Кинозал для психопата

      Донеся Вэй Усяня в спальню, аккуратно и бережно разложив его, измождëнного и сомлевшего, на постели, отерев его промежность влажным полотенцем, Лань Ванцзи, принимая собственное поражение, мысленно признал, что зверь, который прежде дремал у него внутри, лишь изредка приоткрывая драконьи глаза и приподнимая голову, окончательно пробудился, и управы на него теперь не было. Ходящие ходуном руки наливались свинцовой тяжестью, пока водил белой тканью по покрасневшим ягодицам Вэй Усяня и его растянутой дырочке, а в паху снова завязывалось узлами, которые не разрубить и не развязать.       Он начал осторожно, легонько целовать невменяемого юношу, никак не реагируя, когда тот вяло пытался отказаться; очень быстро поцелуи сделались ярыми, граничащими с укусами, и шея Вэй Усяня, истерзанная губами голодного и ненасытного Лань Ванцзи, стала будто алой помадой измазана, будто изгрызена долго державшим аскезу вампиром.       Лань Ванцзи от шеи перебрался ниже: целовал грудь, теребил набухшие кончики сосков, и постепенно у Вэй Усяня снова начало вставать.       Что же до самого Лань Ванцзи, то у него давно уже стояло колом, и он покрыл его ещё раз за ночь, навалившись всем своим мускулистым телом: вдавил в постель, растолкав в стороны бессильно сжимающиеся ноги, порывающиеся сомкнуться коленками и не пустить, и долго, сильно, до упора всаживал воспалённый член, с дикой страстью вонзаясь в распаренную плоть, пока юноша под ним жалобно всхлипывал, стонал и молил пощадить.       После этого акта Лань Ванцзи никуда его не выпустил: подгрëб к себе и оплёл за плечи, утыкаясь ему лицом в разлохмаченную макушку.       Наутро, первым проснувшись и во всех красках вспомнив минувшую ночь, Лань Ванцзи испытал за содеянное некоторый стыд. Не слишком сильный — учитывая, что Вэй Усянь настойчиво его соблазнял и, кажется, на всё это изначально и напрашивался, — но вполне достаточный для того, чтобы попытаться сгладить последствия той жёсткости, с какой его оттрахал.       Он поднял полусонного юношу на руки и бережно отнёс в душевую, где с помощью мыла, масла и тёплой воды попытался смыть с его тела следы близости, особенное внимание уделяя области промеж ног, липкой от семени, и волосам, успевшим сваляться в колтун, пока Вэй Усяня возили по кровати, а до этого — по стене.       Вэй Усянь просыпаться отказывался наотрез, но в конце концов, конечно же, проснулся всё равно.       Потянулся навстречу, оплетая за плечи Лань Ванцзи — полуголого, в насквозь мокрых от брызг штанах, налипающих на тело и прекрасно очерчивающих наполовину эрегированный член, — и прошептал ему прямо на ухо развратным и бесстыдным голосом, в котором явственно звучала игривая укоризна:       — Ох, гэгэ, ты меня так вчера измучил!.. А ведь я же говорил, что это мой первый раз… Но ты меня не послушал. Моя задница теперь так болит, будто ты в неё колья вбивал!       Лань Ванцзи, от болтовни бескостного языка Вэй Усяня краснея ушами и попутно твердея своим, немалых размеров, мужским достоинством, чуть отвернулся и глухо выдохнул:       — Ты сам виноват, — и это не было никакой ложью: он ведь правда пытался, он всеми силами старался сдержать себя, укротить в себе зверя и не наделать всего вот этого, но…       Вопреки ожиданиям, Вэй Усянь только довольно расхохотался:       — Что ж, ты прав. Я действительно виноват, Лань Чжань — тем, что бессовестно совращал тебя. Но и ты — ты тоже теперь, слышишь! — несёшь за случившееся ответственность!       — Да, — быстро, коротко и очень серьёзно отозвался Лань Ванцзи.       Он готов был хоть прямо сейчас хватать Вэй Усяня в охапку и мчаться с ним туда, где можно было бы зарегистрировать их отношения — хоть и не знал, в шутку это прозвучало про ответственность или нет.       Лань Ванцзи надеялся, что Вэй Усянь не шутит: понять по нему, конечно, было очень тяжело.       Да и к тому же…       Всё обстояло не так просто. У Вэй Усяня имелась хоть и приёмная, но семья. Вэй Усянь посещал колледж. Лань Ванцзи не мог, как бы ни хотел, взять и забрать его себе.

