Йоги йожат ежат

Спокойствие к нему так и не приходит. Антон бродит по просторной спальне, вертя запястьями и нервничая. Телефон и ноутбук выключены, кольца и браслеты сняты, так что в руках совершенно нечего вертеть. Он подпрыгивает на месте, покачиваясь на носочках, потому что взвинчен донельзя, важность происходящего выкручена на максимум. Все, что он смог сделать, это включить единственную висящую здесь гирлянду на немигающий режим, потому что оставлять больше света — неловко, да и в темноте тоже — совсем не то. Гирлянда оказалась синего цвета. Очень красивая. — Ты здесь, — Арсений тихо заходит в комнату и прикрывает за собой дверь. — И ты. — И ты, — повторяет Арсений отсылку к песне, — я теперь тоже волнуюсь. Он скидывает какие-то вещи, принесенные сверху, на спинку стула и втыкает колонку в розетку. — Алиса, включи эмбиент и выключи микрофон. Антон хихикает, так и стоя посреди комнаты. Положив колонку на стол, Арсений разворачивается и смотрит прямо на него, тоже не двигаясь с места. Раньше Антон бы посмеялся — два взрослых мужика никак не могут заняться сексом, но теперь — никаких смешков и никаких обесцениваний. — Я ёжик, — говорит он, протягивая руку. — И я упал в реку, — добавляет Арсений и оказывается рядом с ним, сплетая пальцы в замок. Поцелуй выходит нежный, но сразу глубокий, забирающий, связывающий их вместе. Антон старается отдаться процессу, фокусируется на чувствах, и спавшее было возбуждение возвращается. Он запихивает ладони под Арсову футболку, гладит по еще влажной после душа спине, и тот тоже прижимается плотнее, шумно выдыхая. Теплые пальцы перебирают волосы на затылке, и Антон от удовольствия вздрагивает, когда по коже проходятся твердые ноготки, отпуская по спине мурашечные волны. Только Арс так умеет, больше никто. В поцелуе становится жарче и мокрее, голову приятно ведет, будто бы опьяняет, и Антон сжимает Арсовы бока для устойчивости, ощущая, как мышцы перекатываются под кожей. Какой же он сильный, какой горячий. Арсений в одно движение снимает с себя футболку и снова прижимается плотно-плотно, подшагнув еще ближе. У него на шее нет никакой цепочки, хотя на йога-классах всегда было видно, что что-то висит. Наверное, снял, как и Антон все свои украшения. Элементарная забота, но сейчас это так сильно разматывает, что Антон невольно жмурится, проживая этот трогательный момент. Арсений стоит так близко-близко, ведя руками по Антоновым плечам сверху вниз, и дышит в раскрытые губы. — Какой же ты, — он глубоко вздыхает и поднимает на него пронзительные глаза. В синий полумрак комнаты прорывается только тусклый белесый свет уличного фонаря, или луны — черт его знает, отсюда даже не разобрать, но этого хватает, чтобы видеть Арсения и его невероятный взгляд. Он тоже возбужден, это видно, он вздыхает судорожно, когда Антон проводит пальцами по голой спине, уводя движение куда-то под ребра, и Арсений подлезает тоже под край Антоновой футболки, осторожно и ненавязчиво касаясь спины. Антону вдруг так хочется почувствовать его, кожей к коже, и наплевать на все комплексы по поводу веса — сейчас есть кое-что поважнее, так что он поднимает руки, помогает Арсению снять футболку и с себя. Еще не избавившись от ткани, он чувствует, как тот прилипает губами сразу к его шее, обвивая руками за талию и прижимаясь, кажется, еще плотнее, будто бы их тела это — пластилин, из которого нужно сделать что-то общее, вмешать одно в другое. Боже, как хорошо! Все тело становится сплошной чувствительной зоной, спина будто горит от ладоней, впереди вообще происходит что-то невероятное, и, случайно потираясь соском об чужой сосок, Антон нервно думает, насколько будет кринжово, если он кончит прямо сейчас. Арсений вовремя тянет их на кровать, но не валит, а