Плановый разгром

— Присядь.  Испытывающий тон сочился недоверием сквозь подаваемое напоказ благое намерение. Куай неторопясь раскладывал принадлежности, подготовленные к чаепитию. Посреди комнаты стоял низкий чайный столик с двумя широкими подушками для сидения, подобранными в тон стен. Их древесный оттенок искажался от приглушённого света свечей и курильниц, чадящих сладким ароматом жасмина.  Он подготовился основательно, подметил Би-Хан, опускаясь на предложенное ему место — поймал взглядом надпись на родном языке, крупными иероглифами выведенную на одной из упаковок в виде круглой таблетки. «Бэй Доу Ча» гласил текст на выцветшей от долгого хранения и транспортировки бумаге. Куай никогда не любил этот сорт — вязкие коньячные нотки, переходящие в сладость, казались ему чересчур терпкими. Всякий раз он с шокированным недоумением наблюдал, как Би-Хан удовлетворённо опускал веки, смакуя любимый вкус напитка, до обидного редко попадающего в его руки.  В те давно минувшие дни Би-Хан иногда приносил в клан один-два блина спрессованных чайных листьев. В чае он не разбирался, в отличие от брата, однако имел возможность принести что-нибудь внеустановное, и никогда не упускал её. Каждый раз, возвращаясь с очередного задания, предвкушал как тонкая линия губ изогнётся в мягкой улыбке, как они сядут вместе на жёсткие подушки, и проведут время наедине, обсуждая глупые повседневности за пиалой чая.  Куай всегда просил именно его. Младшего необъяснимо привлекали чайные традиции, и даже сейчас, раскладывая пиалы на небольшом чайном столике с узким поддоном, он был максимально погружён в процесс. Би-Хан никогда не критиковал и не спрашивал, по какой причине среди сотен увлечений Куай выбрал именно чай. Просто приносил тот, который ему нахваливали больше всего. Отчасти за неимением времени, отчасти — за неимением сил грузить себя лишним. Его парадигма составляла собой минималистичный свод представлений о мире, целиком и полностью построенных на железобетонном фундаменте устава Лин Куэй. И пристрастие к чаю казалось чем-то до одури чуждым среди стройного порядка мыслей в его голове.  Однажды, оказавшись на рынке, Би-Хан взялся лично продегустировать несколько сортов, придирчиво пробуя каждую преподнесённую ему пиалу. И тогда ему посоветовали чудодейственный чай, что омолаживал и придавал сил, будто самая чистая родниковая вода. Би-Хан не был впечатлительным, не поверил ни слову, и всё же решил попробовать. Перекатав вкус на языке, он застыл. Мягкий, но терпкий, этот чай раскрывался бутоном молодой розы, переливаясь вкусами и запахами до того необычными и приятными, что Би-Хан не глядя осушил пиалу. «Это точно его удивит», — подумал тогда он, почти видя как брови Куая складываются восхитительным домиком, а в глазах плещется желанная благодарность.  Лицо Куая надо было видеть.  — Вяжет... — задумчиво нахмурился он, отставляя пиалу. Би-Хан неожиданно для себя выпил уже вторую, но словно заразившись его озадаченностью, опустил свой чай на стол. — Тебе не понравилось? — спросил старший, скрывая разочарование за привычно спокойным тоном.  — Слишком зажарен, — вынес вердикт Куай будничным тоном. — Но тебе ведь нравится. Он неплох.  Тогда Би-Хан долго пытался понять, что значит «слишком зажарен». Только потом, на следующей вылазке в город, он узнал: некоторые сорта чая томятся в печах, и Куай, как выяснилось позднее, любил более травянистый вкус, оседающий тонкими фруктовыми оттенками на корне языка. В следующий раз он внимательнее выбирал подарок, ориентируясь не только на личные предпочтения. В будущем, когда Куая стали отправлять на задания, младший приносил тот самый горький чай, когда хотел поблагодарить или попросить прощения. И Би-Хан ценил это, прикипев к чаю всем сердцем — как и к Куаю, которого когда-то любил больше себя самого.  