Пустота нашего отчаяния

Холодно. Несмотря на то что Сумеру отличался горячим климатом, в ночи для местных здесь было довольно прохладно. Можно было заметить людей, идущих вместе, возможно за руку. Они так нелепо подрагивали, делая вид, что не замечают ночной прохлады. Однако, они и впрямь не замечали ничего, кроме друг друга, кроме разгоряченных чувствами глаз, тёплых, а в контрасте с холодом, горячих рук, кроме любимого лица, украшенного волшебным лунным светом. Эти люди наверняка ужасно счастливы быть рядом. Счастливы… Однако, как такой как он, мог понять это? Кукла не способна в полной мере даже осознать всю глубину людских чувств. Ночная тень окутывает улочки, живописные, особенно зелёные, живые деревья. Они тоже попрятались в тени, словно весь мир пытался скрыться в ней от марионетки, словно один взгляд его сеял разруху и боль. Спокойно покачивалась и лазурная вода в ближних озёрах, которые тяжело было рассмотреть с высокого храма в котором его «заточили». Разве всегда было так холодно? Да. Он точно знал. В этой жизни, лишь на жалкий миг появлялся луч света, надежда на умиротворенное счастье, такое приятное, манящее, но не для него. Всё это лишь для того что бы дать вкусить кукле мизерную частичку света, до смешного мелкую, а после раствориться, исчезнуть без следа так резко, но от этого не менее болезненно. Ещё долго будут заживать увечья, нанесённые человеческими чувствами, но шрамы останутся навсегда, напоминая. Всё для того что бы он ощущал себе нуждающимся, как червяк без почвы, как человек без воздуха, как Архонты без лжи. Наблюдать за всем своим пустым взором, подперевши подбородок одной рукой было так, как нужно. Это казалось правильным, привычным, несмотря на то, что он, казалось бы, участвовал в разных сомнительных авантюрах придуманных Царицей. Однако теперь… А что теперь? Богиня мудрости не убила его, пощадила, хотя тут как посмотреть конечно. Существовать с клеймом предателя, что ж, заслужил. Он не привык верить Богам и вообще з давних пор верить не привык кому-либо, поэтому даже мысли не допускал, что Малая властительница лишь из сострадания не добила новорождённого Бога. Марионетка больше не видела ни малейшего смысла доверять. Для чего верить кому то, если намного надёжнее надеяться на одного себя. Как там простой люд говорит? «Доверяй, но проверяй», одно из немногих с чем он согласен из мира людишек. Хотя, всё же вряд ли у Кабукимоно было первое. За долгое время он всё же встал, придерживаясь за подоконник. Бойня с легендарным звёздным путником давала о себе знать. В основном, конечно, навредили провода которые Доктор прицепил к спине куклы, присоединяя к божественному телу Сёки но Ками, однако златовласый тоже в стороне не оставался. Медленным шагом он направился в кровать. Не сидеть же ему до рассвета, как принцесска выглядывать из окна, дожидаясь пока его спасёт златовласый принц. Неожиданно, вместо стены, его рука коснулась зеркала и хотя в полутьме было плохо видно, свой измученный, пустой взгляд, взъерошенные волосы, сухие потресканные губы и тени залегшие под глазами, явно не из-за темноты, кукла увидела ясно. На мгновение в отражении он увидел не своё лицо: Пшеничные волосы собранные в небрежную, растрепанную косу развевающуюся на беспокойном ветру вместе с белым шарфом, кровь стекающая по щеке, рука крепко сжимающая треснутый меч, и взгляд… этот взгляд он не забудет, даже если очень постарается. Такой ужасно холодный, пронизывающий, но при этом такой пустой, ничего не выражающий, смотрел прямо на сломанное тело куклы под своими ногами. Так похож на собственный… Неизвестно о чём он думал, какими мрачными мыслями была забита голова путешественника, нет, Итэра. Глядя в эти глаза, будучи сломанным, униженным, уязвленным, он лишь мечтал ощутить лезвия меча у своего горла и хотел что бы обладателем его был Итэр. Погрузившись в бессознательность, он ощущал