***
«Ты так ненавидишь родного брата, Сэм? Так стреляй». Мимо проносятся фонари, бликами света мелькая за лобовым стеклом Импалы. Дин уверенно держит руль, изредка поглядывая на Сэма, неуютным клубком свернувшегося на пассажирском сиденье. «Мне надоели твои приказы». В машине пахнет пылью и немного — кровью. Дин морщится — ранки от соли на груди всё ещё заживают. Сэм выстрелил в него. Да, зарядом соли, да, под влиянием призрака, но — выстрелил и сделал бы это дважды, дай ему Дин по-настоящему заряженный пистолет. Неужели в его братишке столько ненависти? Вряд ли — скорее всего, просто обида, гипертрофированная тенью сумасшедшего доктора до смертельной. Положа руку на сердце — не без причины. Дин снова бросает короткий взгляд вправо и на ощупь, глядя на дорогу, поправляет на Сэме съехавшую кофту, а потом немного прибавляет температуру в печке. Горячий воздух согревает салон, Сэм удовлетворённо стонет во сне, потираясь щекой о спинку сиденья. Дин слегка улыбается. Он выключил радио миль тридцать назад — Сэм плохо спал в последнюю ночь перед отъездом, а плохо выспавшийся охотник — мёртвый охотник. Впрочем, Дин знает, что забота о прикрытии собственной задницы в том, как он ухаживает за Сэмом, вторична. И даже братская привязанность не значит столько, чтобы перекрывать настоящую причину. Но, если отбросить её, эту причину, то что ему остаётся? Вся его жизнь помещается всего-навсего в одну Импалу, да немного — в качестве памяти — в голову.***
…Самое яркое и светлое воспоминание Дина о детстве — мама, танцующая на кухне в солнечных лучах. Он сам сидит в детском стульчике, сжимая в руках большое красное яблоко. На румяном боку — яркое жёлтое пятно. Мама кружится и поёт: — Так что пока-пока, мисс американская крошка, Я подъехал на своём Шеви к дамбе, но дамба была сухой… Дин улыбается, бесхитростно и счастливо, как могут лишь маленькие дети. От ветерка из приоткрытого окна покачиваются занавески, волосы мамы сияют в свете солнца, будто ангельский нимб. Под лёгким летним платьем виднеется холмик живота, в котором — Дин точно это знает — сидит его братик. Он, Дин, любит свою маму так, что захватывает дух. За окном шуршит шинами по гравию Импала, хлопает дверь. Мама подходит к окну и машет отцу рукой. Старый дом полон звуков: скрипов и шорохов. Аромат его впитался в стены и пол, щекочет обоняние маленького Дина. — Весна в этом году необычайно тёплая, — говорит отец, опираясь плечом на дверной косяк. — Здравствуй, родная. — Привет, Джон. Мама подходит к папе, целует его в щёку и обнимает. Они такие уютные и любящие, что от самого их вида Дину тепло и радостно… Совсем скоро мама навсегда исчезнет из его жизни. Он пока не подозревает об этом…***
Ночь — лучшее время для раздумий, поэтому теперь, когда их двое, днём за руль садится Сэм, более привычный к такому распорядку. Сейчас же — время Дина. Двигатель Импалы ревёт, будто исполинский лев. Дин чувствует себя единым целым с этой машиной и миром, который окружает их снаружи. Он — глаза и уши, он — хранитель спящего рядом Сэма. Он — ночное существо, его так воспитали: отец, Бобби, пастор Джим и другие охотники, которые тренировали в нём не просто бойца — зверя. Дин, подобно волку, готов выслеживать свою дичь и не знает усталости, пока не придёт рассвет и не настанет пора забраться в логово, ожидая следующего раунда сражения со сверхъестественным. А вот режим Сэма изменился — три года в Стэнфорде, подчинённых строгой дисциплине, обязательствам хождения на лекции и занятия, выдрессировали в нём законченного жаворонка. Сэм и раньше стремился к регулярности: почти не пропускал школу, вечерами засиживался в библиотеке, усердно учился. Дин понимает это — как и то, что Сэму не подходит жизнь охотника. Они с