Критика вкуса

— Чем это вы заняты? В руках Мастера вновь шуршат бережно сложенные газетные вырезки. Он явно не понял прошлого урока судьбы о том, что своим любовникам нельзя показывать такие вещи, как альбом с разносами твоих стараний в пух и прах, и теперь ощущает некоторое дежавю, пытаясь ухватить за руку и остановить мечущегося в ярости Воланда. — Маргарита Николаевна тоже была в бешенстве. — Мастер нервно посмеивается, пытаясь сбавить накал, посматривая в до предела расширенные зрачки Воланда. — Практически убежала бить окна нечастному Латунскому, я еле вырвал у неё из рук молоток и камни. — Латунский, да?! Латунский, значит. Нет, ну что за delirium! Нет, я не потерплю такого унижения в вашу сторону. Где он живёт? А хотя не нужно, — если бы Воланд был котом, то его хвост бы сейчас резко метался из стороны в сторону. — Сам найду. — Mein lieber, прошу, успокойтесь, в этих статьях нет ничего такого, это в конце концов его работа. — О, да. Работа. У него своя работа, — Воланд прекращает вертеться и резко останавливается, от чего Мастер врезается тому в спину. — У меня своя. Воланд стремительным шагом выходит на оживлённую улицу, хлопая дверью калитки и словно проваливается сквозь землю, когда догоняющий его Мастер оглядывается в его поисках по сторонам. Простояв пару минут в недоумении, он возвращается в дом, надеясь, что бед тот всё-таки не натворит. Наивный. — О боже. Воланда слегка коробит упоминание всуе, от чего он морщит нос. На город опустилась поздняя ночь, и Мастер уже как пару часов черкал бумагу при свете одной керосинки. То ли он был настолько погружен в свой роман, то ли Воланд вернулся как-то совершенно бесшумно, но Мастер подскакивает на стуле, когда тишина прерывается громким гулким стуком, будто что-то тяжелое упало на деревянный пол за его спиной. Он медленно разворачивается, и в полутьме замечает поодаль стоящего Воланда и приличных размеров нечто в его ногах, прикрытое тканью. Мастер чуть не валится с ног, когда нечто начинает ёрзать и издавать нечленораздельные мычащие звуки. Только не это. — Он жив? — К его сожалению, да. Но это ненадолго. Когда Воланд отбрасывает ткань, на которой только из-за её черного цвета не видно широких пятен крови, он видит его. Изуродованное тело критика издаёт скулящие всхлипы, отдалённо похожие на молитву. Мастер даже представить себе не может, что делал с ним Воланд до того, как принести сюда, а тот стоит, словно довольный кот что приносит голову пойманной мыши в качестве знака внимания и благодарности. Латунский приподнимает тяжелую голову, обнажая лицо, больше похожее на месиво, с местами запёкшейся кровью, сочащимися красноватой смесью слёз глазами и не анатомично скошенной переносицей. Мастер чувствует, как к его горлу подкатывает тошнота, когда тело тянет к нему дрожащую руку, что-то неразборчиво лепеча. Он неосознанно отстраняется, вроде и испытывая невыносимую жалость к этому человеку, но не найдя в себе силы что-то с этим сделать. Воланд же в пару шагов становится спиной к Мастеру и лицом к мученику, присаживается перед ним на корточки, добродушно так улыбаясь в заплывшие глаза. С той же улыбкой он хватает протянутую руку и одним движением переламывает её в локтевом суставе. Рука повисает в неестественно согнутом положении, а Латунский, вновь издав истошный вопль, глухо падает лицом на деревянный пол, возможно ломая себе нос ещё сильнее. Воланд поднимается, и без церемоний размахивается овитой кожаным сапогом с заострённым носом ногой. Первый удар приходится куда-то в бочину, что заставляет бедолагу перекатиться на более здоровый бок и скрючится в три погибели. Второй — четко в грудь, от чего воздух со свистом выходи из лёгких, и третий, самый рваный и резкий, дробит нижнюю челюсть, от чего изо рта с новой силой начинают течь кровавые ручьи, перемешанные со слюной и осколками зубов. Он уже не кричит, он протяжно и булькающе воет, дёргаясь от накрывающих всё тело судорог. Одним толчком Воланд валит критика на спину, от чего тот подёргивается, захлёбываясь собственной кровью, кашляя и пачкая всё вокруг. Пару капель падают на начищенные до блеска сапоги, и недовольно хмыкнув, Воланд поднимает ногу и с нажимом приземляет её на грудной клетке Латунского, стирая грязь об воротник