осторожные касания, а после, невесомость. Кто-то нёс его, и этот кто-то точно был тем с кем он мгновения назад сражался. Тёплый… И лучше бы он убил его, забрал никчемную жизнь брошенной своим же создателем марионетки. Но не так. Не так осторожно касался, нёс, в полной тишине. Вскоре Скарамучча перестал отличать то, что вообще происходит. И полностью погрузился в беспокойный, наполненный кошмаром сон. Что сделал бы и сейчас, но ненароком увидел это отражение. Ужасно хотелось разбить это зеркало, лишь би оно не смотрело так. Сняв из себя белое хаори, он остался в нижних одеяниях и прилёг, аккуратно накрывши больное тело одеялами. Он знал что будет тяжело уснуть, мыслей слишком много и каждая приводила к «лучше бы меня не было». Это было не грустное рассуждение, с целью пожалеть себя, просто факт, к которому он пришёл за свои пять веков существования. Всё же усталость победила, его в кровать будто впечатали. Даже пошевелится просто не мог и не хотел. Ненароком, в какой раз ощутил касания златовласого путника. Хотел ли, что бы его кто-то так трогал? Никогда. Но когда это всё же сделал он, один раз, первый и последний, так бережно, будто и вправду боялся навредить кукольному телу… Кабукимоно ведь мог и поверить в это. Мысленно отвесив себе подзатыльник посильнее, прикрыл глаза, спустя время всё же погружаясь в сновидения. Путешественник занимался тем же, пытался наконец уснуть. Он выдохся, ужасно, этот Сабзерус с вечно повторяемыми днями, эти постоянные конфликты внутри регионов, которые разрешал он. То мутный Дотторе, настораживает только одна его рожа, то этот Скарамучча, решивший поиграть в Бога. Для чего так гнаться за тем что не сможешь догнать? Зачем пытаться получить то, что уже давно тебе не принадлежит? Кому он пытался доказать собственную значимость? Хотя это был риторический вопрос. И так ясно, что признание ему нужно в первую очередь от самого себя, а потом уже и сожаления Архонта Вечности. Обычно Итэр спит очень чутко, и этот раз не был исключением. Несмотря на всю свою выматанность, как душевную так и физическую, он просыпался от каждого шороха или звука разговаривающей во сне Паймон. Его это всё ужасно бесило, но пыл тут же сам подавлялся, когда он вспоминал как девочке было по настоящему страшно оставаться в своей комнате одной. Он понимал её, хоть она и не совсем ребёнок, но в таких вещах путнику нужно быть снисходительнее. Перевернувшись на другой бок, так что бы не потревожить раны, которые он даже забинтовать не соизволил, парень увидел белобрысую макушку, мирно похрапывающую рядом. Он аккуратно накрыл девочку покрывалом, жервуя своим теплом, коим сегодня его обитель не славилась. Реснички, иногда подрагивающие, нечленораздельный шепот, ручки сложены у головы. Он был благодарен за то, что рядом есть Паймон, его лучший компаньон. Рука осторожно погладила подругу. Всё же, она тоже устала, ведь и вправду искренне переживала за Итэра, пыталась помочь хоть чем-то. Он ценил, очень. Прикрыл глаза, но буквально через пару минут понял что уснуть не получится, ведь Паймон не переставала шептать что-то про рыбацкий бутерброд. Сны её весьма понятны. Пока он вставал с кровати, путник всё же забеспокоил многочисленные раны, достаточно болезненные, прошипел, но всё же начал приводить себя в порядок. По хорошему было бы вообще лежать пару дней и даже не думать о том что бы встать, а уж тем более пойти куда то, однако он слишком не привык сидеть и ничего не делать, к глубочайшему сожалению. Расчесал спутанные длиннющие волосы, и уже по привычке разделил их на три ровные части для косы. Резко передумал, и впервые за долгое время решил просто собрать их в хвост. —«Нет у меня настроения прихорашиваться, когда даже дышать не легко.» Возмутился, потому что не обязан, тем более разве с хвостом ему так уж плохо? И ночь сейчас вообще, никто его не узнает, даже если знакомых встретит, а с их