🎞🎞🎞

      Пекин, город-мегаполис и город-старик, где огромные небоскрёбы гармонично соседствовали с императорскими дворцами, а гигантский рынок электроники «Чжунгуаньцунь» — с рынками антиквариата, шелков и жемчуга; город, уступающий только Шанхаю по величине, решил удариться в тоску по лету, и прелое мягкое тепло вернулось в его каменные джунгли. Воздух пах прогретой пылью, чуть прибитой к земле покрапавшим дождём, угарными выхлопами машин, печёной уткой под карамельным соусом, лапшой и сдобой, поддельными духами и возжжёнными в храмах благовониями.       Лань Ванцзи, терпеливо дожидаясь Вэй Усяня, стоял подле своей машины и разглядывал колледж, как и в первый раз, удивляясь его неуместной для Пекина архитектуре. Оксфордские часы на декоративной башне неторопливо, с издевательской медлительностью подбирались стрелками к обозначенному часу: Лань Ванцзи с трудом пережидал время их с Вэй Усянем вынужденной разлуки, хоть внешне никогда этого и не показывал.       Лисий юноша, отнюдь в маске лисы не нуждавшийся, оказался отзывчивым на близость. Пусть он и любил иногда поупрямиться и поотбиваться, но Лань Ванцзи прекрасно чувствовал, что всё это игры; что так, кажется, тому просто кайфовее; что, возможно, тому нравится быть отчасти взятым силою.       В остальное же время, когда у Вэй Усяня не было виктимного настроя, то обычно он мог и сам первым пристать к Лань Ванцзи: например, скинуть в кафе со стопы кроссовок и прямо там, хоть и скрытно, но при всех, начать тереть ему ножными пальцами причинное место. Мог где-нибудь на парковке, дразняще подцепив язычок на молнии его ширинки, расстегнуть, запустить туда шаловливую руку, высвободить всегда пребывающий в состоянии готовности член и, глядя снизу вверх бесстыжими своими глазами, облизать головку, медленно забирая всё глубже в рот, принимаясь с энтузиазмом отсасывать — и раз за разом делая это всё лучше и лучше. Мог, похитив пояс от домашнего халата, с озорным весельем молить связать ему руки и примотать их к спинке кровати, а у Лань Ванцзи от такой просьбы вся кровь обрушивалась в пах и темнело в заволоченных желанием глазах.       Чего только ни делал Вэй Усянь — и Лань Ванцзи, без того на нём помешанный, с каждым днём влюблялся всё больше, всё крепче, всё неистовее.       Он ждал его с затаëнным предвкушением, но когда прозвенел строгий звонок, с казённым дребезгом прокатываясь по классам и коридорам и доносясь отголосками и до улицы, а из дверей начали понемногу выходить ученики, все как один облачённые в классические форменные костюмы, дорогие, красивые и отутюженные — Вэй Усянь, обычно выскакивающий в числе первых, всё почему-то никак не спешил появляться.       Конечно, его могли задержать на занятии, могли отвести к руководству и сделать за что-нибудь выговор, но, как правило, в таких ситуациях Лань Ванцзи получал короткое криво набранное сообщение, где Вэй Усянь просил подождать его ещё немного.       В этот же раз не было ничего.       Ни сообщения, ни звонка, ни предупреждения; поток учеников редел, они большими и мелкими гомонливыми стайками направлялись в сторону метро, однако ни Вэй Усянь, ни его шиди, ни третий, их друг, не показывались в дверях.       Лань Ванцзи взялся уж было за телефон, чтобы самому написать Вэй Усяню и узнать, всё ли в порядке, но этого не потребовалось. Не успел он и разблокировать экрана, как услышал голоса, доносящиеся со стороны крохотного парка, разбитого на территории колледжа. Голоса звучали резко, обрывисто, зло; нахмурившись и прислушавшись, Лань Ванцзи разобрал и знакомые нотки, и знакомое имя — и, убрав телефон обратно в карман, быстрым шагом двинулся вдоль решётчатой ограды.       