только усаживает медленно и залезает следом. Пространство между ними заполняется руками и касаниями, дыханием, поплывшими взглядами и почти осязаемой нежностью. — Ты очень красивый, Антон, — говорит ему Арсений, стараясь сфокусироваться на глазах. — Просто. Очень. Красивый, — его теплые ладони ползут по груди наверх и обнимают нежно лицо с двух сторон, — и я тебя очень хочу. — Я тебя обожаю, Арс, — подается вперед Антон за поцелуем, благодаря его за самые нужные сейчас слова. Они ложатся на бок, гладят друг друга руками, бродят губами по шее и ключицам, двигаясь медленно и тягуче, растворяясь в этой сладкой неге близости. Занимаясь любовью, а не сексом. И никуда не торопясь. И Антону так нравится, что не нужно ничего делать сразу и куда-то бежать, что можно не спешить. На него никто не набрасывается, не берет и не требует взять себя, и это размазывает даже больше, чем ощущения. Он снимает с себя все оставшееся сам, удивляясь из ниоткуда взявшемуся доверию, и тянется к Арсовым домашним шортам, под которыми ничего не оказывается. Антон целует его по линиям подрагивающего живота, скользя руками куда-то вниз к бедрам и оглаживая все, до чего может дотянуться. — Арс, — зовет он и, поймав затуманенный взгляд, говорит прямо в глаза, — ты прекрасен. И продолжает целовать, двигаясь по телу, шепча куда-то туда, где под ребрами заходится взволнованное сердце: — Ты прекрасен, как сама жизнь, Арс. Ты — и есть искусство, — он лижет легонько сосок, чувствуя, как Арсений выгибается и ахает. Он такой открытый, не стесняющийся ни одной из своих реакций, и это так завораживает и цепляет, рождая внутри ответные чувства, что Антону хочется разбить вдребезги все свои блоки, чтобы тоже вот так показывать, насколько ему хорошо. Он спускается ниже, проходит живот и с наслаждением целует гладкую кожу вокруг члена, приятную, бархатистую. Так хочется задержаться здесь как можно дольше, не отлипая от него вообще. Арсений раздвигает бедра, пропуская Антона удобно улечься между, и он прижимается к члену сразу всем лицом, ластится, дурея от запаха, не похожего ни на что и от того самого притягательного. Член у Арсения крупный, классный, уже очень твердый, и Антон собирается основательно им заняться, не потратив впустую ни секундочки всей вечности, что у них сейчас есть. Как раз, когда он влажно проводит языком по всей длине и накрывает головку, Арсений вдруг просит его остановиться. — Я снова перебарщиваю? — разочаровывается сам в себе Антон. — Нет, просто я так сразу кончу, погоди, — Арсений тянет его к себе, — не хочу быстро. Антон подлезает выше, и они сцепляются в объятия, по которым он уже, оказывается, успел соскучиться. В этих руках так хорошо! Арсений успевает ими везде — и пройтись плотно ладонью по взмокшей уже спине, и сжать крепко под бедром, запуская ноющее чувство в животе, и пробежаться пальцами по груди, вытворяя утренние фокусы с сосками. Антон и не знал о такой своей чувствительности. Хотя дело, скорее всего, просто в Арсении. Ответной лаской Антон, не отвлекаясь от поцелуя, который длится уже сам собой, гладит его по бедрам и ягодицам, сжимая упругие половинки, и украдкой ползет куда-то между по нежной коже. Арсений от этого жмется ближе и негромко стонет, его член дергается, касаясь Антонова, и это опять сводит с ума — Арс такой горячий, такой отзывчивый. Хочется изучить все варианты касаний, найти среди них самые-самые и Арсения в них искупать. У Антона крышу сносит от того, что можно будет продвинуться дальше, можно будет дать волю рукам. Залюбить Арсения, доставить ему удовольствие. Пальцы продолжают кружить по ягодицам, не продвигаясь ближе ко входу, хотя Арсений явно был бы не против — он даже закидывает ногу повыше ему на бедро, чтобы было удобнее. Антон вдруг