количеством точно кого-нибудь да и встретит. Когда наконец то со сборами закончил, на случай если Паймон проснётся он начеркал на листочке что то типа «не пугайся, я гуляю, если всё-таки станет страшно, позови Пухляша» и отправился в свой недалекий путь. Сейчас он, засунув руки в карманы прогуливался по некогда оживлённым улочкам, в полной тишине, разве что сверчки прерывали её. Просто бродил, медленно, вдыхал это спокойствие и умиротворение ночного, оживленного своей пустотой города. А как же красиво выглядели эти беседки и молочного цвета лотосы рядом, такие одинокие и прекрасные, хотелось коснуться, но не хотелось разрушать этот пейзаж своим присутствием в нём. Из высоты, Сумеру кажется таким маленьким! Даже Варанару можно рассмотреть в общих чертах. Одно из любимых мест путешественника. Людей нет, аранары не раздражают, уединение с необыкновенной природой Тейвата, слушая музыку доносящуюся из лиры в своих руках. Как романтично. На самом деле путнику нравилось проводить время с другими людьми, просто намного чаще это какие то поручения, просьбы о помощи или какая-то такая чепуха, в следствие чего, люди ассоциируются с усталостью и к ним особо даже и подходить не хочется. Были конечно исключения из правил, но этого исключения было слишком мало что бы изменить привычку. И несмотря на то, что чужеземец хотел держаться в стороне от проблем другого мира, что-то ему не давало, иногда жалость или сострадание к проблеме, иногда ему не давали выбора, иногда из мести и жажды «реванша», как было с сёгуном. А после хоть и быстрого, но при этом достаточно информативного разговора с сестрой он понял, что должен разгадать загадки этого странного, но притягивающего своим естеством и загадочностью мира. Он наслаждался путешествием, ну точнее моментами, когда, как уже сказал, оставался наедине с природой или гулял с кем-то, так как в своё время с Аякой. Она была робкой, девушка показалась ему милой, а танец был завораживающим, хоть парень немного не понимал местную культуру. Природа Инадзумы казалась враждебной, но при этом пленяющей своей красотой и опасностью. Необыкновенно прекрасные сиреневые деревья, иногда голубые, красиво освещаемые такого ж цвета грозами, коих путешественник немного опасался после битвы с марионеткой сёгуном. Как же он долго восстанавливался… Вряд ли он когда-то забудет такой «тёплый» приём, каждый шрам будет напоминать про тяжелую дорогу по всем, пока что, четырём регионам Тейвата. И даже если он когда-то покинет этот мир вместе с сестрой, Тейват навсегда оставит в душе звёздного путника глубокий след, и теперь он уверен, что и в сердце его дорогой Люмин тоже. Находясь в своих мыслях Итэр не заметил как пришел прямо ко входу в храм Сурастаны. Такая завораживающая архитектура, и в каждом регионе своя… —«Хм, может пойти в Академию сдать вступительные экзамены и на архитектора отучиться? Всё же более уважаемая работа и удовольствие будет приносить. Мда уж, теперь я понимаю Кавеха…» Он помотал головой отбрасывая глупую, естественно, шуточную идею и хотел уже было идти назад, да вот зачем? Покрутился не зная куда всё-таки идти, всё же решил сесть на окраину, свесив ноги и облокотившись плечом о дерево. Итэр поднял голову. —«Звёзды… Как там Скарамучча говорил когда-то? Не настоящее небо в Тейвате, да?» Но всё же это было красиво, они сливались в разнообразные узоры, даровав сон — бессонным и путь являли тем, кто ползает во тьме. Когда-то и они с Люмин могли принимать форму самих звёзд, но теперь, Итэр растерял силу, которая когда-то наполняла всё его существо, делая по настоящему могущественным, особенно рука об руку с сестрой. Он снова задумался, и так было всегда когда путешественник оставался наедине с тишиной. От невесёлых размышлений прервало чьё-то жалобное мяуканье, где-то прямо над головой. По всей видимости, котик спал там, но своим приходом Итэр разбудил его. Кошаку повезло