отцом похожи — бывший морпех, Джон Винчестер, конечно, адаптирован ко многому, но, как и любой военный, тяготеет к порядку. Когда они скитались по мотелям, отец всегда требовал от Дина и Сэма, чтобы вещи лежали на своих местах. Случалось, что он заставлял их пересобирать сумки, пока горит спичка. Со стороны это, возможно, казалось издевательством, но Дин знает — его почти сверхъестественная скорость реакции и способность мгновенно оценивать обстановку растёт корнями из детства. Отец знал, что делал. И сейчас он наверняка знает, что делает. Хотя были времена, когда даже отец не представлял, как поступить дальше…***
Дину четыре. Сегодня ночью он жался щекой к плечу отца. На том был мягкий махровый халат — и от обычно пахнувшей домом и уютом ткани несло дымом и копотью. Пожарные сновали туда-сюда перед ними, осиротело сидящими на багажнике Импалы. Машина — единственный дом, который у них остался. Но в тот вечер Дин крепко держит Сэмми на руках всю дорогу до мотеля, где отец решает оставить их, чтобы с утра поехать решать вопросы с домом. Утреннее зарево красит горизонт в ярко-алый цвет, когда Импала, успокаивающе урча, останавливается возле выкрашенной в облупившийся зелёный двери. Отец долго разговаривает с портье, затем открывает двери. — Дин. Выходи. Маленькие руки, вцепившиеся в спящего малыша, затекли, но Дин не обращает внимания на дискомфорт. Если бы он мог, он бы вынес из пожара и маму, но спасённый Сэмми — тоже неплохо. Отец стелет им на узкой мотельной кровати. Игрушки, с которыми спал Дин, сгорели вместе с домом, но у него теперь есть кое-кто поважнее потерянных плюшевых друзей. Дин осторожно кладёт Сэма к стенке, чтобы малыш случайно не упал. Протянув чуть подрагивающую руку, отец треплет Дина по волосам: — Молодец, сын. Дин кивает и ложится рядом. Он очень устал — ночь была длинной, страшной и выматывающей. Отец тоже выглядит помято, но он — взрослый, у него больше сила и больше ответственность — так, по крайней мере, говорится в комиксах. Дин ложится и натягивает одеяло до самого подбородка, а потом аккуратно кладёт ручку поверх крохотной ладошки Сэмми. От их кровати пахнет стиральным порошком и затхлостью. Отец садится рядом, гладит Дина по голове. — Присматривай за Сэмом, малыш. Я скоро вернусь. Дин кивает и жмётся к брату, едва ключ проворачивается в замке двери номера. На тумбочке напротив кровати — телевизор, но теперь Дину нет никакого дела до мультфильмов. Рядом сопит Сэмми — его маленький Сэмми, которого он вынес из объятого пламенем дома. Ещё вчера рядом была тёплая, любимая мама, родные стены дома, который Дин ещё на четвереньках облазил вдоль и поперёк. Теперь же — только пахнущий маминой заботой Сэмми. Дин утыкается носом в плечо малыша, вдыхая остаточный запах дома, смешанный с гарью пожара, и тихонько плачет.***
Мимо проносится указатель, но Дин не читает название, сосредоточившись на дороге. Это шоссе он знает — слишком часто ездил здесь в детстве с отцом. Сэм на соседнем сиденье всхрапывает, и Дин уже заносит руку над ним, чтобы разбудить, но пока всё хорошо — дыхание брата вновь успокаивается. Бедняга Сэм. Дин понимает его — но ничем, кроме сочувствия, помочь не может. С того рокового пожара его собственная жизнь оказалась скована долгом, словно цепями. Совесть держит за горло, не позволяя отступиться: у тебя есть работа, Дин. Спасай Сэмми. Истребляй нечисть. Семейное дело. Его родной дом выгорел, мать превратилась в пепел вместе с детской невинностью. У Сэмми всегда было перед ним маленькое преимущество: тот не помнил ни маму, ни отчий дом. Дин часто видел ту ночь в кошмарных снах. Первые дни после пожара он вообще не мог спать, если рядом не было Сэма — даже когда отец отвёз их к пастору Джиму, и тот