Йоги йожат ежат

После любых тяжелых нагрузок нужно хотя бы иногда отдыхать, поэтому сегодняшний день был объявлен днем посещения Хогсмида, то есть ближайшего города. В электричке немноголюдно, и Антон садится у окна, впиваясь взглядом в уже знакомые сухогрузы на горизонте. Красиво. Железная дорога здесь идет прямо по побережью, так что следующие полчаса можно будет неотрывно смотреть на море. Арсений сегодня с самого утра тусуется с танцорами. Они всегда окружают его практически свитой, и Антон думает, что ему, похоже, сильно повезло застать его таким доступным для разговора вчера ночью. Воспоминания относят его снова к школьному времени, когда лапуля-препод математики был просто атакован его одноклассниками каждую перемену, и было не подойти. К такому Антон привык. Вчерашний вечер — это ценная жемчужина, которую он увезет с собой с моря. И, как любой редкий жемчуг, это воспоминание существует всего в одном экземпляре. Потому что такому, как Арсений не нужны такие, как Антон. Сколько бы Арсений ни говорил про то, что он такой же, но это не так. Он — рок-звезда, Антон — просто фанат. Нельзя менять устоявшийся порядок вещей. Антон грустно выдыхает, теребя пальцами провод от наушников, когда группа танцоров во главе с Арсением неожиданно быстро занимают его электричкинское «купе». Антон кивает подмигивающему вместо приветствия Арсению, натягивая вежливую улыбку. Танцоры оживленно обсуждают что-то, поглядывая на него иногда, но у Антона совсем не то настроение, чтобы вступать в диалог. Точнее, конечно, то самое. Хочется прилипнуть неистово к Арсению и не отпускать его примерно никогда, только прося периодически рассказывать еще что-нибудь интересное и томно вздыхать от счастья, но здравый смысл и черт знает откуда взявшаяся тоска перевешивают, и он молчит, показывая только виновато на наушники, мол, слушаю музыку, сорян, ребята, без меня. «Хорошего понемножку», — думает Антон. У него с Арсением и так было уже слишком много — целая прогулка к морю утром и почти половина ночи с душевными разговорами на пляже. Вот и ладненько, не нужно раскатывать губу. Так что Антон отворачивается и смотрит в окно, давая людям пространство. Давая Арсению воздух, ограждая его от себя самого, потому что он себя знает — будет вздыхать, зависать и смеяться невпопад. И сам спалится, и Арсению доставит неудобства. Не хочется быть рыбой-прилипалой, как Мягкова, которая, к счастью, не успела на этот поезд и поедет позже на целых десять минут. Одним раздражителем меньше. «там… раскинулось море за окном электрички, оно во мне так глубоко» Мелодично звучит гитара, и тихий голос поет в ушах слова давно забытой песни. Антон сто лет не слушал эту группу, и чувство вины легонько щиплет его внутри. Вообще-то, он и музыку не слушал уже очень давно, так что сам факт, что ему удалось открыть плейлист сейчас — уже многое значит. «мое имя снова стало другим…. и ты…» Ведь так и есть. Имя стало другим, уже долгое время никаких Тох, Тошей, Тони и прочей ерунды, Антон так не представляется и даже не пишет нигде в качестве ников. Да и Арсений всегда зовет его просто Антоном, и это самое правильное. Танцоры болтают, но наушники стирают все звуки в белый шум, только Арсеньевский взгляд иногда скользит по нему мельком. Он будто мониторит или проверяет — мол, как ты там сегодня, все ли в порядке? Антон загружается. Наверное, зря он вчера раскрылся так сильно, обнажил чувства. Этот взгляд и внимание — точно из жалости. Антон и так все понимает, ему не нужна благотворительность, и все ясно, как день. Где красивый Арсений, и где жирный, слабый Антон со своими тупорылыми проблемами? Слизь внутри шевелится, почуяв знакомые нотки, и тянет к Антону свои мерзкие щупальца, шепча что-то и поддакивая грустным мыслям. А он не особо и сопротивляется. В конце концов, жизнь слишком короткая, чтобы тратить ее на людей, которым ты не нужен. «…море за окном электрички, оно во мне» Как же эта песня точно его отражает. Море внутри, такое бесконечное. А он конечен. Весь мир вообще