Йоги йожат ежат

Утром Антон ищет по ящикам кофе для Арсения, умотавшего в полном счастье на пробежку в новых кроссовках, разбудив при этом и его тоже, хотя очень старался не шуметь. Антон замирает с открытой дверцей шкафчика, вспоминая, как Арсений стушевался, когда он обхватил его руками под одеялом и заявил, что никуда не пустит такого красивого. Такого красивого. Боже! Он никогда не привыкнет. На улице мороз, и Арс возвращается довольно быстро, так что Антон только и успевает, что сообразить какой-то нехитрый завтрак и разобраться с кофемашиной. А еще найти целую полку с алкоголем. Арсений выходит из душа как раз в тот момент, когда он задумчиво крутит в руках коллекционный абсент. — Он вообще бывает коллекционным? — Весь этот шкаф, как коллекция, надарили, — Арсений обнимает его со спины так буднично, будто бы они — пара удаленщиков где-нибудь в уютной Швейцарии, и Антон только что включил ноут, а Арсений вернулся не с пробежки, а с лыжного склона после обычного раската по свежему пухляку. — Как побегал? — вздыхает Антон, стараясь перевести тему. — Кроссы просто обалденные, — чмокает его в щеку Арсений и укладывает подбородок на плечо, кивая на бутылку, — триггерит, да? — Ну немного, но выпить не тянет. К тому же, я слишком хорошо помню, зачем не пью. Все, что я делаю, я делаю сам и для самого себя. Арсений целует его в шею, поглаживая по животу. — И кое-что — для тебя, — жмурится Антон от щекотки, — я сварил кофе. — О, неужели? — Арсений разворачивает его в объятиях. — Это что, Тот Самый Кофе? — Ага, — довольно улыбается быстро подхватывающий Антон, хотя, на самом деле, именно сегодня он про этот спор благополучно забыл. Арсений как-то плавно меняется с ним местами, вытягивая изящным жестом у него бутылку, ставя ее снова на полку, забирает свою чашку и делает глоток. — Мм, как невкусно, — притворно морщится он, — какой плохой кофе, фу. — Да что вы говорите, — изгибает Антон бровь. — Да-да, удивительно неудачный, — причмокивая, отпивает Арсений еще, — это не считается. Вы должны мне нормальный кофе, молодой человек. Антон смотрит на него, красного от мороза, с мокрыми после душа волосами и длинными ресницами, обрамляющими охренительные голубые глаза. — Ты вообще знаешь, насколько ты… — подобрать правильное слово не так-то просто, — насколько ты красивее самого слова «красивый»? — Знаю, — неожиданно отвечает Арсений, даже не прикалываясь, — пока бегал, дошел до этого. Он тянет удивленного Антона за стол, прихватывая и его чашку тоже, точно многорукий Шива, успевая даже закрыть шкафчик с алкоголем и одной ногой передвинуть стулья. Арсений усаживает его не напротив, как всегда, а рядом с собой, даже подушечку на стул перекидывает другую, поудобнее. Антон едва удерживается от умилительного «уву», но Арс собирается сказать что-то важное. — Я вдруг понял, что у меня же правда это получается. Не просто танцевать, а по-особому танцевать, — медленно говорит он, подбирая слова, — в смысле, не знаю. Будь у меня выбор, я бы танцевал стрип-пластику или пол дэнс какой-нибудь, сто процентов. Антон подвисает. Эти ноги в стрипах, короткие шорты, наколенники… — Тихо, тихо, — смеется Арсений, заметив его стеклянные глаза, — вот я об этом. Знаешь, за что меня ценили как танцора? Я секси. Антон внутренне ему аплодирует, но вслух ничего не говорит, только серьезно кивая в знак поддержки. Надо же, до какой важной вещи дошел Арсений и принял это в себе! — И мне всегда нравилось — быть таким, — продолжает он, — но я пытался убить в себе это, потому что сильно страдал. Ко мне лезли и приставали все, кому не лень, точнее пытались. Я давал отпор, но внутренне все равно страдал, почему-то. Он отпивает из кружки еще и отставляет ее подальше. — И как ты сейчас? — заглядывает ему в лицо Антон. — Хорошо, — улыбается Арсений, — вот, бегал сегодня и вспоминал твои слова, что особенность — это не недостаток, а просто часть тебя. И вот я подумал — зачем что-то с ней делать? Это же часть меня. Я люблю быть таким, знаешь… — Соблазняющим? — подсказывает Антон. — Я бы сказал, даже развратным, — блестит Арсений глазами. Он чуть разворачивается к Антону, отклоняясь спиной на подоконник, проходится рукой по волосам, вскидывает подбородок. Распахивает на мгновение глаза, по-особенному прищуриваясь, губы облизывает медленно, оставляя рот приоткрытым. Кончиками пальцев невесомо ведет по ручке чашки и плавным движением сгибает