Народ Кхаэнри'ах навсегда останется ненавистным самим богам.
Он не осмелится идти против богов.
***
Кэйа честно не помнит, когда последний раз нормально спал. Кошмары и воспоминания топили его, тянули ко дну и не давали жить, заставляя иногда просыпаться от желания закричать. Быть может, лишь тогда, когда он напивался до невозможного, разум уже не умещал в себе ничего, позволяя спасительно провалиться в дрему. До того, что владельцу таверны приходилось выкидывать его за шиворот из заведения, прямо на холодный асфальт. Разодранные ладони неприятно щипали, но спал он и впрямь как убитый. Но работа в ордене представляла собой ранние подъемы и более-менее презентабельный вид, дабы не позориться перед гражданами. А потому напиться не удавалось. Как бы сильно не хотелось. Погодка была не из лучших. Дождь и неприятный ветер. Казалось бы, лето, цветочки и солнышко, травушка-муравушка, все дела. Но Мондштадт все кормил жителей бурями. И сколько бы служительницы церкви не задавались немым вопросом "Сколько это будет продолжаться?", Анемо Архонт, скорее всего, лишь разочарованно вскидывал руки, одним лишь взглядом поясняя ситуацию, в которой он, честно, не имеет никакого веса. Все таки, зря рыцарь не взял с собой зонт... Подходя к штабу Альберих приветливо улыбнулся охранникам на входе, что также с счастливым выражением лица приветствовали капитана. — Магистр ждет вас, капитан! — Лично? Я к ней загляну, — похлопав темными ресницами и откинув влажную прядь со лба, Кэйа толкнул тяжелые дубовые двери, шустро подбираясь к кабинету Джинн. Та его уже ждала небрежно присев на край стола. Заинтересованно беседовала с Лизой, что время от времени заливисто смеялась и попивала травяной чай. — Магистр, звали? Доброе утро Вам, — он кивнул Минчи, та в ответ красиво взмахнула рукой и нежно улыбнулась, склоняя голову. Джинн тут же встрепенулась, встала со стола, стукнув каблуками о досчатый пол. Глаза ее сверкнули беспокойством, но после оно сменилось кристально чистой уверенностью. — Здравствуй, да, я ждала тебя. Не замерз? — она оглядела классический наряд подчиненного и продолжила, — Рыцари уже несколько дней не могут разобраться с непонятной аномалией. Она связана с артериями земли, как мне известно, — магистр протянула карту и постучала пальцем по отмеченному месту, — Я прошу тебя провести небольшое расследование, только пожалуйста, дождись пока дождь поутихнет. Я не хочу, чтобы из-за пустякового поручения ты слег с болезнью. Лиза в уголке тихонько хихикнула, тут же получив от подруги укоризненный взгляд. Библиотекарь исправилась, обращаясь к капитану: — Пожалуй, Джинн права. Может чаю? — Ох, не стоит. Мне надо торопиться, я еще не закончил парочку дел, вынужден откланяться, — магистр снова подняла взволнованный взгляд, — Я подожду вечера. Если дождь утихнет – хорошо, если нет – не судьба. Вас устроит? Блондинка уже больше ничего не могла сделать, потому подняла руки с сдающемся жесте и кивнула, говоря, что Альберих может быть свободен.***
Темнело на улице заметно быстрее, ведь тучи по прежнему заслоняли небо, не позволяли даже капле света проникнуть сквозь них. Если б не часы в кабинете, Кэйа бы уже давно запутался во времени. Но они показывали восемь тридцать. Дольше ждать уже некуда, потому рыцарь нехотя вышел из помещения, прихватив с собой карту от Джинн. Шлепая по лужам и периодически вступая сапогами в грязь, капитан разыскивал аномалию. Уличных фонарей за городом было немного, но их свет все же спасал. Дойдя практически до побережья, Кэйа огляделся. Ни света от артерий земли, ничего, почти не звука. Только дымок от костра вдалеке. Так, от чего, еще раз?... — Какого? — Альберих непонимающе скривил лицо. Воздух влажный, дождь периодически сваливается на голову настоящим ливнем, а кто-то вдруг настолько захотел пожарить шашлычков, что аж устроил здесь костер? Если это монстры, то с ними надо разобраться, а если человек, немедленно спросить совета. Поэтому, рыцарь, долго не думая, пошел на тусклый