понимает, как страшно сейчас брать на себя ведущую роль. Нет никакой уверенности, что он не облажается где-нибудь посередине, просто сдуется, запутавшись в своих нервных мыслях или вообще кончит, не начав. Но это было бы так здорово! Прочувствовать в точности то, что чувствует Арсений сейчас, когда изгибается под его руками, ласкается и плывет. Залезть бы ему в голову, понять, как это, когда тебя любят вот так вот, всем своим существом. Решение приходит так просто, что все нервные мысли растворяются за секунду. — Арс, а я правильно тебя понял? — хрипит он, тихо прокашливаясь и немного отодвигаясь, чтобы смотреть глаза в глаза. — Ты говорил, что, ну, тебе кайфово, когда другому кайфово. Да? — Конечно, ёжик, — мурлычет Арсений, наверное, поняв его даже лучше, чем он сам, — тебе чего-нибудь хочется? Он спрашивает так нежно и с таким безусловным принятием, что у Антона развязывается и язык, и последний узел страха на сердце. — Тогда можно я побуду сегодня снизу? — он смелеет с каждым словом, вдруг понимая, как это приятно — просто говорить в точности то, что имеешь в виду. — Хочу быть в твоих руках. Хочу чувствовать тебя, снаружи и изнутри. Если… если тебе хочется. — Конечно, мой хороший. Я буду весь — для тебя. Антон выдыхает, обмякая и отпуская себя, наконец-то, в поле ощущений и касаний, больше не думая совсем ничего. Пустая влюбленная голова. Вот так они меняются местами, не двигаясь с мест. Арсений продолжает гладить его, как раньше, и ничего нового не происходит, но Антон успокаивается, выдыхая. Насколько он понял Арсения, тот не имел в виду передачу контроля, и уровень доверия между ними так высок, что можно совсем не беспокоиться о триггерах и просто быть в процессе. Арсений целуется и ластится, его руки незаметно становятся активнее, блуждают по телу, касаются члена, коротко сжимают, вызывая низкий Антонов стон. Теперь он закидывает уже Антонову ногу себе на бедро, чтобы легче достать, и тоже ныряет пальцами куда-то под яйца, массирует, подбираясь ко входу, осторожно гладит поверх. Антона перекручивает от прикосновения так сильно, что он даже несдержанно стонет, будто бы главная точка удовольствия внезапно переместилась прямо туда, прыгнула резко под Арсеньевские пальцы. — Нравится? — скорее констатирует факт, чем спрашивает Арсений. — Да, Арс, я хочу, — исступленно бормочет Антон, — давай? — Давай, — целует его Арсений и отлепляется, впервые оставляя Антона одного. Он лезет к тумбочке через всю кровать и через Антона, ложась вдруг поперек него задницей кверху, прямо членом на член, и Антона еще раз громко, в голос переебывает под его ехидное хихиканье. Этот жук еще и дразнится, медленно поднимаясь в прогибе, вкладываясь попой прямо в Антонову раскрытую ладонь и ерзая по ней. Наслаждается Антоновым ахуем, мерзавец. Он садится рядом, разбирает предметы в руках — смазку, презервативы, салфетки и даже мягкое полотенце, которое аккуратно скручивает, наверное, чтобы подложить под поясницу. Умиление от такой заботы сменяется обеспокоенностью, когда Антон видит, как Арсений натягивает черную латексную перчатку. Не может быть. Арсений настолько брезгливый? Может, тогда не надо было вообще ничего затевать. Антону стремно и стыдно, он дергается руками в порыве даже прикрыться, настолько это выбивает из колеи. — Я это, ну, я же был в душе, — хмурится Антон, — и не должно ничего такого… — Какого — такого? — непонимающе замирает Арсений. — Ну, перчатка… — А, — спустя секунду догадывается он, — мой хороший, нет, что ты! Он двигается ближе и падает рядом, не обращая внимания на то, что раздавливает бедром упаковку презервативов. — Это же вообще не про то, что ты подумал, — говорит Арсений прямо ему в глаза, — это мой пунктик на безопасности, и это все — просто