Сплин

29 августа.

Демоны пожирали его. Он чувствовал, как разрывается плоть, как по ней растекается тёплая, алая жидкость, и больше ничего. Он — идеальное лицо, на котором огромный, уродливый шрам. Идеальная оболочка, но такая уродливая душа в ней. Он чувствовал, как утопает в агонии, как черти утаскивают его в ад, наслаждаясь остатками его души. Он утопал, и никто не приходил, чтобы спасти его. Погряз. А после выбрался, как ни в чем не бывало. Боль отступила мгновенно, словно бы её и не существовало. Долгожданное облегчение. Но где-то в глубине отчаянно кричал ребенок, молил о пощаде, истошно разрывая голосовые связки, и вновь никто не спасал его. Он утопал во тьме, где не было света. Отвернулся, и почти мгновенно ребенок перестал плакать. Он убил его в себе, утопил его в этом болоте, напоследок навсегда запечатлев его большие, испуганные глаза. Вытер слезы с мертвых глаз. И слишком поздно заметил другого ребенка. Она была его спасением. Единственный свет в этой тьме, но он никак не мог ухватиться за него. Он был рад лишь тому, что она пришла, даже если она пришла, чтобы погубить его. Он был согласен тонуть, если потонет вместе с ней. С мёртвых глаз потекла слеза. Демоны давно поглотили его маленькую душу, но даже так его отголоски стремились спасти её. Свой свет. Но было слишком поздно спасать её от самого себя. Он схватил её, отчаянно прижимая к себе, но вместо того, чтобы спасти его, её свет начал гаснуть вместе с ним. В руках он держал такую же маленькую душу, которую забрал у себя. Её умиротворённые, большие глаза смотрели куда-то вдаль. Он обернулся, увидев маленького себя, утонувшего в болоте тьмы, и чертей, жадно пожирающих его душу. Пока её свет ядом проникал в его сердце, он лишь с радостью его принимал. Лишь бы это было от неё. А она все гасла, но главное, гасла вместе с ним. Остальное не имело для него значения, он не желал ничего большего, лишь бы она была вместе с ним. Она губила его, а он неумолимо тянулся к ней. Его свет. Открыл глаза. Практически сразу после пробуждения разболелась голова, осталось неприятное, склизкое чувство от сна. Тело было таким холодным, словно он живой труп, из которого постепенно вытекает жизнь. Вставать вовсе не хотелось, он скорее предпочёл бы разложиться прямо тут, на кровати школьного общежития. Раз, тромб, два, тромб, три… и он встал, чуда не ожидалось. Поднялся, натягивая на голое тело свитер и боксеры, словно бы это спасало ситуацию. На минуту задумался: что будет, если он выйдет абсолютно раздетым в общий коридор факультета? Сама мысль позабавила его, хотя звучала абсурдно. Оглянулся на часы, выдохнул устало, поняв, что время всего лишь 5:37, и ему явно нечем будет заняться последующие три часа до начала занятий, как вновь погружаться в свои депрессивные мысли о самоубийстве, или возможно, опять в нём пробудится озабоченный подросток. Малышка умела сводить его с ума даже на расстоянии, но по утрам он старался блокировать эту свою личность. Дай хоть запомнит, что когда-то в определённое время он бывал адекватным. Присел. Вспомнил слова Бомгю, и что-то отдаленно наталкивало его на мысль, что он окончательно сошел с ума. Возможно, на день рождение он получит самый неприятный подарок — другую девушку. Даже сама мысль о близости с другой отталкивала его, не говоря уже о том, чтобы принять это как подарок. Он усмехнулся, подумав, что было бы неплохо, подарить ему желаемую им девушку, но сказать это вслух нельзя. На языке вертелось лишь одно имя. Не то, чтобы Кай мог сказать, что никогда не пробовал другую женщину. Желающих, к слову, было много, но попробовав лишь раз, он осознал, насколько это было мерзко. Все было не так, когда перед ним были не черные, бездонные глаза, полные сопротивления и отчаяния, а сгнившие от похоти и вожделения. Его гордая и неприступная птичка никогда бы не таяла в его объятиях, послушно прислушиваясь к каждому его слову. Это было мерзко. Возможно, он сам заигрался в неопределенную драму, но ещё с самого