постелил детям в разных комнатах, Дин прибегал к Сэму. «Хватай Сэмми и беги на улицу!» Сэм всё время говорит: «Дин, ты не должен». Если бы взрослый Сэм увидел их маленькими, то непременно сказал бы — «Дин, это не работа для четырёхлетки — беречь шестимесячного малыша. Ты сам был ребёнком». Свернув на просёлочную дорогу после указателя с названием небольшого городка, Дин бросает взгляд на Сэма. Кошмары всё ещё не подступают, так что вести Импалу приходится почти крадучись, чтобы не разбудить. Дин невольно вспоминает Джессику — короткие шортики, пухлые губки, топик со смурфиками, соблазнительно натягивающийся на груди, роскошные вьющиеся волосы… Настоящая красотка. Неудивительно, что Сэм был так воодушевлён своим кусочком нормальности: собеседование, ожидающая дома девушка, вообще наличие места, куда хочешь вернуться, где тебя ждут… Дин не мог отнять у брата то, чего сам был лишён, ведь Сэмми он всегда желал лучшего, даже если это исключало из уравнения его самого. Такого правила он придерживается долгие годы — с тех самых пор, когда впервые — и единожды — едва не совершил роковую ошибку.***
Ему девять, когда отец делится с ним самой важной в жизни Дина мудростью: «Ты не тупой, но мы ошибаемся лишь раз, ясно?» Он проявил неосторожность: пренебрёг своими обязанностями старшего брата, улизнув в зал игровых автоматов. Отец предупреждал его множество раз, что разделяться опасно, что сверхъестественные твари только и ждут наступления темноты. Вчера, когда Сэм пожаловался, что боится темноты, отец дал ему пистолет. — Держи, — сказал он. — Так будет страшно чуть меньше. Сейчас Сэмми морщит во сне нос — видит, наверное, что-то неприятное. Дин лежит рядом, не сводя с него глаз: из-за него на Сэма едва не напала штрига, и он не собирается допустить подобного ещё раз. Приоткрывается дверь — в комнату заглядывает пастор Джим. Дин притворяется спящим: он не хочет, чтобы кто-то прервал его бдение. Даже на святой земле, там, где безопасность становится едва ли не абсолютной, Дин продолжает помнить собственный ужас перед тварью, склонившейся над Сэмом. И он знает, чего теперь хочет больше всего на свете — стать лучшим в мире старшим братом, лучшим в мире сыном, сделать так, чтобы Сэму никогда не угрожала опасность. Дин крепко сжимает рукоять ножа, спрятанного под подушкой. Сэмми, интересующийся историями и уже умеющий читать, рассказал ему как-то про Маугли и его нож. Книга, которую читал младший братишка, оказывается непохожей на весёлый мультфильм, который то и дело крутят по телевизору: там больше крови, правил джунглей и смерти. Дина мало что может восхитить, но книга, похожая на реальную жизнь, ему нравится. Он называет нож, подаренный отцом, Железным Зубом — пусть даже только про себя. В окно дружелюбно заглядывает луна, но Дин лишь бросает на неё недовольный взгляд. Яркий ночной свет похож на призывно сияющий экран игрового автомата. Теперь Дина будет от них тошнить. Жалко ему было собственного времени! Нашёл, о чём расстраиваться. Да, он сидел дома и скучал, но Сэмми же всегда отзывался на эти его жертвы, пусть и неосознанно. В приснопамятной пачке хлопьев, которую он позволил Сэму доесть, была игрушка — и младший отдал её без сожалений. Кроме того, Дину к тому времени и самому порядком надоели макароны, так что в просьбе Сэма нет ничего удивительного. Свой последний раз он ошибся в Форт-Дугласе. Теперь, пусть даже ценой собственной жизни, не ошибётся. Дин обнимает братишку, гладит по пушистым вьющимся волосам. Сэмми смешно сопит во сне. — Я никому не позволю обидеть тебя, Сэмми. Больше нет.***