конечен, и у него есть, по сути, только краткий миг существования. Которое, в целом, бессмысленно. Даже будь Арсений сейчас по-настоящему рядом, все это тоже было бы бессмысленно, потому что он — и сам конечен. «Ты просто жалок, — шипит ему Слизь, — вот поэтому тебя никто и не любит. И йог этот тебя не полюбит, потому что любить тебя — не за что». Так и есть. *** — Все в порядке? — пока все выходят из вагона, Арсений ловит его за рукав футболки. — Да, в полном, — автоматически отвечает Антон. Они идут по платформе, пропуская других людей вперед, и Арсений явно настроен на разговор. Антон, пытавшийся впасть в одиночество и оставить его в покое, все-таки не может пропустить шанс пообщаться. Антон слаб. — У тебя на лбу написано, что ты загоняешься, — Арсений, должно быть, заглядывает ему в глаза, но за темными очками не видно, куда он смотрит. — Да нет, все нормально, — врет Антон, — просто смотрел на море. Не хочу от него уезжать. — Все твое море — оно внутри, — улыбается Арсений, указывая пальцем ему в грудь, но не прикасаясь. Хотя Антону и этого хватает — сердце от одного жеста екает. — Откуда ты такой противно-позитивный, — бурчит Антон, заставляя Арсения посмеиваться, — нет, серьезно. Раз ты тоже человек, в чем я лично сомневаюсь… Арсений бросает на него укоризненный взгляд, насколько можно судить по не скрытому очками лицу. — Раз ты тоже якобы человек, — с нажимом продолжает Антон, — как тебе удается нормально переживать тоску? У тебя же она тоже бывает. Должна же быть. — Я ее йожу, — пожимает он плечами. Они всей галдящей толпой идут от станции в сторону города, и Арсений чуть отстает от группы, увлекая с собой и Антона. Егор оборачивается: — Мы собираемся в кино. Парни, вы с нами? Арсений вопросительно переводит взгляд на Антона, тот качает головой. В кино он сейчас точно расклеится от накатившей меланхолии. — Мы пас, — отвечает Арсений за них двоих. «Мы» гремит в голове. Антон болезненно сжимается от одновременного счастья и несчастья, не понимая, что делать дальше. Было бы так здорово и правда прогуляться по веселому южному рынку вдвоем, но в таком состоянии Антон — ужасный попутчик. Никто из танцоров ничего не говорит, прямо совсем ничего, они просто уходят, оставляя их стоять посреди улицы, и Антон пребывает в еще более непонятных чувствах. Арсений сам захотел остаться с ним? Вот таким вот угрюмым и жалким? — Ты точно не хочешь в кино? — тревожится Антон. Вдруг все это действительно благотворительность. — Сто процентов. У тебя есть какой-то план на город? Арсений встает, забираясь ладонями в карманы джинсовых шорт. В кепке и темных очках он похож на простого отдыхающего — так ловко получается мимикрировать. — Никаких планов абсолютно, — разводит руками Антон. — Значит, импровизируем, — радостно восклицает этот невозможный и бодро увлекает Антона куда-то дальше по главной дороге. — Только я это, — стесняется Антон, — не самый хороший собеседник сегодня. — Тоска? — Угу. — Ее надо йожить, — лекторским тоном повторяет Арсений, — разминать, как затекшую мышцу. Продышивать, раскатывать, перерабатывать. Они бесцельно бродят по улицам, и Арсений объясняет эту сложную концепцию теперь уже совсем подробно — чтобы справиться с любой эмоцией, ее нужно рассмотреть хорошенько, размять, и тогда она растворится, как кубик льда в горячей воде. Как на йоге, когда сопротивление тела мешает тебе встать в неудобное положение — не нужно ничего ломать, только осторожно предлагать себе попробовать, чтобы страх прошел. Они забредают на рынок, и, пока Антон залипает на яркие образы в Арсеньевской речи, тот придирчиво осматривает прилавки. — Давай свернем, — просит он, — там дальше рыба, я ее терпеть не могу, если честно. — Ее тоже нужно будет пойожить, — шутит Антон. — Я не настолько преисполнен великой мудростью, — делает Арсений круглые глаза, и Антон почему-то точно знает, как они выглядят, несмотря на огромные, закрывающие половину лица очки. Они останавливаются около овощей. — Хочешь помидор? — предполагает Арсений, глядя на