детства, увидев эти большие, такие невинные, но в то же время полные непокорности глаза, он захотел увидеть их в слезах. Малышка определенно не должна плакать, если это не касается его. Он желал лицезреть те слезы, что вызваны им. Больной ублюдок. Улыбнулся своим мыслям, признавая очевидный факт. Как все было бы проще, если бы отец прострелил его напрочь больную голову ещё в детстве. Возможно, тогда птичка не была бы обречена. Подошёл к зеркалу. Он всегда по умолчанию знал, что был красив и в какой-то степени обладал природным обаянием. Люди считали его приятным, и им всегда было комфортно в его компании. Он умел расположить к себе без слов, и любая бы повелась на него. Любая, но не она. Птичка словно заранее чувствовала исходящую от него опасность. Да, он определенно был опасен для неё, но даже эта мысль была ему приятна. Окончательно обезумев, он взялся за телефон, поморщился, увидев пропущенные звонки от отца. Где-то в глубине души плескался страх, но Кай умело делал вид, что ему все равно. Игнорирование стало его будничной рутиной. Отложил телефон подальше, обдумал планы на день, словно бы это помогло отвлечься от мрачных мыслей. Благо, тревога не беспокоила его уже два дня. Он, в какой-то степени, научился справляться с ней, хотя последняя его ломка была крайне сильной. Оглядел комнату. Все идеально стоит на местах, но в порыве отчаянной ломки бывали моменты, когда он с линейкой проходился по каждому сантиметру углов, начиная от стен и заканчивая этот тремор картинами. Его безумие к порядку и совершенству заставляла его тратить часы на исправление даже самых мельчайших недочетов. Под его властью каждый предмет в помещении должен был быть точно выверенным и безупречным. Неудивительно, что президентская комната теперь закрыта на ремонт – недостаток совершенства не мог пройти незамеченным. Его глаза наткнулись на кривую плитку, и неумолимо привело к новой порции ломки. Считалочка не помогла. Он досчитал даже до ста, и все безрезультатно. Вышел из комнаты. Коридор был пуст, ибо, видимо, только он додумался проснуться так рано. Почувствовал, как по телу пробежал неприятный холодок, стало зябко, но он все же взял некоторые свои душевые принадлежности и направился в сторону «Aquatica Thermae». Конечно, ему, как президенту, полагались свои привилегии, как, к примеру, своя отдельная комната в общежитии, душевая и ванна в ней, и даже свой мини-бар, но, к сожалению, в его излюбленной комнате велись ремонтные работы, по его же ненормальной прихоти, так что он временно поселился среди остальных своих одноклассников. Общежитие предусматривало комнаты для каждого ученика индивидуально, но у старост, президента и его заместителя были свои определенные поблажки. К примеру, огромный отдельный бассейн со всеми удобствами, расположенный в секретной части кампуса, предназначенный для ограниченного круга лиц. Пропускали только по пропуску. Вышел на улицу. Холод только усилился. Возможно, пойдет дождь. Было довольно пасмурно. Он оглядел стадион, находящийся неподалеку. Профисиент активно занимались, видимо, готовясь к очередной олимпиаде. Подумал он, и неспешным шагом двинулся в сторону бассейна. Ветер унес запах лаванды. Сам того не осознавая, он словно затянулся покрепче, вдыхая в себя как можно больше ненавистного аромата. Он знал, что она где-то рядом. Бесы заликовали, натягивая нить безумия на его шее потуже. Пропуск не пригодился. Система опознала его по Face ID и пропустила. Да, быть президентом определенно неплохо. Эта мысль подбодрила его. Потянулся к ручке двери, дернул на себя, и в нос ударил такой до боли знакомый аромат. Он почувствовал его ещё до того, как дошел до кампуса, но никак не ожидал, что встретит его носительницу прямо тут. Какая приятная неожиданность. Принюхался. Пахло чем-то ещё, сладковатый запах ванили напрочь смешался с лавандой, создавая некий наркотический аромат. Было приятно. Разделся, бросив свитер и шорты куда-то прочь. Прислуга подберёт. Остановился, почувствовал