Сейчас, очевидно, мотивом устроить чаепитие было желание примирения. Порыв подняться с подушки был моментально подавлен, не успев сформироваться в отчётливую мысль. Куай управляет положением — просто так его не отпустят. Ультиматум не произносится вслух, будто шпионаж являлся чем-то незначимым в их встрече. Би-Хан чуял напряжение, что вплеталось отчётливым душком в тающий жасминовый дымок. Он вынужден поддаться ему, не сожалеть о покинувшей много лет назад гордости.  Куай занял место напротив. Держа в руках продолговатое блюдце с сужающимся краем, он отсыпал чай, прималывая скрученные листочки внутри. Би-Хан наблюдал, впитывая каждое его действие, что сквозь толщу времени отзывалось эхом прошлого в его памяти. Лёгкая грусть вскружила голову так внезапно, Би-Хан готов винить что угодно, хоть аромат из курильницы, лишь бы не терять контроль над эмоциями. Он уже на уровне рефлексов знает, что произойдёт дальше. Куай поднёс блюдце к носу, наклоняя его. Медленно вдохнул полной грудью запах чайных листьев, перехватил керамику поудобнее, так, что большие пальцы поддели изогнутые, будто края лепестка, поверхности, и снова вдохнул. Проверял качество чая и консистенцию, поправлял себя Би-Хан, любуясь медитативной расслабленностью человека напротив. Куай оценивал чай, чтобы заварить идеально — для него.  — Твой любимый чай, брат, — протягивает блюдце, обхватывая всё так же двумя руками. Заглядывает в мерцающие огоньки глаз, и отыскав что-то своё, передаёт чахэ в стянутые тёмными перчатками ладони. Их пальцы соприкасаются всего на миг — Би-Хану совсем не можется думать о том, что было бы, продлись невольное касание ещё хоть на несколько секунд. Едва не дёргается, скрывая смущение за настороженной озадаченностью. Крутит затейливую утварь в руках — искренне не понимает таинства церемонии, хотя и может на любительском уровне сверить чай по старым воспоминаниям. На языке так и вертелось дурацкое «спасибо», и Би-Хан абсолютно в ступоре, не находясь с ответом, рассматривает перекрученные чаинки в блюдце. Уйти невозможно; сказать, что он на самом деле думает об этом цирке — тоже. Ведь Куай догадывается, что призрак ходит за южную стену явно не просто так, сдаст в любой момент, если посчитает это нужным. Если можно оттянуть этот момент, Би-Хан готов сделать это.  — Ты позвал меня не ради дружеского чаепития, — протягивает блюдце обратно.   Не удержался, высказал засевшее внутри недовольство, но Куай бдителен, и заподозрит неладное, если призрак будет чересчур тщательно подбирать выражения.  — Верно, — сдержанно кивает Куай. — Но речь не о том, что ты делал за стеной.  Кипит чайник — обычный, электрический — в Ширай Рю отсутствовал традиционализм, присущий Лин Куэй. Куай выключает его до того, как сработает датчик. Чай должен завариться в чуть подостывшей воде, иначе листья спалятся в кипятке, не успев пробудиться. От такого вкус неизбежно испортится, а Куай был крайне щепетилен в этом вопросе. Би-Хан пристально следит за движением его руки, ожидая дальнейшего пояснения, и наконец дожидается когда внимание криоманта переключается полностью на него.  — Помимо тебя, в Ширай Рю завёлся ещё один шпион. Ты поможешь нам выяснить, кто он, — Куай выдержал паузу, изучая сокрытое маской лицо. — Я отпущу тебя, но ты дашь слово, что приложишь усилия к поиску.   