колено, упираясь стопой в край Антонова стула. Арсений не делает ничего из ряда вон выходящего, но внезапно превращается в полнейший секс. Антон додумывает вместо черной футболки рубашку с расстегнутыми пуговицами сверху, легкую небритость, как на той паре фоток из Индии, и просто плывет, едва успевая поставить свою кружку на стол прежде, чем из нее выльется чай. Арсений медленно моргает. И это еще музыки нет, и он почти не двигается, а у Антона уже от этого вида без преувеличений дергается член, и он сглатывает, не в силах выйти самостоятельно из этого гипноза. — Господи, я не понимаю, чего хочу больше — отдаться тебе или наоборот тебя покорить, — Антон чуть ли не слюной капает, а Арсений властно усмехается одним краешком рта и ведет бровью, так, что у Антона остается только одна мысль — отдаться, конечно. Потом Антон запоздало понимает, что все это звучит просто отвратительно. — Прости, — мотает он головой, отгоняя морок, — я сейчас смотрю на тебя, как на мясную корову, реально, ничего не могу поделать. — Да, — внезапно довольно, а не раздраженно кивает Арсений, — но я и есть мясная корова. Это же правда. Только теперь — именно я выбираю, кто может на меня так смотреть. Антон снова сухо сглатывает, потому что Арсений подается вперед на этих словах и шепчет их почти что Антону в лицо. Отстраняясь, он гладит его по щеке и продолжает уже спокойно. — А чтобы ты на меня так смотрел — я очень хочу, — добавляет он вкрадчиво, снимая, наконец, свой гипнотический прессинг. — Я буду смотреть на тебя всегда, — шепчет Антон, — пока мои глаза вообще смогут смотреть. *** Весь день они проводят на диване в гостиной в компании нескольких фильмов про Гарри Поттера подряд. Лежат в обнимку, посматривая на экран одним глазом, отвлекаясь только на еду и периодически ненадолго засыпая среди диванных подушек и рук. Никто в этом доме не нарядил елку, поэтому они повесили сегодня вместо нее новую гирлянду прямо на занавески с помощью булавок и миллиона мешающих процессу поцелуев. Как сладкая парочка, ей-Богу. И больше вообще ничего не сделали, да и не хотелось, на самом деле. Просто подвинули к дивану поближе кресло с пуфиком, чтобы было куда поставить ноги, удобно развалившись перед теликом. Пока на экране Гарри разбирается с омелой и первым поцелуем, Антон проводит рассеянно рукой по Арсеньевскому плечу, и тот мурлыкает, как кот. Антону нравится. Он начинает трогать и смотреть на реакцию, пристает, подкрадывается тихонько, незаметно. Будто бы в первый раз. Будто бы это рука просто так соскользнула, немного ниже, на ребра. Будто бы это — ой, как неожиданно и неловко, босая нога коснулась такой же босой ноги. Антон закашливается, и Арсова голова немного смещается с его плеча ближе к груди, так что рука занимает классное место на талии, будто бы под нее созданное. А что? А как так получилось? Антон совершенно ничего такого не планировал. Арсений, видимо, принимает правила игры, на вдохе невзначай выгибая спину и притираясь грудью к боку. Из прошлой ночи мало что стало понятно, но вроде бы у Арсения такая же, как и у Антона, чувствительность сосков, и кайфово, если не сжимать, а гладить. Так что он осторожно ползет пальцами Арсу под руку, а тот как бы невзначай ее поднимает, чтобы поправить волосы, открывая Антону доступ к груди. Он нащупывает вставший сосок и под шумный вздох, не утерпев, переворачивает их обоих, нависая над Арсением и властно прижимая его к дивану. Тот дышит часто, и по широким зрачкам и румянцу безошибочно можно понять, как ему нравится сейчас быть припечатанным таким напором. Он ерзает, раздвигая ноги, и Антон чувствует, как проваливается ниже, точнёхонько пахом в пах. — Арс, — Антон сжимает его запястье одной рукой, а другой ползет ниже по телу. — Скажи так еще, — шепчет Арсений. — А-р-р-р-с, — прокатывается между губ, пока рука ползет еще ниже, подхватывая трущееся об Антонову талию бедро, — какой ты гибкий. Он целует его горячо и глубоко, и прав был Гарри Поттер, когда говорил свое знаменитое «мокро». Антону — мокро, и на губах мокро, и в штанах уже тоже — мокро. Да Антон сейчас весь — гребаная лужа, с таким податливым и извивающимся Арсением. — Можно? — отрываясь от поцелуя, хочет спросить он, намереваясь спуститься ниже, но Арсений его перебивает. — Можно, — шепчет он, касаясь его щеки свободной рукой и облизывая пересохшие губы, — тебе можно — всё. Антон стягивает с него трусы и шорты, опускаясь