Судя по карте, которую Сэм перед сном оставил на бардачке, придавив выключенным фонариком, до городка, где орудовал очередной призрак, остаётся всего несколько миль. Дин трёт глаза — он всё же человек, а не машина — и выворачивает на очередное шоссе. Вокруг видно всё больше плодовых деревьев — охота, на которую их навёл отец, связана с большой фруктовой фермой. Но пока что туда ещё ехать и ехать — наклюнулось кое-что по пути. Сэм нашёл это дело случайно, мониторя новости утром в кафе, когда Дин, зевая, ждал свой завтрак и цедил мерзкий местный кофе. — Эй, Дин, — позвал Сэм, повернув к нему ноутбук. Дин посмотрел на экран, пробежался глазами по статье. Типичный домовой призрак, убивающий жильцов. Ведьминские мешочки, которыми их снабдила ещё Миссури, так и валялись в багажнике. — Едем, — кивнул он. Сейчас Сэм крепко спит на разложенном сиденье, измученный предыдущим приключением. Сколько охот они вместе протянут? Кто знает. Но Дин хочет, чтобы о Сэме было кому позаботиться…***
…Ему тринадцать. — Сэмми, хочешь есть? — О боже, пожалуйста, Дин, только не «Волшебный зверинец Плаки Свистуна»! Сэм умоляет, сложив руки перед собой в жесте монаха-буддиста. Дину смешно и стыдно одновременно: Сэм невероятно забавный, но то, как пугают его эти грёбаные клоуны, нифига не весело. — Не дрейфь, Сэмми, сегодня мы сидим на особой диете. Дин открывает духовку, и оттуда вырывается невидимым облаком восхитительный запах. Сэм невольно ахает: — Ты научился готовить индейку? Чтобы скрыть смущение, Дин отшучивается: — Канун дня Благодарения, Сэмми. Должен же я был сначала попробовать, чтобы не опозориться в срок. Он учится готовить по книгам, которые таскает с кухонь у своих симпатичных одноклассниц и их мамаш. Кулинарные шоу по кабельному в мотелях тоже помогают: этот рецепт, например, он записал вчера вечером, пока дожидался, когда Сэм вернётся с пробежки, — приоткрыв дверь номера и то и дело поглядывая на лужайку, где потный и несчастный братишка нарезал небольшие круги. По телевизору начинается какое-то дурацкое шоу с клоунами, и Сэм мгновенно хватает пульт и переключает канал. Уютная, чем-то похожая на Сэмми Деми Мур в свободной рубашке сидит за гончарным кругом, вылепляя кувшин. Дин качает головой: — Нет, только не романтическая чушь. — И не клоуны! — восклицает возмущённо Сэм, но Дин вырывает пульт из его рук и нажимает кнопку. На экране возникает заставка фильма «Терминатор 2: Судный день». — Сойдёт? — спрашивает Дин, уже зная ответ. Они садятся перед экраном с тарелками, полными ароматных кусочков индейки, и, запивая их лимонадом, восторженно следят за историей. Сара Коннор исчезает. Остаётся лишь надпись на крышке стола. «Нет судьбы». — Хочу такую татуировку, — неожиданно даже для самого себя выдыхает Дин. Сэм трогает его за плечо: — Почему? — Как ритуальную, — тут же находится он, — пусть это будет моим заклинанием. У папы же есть эмблема морской пехоты на плече? И он живёт принципами своего подразделения. А у меня никогда не будет судьбы, я буду вершить её сам. Как считаешь, круто? — Круто, — восхищённо выдыхает Сэм, прижимаясь плечом к его плечу. — Я тоже так хочу. Может, тогда мы найдём то, что убило маму, убьём его сами и будем жить счастливо. Дин сомневается в этом с самого первого дня, но переубеждать Сэмми не спешит. В конце концов, у них действительно должно получиться.***