что рядом именно путник, он скоро будет специализироваться на помощи окружающим. Тяжело вздохнув, без лишних претензий вылез на дерево как мог, и протянул руки рыжему, который непонимающе уставился на него. — Давай сюда на руки, поймаю, правда. Итэр забыл что говорит с существом который ни тейватский, никакой язык кроме своего, кошачьего, не знает. Однако убеждения мягким голосом сработали и кошак прыгнул прямо в руки путешественнику. Итэр отпустил его и уселся туда же, но котик не собирался уходить и парень почувствовал как что то рядом трется об него и мурлыкает. — Холодно? Да… Сегодня прохладно. Мягким голосом сказал златовласый и отсев от обрыва немного подальше похлопал по ногам, призывая рыжего лечь. Котик не растерялся и предложение принял, продолжая мурлыкать уже лёжа, Итэр погладил его и сам начал потихоньку расслабляться, да настолько, что и не заметил как провалился в глубокий сон. Это на него так присутствие любвеобильного котика повлияло? Солнечные лучи утреннего света падали на светлые простыни в которые было укутана фигура. Приоткрытые покусанные до крови губы, ещё закрытые глаза с красными размазавшимися тенями по векам, тёмно-синие волосы, которые были в ещё большем безобразии чем вчера. Он был укутан полностью, лишь голова выглядывала из-под одеял, должно быть это выглядело до смешного нелепо, ведь буквально недавно эта же фигура твердила о собственном величии, божественности, пытаясь в это вверить всех, и путешественника, и единственного последователя, а потом и жителей всего Сумеру, если бы успел. Лучики подобрались к лицу спящего Кабукимоно, и веки его начали подрагивать от надоедливого внимания. Они словно ласковые, обволакивали его лицо, будто своим свечением могли очистить и его душу, но даже если и так, то он свой шанс упустил и перевернулся на другой бок, уже еле как открывши глаза. —«Кто придумал делать шторы светлого оттенка? Какой в этом толк? Да ещё и не полностью закрыты. Идиоты.» Как всегда, в своём репертуаре. Он бы провалялся ещё вечность, хотя в таковую не верил, однако утренняя головная боль настигла его в худшем своем проявлении. Для того что бы хоть немного её снять, нужно принять горячий душ. Теперь у него новая проблема… Как подняться? Посчитав до трёх он всё же резко поднялся. И очень зря марионетка решила сделать это таким образом, резкая боль пронзила его раненую спину и Кабукимоно прошипел сквозь зубы сжимая простыню. Когда боль немного прошла, вдруг задался вопросом. —«Сколько сейчас времени вообще?» Хотя какую это роль играет теперь, он ощущал себя опустошенно, как физически так и морально, делая всё на автомате. Он ощущал себя полным ничтожеством, а желание навредить себе, либо же умереть было настолько сильным, что останавливала его лишь физические проблемы и его попросту беспокоило то, как же жалко он жил и как же жалко умрёт, просто расставшись с и так не очень приятной жизнью. Разве он заслужил такой простой смерти? Разве не заслужил до конца своих дней страдать от невыносимой боли, страдать от бремя долгой, искусственной жизни, не наполненной никакими красками. Ни счастья ни горя, ни радости ни печали, и даже его полезной злости не было бы. И любви, он так и умрёт не ощутив любовь? Ах… точно, ведь он с самого начала не должен был рождаться таким. Он помнит, точно помнит что когда Вельзевул его только создала, сломанная кукла много плакала, постоянно плакала, «мама» же в свою очередь лишь холодно смотрела, не понимая. Она не создавала себе сына, она создавала марионетку, сёгуна для правление Инадзумой, вместилище для собственного сердца, но никак не мальчика, который даже собственные сопли утереть не может. Но кто она такая, раз даже марионетку себе нормальную создать не может? Разве он виноват в собственном рождении? Разве он хотел рождаться? И жить никогда не хотел, хоть и умирать тоже не стремился. Но он точно знал что виноват. Всё