для тебя. Он гладит рукой без перчатки Антона по плечу в успокаивающем жесте. — У меня нет здесь антисептика, — продолжает Арсений обеспокоенно, — а микрофлора бывает чувствительна, а на пальцах черт знает что, хотя руки я, конечно, мыл, и потом, у меня маникюр не идеален, а там все нежное, и… Так это забота! Арсений так смущается, оправдываясь — видимо, считает свой пунктик тоже чем-то ненормальным. — Арс, иди сюда, — Антон тянется рукой, и тот подползает ближе, — прости, я перенервничал. И спасибо, — он целует его коротко, — меня сейчас расплавит от такого внимания. — Ты еще хочешь? — осторожно спрашивает Арсений. — Очень хочу. Антон, уже заново смущаясь, устраивается поудобнее на спине и раздвигает ноги, пуская туда Арсения, который сползает, как вода, по его телу дорожкой из поцелуев, попутно щелкая крышкой тюбика со смазкой и, должно быть, не глядя ее выдавливая, чтобы погреть. Кажется, Антону теперь положен полный сервис с учетом этого милого пунктика на безопасности. Арсений тем временем добирается до члена, играясь с ним, ненавязчиво облизывая и прихватывая губами с разных сторон, отвлекая от проникновения первого пальца. Увлекшись, он втягивает в рот головку, устроив языком умопомрачительный водоворот внутри, а затем так резко пропускает член дальше, что Антон даже вскрикивает от скачка возбуждения, будто бы это не удовольствие, а уже какое-то электричество. — Прости, — шепчет Арсений, чмокая головку в самый кончик. — Все хорошо, просто я сейчас кончу, — рвано дышит Антон. — Так кончай, — шелестит в ответ Арсений, продолжая двигать пальцем внутри и массировать член, обдавая его теплым дыханием и редкими поцелуями. — Хочу с тобой внутри, — признается Антон, снова радуясь получившейся откровенности. Растяжка идет медленно, хотя Антон пытался готовиться в душе. Похоже, это с непривычки — секса не было уже очень давно, да и нервозная зажатость все еще не проходит. Арсений гладит его по бедрам, целует во все места и шепчет что-то ласковое, но идет все равно туговато. — Может, перевернешься? — предлагает очевидное Арсений. В коленно-локтевой позе и правда расслабиться будет куда проще. — Стеснительно, — стыдится Антон в ответ, решая, что уже нечего скрывать. — Если это поможет, то я вижу тебя очень красивым, — серьезно говорит Арс, но брови его ползут вверх, он прикрывает глаза и сглатывает, — а если точнее, ты пиздец какой горячий, Антон, я ебнусь просто. Для Арса так несвойственно материться, что Антон даже смеется тихонько, за что получает от него невесомый шлепок по бедру. Антон подбирает ноги под его тяжелым взглядом, пока тот, похоже, пытается продышать новую волну. Отлипает он из ступора только тогда, когда Антон безуспешно пытается скрутить поудобнее полотенце. — Давай лучше подушку, — быстро метнувшись к краю кровати, протягивает Арс небольшую и плотную, — она со специальной наволочкой, чтобы, там, смазка, все дела… — Мм, у тебя тут все оборудовано, — играет бровями Антон, но немного ревнует, и от Арсения это, конечно, не скрывается. — Это для меня, дурак, я тут иногда… — он смущается, и Антон с ухмылкой переворачивается на живот, радуясь, что обстановка разряжена. Пока Арсений медленно двигает внутри пальцами, Антон старается расслабиться, дышать глубже. Сознание услужливо предлагает заученную на йоге практику Нижних замков, и это, на удивление, помогает. Он двигает поочередно мышцами где-то в глубине таза, отпуская напряжение на каждом выдохе, и они, наконец, расслабляются, позволяя Арсению добавить нажим. А за расслаблением приходит, наконец, приятное ощущение мягкости и небольшой щекотки где-то у самого входа. Арсений жутко довольно и очень тихо хмыкает там, сзади. Запоздало Антон понимает, что тот буквально руками сейчас чувствовал