В голову почему-то приходит воспоминание о том дне, когда он решил сделать татуировку. Дин улыбается — за столько лет руки так и не дошли. Мимо проносится дорожный указатель — Даун-ривер. Очередной мелкий городок, где они, скорее всего, больше никогда не появятся. Но будить Сэма он не торопится — сначала кружит по окрестностям в поисках мотеля. Тот находится на противоположной окраине, небольшой, но ухоженный. Повезло. Стоит Дину заглушить двигатель, Сэм тут же просыпается. — Уже приехали? — сонно бормочет он, потирая глаза. — Проснись и пой, братишка. Мы на месте. Покинув привычную тесноту Импалы, они оба долго потягиваются. Потом Сэм достаёт из бардачка бумажник и идёт к стойке регистрации. Дин же берёт сумки и запирает двери машины. Утренний ветерок несёт откуда-то речную свежесть — возможно, где-то неподалёку действительно есть какой-то ручеёк, от которого город и взял название. Птицы весело чирикают на ветках деревьев неподалёку, несмотря на ранний час. Дин и сам бы с удовольствием так почирикал. — Наш — семнадцатый. Сэм появляется за спиной незаметно, но каким-то неведомым чувством Дин узнаёт его раньше, чем слышит голос, и потому не вздрагивает. — Идём, Сэмми. Время не ждёт. В номере пахнет пылью, что решается открытием окон. Дину нравится впускать голоса дикой природы днём, когда редкая сверхъестественная тварь осмеливается показать нос под светом солнца. Более безопасно. Сэм, наскоро разложив вещи, утыкается носом в ноутбук. Освежает подробности дела, наверное. Он с детства такой въедливый — пытается предусмотреть каждую мелочь, потому что отец в своё время не озаботился этим…***
Дину шестнадцать, и он ранен. Лежит дома, оберегая разодранный когтями гуля бок, и скучает. Сэм продолжает ходить в школу, почти до паранойи сосредоточенный на учёбе. В свободное время он обкладывается книжками по древним языкам и медленно, но верно осваивает их. Зубодробительно сложная латынь даётся ему, будто родной английский. Дину бы так. Отец снова уехал на охоту. В последнее время он всё больше предоставляет их с Сэмом самим себе — никаких поездок к пастору Джиму или Бобби. Дин догадывается, что он что-то нашёл, но никак не может подтвердить свою теорию. Вечереет. Дин, морщась от тянущей боли в боку, закрывает окно и оборачивается. Сэм сосредоточенно строчит что-то в тетради. — Что пишешь? — спрашивает он больше от скуки, чем от реального интереса. — Сочинение, — Сэм откладывает ручку и трёт сведённую судорогой ладонь. — О моей семье. — Да ладно! Дин с любопытством заглядывает к нему в тетрадь, читает несколько строк и недовольно морщится. Сэм, не пытающийся спрятать от него сочинение, теперь не скрывает самодовольной улыбки. — Ну как? — Ложь и скучища, — жалуется Дин, отходя к креслу, и осторожно пристраивает задницу на край мягкого сиденья. Сэм выглядит так, будто в любой момент готов сорваться с места и подстраховать его. — А ты думал, если я напишу правду, мне поверят? Шах и мат. Дин, наконец-то усевшись, вздыхает: — Да, Сэмми. Не судьба тебе похвастать своим героизмом. Младший надувает щёки и кидает в него ластиком. — Придурок! Дин, смеясь, отбивает ладонью снаряд. — Сучка! Их универсальный пароль-отзыв. Маленькая братская шутка. Несколько дней назад, правда, им было вовсе не до смеха. — Ладно, — Сэм закрывает тетрадь и прячет её в рюкзак. — Я спать. Ты идёшь? Чуть отросшая чёлка падает ему на лицо, оттеняя невероятный оттенок вечно меняющих в зависимости от освещения цвет глаз. Сейчас — нежно-серый. — Да. Но, несмотря на то, что спать хочется немилосердно — Дин устаёт от боли больше, чем от привычных физических нагрузок, — Сэм засыпает первым, а к нему сон так и не приходит. Дин поднимается и идёт обратно в комнату — номер двухкомнатный, с кроватями для них обоих. Отец ночевать не планировал. На столе всё ещё небольшой беспорядок — стружки от карандашей, забытая помятая тетрадь — явно черновик, не из тех, что берут с собой в школу даже в этом качестве. Так, домашняя заготовка. Повинуясь порыву, Дин открывает её и видит знакомые строки. «Моя семья». Видимо, это предыдущая версия сочинения — потому что следующие строки не похожи на клишированное «у меня есть отец и старший брат». «Вы всё равно не прочитаете это, миссис Розен, потому что я сдам вам очередную ложь