С возрастом Куай стал хитрецом. И в былые времена нет-нет, да пробегали лукавые искорки в льдистых глазах. То был юношеский задор, ныне обратившийся в колючую угрозу, подёрнутую гостеприимством скорее для проформы, чем для комфорта его гостя. И Би-Хан лжёт себе снова, увещевая в том, что вовсе не восхищается мужчиной, сидящим напротив него.  — Откуда столько уверенности, Куай? — хохотнул призрак в насмешке. — Твой лёд не настолько силён, чтобы сковать тень.  — Зато молнии способны, — уверенно констатировал криомант. Заглянул в глаза, упиваясь просочившимся стыдом. — Или ты забыл? Тебя ожидают снаружи.  Забудешь тут. Развивать этот разговор дальше не имеет смысла — Куай думает точно так же, заливает подостывшей водой сухой чайный лист и накрывает гайвань крышкой. Воздух в комнате замер, аромат стелится ровно и плавно вместе с дымом из круглой курильницы. Значит ли это затишье, что грядёт свирепая буря, думает Би-Хан, но эта мысль мелькает бегущей строкой, будто сводки повседневных новостей, и он обращает на неё ровно столько же внимания. Этот шпион, о котором говорит Куай, явно не выделялся среди других Ширай Рю. Под описание мог подойти любой адепт клана, однако стоит лишний раз поглядывать в глаза, и однажды он не упустит мертвенное бельмо вместо обычного тёмного зрачка.  — Как ты уже знаешь, после того как наши пути разошлись, Лин Куэй восстанавливался совместными усилиями с Ширай Рю, — Куай слил первое заваривание, снова наполняя чашу горячей водой, и накрыл крышку. Казалось, ничего кроме чая его не интересовало. — Грандмастер Хасаши был несколько вспыльчивым человеком... Би-Хан, даже с ним мы смогли найти компромисс. Неужели между нами не может быть мира?  — В пределах договорённостей, — сухо ответил призрак.  Уговор, скреплённый ложью. Би-Хан понимает его цену, как и цену жизни, что совсем скоро придётся отнять. Куай не поймёт. Никогда не понимал — не видел мир таким, каким видит его он. И когда-то Би-Хан был этому рад.  — Ты уже их нарушил, брат, — напоминает Куай, разливая чай по пиалам.  Би-Хан смотрит в одну из них, пытаясь отыскать в благородном янтарном оттенке былую память. Чай был точно таким же, что и тридцать лет назад — жидкость мерцала красным из самого дна пиалы, будто маленькое солнце в кружке. И это солнце клонилось к закату. Ничто не вечно, ведь даже их клятвы рассыпались в прах, оставив прогорклую злобу. Не друг на друга — на себя, за то что иногда колет под рёбрами ностальгической грустью, давит безучастным вопросом к самому себе.   Могли ли они что-то поменять? — Нет, — отвечает Би-Хан, помедлив. — Я приложу усилие к поимке. Взгляд Куая едва заметно теплеет. Пиала в его ладонях плеснула чаем, заходясь рябью на красноватой глади. Он заглядывает призраку в глаза, передавая чай словно тайну — касаясь не пальцами, а неожиданно обнажившейся душой:  — Я часто вспоминаю нас с тобой, — говорит он, и Би-Хан слегка дёргается от его слов. Или тому виной его невесомое касание, мазнувшее подушечками пальцев по запястью? — Это было хорошее время. — Тогда почему оставил меня? Би-Хан отставил пиалу в сторону. Разговор был важнее праздных посиделок. — Ты стал другим, — вздохнул Куай. — Вместе мы бы смогли преодолеть это. Что именно им нужно преодолеть, Би-Хан спросить не успел. Прохладная рука осторожно легла на запястье, на пробу сжав. Место их соприкосновения словно разрядом прошило, ударяя в голову хлестким щелчком бича. Странная жажда раскрыла пасть, проносясь от горящего запястья горячей волной по всему телу. «Надо уходить» — забилось в панике нутро. Уже в следующую секунду Би-Хан очутился у ручья, на прогалине посреди вишнёвой рощицы, с которой открывался вид на заходящее солнце. Где-то вдалеке разговаривали адепты Ширай Рю, и их гомон слышался