таки осторожно встал, дошагал до окна, возле которого вчера сидел и приоткрыл штору. Сначала его взор пал на чистое небо, слишком светлое, а потом резко переместился ниже, увидев знакомую фигуру. Итэр. Он полусидя-полулёжа дремал опираясь на дерево, голова немного наклонена в бок, золотые пряди развеваются в стороны, но что больше привлекло взгляд бывшего Сказителя, раны, особенно на животе. Большой, но не слишком глубокий порез. А он просто дремал, как ни в чём не бывало. Глаза в удивлении приоткрылись. —«Что он здесь делает? Да ещё и в таком виде. Почему не позаботился о себе?» Кукла не очень понимала какие эмоции сейчас испытывает. Очень много вопросов, в целом мыслей на этот счет возникло в голове, например привычное: —«Почему бы не воспользоваться этим беззащитным состоянием легендарного путешественника?» Но отчего-то ему не хотелось причинять вреда Итэру. Может, потому что в этом больше не было смысла? Да, наверное. Кукла прекрасно понимала что это не его дело, но вспоминая нежные касания этого превосходного, чудесного, привлекательного Итэра, отчего-то не хотелось оставлять его там, а вдруг он не спит? Вдруг потерял сознание? Почему же тогда пришел сюда? Хотел попросить помощи в храме и не дошёл? —Какое мне дело до тебя? Правильно, никакого, вот и лежи там, а я тебя не видел. Раздражительно съязвил сам себе, резко закрыв штору. Почему ему вдруг беспокоиться за врага? Ну вот и всё, не его проблемы, да и вряд ли он чем-то поможет, у самого травм ещё больше. Бывший предвестник хмыкнул и направился в ванную которая была в его комнате. Сама комната, кстати, тоже была очень светлой, слишком. Светлые простыни, светло зелёные обои, опять светлый паркет, белые, мать его, шторы. Глаза от такого обилия светлого болели ужасно. Кукла стянула с себя последние нижние одежды и повернулась. Опять чёртово зеркало, ещё и в полный рост. —«Кусанали специально устроила мне эту пытку? Неплохо сработано.» Смотреть на себя было ужасно, тем более такого. Да, больше не было кукольных шарниров, больше не было фиолетовой крови, вместо этого перед ним стояла почти человеческая фигура. Так похоже… но всё же было отличие, которое указывало на его создателя. Марионетка повернулась и зрачки сузились, глаза с ненавистью смотрели на свой затылок, метка электро которая навсегда связывала его с Эи, которая показывала что он создание этого Божества. Что он безвольная кукла. В то же мгновение он опрокинул зеркало так сильно, что осколки полетели в разные стороны, задевая его тело. По ногам сочилась кровь, отрезвляя, но марионетка в таком же трансе пошла по осколкам взяв самый большой из них. Единственное что он почувствовал глядя в отражение это омерзение. Такое сильное, что ноги подкашивались. Он осел на холодную плитку, полную осколков. Не переставал смотреть на собственное побледневшее ещё больше лицо, широко открытые глаза, сжатые губы. Это чувство… безысходность. Ты родился тем, кем родился и сколько бы ты не молил Богов, сколько бы не умолял их, ты не сможешь стать другим, ведь суть твоя такая, какую создали они, и они Создатели твои. Так почему же ты не благодарен дару который они тебе даровали? Ты можешь и не хотеть жить, не хотеть быть тем кем являешься, но кто ты против них? Разве создателя может сокрушить собственное создание? Снова не заметил как начал сжимать осколок сильнее, сочилась кровь, но в голове лишь это мерзкое отчаяние. Уничтожить. Скарамучча полоснул свой затылок уже грязным осколком, но переставать и не думал. Лицо оставалось точно тем же, только он ещё больше загнулся. Боль была всё больше и больше, игнорировать её все меньше получалось, а рука которой резал свою плоть постепенно начала ослабевать. Он выронил его и упал в кучу осколков. Полностью нагой, весь в крови он смотрел в никуда, его лицо не выражало ничего, но в мыслях он молил о смерти. Молил тех же Богов, которых так ненавидел.