для гражданских». Дин воровато оглядывается на приоткрытую дверь в спальню, но дыхание Сэма, доносящееся оттуда, остаётся ровным и спокойным. Так что он садится на стул и читает. «Мой отец — охотник на сверхъестественное. Он научил меня и моего брата, Дина, многому, что полезно, если ты знаешь — темноты нужно бояться. Мы физически крепкие, умеем драться, пользоваться любым холодным и огнестрельным оружием. Но это — всего лишь факты. Неделю назад отец впервые взял меня на охоту. Мы выслеживали гулей. Я знал, что их можно убить, отделив голову от тела — но, увидев их в реальности, немного струсил…». Дин усмехнулся — ещё бы. Он сам чуть не драпанул прочь, когда гули вышли на свет. Кожа и плоть висели на них клоками — вероятно, когда Импала притормозила у местного кладбища, гули вовсю боролись за территорию. Было довольно мерзко наблюдать полуразложившиеся, как у настоящих зомби, тела, надвигающиеся на них. Отец пустил их вперёд, чтобы Сэм мог справиться со своими первыми тварями сам. В том, что произошло дальше, в первую очередь виноват Дин. Он расслабился, посчитав, что подраные гули ему не соперники, и потому, когда те резко ускорились, не успел сосредоточиться. Сэм оказался молодцом: рванул вперёд и рубанул первого гуля по шее, снося голову с плеч, но другой, к которому прицелился Дин, прикрывая Сэму спину, был более вёртким. Именно его когти пропороли Дину бок, и Сэм, развернувшись, замахом из-за спины рассёк ему голову. Череп треснул… «Так мы выяснили две вещи: первая — гулей можно убить, повредив или полностью уничтожив их мозг. Псевдожизнь, вероятно, держится именно за эту субстанцию. И второе: у меня самый лучший на свете старший брат». Оу. Дин смотрит на строчки, никак не желающие исчезать, и сам себе не верит. Это он-то — лучший? После штриги, после оставления Сэма в «Волшебном зверинце Плаки Свистуна», после полумиллиарда проёбов? Ему хочется возразить, что это — охота, там прикрывать друг другу спину — их святая обязанность, но что-то внутри подсказывает: то, что он первое время, в четыре года, нёс с гордостью, то, под чем, будучи девятилетним, он едва не сломался, то, что жгло ему сердце калёным железом в тринадцать — оно переплавляется в нечто новое. Сэм, несмотря на всё, что Дин делает, предан ему. И Дин знает, что ни одной из цыпочек, которые появляются на горизонте — ему всё-таки уже шестнадцать, — не затмить по важности брата. Он вдруг ощущает, что щёки холодные, и, прикоснувшись кончиками пальцев, с удивлением обнаруживает слёзы. Дин поспешно вытирает их и, чтобы успокоиться, листает тетрадь. Там и тут мелькают короткие записки о том, что они встретили и как эффективнее это убивать. Он так похож на отца, его Сэмми, в своём стремлении классифицировать, собрать информацию о каждой твари, чтобы тем, кто придёт после него, было безопаснее. Дин кладёт тетрадь обратно, поднимается и громко шипит от боли — повязка пропиталась сукровицей. Тут же из спальни раздаётся голос: — Дин, ты в порядке?..***
— Дин, ты в порядке?.. Очнувшись от раздумий, Дин смотрит на Сэма. Тот, в свою очередь, тревожно глядит на него. — Да, да. Я в порядке. — Не похоже. Сэм закрывает ноутбук — его старая тетрадь давным-давно перекочевала в электронный формат — и подходит, мягко касается кончиками пальцев повязки на груди Дина. Точно, соль. Он и забыл. — Сэмми, мне не впервой быть раненым. Дин, впрочем, знает, что Сэм, как и отец, всё равно поступит по-своему. Теперь, после смерти Джессики, он вцепляется в каждую новую охоту, как клещ. Игра на опережение, адреналин. Дин видит, что Сэм бросается в это с головой — слишком быстро, чтобы быть безопасным. Будто бы его младший братишка — грёбаный «Титаник». Но на каждого непотопляемого найдётся свой айсберг. Однако