свет. Поблизости никого, лишь звенящая пустота, треск костра, ничем не защищенного. Сколько он так горит, а главное, как? Синеволосый пригляделся. Сиреневые символы бездны над костром мигом заставили его отпрыгнуть, и вовремя. Льдинка пролетела в полуметре от его груди. Из-за дерева горделиво выплыл крио маг, расчерчивая посохом в воздухе замысловатые узоры. На раздумья совершенно нет времени, он успел намокнуть, а значит любая крио атака сразит его с легкостью. От огня идет тепло, если загнать мага поближе... Уроженец бездны лишь мерзко посмеивается, словно читая мысли, и выпускает еще одну льдинку прямо в пламя, что поверженным гаснет в пару секунд. Шансов мало, да что там, их нет вообще. Нужна подмога, нужно что-то придумать, нужно убираться отсюда. Альберих срывается в сторону города, но путь преграждает дым. Ненастоящий, фиолетовый, что щиплет глаза и закрывает обзор. Из-за сиреневого облака выбегают хиличурлы, размахивая дубинками. Рыцарь держит меч наготове, раскидывая и морозя врагов. Кровавые ледяные статуи рушатся, рассыпаются по мокрой траве. Дождь все усиливался, словно орден принялся контролировать саму природу. Ливень застилает взор, и Кэйа протирает перчаткой глаз. Руки тянутся к небу, вызывая вокруг тела ледяной вихрь. Он спасает, не подпускает врагов более чем на полметра, мигом обездвиживает их, превращая в застывшие навсегда фигуры. Отвлекающий маневр уничтожен, синеволосый тяжело дышит, вспоминая про мага. Существо хохочет неподалеку и, словно в знак "Смотри, я тоже так могу!", пускает льдины в пляс. Пара все же попадает в капитана, раненная нога подгибается, он разбивает колени о мокрую землю. Мороз не позволяет ноге двинуться, отродье из бездны заливисто смеется, наблюдая за неуклюжими попытками Кэйи подняться, но он лишь падает обратно, корчась от боли. И вдруг отродье замолкает. Но кто-то точно кричит вдалеке. За спиной раздается звонкое:"Пригнись!"
Альберих послушно валиться на грудь. Огненный сокол пролетает над ним, задевая мага и отбрасывая его минимум на двадцать метров, где он со жалким стоном растворяется в воздухе. Алая птица отражается в водной глади, последний раз сверкает в голубом глазе рыцаря и с победным криком исчезает вдали. Капитан медленно теряет сознание, на подкорке сознания слыша, как кто-то бежит по лужам в его сторону. Повернуть голову и взглянуть не остается сил. Он постепенно перестает слышать что-либо.***
Пробуждение было не из легких. Не успел Кэйа и глаз открыть, как голову пронзило пульсирующей болью. Он приложил руку ко лбу, чувствуя яркий контраст. Похоже, он все таки заболел. Или же это последствия травмы. Точно. Травма. Альберих резко сел на кровати, съежившись от боли, что прошла по всему телу, а особенно по раненной ноге. Он мельком глянул на нее, перед тем как вновь упасть на подушки, и поморщился. Нога в районе щиколотки была явно не в привычном положении, и синеволосый разочарованно вздохнул. Вывихнул лодыжку. Он также подметил где находится. Винокурня. Пожалуй, еще на огненном соколе, что взмыл в воздух, стоило понять, кто же на самом деле являлся его спасителем. Но это не было похоже на Рагнвиндра. С вероятностью в процентов девяносто, он бы просто оставил названного братца валяться в грязи. Но точно бы не стал так далеко тащить его аж до самой винокурни, заботливо уложив в постель в собственной комнате. Похоже, что те самые оставшиеся десять процентов обернулись в сторону капитана, надо же, какое поразительное везение... На полу от двери до кровати тянулся тонкий кровавый след, валялись грязные тряпки, и Альберих виновато подметил, что кровь его, жалея горничных поместья, которым придется все это смывать. Не успел он и пары минут пролежать в одиночестве, как в комнату осторожно просунулась одна из них, держа в руках ведро с водой. Поставив его неподалеку, девушка принялась брезгливо оттирать багровые пятна от деревянных досок, далеко не сразу заметив рыцаря, что, как оказалось, прибывал в сознании. Она испуганно охнула и попятилась, едва