между ног и раздумывая, что подложить под колени, чтобы Арсений не держал их на весу, но забывает, что перед ним чертов йог. Который сам сгибает и разводит свои красивые ноги в «лягушку», раскрываясь очень широко и удобно для Антона. И для Арсения, похоже, тоже удобно, потому что он запрокидывает голову, выгибаясь, и, тихо постанывая, оглаживает внутреннюю поверхность бедер. Антон присоединяется к этим движениям рук, офигевший от такой картины и даже забывший на секунду, чего он вообще хотел. Он припадает к члену, и снова слышит звучный выдох, когда проводит языком по всей длине. Но Арсений не останавливает его, как вчера, только жмурится от удовольствия. Антон держит его за бедра, будто бы хочет растянуть еще сильнее, и даже легонько нажимает, когда насаживается ртом на член сверху вниз. А Арсений поддается нажиму, раздвигая ноги шире, подаваясь вперед тазом, ближе к Антоновым губам, и это просто какое-то сумасшествие. Пытаясь сбавить свое собственное напряжение, Антон даже по-дурацки шутит у себя в голове, что это — «Асана-арсу-сосАсана», но, когда тот забрасывает ноги и вовсе куда-то наверх, становится не до смеха. Член во рту пульсирует, пока Антон массирует точку под яйцами, и сочится смазкой, стоит только его длинным рукам залезть под футболку и достать до стоящих маленьких сосков. Арсения хочется узнавать, открывать в нем каждую потайную комнату, наблюдать, как он мечется по дивану в разные стороны, когда язык кружит по головке, как охает, стоит только с чпокающим звуком выпустить изо рта член, нежно втянув его потом обратно. Антон увлекается минетом, неторопливо меняя воздействия и мучая этим Арсения, потому что тот, уже не ожидая, похоже, быстрого финала, просто стонет и изгибается, шарится руками по телу, задирает футболку, касается Антоновых волос и лица нежными штрихами пальцев. — Ты танцуешь, — шепчет Антон, — перехватывая свободной рукой скользкий член и лениво проходясь вверх-вниз. Арсений тяжело выдыхает через губы, сдувая со лба прилипшую прядь, и поднимает голову, встречаясь безумным взглядом с Антоном. Сердце от такого замирает, прямо как сегодня на кухне, когда он включал свой секси-гипноз. — Хочешь, я покажу тебе танец, — хрипит он, и не понятно, есть ли в этой фразе вообще вопрос, но Антону в любом случае ужасно нравится. Они перемещаются в полумрак спальни. Арсений по пути снимает с себя футболку, оставаясь полностью обнаженным, и резко останавливается около кровати, специально позволяя Антону в себя впечататься со спины. Руки сами собой обвивают тело, одна ладонь поднимается под горло, не сжимая, но чувствуя, как от дыхания двигается шея. Арсений запрокидывает голову на Антоново плечо и стонет, прижимаясь ягодицами назад так сильно, что Антон жалеет, что не снял всё заранее. Арсений раздевает его сам, сверкая тьмой во взгляде, и, толкнув плавно спиной вперед, забирается сверху. Он седлает офигевшего, распластанного на кровати Антона, проезжаясь членом по члену, и высоко стонет, делая красивую дугу головой. А дальше начинается полное безумие. Выдавив, наверное, весь тюбик смазки на них обоих, Арсений танцует на нем, отдаваясь на волю эмоциям, целуя, сминая, щипая, выгибаясь немыслимо, катаясь по нему, как по льду. Антон разворачивает его, когда уже не может выдерживать, такого дерзкого и дразнящего, и усаживает себе на лицо, обхватив за бедра намертво, чтобы никуда не делся от его горячего языка. Арсений в долгу не остается, и, наклоняясь, вбирает его член целиком в рот, мычит низко, ритмично, сбивая Антона с толку окончательно. Так, что он даже выпускает Арсения из хватки, и тот победоносно вертит задницей, отстранившись совсем ненамного от его лица. Антон тогда хватает его за ягодицы, рычит, раздвигая их сильнее, а Арсений только больше прогибается, бросая хищный взгляд на Антона поверх плеча. Еще и губу закусывает, подлец. Этот танец в сплетении скользких тел оказывается таким насыщенным страстью, таким сумасшедшим, что Антон напрочь забывает о том, что он чего-то когда-то стеснялся, а что-то было даже неловко, странно и страшно. Нет больше никакого стеснения. Он завороженно водит головкой по приоткрытым красным губам, как помадой, пока Арсений дрочит себе двумя руками на весу, опираясь только лопатками на кровать и пятками — в стену. Он ловит неугомонного Арсения по всей постели, как добычу, которая и не думает убегать, чтобы вылизать его, глубоко и влажно, до