика. Он только поджимает губы, не зная, как реагировать. Лучше бы Арсений наорал на него, или прочитал какую-нибудь высокодуховную мораль о конфиденциальности и бережном отношении к чужому пространству. Что угодно, только не этот странный юмор. Если сейчас он начнет издеваться и скажет что-нибудь про йога-вуайеризм, то тогда Антон вообще провалится на месте. — И что, теперь у тебя травма? — уже посерьезнее спрашивает Арсений, и под недоуменным взглядом Антона поясняет, — Однажды мой студент бросил йогу, когда увидел, как я закидываю ноги себе на плечи. Не выдержал такой картины, решил, что я себе что-то сломал. Его даже почти начало тошнить. С тех пор я никогда не практикую на людях. Словосочетание "ноги на плечи" у Антона ассоциируются только с одной ситуацией, и ему приходится собрать все свои силы, чтобы не думать сейчас о сексе, когда рядом с ним шагает белоснежный Арсений. Такой чистый и высокодуховный, хотя и ржущий над ним явно. Эта метаморфоза не очень укладывается в голове. Слишком много всего. — Меня не тошнит, — собравшись, говорит Антон, — это наоборот, очень вдохновляет. Какая это серия? Такие сложные переходы. — Третья, — тихо отвечает Арсений, — а могла бы быть четвертая, но я травмировался. Никогда нельзя практиковать ради фотографии. Они спокойно идут по главной аллее, встречая по пути только сотрудников санатория, кажется, именно их он видел и вчера тоже. — Все равно это вдохновляет. Ты вдохновляешь, — теперь уже не стесняясь, говорит Антон. Сгорел сарай, как говорится. — Ты сам себя вдохновить можешь, — сдержанно отзывается Арсений, сразу меняясь в лице, будто бы ему не в кайф такое обожание, — твои успехи такие большие уже! Даже взгляд изменился. Никакой печати боли на лице. — Да я вообще изменился, — признает Антон, — Это такая другая жизнь! Я будто бы в эйфории, все пропадает, когда погружаюсь, знаешь. И есть только я и коврик. И дыхание. И еще ты. Антон затыкается, сболтнув лишнего, но никакой реакции не следует. — Я сам от себя офигеваю, короче говоря, — завершает на нейтральной ноте он. — Я тоже был в этой эйфории, — ностальгически улыбается Арсений, — когда начал заниматься, хотел сразу же ехать в Майсор. Усмехнувшись на вопросительное выражение лица, он продолжает: — Это тот город в Индии, про который я говорил, мекка для аштангистов. Там институт йоги и ныне живущий главный мастер. В Индии его называют Гуруджи. — Типа, как если бы мы были в Японии, и я звал бы тебя Арсений-сан? — Да, — он слегка улыбается на обращение, и Антон снова бросает взгляд на белую футболку-кимоно. Подходит. — Так все-таки весь мир ездит к нему? — Антонова математика еще с той лекции волновал этот вопрос, — И никаких исключений? Это же не рационально. — По идее, господин ученый, — хихикает Арсений, и он только притворно закатывает на это глаза, — разрешить осваивать серии выше Третьей может только Гуруджи, а я все никак не доеду, хотя со своим учителем уже докатился почти до Четвертой. И уже прямо совсем надо. Хоть туда и непросто попасть. — Сюда тоже я еле успел, — с пониманием отзывается Антон. — Там еще хуже — несколько секунд, и все места расхватали. Несмотря на то, что они построили целый большой новый зал размером с самолетный ангар, — он размахивает руками плавно, как птица, — все равно. Арсений вздыхает и пинает носком крокса какой-то камешек. — В общем, я регулярно подаю заявки, но так и не попадаю. Чудо должно произойти, — он сам над собой иронизирует, — будто бы я не на учебу слот покупаю, а билет на какого-нибудь Лазарева. У Антона всплывает в голове фото из инсты с тем самым Лазаревым, и ужасно хочется про него спросить, но он прикусывает себя за язык. Это первый длинный разговор с Арсением, не считая поездок в машине. Здесь совсем все по-другому, а он и так мог его расстроить своим сталкерством. Если он узнает еще и то, что тот в курсе про танцевальный аккаунт… — Тебя обязательно возьмут, — вместо всего этого кивает Антон, — потому что ты крутой препод. — Если бы это было критерием, — улыбается Арсений и добавляет через паузу, — и спасибо. *** На веранде у моря их уже ждут несколько человек. Антону приятно прийти сюда вместе с Арсением, будто бы они — команда. Или пара. Парой было бы круче. Они бы жили в одном домике и ходили бы на йогу вот так, по утрам. И белые полотна бы качались на ветру. В реальности же полотна забраны в аккуратные пучки и только робко колышутся. Арсений отходит от него, погружается в подготовку, здоровается с учениками, и Антону остается только грустно занять место, как верному псу. Собаке-с-головой-набекрень. Практика идет своим чередом. Погода сегодня отличная — облачность скрывает солнечные лучи, не жарко, дневной бриз только начинается и дует с моря легко и ласково. Антон настолько перестает волноваться, что входит в какое-то медитативное состояние, и больше его не тянет злиться, что что-то не получается. Наверное, впервые за все