Витые и ажурные кованые прутья отстояли друг от дружки на достаточном расстоянии, чтобы весь двор учебного заведения прекрасно просматривался: пронзительно-зелëные лужайки и декоративный кустарник, ювелирно подстриженный приходящим садовником, пихты и туи, акации и каштаны, присыпанные разноцветным гравием дорожки и маленький фонтан, установленный на площадке перед корпусами…       Рядом с фонтаном стояли несколько человек — все, судя по форме, учащиеся колледжа. Приглядевшись, Лань Ванцзи моментально увидел среди них и самого Вэй Усяня, и его шиди, скрестившего руки на груди и держащегося до крайности отстранённо, на некотором удалении, — и ещё каких-то, совершенно незнакомых ему, людей. Один из них замахнулся и попытался Вэй Усяня ударить, однако юноша ловко, с весельем в блестящих азартом глазах, увернулся и пнул нападающего так, что тот, не удержав равновесия, полетел ничком прямо в фонтан. Кто-то из собравшихся громко засмеялся, но тут же осекся.       — Эй, ты, Цзян Ваньинь! Приструнил бы уже свою шавку! — возмущённо рявкнул один из мальчишек. — А иначе мы решим, что ты с ним заодно!       — Почему я должен? — равнодушно хмыкнул Цзян Чэн, шиди Вэй Усяня. — Сами разве не можете справиться? — однако же, резко обернувшись к веселящемуся братцу, злобно рявкнул: — Эй, Вэй Усянь! Может, прекратишь?       — Прекращу что, Цзян Чэн? — изумлённо округлил глаза Вэй Усянь. — Это ведь они на меня набрасываются, а я только защищаюсь! Да если я прекращу, то они же меня побьют!       — Ну и прекрасно, — тихо, себе под нос — но достаточно внятно при этом, так что и остальные мальчишки, и Лань Ванцзи, всё услышали, — хмыкнул тот. — Тебе не помешает. Из-за тебя у нашей семьи будут проблемы! Вечно ты во всё встреваешь, лезешь куда не надо, везде своё мнение высказываешь…       — Вот такой уж я, — смиренно хмыкнул Вэй Усянь, легко уворачиваясь и от второго нападающего: пробежал, грациозно удерживая равновесие, по бортику фонтана, и уже собирался перемахнуть на другую сторону, как его, попирая все негласные каноны мужских драк, грубо ухватили за длиннющие волосы, грубо дëрнули обратно и, повалив на землю, начали уж было пинать ногами…       — Вэй Ин! — в эту секунду Лань Ванцзи, перепуганный всем тем, что разворачивалось прямо у него перед глазами — но при этом и в полнейшей недосягаемости, — не выдержал и выкрикнул его имя, так громко, что оно эхом срикошетило от каменных стен колледжа и сдетонировало у присутствующих в ушах. Все замерли, кое-кто — с занесëнной для удара ногой, и обернулись в его сторону…       — Ох ты… вот ведь псих, — ошеломлëнно ругнулся один из них. — Валим отсюда!       Они все, как по команде, бросились врассыпную, Цзян Чэн застыл с перекошенной миной, и только Вэй Усянь единственный обрадовался, перекатился на живот, собрав весь сор, песок и пыль, бодро вскочил на ноги и, улыбаясь во весь рот, воскликнул:       — Лань Чжань!       Напуганным этот дурак не выглядел, хотя едва избежал избиения, и вприпрыжку подбежал к Лань Ванцзи по идеально ровной, шуршащей от вечернего полива траве.       — Ты беспокоился обо мне, гэгэ? — спросил, застывая прямо перед ним с другой стороны решётки. Потянулся, приподнимаясь на носочках, и игриво поцеловал сквозь прутья в кончик носа. А после, накрыв его руки своими, мягко попросил: — Не надо её ломать, сияющий добродетелью господин… А то перестанешь быть добродетельным.       Причину, по которой участники этой склоки так быстро ретировались, Лань Ванцзи понял лишь сейчас и, опомнившись, спешно разжал ноющие пальцы: прут ограды, за который он неосознанно схватился, переживая за Вэй Усяня, оказался отогнут, да так, что в образовавшуюся брешь мог легко пролезть сам Вэй Усянь — что тот незамедлительно и проделал, извернувшись ужом и уже через секунду оказываясь на стороне Лань Ванцзи.       — Какой я, к чёрту, добродетельный, — покачав головой, со всей искренностью выдохнул Лань Ванцзи.       Вэй Усянь и не подозревал даже, какие демоны таились в его голове, в его груди, в его душе и сердце.       Он хотел отвести его к машине, усадить на пассажирское сиденье рядом с собой, заблокировать двери и увезти — насовсем, навеки, забрать и спрятать от всего мира, пока ещё только кусающего Вэй Усяня на пробу, из любопытства.       Лань Ванцзи знал, что в какой-то момент этот мир начнёт кусаться по-настоящему.       Ему хотелось, чтобы Вэй Усянь никогда бы в жизни этого не испытал.