неприятный сгусток эмоций. Его определенно что-то останавливало. Отогнал от себя плохие мысли и дёрнул ручку на себя. На скулах заиграли желваки. Он поморщился и двинулся вперед. Перед ним была вовсе не малышка. Другая девушка лежала на шезлонге, сладко посапывая и, определенно, видя десятый сон. Подошел поближе, присел на корточки рядом с ней и принюхался вновь. Лавандой и ванилью несло от неё. Особенно хорошо пахли её длинные волосы, что волнами спадали с шезлонга, красиво расстелившись на её почти обнаженном теле. Невольно оглядел её с ног до головы. Сглотнул. — Интересно, кто ты. Вырвалось случайно. Так скажем, мысли вслух. Он был не слепой и мог различать красивых девушек помимо малышки. Перед ним лежала весьма симпатичная девушка, да и пахла она не дурно. Он оценил запах её тела как не вызывающий рвотные позывы и двинулся к бассейну. Вода была тёплой, он чувствовал, как приятно она окутывала его тело. Погрузился с головой в воду. Это навеяло на него воспоминания из сна. Тогда утопая он не чувствовал страха. Интересно, почувствует ли он его сейчас? Погрузился в самое дно и начал отсчитывать время. Один, два, три, четыре, пять, шесть. Воздуха стало не хватать. Он подумал, что лёгкие определённо не в порядке, словно он заядлый курильщик. Семь, восемь, девять. Легкие начали гореть. Десять, одиннадцать, двенадцать. Тридцать. Считал максимально медленно. Четырнадцать. Воздуха стало катастрофически не хватать. Пятнадцать, шестнадцать. Он чувствовал, как начинает терять сознание. Не сдавался. Семнадцать. Упрямство доведет его до могилы, и видимо, сегодня как раз этот день. Восемнадцать. Кто-то прыгнул в воду, кто-то потянул его за руку, крепко удерживая за локоть, кто-то вытащил его на поверхность. — Ненормальный! Открыл заслезившиеся от раздражения глаза. Капилляры определенно лопнули от давления, ибо было больно даже моргать. Пару секунд видел смутно, но все прекрасно слышал. Отчаянное дыхание человека рядом с ним, и он не понимал, злилась ли она так, или просто наглоталась воды, пытаясь его спасти. Глаза болели. Он решил прикрыть их на время, задрав голову к потолку, продолжил спокойно слушать тираду от человека напротив. Странно, её голос вовсе не раздражал, но от потока ругательств с её стороны начала болеть голова. — Успокойся. Прозвучало властно. Он не видел, но чувствовал, как поднялась и опустилась её грудь от возмущения, и как забавно она топнула ножкой под водой. Ухмыльнулся, почувствов частоту её дыхания. Точно злится. И почему это только его забавляет? — Да ты... ты чуть не утонул, но я видела, как ты сам погрузился в воду, ты специально пытался покончить жизнь самоубийством? Ты что, ненормальный? Знаешь, как я испугалась, когда ты так долго не выплывал! Начал постепенно приходить в себя. Запах лаванды ударил в нос с новой силой, приятный голос и такая родная речь. Малышка определенно была возмущена, и лишь она могла столь яростно ругать президента целой школы, возмущённо топая ножкой. Открыл глаза и не ошибся. Насквозь промокшая, нахмуревшаяся, но такая родная и столь безумно красивая. Он думал лишь о том, что ему стоит сдержаться и не наброситься на неё прямо сейчас. Это будет некрасиво. Некрасивы даже его мысли в данный момент, но что поделаешь, бесы неисправимы. — Испугалась — надо было звать на помощь, а не лезть самой, если не умеешь плавать. — Да что ты знаешь! Юна уже побежала за помощью, а я так испугалась, что они не успеют, что прыгнула сама. И вообще, ты должен поблагодарить меня, нежели отчитывать. У тебя вообще совести нет? Он резко двинулся на неё, а она лишь испуганно отошла назад. Её глаза широко раскрылись от неожиданности, она задрожала, и явно не от холода. Он приблизился, вдыхая любимый аромат, его руки напряглись, сжимая кулаки под водой. Черт, как сложно сдерживаться, когда она прямо перед тобой, такая родная и такая желанная. Он почувствовал, как его сердце колотилось в груди, разум и влечение смешались в одну неопределенную смесь эмоций. Он