все его циклы замков, и это кажется таким интимным, таким открытым, хотя, казалось бы, куда еще сильнее можно открываться. Но Антона будто бы поймали за самым искренним признанием и безоговорочной перед Арсением капитуляцией. — Оу, — выдыхает он. — А я говорил, что замки пригодятся, — нежно говорит Арсений, поглаживая его по пояснице. И поясницу немедленно хочется выгнуть, что Антон и делает, сам себе удивляясь. Но еще больше его поражает, насколько это легко, какое у него теперь гибкое тело, так что он усиливает прогиб еще, и Арсений тут же смещает пальцы, кажется, их уже три, и усиливает нажим. Антон протяжно стонет, хотя ему хорошо не от этого. Спина такая сильная, подвижность такая высокая, что он может даже двигаться немного в такт, чем, видимо, волнует Арсения, потому что тот судорожно вздыхает. От этого еще лучше. Стеснительнее, даже стыднее, учитывая, что Антон выпячивает задницу вверх, открывая Арсению, сидящему между его ног, такой вид, от которого сам бы Антон обалдел, наверное. Возбуждение, оставившее его было на время растяжки, возвращается снова, член напрягается, ерзая по подушке, и Антон двигает бедрами, чтобы притереться сильнее и насадиться на теплые пальцы. Как стыдно. И как классно! И, получается, у Антона внезапно обнаружился кинк на стыд, хотя не происходит, вроде бы, ничего особенного, но в том все и дело, что желание в его голове сплетается с запретностью и разгорается еще сильнее, поэтому одновременно — и стыдно, и ужасно хорошо. — Мне в голову пришла самая пошлая в мире мысль, — перебивает его хриплый голос Арсения, — мысль такая пошлая, что она приехала из Пошлондона. — О Боже, — фыркает Антон и чуть ли не ржет, потому что вести такие разговоры с пальцами в жопе максимально странно. И стыдно. А когда стыдно — тогда хорошо, — давай сюда свою мысль. — Ты такой сейчас невозможный, гнешься, я с ума схожу. И я ужасно хочу по твоей красивой попе шлепнуть, — он делает паузу, выговаривая слова совсем тихо и не переставая поглаживать его по бедру, — Мм? Что скажешь? Я совсем чуть-чуть. Арсений мнет его ягодицы, тягуче массирует пальцами внутри. «Стыд нельзя убивать, стыд надо использовать», — думает Антон. — Так, ща, — он подается вперед, сбегая от пальцев, и становится на колени повыше, расставляя ноги еще шире и опускается грудью на кровать, прогибаясь на максимум, раскрываясь по самое некуда. — Вау, — вылетает из Арсения вместе со вздохом. — Только тихонько, ладно? — просит Антон. Арсений кладет руку на ягодицу, примериваясь, и легонько мажет, просто хлопая, не ударяя. — Можно сильнее, — говорит Антон, хотя Арсений все равно силу не увеличивает, — и еще можно, — подается он дальше назад за новым касанием, — а мне нравится, оооох! Арсений останавливается, поглаживая половинки. — Охуеть, — выдыхает он, массируя теперь двумя руками, размазывая смазку с той, что в перчатке, по всей площади, чтобы руки скользили лучше. Он ведет сильными пальцами от бедер к ягодицам, заползая большими в ложбинку и оттягивая в сторону половинки, раздвигая их шире. Антон вдруг неожиданно для себя издает первый стон в полный голос, уткнувшись в подушку лицом. Все стыдные чувства взлетают до экстремума, зашкаливают, он стоит в коленно-локтевой перед самым лучшим мужчиной на земле, жаждая его, ожидая его, обожая его настолько сильно, что стон не заканчивается, уходя уже в какой-то совершенный скулёж. Антон сейчас кажется себе развратным, бесстыжим и таким неожиданно разнузданным, страсть и похоть разворачивается в нем, как коврик для йоги, когда его расстилаешь резко, и этого становится так много. Это оказывается таким возбуждающим, что все, что раньше воспринималось как пошлость и табу — на деле, оказывается, просто и есть секс. И можно больше не