не перевернув ведро. Кэйа непонимающе похлопал ресницами, намереваясь что-то сказать, но девушка сбежала быстрее, оставив лишь тряпку на мокром полу. Она вскоре вернулась и, к сожалению, не одна. За ней размеренным шагом вышел хозяин винокурни. Горничная лишь быстро собрала все тряпки, закинув их в тару, и поспешно скрылась за дверью. Капитан кавалерии упрямо делал вид, будто не замечает этой ярко-красной копны волос, а Дилюк молча присел на стул около его кровати. В прочем, молчал он недолго. — Ну, рассказывайте, капитан. Какого Вы делали среди ночи на побережье? Нетребуемая отлагательств встреча с магами бездны? Или с хиличурлами? — он слегка презрительно фыркнул, осматривая брата с головы до ног. — Ордо Фавониус не только дурью маются. Иногда приходится поработать, мастер Дилюк. — То есть, полежать лицом в грязи? — Рагнвиндр явно намекал на окончание приперательств. — В прочем, ладно, не мои проблемы. С рассветом я передам магистру Джинн письмо. Хочешь что-то добавить? Кэйа возмутился. — С чего ей сдалось письмо? Я доложу обо всем завтра, — он вновь приподнялся на кровати, сильно напрягаясь, чтобы не сморщиться. — Да хоть сегодня, я вовсе не держу, — он приподнял руки, с некой победой в алых глазах глядя на явно потрепанного и неспособного даже подняться Альбериха, не то что пойти и доложить о чем-либо Джинн. Даже в здравии он бы никуда отсюда не ушел. До города далековато, по темноте, в бурю. Ну, так себе. Но взгляд Дилюка быстро смягчился. Все таки, брату было очень нехорошо. Названные братья давно привыкли играть этот спектакль. Настолько привыкли, что играют его даже наедине друг с другом, не говоря уже о их поведении при посторонних. Никто в Мондштадте не мог знать точно, какие отношения они сохраняют и сохраняют ли вообще. Даже сами они этого не знают. Рагнвиндр сейчас говорит с ним как с настоящим идиотом, все чаще фыркая и ухмыляясь горько. Явно опускает момент того, как тащил его на себе аж до самой винокурни, накинув на продрогшее тело Альбериха свой плащ, порядком замарав его чужой кровью. Рыцарь об этом никогда не узнает, но, возможно, поблагодарит за своеобразное спасение. Любитель справедливости покинул ради него свой ночной пост полуночного героя, но сам этого не признает. Их обоих словно нужно ткнуть носом в собственные чувства, дабы наконец добиться проявления настоящих эмоций на серьезных лицах. Есть совсем небольшая надежда, что в случае с Дилюком это необязательно. Пока капитан кавалерии медленно смирялся с обстоятельствами, он потянулся к полке неподалеку, достав небольшую коробку, что служила ему аптечкой. Возвращаясь посреди ночи, он часто промывал мелкие ранения, лишь изредка доставая бинты. Но в случае с его гостем они были необходимы. Стараясь не класть стерильное на стол, хозяин поместья вытащил пару белоснежных лоскутов, оставляя рядом. — Что с моей ногой? — синеволосый растерянно глянул в сторону Рагнвиндра, что был весьма серьезно настроен. — Рана на бедре, не особенно глубокая. А ниже обычный вывих. Целителя ждать не придется, я умею это делать, — этому стоило обрадоваться, но в груди лишь зародилось недоверие. Кэйа попятился на кровати, пряча лодыжку глубже под одеяло. — Нет-нет, не стоит, я подожду Барбару до завтра или до послезавтра, там... — брат его полностью игнорировал, безжалостно откидывая одеяло. Капитан же снова отползал, избегая прикосновений к себе. — Будет нехорошо, если из-за нашей медлительности вывих станет привычным. Тебе, как рыцарю, до такого лучше не доводить. Но ты и сам знаешь, что я не могу тебя заставить. Здравый смысл не покидает Кэйу окончательно. Дилюк прав. Действовать лучше скорее, тем более, пока он еще предлагает помощь. Поэтому синеволосый все же медленно сползает вниз по подушкам, возвращаясь на прежнее место. С небольшим волнением глядит на мужчину, тот стягивает перчатки, для удобства, и придвигается ближе. Холодные пальцы касаются щиколотки, неспеша прощупывают. — Расслабь ногу и считай до десяти, — Рагнвиндр