сладких стонов, чтобы нежно целовать яички, невесомо щекоча пальцами тонкую кожу под коленками опять задранных черт пойми куда ног. Он гладит его, приговаривая какие-то ужасные и восторженные глупости, пока тот развлекается, расставив широко ноги в упоре лежа и медленно тверкает, толкаясь в Антонов кулак и постанывая, когда второй рукой Антон трогает упругие мышцы ягодиц с ямочками по бокам. Из безумия Антона вытаскивает только предложение кончить, и он с трудом соображает, а что это такое вообще — кончить, и, если это прекратит их прекрасный танец, то, может быть, и не надо? — Надо, — смеется Арсений, укладывая отлетевшего Антона снова на спину и с удовольствием его целуя, — потрогай себя, пожалуйста. Антон берется за член, но не успевает провести по длине, потому что сверху на головку приземляется Арсений и, едва дотрагиваясь до нее прямо влажным входом, поднимается обратно. Он нависает над Антоном, оперевшись руками сзади, где-то около колен, и балансирует на весу, проезжаясь по члену скользкой от смазки ложбинкой. Антон хватает и его член тоже, твердый, мощный, и старается ритмично двигать рукой, пока Арсений хулиганит, выписывая восьмерки на его головке, прижавшись входом и иногда чуть-чуть надавливая сверху, будто бы собираясь опуститься прямо на нее. Это невыносимо. Понятно, что не было никакой растяжки, а Антон не дурак, хотя все мозги из него уже вытекли вместе со слюной. Но этот стервец так дразнится, пропуская член в расслабленный Антоновым же языком вход буквально на миллиметры, что ужасно хочется толкнуться внутрь него, дать Арсению все, чего он там добивается, всю невыраженную страсть, всю охренеть какую острую любовь. Антона прошибает оргазмом, и он, кажется, заставляет Арсения подпрыгнуть, потому что непроизвольно сгибает ноги от яркой вспышки, выплескиваясь куда-то на живот и бессильно прикрывая глаза. Арсений все еще рвано дышит, и в попытке помочь Антон быстро приходит в себя, тянется руками. Но помощь сейчас нужна ему самому, потому что Арсений, усевшись ему на бедра, властно и охуительно горячо ведет себе одной рукой от груди к шее, надрачивая второй, и кончает на звучном стоне, глядя прямо в глаза. У Антона наворачиваются слезы от красоты, остроты и просто от «ты», которое шепчет ему Арсений, пока они пытаются отдышаться, валяясь как попало на взбаламученной кровати. *** После пары литров воды, душа и неловкого обоюдного «Охренеть, это что такое крутое сейчас было», они ложатся спать. Арсений прижимается к нему со спины, обнимая большой ложкой, хотя это Антон выше, и он бы, по идее, сейчас должен ей быть, но так сильно на все плевать. После сегодняшнего секса, где так и не стало понятно, кто ведет, кто снизу и что здесь, нахрен, происходит, Антон вообще больше не хочет ни о каких ролях заморачиваться. Арсений с его системой оказался чертовски прав. Так что можно просто лежать в его объятиях и плавиться, как сырок. — Арс. Мне так с тобой хорошо, — говорит он, сжимая его ладонь у себя на животе, — просто офигеть как хорошо, ты знаешь? — Знаю. Арсений тепло хмыкает, а потом напряженно молчит какое-то время, и в тот момент, когда Антон уже начинает загоняться, что именно он не так сказал, и как теперь быть, вдруг выдает: — Тук-тук. — Это ты сердце мое озвучиваешь? — хихикает Антон. — Скорее свое, но нет, — говорит Арсений, вкрадчиво повторяя, — тук-тук. — Тогда кто там? Через паузу, в которую помещается один глубокий Арсеньевский вдох и один мелкий, Антонов, слегка испуганный, он продолжает. — Вам посылка, — голос становится ниже, но без нажима, совсем мягким, нежным, таким уязвимым. — Мм? — ждет Антон. — Вам посылка, — делает еще одну паузу Арсений, — из столицы Словении. До Антона доходит не сразу. А когда доходит — сердце будто пропускает удар. — Как хорошо, что я в ней уже давно живу, — отвечает он, ощущая, как трогательные слезы медленно подкатывают к обратной стороне глаз. Антон разворачивается в объятиях к Арсению лицом и улыбается, замечая, что тот тоже в милом смятении. — Господин доставщик посылок, — шепчет Антон, чувствуя, как слезы уже просятся наружу, — поднимайтесь. Не хотите ли чашечку чаю? — Кое-кто должен мне кофе, — парирует Арсений, промакивая подушечками пальцев влагу в уголках его глаз. — Город Любляна, — шепчет Антон, подаваясь ближе, хотя ближе уже некуда, — и никаких каламбуров? — Никаких, ёжик, — улыбается Арсений перед тем, как его поцеловать.