с трудом сдерживал в себе внутренний конфликт, когда их взгляды встретились. В её глазах он увидел не только испуг, но и что-то ещё, что заставляло его колебаться. В этот момент его разум и бесы вели внутреннюю борьбу: один голос твердил ему, чтобы он оставил её в покое, а другой заставлял приблизиться ещё ближе. Он почувствовал, как время замедлило свой ход, словно момент замирал перед ним. В глубинах его разума боролись желание уступить этому притяжению и рациональные соображения о неприемлемости таких действий. Чёрт. — Спасибо, Чан Вонён. — буднично, совершенно равнодушно. Ворвались спасатели, и с ними уже знакомая, сладко посапывающая недавно, девушка. Теперь он в полной мере мог разглядеть её. Пытался вспомнить, видел ли он её раньше. Точно нет. Её лицо было слишком спокойным, несмотря на произошедшее. Вопрос с возможным суицидом и госпитализацией был улажен быстро. Самим работникам бассейна не хотелось проблем со школьной администрацией о том, почему они отсутствовали на рабочих местах в такое критическое время. Жизнь президента школы слишком ценна, чтобы жертвовать ею. Было решено просто закрыть глаза на инцидент и представить его как несчастный случай. — Спасибо, господин Камал. Ушли. Обернулся на поиски малышки, её тоже не было видно. Видимо, удрала, пока он разбирался со спасателями. Усмехнулся, чувствуя легкое облегчение. В помещении остался он и та сопящая девушка. Она определенно не староста. Всех старост он знал на лицо. На вход сюда имеют право лишь определённый круг лиц, и он очень ограничен: старосты, президент, его заместитель и несколько обладателей Стелл. Тех и тех он знал прекрасно, но не её. Он смотрел на неё также нагло, как она рассматривала его в ответ. Наглые женщины не его тип, но в этой ничего особо не отталкивало. Может быть, это из-за того, что она ринулась за помощью? В её взгляде была не только странное равнодушие и спокойствие, но и что-то ещё, что заставляло его задуматься. — Кто ты? — А разве это так важно, президент? Она знала его. Он не знал её. Это раздражало. — Я спросил, кто ты. Скажи, для начала, как тебя зовут? — А я спросила: так ли важно это сейчас? Почему вы игнорируете мой вопрос? — Вопросом на вопрос отвечать невежливо. Она усмехнулась, присела на злосчастный шезлонг, скрестив длинные, красивые ноги, и подняла на него взгляд, словно оценивая его. Он вновь сглотнул, чувствуя, как внутри его теперь бушует не только раздражение, но и что-то еще, неопределенное. Эта девушка определенно очень красива, но в то же время очень раздражающая. Обычно в подобной ситуации он бы повел себя иначе, включив смекалку и внешнее обаяние, но чуйка подсказывает: эта девушка явно на это не попадётся. Его разум боролся с внутренним противоречием: с одной стороны, он был привлечен её странным поведением, человек перед ней тонул, а он и бровью не повела, а с другой - раздражался её настойчивостью и излишней самоуверенностью. — Так ответьте для начала на мой. Сдался. Она явно слишком упряма, а он не имел сил, чтобы спорить с ней. Он лишь хотел побыстрее узнать её имя и свалить из этого злосчастного бассейна к чертям собачьим. Он вздохнул, смирившись с её упрямством. Несмотря на раздражение, его любопытство перевешивало желание уйти. Он решил пойти на уступки, лишь бы раскрыть тайну её личности и избавиться от этого досадного положения у бассейна. Руки начал чесаться, глаза метнулись по сторонам в поисках чего-то неправильного, он ощущал, как тремор постепенно возвращается. Начал считать кузнечиков. Не помогло. — Я хочу узнать твоё имя. Всего-то. Она явно получила свое, судя по широкой улыбке. Он лишь мрачно уставился на нее, затаив раздражение. Хотя скорее он подавлял его, чтобы потом спасатели не нашли реальный труп в бассейне. — Знакомство при таких обстоятельствах мне не очень льстит, но меня зовут Шин Юна. Рада знакомству. Имя звучало знакомо, он точно слышал его помимо уст малышки. Странно, все в происходящем казалось ненормальным. — Я не называл своего