серого пиджака и рубашку. Кости рёбер еле слышно трещат от той силы, с которой на них давят. — Воланд, прекратите этот ужас. — Запомните Мастер, мясо сначала всегда нужно отбивать, а уже потом… Мастер не успевает осознать смысл услышанных слов, как подвал окатывает нечеловеческий истерический крик и звук… Ох, хуже звука он никогда не слышал. Воланд наклоняется и рывком всаживает когтистую лапу в бедро Латунского, разрывая мягкие ткани и с треском сухожилий, раздирающихся в агонии голосовых связок и потрескивающих костей нижней челюсти отрывает кусок то ли кожи, то ли мяса — кровавое месиво в руках мессира сложно опознать. Мастер застывает в ступоре, боясь не то что пошевелиться, даже дышать. Комнату обволакивает железный сладковатый запах, растекаясь лужей под корчившимся Латунским. Он никогда не видел Воланда таким, даже думать не мог, что человек на такое способен… Человек? В голове Мастера все звуки, запахи и картинки сливаются в единую какофонию, это всё напоминает ему очень странный сон, где острые когти и зубы его друга царапают подкорку его черепа. А тем временем, Воланд вертит в ладони кусок вырванного мяса, то ли присматриваясь, то ли оценивая качество. Он подносит капающую кровью массу ближе к лицу, принюхиваясь и спустя пару секунд широко раскрыв рот, кусает. Мастера прошибает холодный пот. Зубы разрывают сырую плоть с треском, Воланду приходится крепче схватиться за неё рукой и оттягивать до разрывания. Он откусывает небольшой кусок, шумно жуя, поглядывая на превратившегося в один сплошной комок боли Латунского. Скорее всего, тот уже ничего не видит, да и ему вряд ли осталось долго до болевого шока, учитывая огромную лужу крови вокруг, которая стремительно пополняется от пульсирующих потоков разорванной бедренной артерии. — Ну что же, господин критик. — Воланд бросает недоеденный кусок мяса, и тот с хлюпом падает в лужу. — Моя оценка ваших вкусовых качеств примерно 5 из 10. Жестковаты, знаете ли, да ещё и какой-то странный привкус… Сифилис? Воланд разливается в зычном смехе, утирая капли крови с губ и подбородка. Он снова опускается к телу, запуская руку в область живота, разрывая бледную кожу. Засматриваясь на картину этой крайне жестокой казни, под плюхающие мокрые звуки вырывания нити тонкого кишечника из тела, Мастер ненароком задумывается, а не подать ли Воланду нож. Сложно, наверное, делать это одними когтями. — О, не переживайте мой Мастер. — Воланд смахивает со лба упавшую на глаза прядку, оставляя на лбу небольшую кровавую полосу. Его глаза налились кровью и зрачок заполонил собой всю радужку. — Мне не привыкать справляться подручными средствами, но признаюсь, мне льстит ваша заботливость. Тело уже давно перестало издавать какие-либо звуки, захлебнувшись в агонии. Моментами, Воланд наклоняется над ним и разгрызает плотные связки зубами, уже не беспокоясь о запачканной бурыми пятнами рубашке. Для удобства он закатал рукава до локтя и расстегнул пару верхних пуговиц. Когда Латунский похож больше на жертву промышленной мясорубки, чем на человека, Мастер чувствует, что больше не может оставаться с этим в одной комнате, но вставая на негнущихся ногах тут же видит мир на пару тонов темнее, теряя сознание. Последнее что он замечает, как Воланд в который раз зарывается лицом в горячую разорванную грудную клетку, громко чавкая и облизываясь. Он просыпается под стучащие и шуршащие звуки Воланда с прихожей. В подвале теперь прохладно и свежо, почти не пахнет кровью, а на полу нет ни трупа, ни следов пыток. Сверху доносятся звуки шкварчащего на сковороде масла, а желудок внезапно сводит от ударившего в нос запаха жаренного мяса. Он не встаёт, глядя в потолок немигающим взглядом. Через пару минут на его стол с тихим стуком опускается тарелка и несколько столовых приборов. Воланд улыбаясь смотрит на Мастера, пока тот не подходит к столу, замечая в тарелке аккуратно украшенный зеленью и хорошо прожаренный стейк. — Приятного аппетита, мой дорогой. Самое свежее, можете быть уверены. Мастер уверен в этом. Он садится за стол, суетливо отрезает кусочек ножом, насаживает его на вилку, и уже подносит ко рту, как задумывается. — А вы не будете? — Я уже сыт, danke. Мясо благополучно скользит по пищеводу. Приятного аппетита, товарищи.