Дин не сопротивляется, когда Сэм садится напротив и, не поднимая глаз выше его груди, осторожно снимает пластырь. Ловкость и бережность, отработанные в детстве на отце, а потом и на Дине, делают Сэма отличным медбратом — если бы не отсутствие образования, мог бы… Дин одёргивает себя за эту мысль. Кто-то — тот же, кто убил их маму — справился с возвращением Сэма к охоте лучше, чем Дин или отец. Он сам в ночь, когда забрался к Сэму в дом, просто боялся. «Присматривать за тобой — это моя работа». «Слушать своего отца — это быть хорошим сыном». Отец говорил с ним о Сэме, просил не обращаться к нему без нужды. Но Дин понимал — идти на охоту в одиночку самоубийственно. С незнакомцем в качестве напарника — риск. Тогда он позвал Сэма, просто потому что чертовски боялся встретиться с тем, что найдёт, лицом к лицу. Боялся найти труп отца и не вынести потери. Сэм аккуратно вытирает ватным тампоном воспалённую кожу у Дина на груди. Разрывы жутко саднят — повезло ещё, что калибр соли был поменьше, чем обычно, иначе Дину пришлось бы хуже. — Терпи, — просит Сэм, слегка краснея. Мучается, наверное, от укусов совести. Похож на мультяшного пристыженного лисёнка. Красивый… Сэм как-то сказал, что у Дина комплекс хорошего мальчика. Мол, вымуштрованный ручной солдат своего отца, боится разочаровать, ха… Хорошие мальчики не хотят провести с младшими братьями вместо симпатичных жёнушек бок о бок всю оставшуюся жизнь. Дин, глядя на Сэма в упор, в очередной раз понимает — он сломанный. Неправильный. Потому что он — хочет.***
Ему восемнадцать. Идёт дождь — даже не так, настоящий ливень. Дин возвращается с подработки в автомастерской, Сэм — из школы. — Быстрее, мелкий, а то учебники размокнут! Они оба хохочут — знают, что рюкзак Сэма, который тот держит над головой, непромокаемый. Просто так веселее — бежать под тёплым летним дождём в лучах заходящего солнца, напропалую шутить и наслаждаться каждым прожитым мгновением. Отец накануне уехал к пастору Джиму прямо с охоты, не заезжая к ним в мотель. Звонил вчера — ранен, но жив, и потому им с Сэмом нет смысла волноваться. Денег, которые Дин зарабатывает починкой чужих автомобилей, хватает на жизнь — и даже на некоторые роскошества. Знакомая кассирша в супермаркете, положив на стойку грудь четвёртого размера, продала Дину упаковку пива. Сэм всё это время тихо хихикал снаружи, прекрасно видя всё сквозь стеклянную стену магазина. Так что в пакете, который Дин несёт под мышкой, сокрыт драгоценный груз, и Сэм, воодушевлённый обещанием, что с ним поделятся, прямо светится изнутри. Вдали, над окраинами, в небе изогнулась радуга. Сэм улыбается, показывает на неё пальцем: — Смотри, Дин! Но зрелище, которое собой представляет Сэм, приятнее для глаз. Дин шарит в кармане промокших насквозь брюк, достаёт ключи — и они вваливаются в номер. На старенький пыльный ковёр с их одежды текут ручьи воды. Дин щёлкает выключателем — но свет не загорается. — Так, ты в душ, а я выясню, что не так, — командует он. Сэм забавно салютует ему и скрывается в ванной. Шорты облепили поджарые ноги, и Дин невольно скользит глазами по симпатичной заднице, прежде чем трясёт головой, отгоняя наваждение, и идёт на стойку регистрации. Там ему рассказывают, что молния ударила в подстанцию, вырубив свет во всём городе — радиоприёмник у хозяина мотеля на батарейках, а полицейские частоты для связи с гражданскими здесь, вдали от цивилизации, знает каждая собака. Когда Дин снова появляется в номере, Сэм в халате уже восседает в кресле с бутылкой в руке. Крышка, правда, всё ещё на месте. — Жду тебя, — говорит он. — Поторопись там! Дин быстро ополаскивает с себя грязь, в которую превратились под дождём пыль и остатки машинной смазки, завязывает на бёдрах