имени. — А я знаю вас. Этого достаточно. Начал вскипать. Что-то явно не так, и он это чувствует. Это преследует его с того момента, как он потянулся к ручке двери, ведущей в злосчастный бассейн. Но также явно стоит принять к сведению, что она находится в этом помещении без пропуска. И при этом ведёт себя слишком спокойно для ученицы, которая, возможно, тайком пробралась в секретную часть кампуса. Мысли мелькали хаотично, он размышлял, как поступить дальше. Голова разболелась пуще прежнего. Тремор плавно переходил в сильную ломку. Начал дрожать. Решил отложить данный вопрос на потом. Разобраться с ней попозже. — Ещё увидимся, Шин Юна. Бомгю раздражал. Каким-то образом, многие узнали об инциденте в бассейне, и теперь каждый второй, нет, каждый встречный, считал своим долгом подробно расспросить его о произошедшем и естественно глубоко посочувствовать. Наверняка, разболтались спасатели. Эти глупцы наивно поверили, что администрация не узнает об этом инциденте с погружением, и забыли о камерах, которые оснащены по всему корпусу. Видимо, строгий выговор натолкнул их на мысль, что теперь они спокойно могут болтать всем о том, что такойвесьизсебяидеальныйпрезидент не умеет плавать, и естественно по логике вещей именно из-за этого начал тонуть, а доблестная и отважная цзяншишевская принцесса ринулась его спасать. Последнее, кстати, красиво дополнили сами Цзянши. Или точнее будет сказать приукрасили? — Президент, не думаешь, поблагодарить нашу Вонён от всей души? Она тебе жизнь спасла, как никак. Он хотел ответить, не отрываясь от чтения книги, иначе возможно эмоции возьмут вверх, и он заставит этого имбецила отхаркивать собственные зубы, пока его глазные яблоки свисают с пустых оболочек. Но, на удивление, ситуацией решил заняться Бомгю. Он, как староста змей, естественным образом не мог промолчать и не вставить свои пять копеек в и без того разгорающийся ажиотаж. Встав напротив стола, Бомгю, словно выходя на сцену, положив руку на сердце, начал изливать свой ироничный яд на всех присутствующих, так словно они все были зрителями второсортного Stand Up шоу, точно раздавая удары по своим мишеням словами, словно каждая фраза была точно отмерена для максимального эффекта. Он, словно цирковой дрессировщик, поднялся с места, расправил плечи и встал напротив стола, словно готовый представить свой уникально—издевательский номер. Его голос звучал как скрипучий микрофон на сцене старого клуба, но его уверенность была неуклонной. Идиот. — Я совершенно согласен со словами квакающего представителя нашей многоуважаемой школы. Безусловно, ты квакаешь весьма убедительно, и я спешу сказать, нет, точнее, спросить. Дорогой Камал, не стыдно ли вам до сего момента сидеть и носить на своих хрупких плечах обязанности президента? Я думаю, что вы обязаны всенепременно немедленно передать их своей отважной спасительнице и усмерить самонадеянный пыл представителей квакающего населения нашей школы, повторюсь, многоуважаемой. — Пусть Чан Вонён лично снимет их с меня, — поднял взгляд на сидящую в самом центре малышку, сладко улыбнулся, придержал паузу, и.. — сидя на коленях. Змеи явно одобрили иронию своего лидера. Полетели радостные возгласы, аплодисменты, в сопровождении с улюлюканьем. Она же обиженно нахмурила брови, он чувствовал, как её разъедает обида, но и на этот случай у него был свой план. Конечно, пришлось немного пожертвовать настроением малышки, но позже он обязательно заслужит её прощение. Любыми способами. Так что, на сей раз он позволил себе немного вольности. Она поднялась с места, и недовольно вылетела из кабинета, он лишь проводил её долгим взглядом, прожигая дыру в её спине. Молился, надеялся, что она не совершит глупостей, и не побежит к тому выродку за утешением. Это чревато последствиями. Негативными. Тремор вновь вернулся после двух дней отсутствия. И с каждой ломкой все сложнее сдерживать свои пороки. — Проследи. Кивнул в сторону дверей с такой беззвучной уверенностью, что парень, словно