скрываться, можно быть таким, можно показать это даже Арсению. Можно быть таким — при нем. — Я с ума схожу, когда тебе так хорошо, — хрипит Арсений, но теперь Антон чувствует его дыхание очень близко к коже. Слишком близко, чтобы это было случайностью. Арсений раздвигает широко-широко его половинки, крепко ухватив пальцами, и что-то горячее и мокрое скользит между ними снизу вверх. А потом ещё. И ещё. Боже! Антон воет в голос, заставляя себя не сбегать от этих касаний, потому что ему на самом деле нравится. Очень нравится, несмотря на то, что одна его часть внутри верещит от смущения, а другая глупая часть трясется от страха и орет: «Ты не достоин такого! Где Он и где ты». Антон задвигает ее куда подальше. Арс так делает, потому что он так хочет. И его, Антона, он хочет, прямо — вот так, языком, а значит Антон — именно тот, кто ему сейчас нужен. А все загоны идут нахуй. И Антону тоже, кажется, пора. — Арс, Арс! — молит он. — Да, хороший? — тот даже смещается вбок, чтобы встретиться с ним взглядом, и это тоже очень смущающе, но Антону некого стесняться, он говорит себе: «Арс захотел меня», и поворачивает голову. Не удерживаясь на уставших ногах, валится набок, и Арсений подается к нему навстречу, ловя его ладони в свои. — Арс, давай? Тот кивает и, не сводя с него глаз, целует ему руки, нежно, ласково, а Антона пробивает на такую тоску вперемешку с любовью, что сейчас впору заплакать, но организм ему такого просто не даст. Никто не относился к нему так бережно, как Арсений. Никто так его не любил. Антон наблюдает, как быстро он стягивает перчатку, раскатывает презерватив и щелкает крышкой тюбика со смазкой. Красивый. Антон бы остался лицом к лицу, но после его трехлетнего перерыва это может быть травмоопасно, и он снова встает на колени, придвигаясь ближе к изголовью, чтобы было, куда упираться рукой, и замирает в ожидании. Он чувствует все так сильно! Так сильно, так остро. Твердый, горячий член плавно и медленно входит, ласковые руки касаются спины и бедер, глубокое тяжелое дыхание раздается над ухом — Арсению наверняка тоже непросто себя сдерживать, но он старается. Ради в том числе и него, дурака. Антона распирает во всех смыслах. Стоны вырываются сами собой, он замечает их только на периферии сознания. Арсений здесь. Уже здесь, уже внутри. Так близко, что ближе и представить себе уже невозможно. Антон приподнимается, ползя руками по стене, и расслабляет поясницу, давая себе прогнуться так, как спонтанно хочется. Оказывается, так тоже можно, делать в сексе то, что просто делать хочется. Без загонов, оглядки на партнера, без плана — только чистая импровизация. Арсений ждет, почти не двигаясь внутри, только дышит и гладит его, хаотично перемещая касания по телу, и Антон поднимает руки выше, потягиваясь в прогибе, как кошка, и касается сосками холодной стены. Это прошибает вспышкой, он сжимается вокруг Арсения, заставляя того глухо охнуть тоже. Будто бы они сейчас — одно целое. Когда Антон привыкает и просит начать двигаться, Арсений обнимает его, прихватывая пальцами одной руки грудь, а вторую сразу опускает на член. Размеренно и несильно толкается, припадая губами к шее. Так вот что он имел в виду, когда говорил, что любит доставлять удовольствие. Антон захлебывается во всех ощущениях, выдавая что-то смутное через рот, а Арсений в ответ впервые тоже издает глубокий рычащий стон, от которого у Антона окончательно улетает кукушечка. Тому тоже, похоже, кайфово, он двигается осторожно, неглубоко, но плотно и как-то мощно, целует и мнет губами плечи, загривок, щиплет прижатый пальцами сосок и что-то там еще делает с членом, но Антон уже не воспринимает, его сенсоры зашкаливает со всех сторон, и он даже, кажется, ощущает удовольствие изнутри, хотя раньше никогда