кладет наконец руки на лодыжку, готовясь. — Это еще зачем? Тот раздраженно поднимает взгляд. — Не задавай вопросов, просто считай. Чувство ожидания мерзко сидит в груди, но Альберих слушается, принимаясь медленно считать. Красноволосый и вовсе не двигается, вероятно, ждет до десяти. — Три, четыре... Не успевает Кэйа дойти до пятерки, как тут же сжимается от резкой боли и мычит куда-то в одеяло. Боль постепенно становиться менее заметной, сходит волнами, и он чувствует как брат невесомо постукивает двумя пальцами в районе колена, намеренно отвлекая. С радостью он отмечает, что нога в правильном положении. Дилюк снимает с него прохладные руки, вынимает из коробки бинт. — Ты сказал считать до десяти. — Ну, да. Я же не сказал, что именно на десятке вправлю тебе лодыжку? — он забавно хлопает алыми ресницами, издеваясь. Капитан складывает руки на груди. Бинт мягко ложится на поврежденное место. Пусть и осторожно, но повязку Рагнвиндр старается затянуть потуже, его так учили. Ну, как учили. Он это сам подсмотрел. Что Кэйа, что Дилюк в детстве оба были теми, кого не найдешь на прежнем месте уже спустя пару минут. Они прыгали с окон, с маленьких утесов ныряли в воду, бегали вокруг поместья, чуть ли не перепрыгивая через высокие виноградники. И, конечно же, постоянно ранились. То за ветку зацепятся, то споткнуться, проблем не оберешься. Казалось бы, сыновья такого важного и интеллигентного человека как мастер Крепус, а выглядели порой как беспризорники. В синяках и ссадинах, зато какие счастливые. Были и переломы. Тогда Альбериху пришлось тащить брата на себе до дома, ибо тот ну никак не стоял на ушибленной ноге. Аделинда тогда обреченно вздохнула, выискивая взглядом Рагнвиндра старшего в кустах винограда, что после пришел, перевязал ему ногу и даже наказал мальчишек, за такое халатное отношение к здоровью. Оба тогда только посмеялись, прекрасно зная, что как только конечность заживет, они немедленно бросятся на поиски новых приключений, в очередной раз не взирая на такие скучные нюансы как травмы. Это сейчас Дилюк такое презирает, и братец его еле сдерживается, дабы не выбросить что-то по типу "А вот лет десять назад...". Капитан был хоть чуточку похож на себя прежнего, на себя маленького, чего не скажешь о Рагнвиндре. В нем сохранилось лишь пылкое упрямство. Если бы кто-то вдруг поставил, к примеру, двенадцатилетнего Альбериха перед ним, мальчик никогда бы не поверил, что перед ним его собственный брат. "Это не Люк, это какой-то неизвестный мне зануда". Да, что-то вроде того вырвалось бы у него... В детстве аловолосый никогда не был паинькой. Если ему запрещали, он, как правило, делал втихую, за что получал нагоняй от отца. И может быть в нем не осталось той детской наивности, но эта стойкость сопровождала его всю жизнь. "Не могу действовать вне ордена? А вы и не узнаете, что это был я". Единственное, чего он и вправду не понимал, так это собственное отношение к Кэйе. Оно колебалось. Колебалось от простейшей привязанности, как к последнему родному человеку, до неизвестной пустоты и неприятной боли в груди, когда так хотелось рассказать рыцарю о всепоглощающей ненависти к его персоне. Ненависти к его лжи, ненависти к его скрытности и неопределенности, к его глупому авантюризму и едва приметной развязности. Такое хозяин винокурни никогда не поощерял. Но не смотря на это, сейчас сидел и перевязывал ему раны, придерживая ослабевшую ногу, которую сам синеволосый держать был не в состоянии. И уж слишком долго смотрел в одну точку. Настолько долго, что не сразу заметил маячащую перед глазами ладонь. — Люк, давай поговорим. Тот не слушает и наспех закончив повязку, поднимается и идет к двери, сам с трудом осознавая, чего он хочет. — Не уходи, всего один разговор. — Завтра. Тебе нужно отдохнуть, давай завтра, — за ним захлопнулась дверь. Придется поспать в другой комнате сегодня. Кэйа же еще минут двадцать остается неподвижен, глядя на белоснежные бинты на смуглой коже. Нахмурившись, он все же гасит свет.