по инерции, мгновенно понял, что от него требуется. Он незамедлительно поднялся, с тенью настороженности в глазах, и, не привлекая лишнего внимания, вышел, словно тень, исчезая в повороте. Бомгю, чувствуя, что опасность всё еще таится в воздухе, но находящаяся где-то в тени, успокоился лишь немного, присев рядом. Внимательно изучив выражение лица друга, он пытался распознать знаки предстоящей бури, которая могла начаться в любую секунду. Вглядываясь в мрачные глаза друга, Бомгю ощутил, как внутренний детектор опасности начал беспокойно мигать. Он знал, что что-то не так, что таится за этой маской спокойствия. Подсознательно пальцы сжались в кулак. Кай всегда был негласным лидером. Преподаватели и даже взрослые считали его идеальным, солнечным ребенком. Словно ангел. И с детства Бомгю всегда пытался равняться на него, и слишком поздно заметил, как собственноручно передал власть над собой в руки Кая. Когда это началось он не помнил, но в какой-то момент осознал, что не все, что делает Кай — хорошо. Он не любил марать руки, предпочитал оставлять подобную грязь на других. Кай окружил себя соратниками, которыми умело помыкал. В какой момент Бомгю понял, что эта ангельская улыбка принадлежит демону с ненормальными желаниями? Возможно, это было ещё в детстве. Удары продолжались. Рюкзак, брошенный на землю, превратился в символ поражения, покрытый пятнами грязи и крови, как свидетельство несправедливой борьбы, которая лишь усиливала цену каждого удара. Опухшая щека, подчиняясь своему непостижимому размеру, становилась молчаливым свидетельством того, как безразличие и жестокость тесно переплетались в мире, где дети должны были искать защиту, но вместо этого находили лишь беспощадное насилие. Кай, с его безупречной внешностью и обаятельной улыбкой, всегда был центром внимания. Взрослые восхищались его идеальным поведением, а дети стремились быть рядом с ним, словно прикоснуться к чему-то прекрасному. Но в глубине души Бомгю чувствовал, что за этой ангельской маской скрывается нечто темное и неправильное. Постепенно он начал замечать, как Кай ловко манипулирует окружающими, заставляя их выполнять свои капризы и желания, словно марионетки на невидимых нитях. И лишь когда слишком поздно осознал, что под идеальным обликом скрывается его ненормальность, Бомгю понял, что стал жертвой своего собственного сотрудничества с дьяволом. Среди детского смеха и игр казалось, что Кай несет на себе благородство самого светлого ангела. Но постепенно его безупречная внешность стала казаться Бомгю нечто искусственным, словно тщательно выстроенной маской, скрывающей истинное лицо. Взгляд Кая, холодный и пронзительный, как будто проникал в самые глубины души, уводил его в мир нескончаемого мрака. Поняв, что за ангельским образом таится настоящий Кай, Бомгю внезапно осознал, что теперь он играет в опасную игру, где ставкой является не только его душа, но и само существование. Бомгю не мог разобраться в причинах того, что двигало Каем, но он чувствовал, что все эти игры власти и манипуляции были лишь результатом судьбы тех, кто оказался неугоден ему. Взгляд психопата, хладнокровный и безжалостный, словно пронзал все вокруг, оставляя лишь холодное чувство страха. Каждый его шаг казался тщательно спланированным, а его руки, скрытые под перчатками, словно символизировали отчуждение от правильности. Бомгю понимал, что они играют в игру, где нет места для сострадания и милосердия, где победа достается лишь тому, кто был на стороне Кая. Под его властью таяла даже самая крепкая детская душа. Каждый удар, наносимый ими, возводили невидимую стену между ними и остальным миром. Боль, отпечатываясь на лице мальчика, казалась пронзительным криком в безмолвном пространстве школьного двора. Но Кай не искал сострадания или прощения - его радовали лишь слезы, мольбы о пощаде и нищенское страдание. Каждый момент страдания другого ребенка приносил ему удовлетворение, словно демонический танец во имя его собственной темной природы.