не реагировал на пресловутый массаж простаты. Может быть, это просто спазм внизу живота. А может, гигантские бабочки. То ли угол, то ли тот факт, что он отпустил себя, то ли черт знает что еще, но Антона накрывает таким потоком оргазма, которого еще никогда не было, а если и было, то это все уже не важно. Арсений с длинным стоном тоже кончает когда-то после. Антону с его потерянным временем и пространством совершенно непонятно, как и чего, он пытается собрать мысли в кучу и фокусирует сознание на чем-то, принадлежащем этому миру только тогда, когда чувствует Арсовы губы на своих. Они лежат на боку лицом друг к другу, лениво двигая губами и тяжело дыша. Это мало похоже на поцелуй, но размыкать его совсем не хочется. Температура медленно выравнивается, и по влажной спине бегают мурашки, прогоняемые иногда взмахом Арсеньевской руки, как дворником сметающей снежинки с лобового стекла. Антон точно сошел с ума. — Ох, — звучно выдыхает он через какую-то еще одну вечность. — Угу, — мычит Арсений, — ты как? — Да, — невпопад отвечает Антон и лезет ладонью в его мокрые волосы, убирая их дальше от такого же мокрого лица. Когда внутренний Антонов математик пытается анализировать реальность, то захлебывается в очень большом чувстве, и едва не произносит все это вслух. Только вздыхает ошеломленно от того, как же сильно и как же по-настоящему любит. Арсения, видимо, тоже здорово выбило, потому что, пока они добираются до душа, возвращаются и приводят в порядок постель, он молчит, но не разрывает контакт надолго, то и дело касаясь и хаотично целуя во что придется. Антон и сам рассеянно мажет пальцами по его спине, безмолвно сообщая, что принес с кухни воды. — Спасибо, — шепчет тот, прислонившись на секунду лбом к его плечу. Играет все тот же неторопливый эмбиент, которого Антон в процессе, конечно же, не слышал, и внутри этой послесексовой неги его математик все-таки раскладывает все по полочкам. Он влюблен, или любит, или космически прилип, или как это назвать — еще не придумали для этого точного слова. Его тело внезапно стало гибкое и сильное, хотя он как будто бы даже и не похудел. А еще — похуй, сколько он весит и как выглядит, и даже насколько стесняется. Тот, кто он сейчас — нужен Арсению. А еще это был не совсем секс. Только от проникновения Антон никогда не кончал, потому что не чувствовал никакую волшебную простату. Мартин однажды сказал, что все его партнеры просто не знали, где ее искать и принялся за дело с энтузиазмом, но не преуспел. Антон тогда почему-то делал вид, что он ее нашел. Зачем? Непонятно. А здесь тоже не было вроде бы никаких звезд перед глазами чисто от этой стимуляции, но важно было другое — он не просто был снизу, он был занежен. Залюблен, а не выебан. Антон не думал о том, нормально ли он выглядит, все ли правильно делает, достаточно ли он хорош. Его не «трахали», не использовали как мастурбатор, и вообще ничего такого с ним не проделывали. Арсений просто окружил его теплом, тягучей влюбленной страстью, как желанного, как долгожданного. Как важного. И это разъебало его в щепки. — Ты чего? — Арсений нарушает безмолвие, видя застывшего у кровати Антона. Эмбиент выключен, Арсений уже лежит, приподнявшись над подушкой и откинув для него одеяло. — А, все хорошо, — отлипает Антон, залезая к нему под бок, — понял кое-что. Никогда не испытывал ничего подобного. Охуел. — Я тоже понял. И тоже охуел, — шепчет Арсений, как-то удивительно удобно укладываясь ему в объятья. — Расскажешь? — сонно бормочет Антон, вдруг ощутив весь многотонный вес усталости. — Да. — И я. Они засыпают почти мгновенно, не договорив, и Антон, проваливаясь в сладкую темноту, едва успевает проиграть знакомые строчки в голове: «и ты раздуваешь мой пульс из искры в такое пламя»