залипшего на ящики Антона. — Не уверен, но они такие красивые, — Антон кивает счастливому продавцу, услужливо пододвигающему лотки поближе к ним, — к тому же, ты сказал, что можно импровизировать. — Даже нужно, — кивает он, — импровизация — это и есть жизнь. Они гуляют дальше по улицам с килограммом помидоров в пакете, и Антона, кажется, начинает отпускать эта экзистенциальная тоска. Арсеньевская философия о том, что можно применять принципы йоги ко всему подряд, звучит слишком заразительно. Среди старых невысоких домов прямо посреди безлюдного переулка Арсений вдруг останавливается и хохочет, запрокинув голову. — Чего, — не понимает Антон. — Получается, мы с тобой теперь оба носим красное по вторникам, — говорит Арсений, кивая на пакет в его руках. — Точно, — хихикает Антон, — Олеся была бы довольна. — А еще мы делаем доброе дело, мы выгуливаем помидоры. У них же нет ножек, — Арсений утрировано всплескивает руками, — а они, может быть, хотят увидеть мир! — Мы несем помидоры в массы, — важно поддакивает Антон. — Это если мы будем делать кетчуп. Помидор, — Арсений сдавливает руками воздух, — в массу. — Массировать помидор, — задумывается Антон, отпуская мысли течь в безумную кроличью нору. — М-м, разминать? — подхватывает эту чушь Арсений, — Тогда он больше не будет помидором. Он будет ПОМНИ-дором. Антон смеется в голос, хотя шутка вполне обычная, но сдержать бурную реакцию не получается — она сама собой прет наружу, вытесняя окончательно утреннюю тоску. — Это очень смешно, — говорит он, утирая выступившую в уголках глаз влагу. — Обязательно скажи помни-дорам, чтобы они за-помни-ли эту шутку. — Да хва-атит, — легонько пихает его Антон плечом в плечо, — а то я умру тут от смеха. Придумал тут каламбуры. — Придурошный, — поддакивает Арсений, а потом добавляет через мгновение, — из каламбурошной! Они шатаются еще с полчаса, разглядывая дома и заворачивая в неприметные дворики. Арсений рассказывает что-то про местную историю, но Антон не запоминает, он пытается понять, что это происходит и почему у него так едет крыша — то загон, то разгон. И почему так весело и непринужденно он ведет себя с Арсением, будто бы совсем страх потерял. Они стоят в подворотне рядом с живой изгородью, и, пока Антон сосредоточенно фоткает развалившегося под забором ленивого котика, Арсений пробует помидоры. Первый оказывается спелым и сочным, и бледно-красный сок течет по рукам, так что Арсений отшатывается назад всем телом, боясь запачкать белоснежную футболку. Второй рукой он тянет еще один помидор Антону, чтобы помочь себе уже двумя руками. Антон завороженно смотрит на эту картину, ловя себя на мысли, что хочется перехватить мягко пальцами за эти красивые запястья и слизать с нежной кожи солоноватые капли. Отбросив эти неуместные фантазии, он как раз собирается что-нибудь пошутить про помидорную кровь и вампиров (вам-помидор-пиров), но вдруг замечает боковым зрением в конце переулка знакомую фигуру. Мягкова. — Полундра! Бежим! — шипит он, хватая Арсения за руку вместе с зажатым в ней помидором. Арсений быстро оглядывается, тоже замечает Мягкову с подругами и угукает, устремляясь за Антоном в ближайший проход между домами. На неровной брусчатке он спотыкается, почти падает, смешно переступая ногами, и чуть не выдавливает на себя помидор, давясь от смеха. — Господи Боже, — Антон тянет его дальше, поддерживая под локоть, — давай быстрее! Они бегут, хихикая на ходу, и Антон опять погружается в эту странную детско-лагерную атмосферу. Они сейчас будто играют в казаков-разбойников или в прятки со школьным сторожем, да просто страдают фигней, вроде нажимания на дверные звонки. Это такая приятная дурь, которой, будь возможность, он бы маялся с утра до вечера. Да хоть целую вечность, был бы только Арсений рядом. Они пробегают узкий переулок и выныривают на основную дорогу. Арсений, оказавшийся впереди, вдруг резко останавливается на углу, и Антон впечатывается ему в спину, чуть не испачкав белую футболку помидором. Арсений отпрыгивает обратно, утягивая