Кай прекрасен настолько, насколько уродлива его душа.

Он стоял в тени, наблюдая, как очередная жертва изнывает от боли, и как пугающе отпечатался страх на его детском лице. Сглотнул. Мальчик не кричал, не плакал, а лишь сжимая кулаки терпел каждый удар. Кай называл это отбросовской гордостью, усмехался в ожидании веселья. В темном лабиринте его разума звучали эхом безжалостные смешки, подчеркивая его безразличие к страданиям других. Его сердце, затвердевшее под натиском мрака, лишь усиливало жажду контроля и власти, превращая каждый момент муки в громкий апофеоз его собственной безнравственности. Его подняли с земли. Вытряхнули пыль с одежды, словно бы это облегчило ситуацию, выглядело забавно, ведь внешний вид по-прежнему оставлял желать лучшего. Кай определенно брезговал подойти. Бомгю заметил, как удивление опечаталось на лице друга. Усмехнулся. Что могло удивить этого ненормального? Но под этой игрой невинного удивления скрывалось нечто более мрачное - Кай искал в этой ситуации какую-то новую игру, какой-то новый способ подчинить других своей воле, и в этом его непредсказуемость делала его еще более страшным. Он все же подошёл. Его равнодушное лицо знак того, что ничего из происходящего не удовлетворило его внутреннего демона. Заплачь, а затем умоляй его. Удовлетвори дьявола. — Чан Вонён не та, с кем ты бы мог столь самовольно себя вести, — отброс стоял на коленях, пока на него свысока взирал ублюдок, он говорил неспешно, растягивая слова в своей излюбленной манере, и переодически вербально жестикулируя, коснулся плеча отброса, чтобы оттряхнуть пыль с порванной рубашки, - ты так не считаешь? — взгляд ублюдка был словно магнитом, притягивающим внимание к себе, его глаза были как холодное озеро, в которых купаться было опасно. Неизбежно потонешь. И в этом моменте, когда его слова звучали как приговор, Бомгю понял, что стоять против него — значит играть с огнем, и неизбежно обжечься. — Что, Кай, ты злишься? — дурак, дурак, дурак, дурак. Бомгю сглотнул, подсознательно ощущая опасность, отошёл на шаг, — правильно, злись. Не смог добиться её расположения? Почему ему не страшно? — Ты слишком голословен для того, чья жизненная позиция — вылизывать грязь на моей подошве, — слова хлыстом, — Забыл кто ты? Отброс. Причиной поведения Кая была девочка. И если в начале Бомгю ненавидел её за все, что из-за нее делает Кай, то со временем осознав всю степень неправильности и безумия своего друга, то после ему стало очень её жаль. Она была лишь очередной его жертвой. Невинной жертвой его ненормальной любви и одержимости, и пока Кай не поглотить её полностью, то он явно не успокоится, а все лишь потому, что он дышит ею. Её невинные глаза становились жертвой его темных фантазий, её нежная душа терзалась его безжалостными играми, и в этом Бомгю видел не только страдание девочки, но и предвестие новых, еще более мрачных событий, которые могут следовать за этой опасной игрой. Игра с дьяволом, или как удовлетворить Кая?