потусторонним и чужим на фоне бушующей бури в голове призрака. Скоро начнёт смеркаться. Би-Хан позволил себе выдохнуть, сбрасывая напряжение, скопившееся на протяжении всего этого несуразного диалога. Спасительный телепорт возник сам собой, он просто не успел среагировать на прикосновение сознательно. Это нельзя было назвать испугом — скорее рефлекс, будто реакция на критический удар, а не на простое касание. Эти ощущения должны были стереться в труху давным-давно, но тело упрямо помнит спирающее в груди дыхание, трепет сердца от чужой близости и эти руки. Всегда прохладные, бережные, они никогда не касались его сверх обыденного. Втайне Би-Хан мечтал хотя бы раз почувствовать его объятия чуть крепче, вдохнуть воздух на стыке плеча и шеи. Желание, не обретающее форму, всячески пыталось пробиться сквозь непринятие и запретность всю его сознательную жизнь, однако лишь умирая Би-Хан понял, что теряет нечто куда более ценное, чем жизнь. И Куай растоптал всё это — то, что Би-Хан старался сохранить, не позволяя себе даже в мыслях порочить честь брата. А он бездумно сжёг последние мосты между ними при первой возможности, полагая что играючи восстановит то, что разрушил. — Би-Хан, — коротко позвали его со спины, вырывая из плена тяжёлых мыслей. Брови дёрнулись, руки сжались в кулаки — Би-Хан бы многое отдал за возможность действовать свободнее. Ударить бы со всей силы в лживо участливое лицо, размазать притворство кровью по черепу. Куай обязан следовать за ним без пререканий, слушаться старшего и быть благодарным за уйму сил, вложенных в него. Вместо этого — обман и мимикрия, и даже сейчас, когда их почти ничего не связывает, он продолжает врать. — Мне с тобой больше не о чем говорить, — сварливо рыкнул призрак, глядя на Куая вполоборота. Он промолчал. «Правильно, — думает Би-Хан, — проваливай, раз выяснил то, что тебе необходимо». Тот только поставил на скамью рядом с ним остывший чай, бесшумно удаляясь. — Пожалуйста, брат... — не удержался Куай, выдавливая из себя просьбу, — Прими хотя бы пиалу. Би-Хан не нашёлся с ответом. Что следует в таком случае сказать? Магия Куан Чи более не связывала его, и он был волен делать что угодно. Правильнее всего казалось попробовать забытый вкус; поступить опрометчиво, но принять подарок Куая. Но возьми он пиалу в руки — как это бы развязало чужие, негласно давая понять, что единение между ними ещё можно восстановить. Как бы не так. Вкусовая матрица взрывается от тёплой жидкости, мягкой терпкостью обдающей мертвенный язык. Би-Хан думает, как хорошо, что он не снял маску при Куае. Его изъеденные рытвинами губы искажаются грустной улыбкой, пока призрак, вспоминая, провожает угасающий закат. Горькое осознание, что всё могло сложиться иначе, колышется где-то на грани разума отзвуком робкой мечты. Что если можно переубедить его? Чтобы этот человек, восхищающий и злящий, следовал за ним. Смерть, скованная тёмной магией, упростит Куая, сотрёт загадочную индивидуальность. Сладость мести умножится многократно, если брат перед этим достанется ему полностью, живым и непознанным. Таким, каков он есть. Би-Хан вернул маску на своё законное место, поднимаясь с приземистой скамьи. Он решил взять недопитый чай с собой, быть может, даже вернёт Куаю часть его чайного набора обратно. Всего несколько метров — и призрак натыкается на след изморози, оставленном на одном из деревьев. Это был он. Дал знать, что смотрел за ним. Увидел, что ему пришёлся по сердцу такой подарок. Это всё не так уж важно. Главное — бдительность Куая ослаблена. И даже его божественный чай не изменит мнение призрака о нём. Разве что совсем чуть-чуть.