Антона за пристройку углового дома, потому что они снова натыкаются на Мягкову, свернувшую, видимо, на соседнюю улочку параллельно с ними. Нет, они реально будто играют в салочки. Антон дрожит от адреналина и смеха одновременно, Арсений шикает на него и прикладывает палец к губам. Они замирают у стены, как карикатурные супергерои в комиксах. — Смотрите, че купила, — хвастается подругам неспешно шагающая мимо Мягкова. — Какая классная рыбка, — девушка, имени которой Антон, конечно же, не запомнил, крутит в руках кулончик на цепочке, — тебе пойдет! — Думаю подарить это Арсению, — важно объявляет Мягкова, — уверена, что ему понравится, он же рыбы по гороскопу. — Да-да, ему точно понравится, — щебечет ее свита наперебой. Девочки из третьего отряда, которые собираются на дискотеку и делят между собой заранее ни в чем не подозревающих парней — вот, как они сейчас выглядят. Арсений прыскает от смеха даже слишком громко, и Антона тоже сносит так сильно, что он утыкается головой ему куда-то в плечо, и тот автоматически ловит это касание, прихватывая ладонью запястье в очень естественном жесте. Тепло чужого тела чувствуется так здорово, будто бы Антон всегда так жил, касаясь лбом хлопковой ткани футболки, с тонким запахом чистоты и чего-то еще, тоже приятного. Он даже неосознанно делает вдох, прислонясь чуть ближе, когда понимает, что это слишком. Это ни в какие рамки не лезет, что он творит? В тот же момент Арсений, тоже, видимо, осознавший происходящее, резко отшатывается и вздрагивает всем телом, как от удара. Боже, Антон, конечно, долбоеб, но это что еще за реакция? Слишком уж сильно он шарахнулся. — Извини, — бормочет Антон, по привычке извиняясь первым. — Ничего, — Арсений перехватывает помидор другой рукой и потирает плечо, — какое-то статическое электричество. — Я тебя током ударил? — тупо переспрашивает Антон. Утром прошел дождь, и влажность наверняка все еще высокая, так что никакого электричества быть не должно. — Наверное, — Арсений в замешательстве поправляет одежду, — сорри, это, может, просто рефлексы какие-то, понятия не имею. Прости. Антону очень неловко за то, что он тоже из-за каких-то странных рефлексов так Арсения коснулся. Тот хмурится, глядя несколько секунд куда-то вниз, видимо, укладывая произошедшее в голове. Вообще-то, такая реакция — совсем не ерунда, и вместе с ночными откровениями картина Арсеньевского прошлого складывается совсем не радужная, но Антон знает, лезть туда без приглашения нельзя. Поэтому он просто вздыхает, останавливая свой порыв. — Все норм, не извиняйся, — Антон легкомысленно машет рукой и чуточку щурится, — меня, кстати, тоже что-то кольнуло. — Мм? — Арсений еще загоняется, но поворачивает голову, — Да? — Да, и я все понял. Это не электричество, — он ухмыляется, — это твои иголки, потому что ты — не йог, ты ёж! Ё-ёж! Арсений в ответ смеется и качает головой, тоже, похоже, отпуская ситуацию. Антон старается переключиться, но ставит себе мысленно галочку, что держаться от Арсения подальше нужно в физическом смысле, но не в моральном. В моральном они совпадают, как пазл, разгоняя тупейшие и не вполне нормальные с точки зрения здравого смысла идеи, пока шляются по городу с помидорами, постепенно их уничтожая. Антону кажется, что это могло бы быть лучшее свидание в его жизни, если бы было свиданием. Но больше этот факт не вызывает никакой тоски по несбывшемуся, потому что Арсений, кажется, перестает быть для него объектом слепого обожания. Наверное, это на дистанции чувства искажаются, превращаясь в болезненное нездоровое месиво. Пока ты смотришь на рок-звезду из фанатской зоны, тебе кажется, что ты ничтожество, а идеал твой — недостижим, и все происходящее — несовместимая с жизнью драма. А когда вы фоткаете вдвоем помидор на фоне достопримечательностей, имитируя для него типичные фото из отпуска и по-гиеньи ржете, ни о какой драме не может быть и речи. Да и сам Арсений теперь — не рок звезда, а человек. Очень сильно притягательный человек. С которым можно просто общаться.