время занятий он совсем ничего не ждет, ни от себя, ни от йоги, ни даже от Арсения. Сегодняшняя прогулка так сильно его наполнила, что теперь Антон и не Антон вовсе, а кто-то другой. Которому уже не особо важно, насколько прямые колени у него в асане и как именно нужно сгибать локти, чтобы выйти из чертовой Чатуранги. Да и ее так называть уже можно чисто по приколу, поскольку проблемой она перестала быть примерно два дня назад. — Два-а, — как раз считает Арсений вдохи в очередной асане, пока вышагивает между ковриками, лавируя среди раскинутых рук и ног. Он практикует больше пяти лет, а, может, и всю жизнь, так чего Антон хочет от себя за три месяца? Все уже случилось, они с йогой уже нашлись, дальше дело времени. И Лотос у него будет, и стойка на голове. — Трии-иии! Зачем торопить события, если можно наслаждаться. Море, сухогрузы, полотна. Арсений, который подходит так близко и жестом показывает: «Давай». Антон сначала не понимает, что он вообще имеет в виду, и тупо смотрит в голубые глаза, и тогда Арсений повторяет жест, указывая на руки. Антон сейчас входит в сложную асану, нужно скрутиться вбок, протиснуть локоть куда-то за колено и схватиться пальцами рук у себя за спиной, и он, конечно, никогда не достает, просто имитируя полную версию захвата. Арсений задумчиво смотрит на Антона, проходится взглядом по телу, точно так же, как обычно смотрит на Чебаткова во время работы над акробатикой. Антону вдруг становится страшно. Он же не хочет? Нет, он не сделает ничего, к чему Антон был бы не готов. — Спину прямо и выдох, — приблизившись, мурлыкает Арсений совсем близко у него над ухом, так близко, что он ощущает не только знакомый уже апельсин, но и, кажется, тонкий запах чего-то еще. И теплое дыхание прямо на коже. Ощущение близости не поднимает никакой паники, не трогает возбуждающе, Антон скорее наоборот, успокаивается, доверясь, и послушно выдыхает. Арсений угукает одобрительно и вдруг мягко, но крепко хватается пальцами за его запястья и осторожно притягивает руки друг к другу, доворачивая корпус Антона прямо своим плечом. Он не успевает особо ничего понять, покорно выполняя обязанности хорошо разогретого пластилина в его руках. Слишком хорошо, чтобы чего бы то ни было бояться. Вдруг пальцы правой и пальцы левой трогают друг друга где-то на пояснице, и первые секунды не понятно, чьи это пальцы и как они там вообще оказались. Осознание происходящего наступает стремительно, но испугаться Антон не успевает, потому что Арсений легко сцепляет Антоновы пальцы между собой и отстраняется. — Сиди. — говорит он тихо и продолжает, не сбиваясь с темпа, считать для всей группы, — Четы-ыре! Антон пребывает в таком неописуемом восторге, что назвать это ахуем даже не поворачивается язык. Язык тоже заворачивается в метафорический узел, в отличие от тела, завернувшегося в реальный, и которому неожиданно… Хорошо. Это странно. Антон будто связан своими собственными руками, но нет никакой клаустрофобии, наоборот, он себя обнимает. Так плотно и крепко, как никто, наверное, не умеет. Ощущения невероятные, он будто сложенный пазл, будто собранный кубик рубика, законченная картина и закрытый на все замки сейф. Будто бы Арсений свел ему руки и защелкнул, как пластиковый трезубец на рюкзаке, как цехейло из Аватара, соединенное с другим таким же. Он настолько цельный и завершенный, как глагол в третьей форме. Как закрытая на отлично сессия, в своем ослепительном совершенстве способная затмить даже солнечные блики из идеально круглого зеркала. Он сидит, в невесомости и монументальности одновременно, как успокоившаяся поверхность бассейна, в который давно никто не нырял. Как тяжелая золотая медаль в сжимающей ее руке. «Матерь божья, какой психодел», — сказал бы сейчас Журавль, и был бы прав. Антон, наверное, только что сошел с ума, и, милостивые Йожные Боги, как это прекрасно! Он сидит, продолжая держать самого себя за руки, удачно развернутый лицом прямиком к морю. Тяжелые сухогрузы стоят себе неподвижно на якоре, и Антон сейчас такой же якорь, погруженный в бесконечную глубину. Спокойствие еще никогда не было таким сладким и таким монументальным. Антон — сосуд, полный энергии, тягучей и золотистой, как мед. Даже после практики это ощущение никуда не исчезает. Он выходит к морю, пока все бегут купаться, и стоит так, глядя на волны и заполняющийся людьми галечный пляж. Безмятежный, как эти сухогрузы вдалеке. Они большие и сильные, их не берут штормы и айсберги, и он тоже — большой и прочный. Даже Слизь его не берет теперь так же, как раньше, его не ухватишь так просто, он гибкий, цепкий. Стальной. От него отскакивает все, как волна отскакивает от борта, как вдребезги разбивается потом об волнорез. Если для того, чтобы обрести такое спокойствие, нужно было сойти с ума, это маленькая цена для такого невероятного чувства. Вот что значит — море спокойствия. И оно не на Луне, оно действительно — внутри.