полотенце — второго халата у них нет — и идёт в комнату. Сэм отрешённо смотрит в окно, но, стоит Дину появиться, вновь оживляется. — Ну что, может, в покер? Оказывается, пока он ходил в душ, Сэмми нашёл в его сумке потрёпанную колоду карт. — А давай, — соглашается Дин, садясь на кровать. — На желания. Не на деньги же с тобой играть. Сэм притворяется, что обижен, но устраивается напротив с видимой охотой. Дин сдаёт карты. Смотрит, что вытащил. Карты неплохие. Он какое-то время развлекается тем, что учит Сэма блефовать; они играют партию за партией, заставляя друг друга прыгать на одной ноге, кукарекать, говорить всякие безобидные глупости… Пока, наконец, Сэм не выдыхает: — Хочу массаж. Дин замирает. Робко протестует: — Ну, я не хорошенькая тайская мастерица… — Дин, не паясничай, — слишком по-взрослому просит Сэм и, неловко потерев шею, говорит: — У меня всё болит. Уже давно. Что ж, это логично — Сэм скоро Дина в росте перегонит. — Конечно, глупый, — вздыхает он, — ты же растешь. — Придурок, — фыркает Сэм. — Сучка. Ритуал соблюдён. Дин видит, что младший окончательно смутился, и не даёт ему передумать: — Вставай. Он идёт к сумке, берёт оттуда трусы и, надев их, стелет снятое с бёдер полотенце на кровать. Сэм смотрит на него с почти благоговейным трепетом. — Ты правда… — В твоём возрасте я тоже мечтал о таком, — Дин хлопает по подушке у изголовья. — Помнишь, кто мял мне плечи? Сэм улыбается, сбрасывает халат и, переползая туда, куда ему указали, говорит: — Я. — Ты. Так что за мной должок. Дин устраивается у Сэма на бёдрах и, выдавив немного геля от растяжений мышц, который всегда есть у них в аптечке, ему на спину, приступает к массажу. Под бледной — ботаник, что вы хотите! — кожей под пальцами Дина напрягаются и расслабляются нехилые мышцы. В будущем Сэмми грозит стать горой мышц, настоящим лосем — и Дин гордится так, будто лично обеспечивал эту возможность. Собственно, а кто, как не он, все эти годы кормил и оберегал Сэма? Вместе в горе и в радости, в страданиях и приятных моментах. Дин гладит, щиплет, надавливает, заставляя Сэма постанывать от удовольствия, и сосредотачивается настолько, что даже не замечает, как его мысли от приступов нежности, реагируя на дразнящие звуки, трансформируются во что-то ещё. — У-ух, да, Дин… Двинув бёдрами, чтобы переместиться чуть ниже, Дин понимает, что у него стоит. На Сэма. Блядь. Как и положено охотнику, Дин ничем не выдаёт своего замешательства — в момент встречи со сверхъестественным это смертельно опасно. В конце концов, в мотеле нет света, так что даже если Сэм обернётся, ничего не увидит. Отвлечься сейчас — возникнут вопросы. Поэтому Дин доделывает то, что начал, пользуясь темнотой, слушает сладкую переливающуюся мелодию стонов и окончательно убеждается в том, что это не случайно. Дело не в ситуации, дело в том, как Сэм движется под ним, как то напряжённо, то расслабленно дышит, как расслабляется и доверяет его рукам. Для Сэма нет никого безопаснее родного брата — и так должно оставаться впредь. Дин боится себя. Но он делает всё, чтобы Сэм не начал его бояться. Когда разморенный и счастливый младший залезает под одеяло, Дин садится на пол рядом. — Спи, — шепчет он. Сэм наощупь находит его руку, переплетает пальцы. — Спасибо, Дин. — Пожалуйста, Сэмми. Дин смотрит, позволив это себе только раз. Едва видимый в полутьме Сэм всё равно красивый — каким и был всегда, но только сейчас Дин понял, что знает, замечает, ревнует даже. Сэм никогда не будет принадлежать ему. Вообще секс, привлекательность — это про девочек. Дину они нравятся — стройные, красивые, с большой грудью. Но чем больше он об этом думает, тем больше понимает — любовь почему-то про Сэма. «Хватай брата и беги на улицу!». Для Дина защищать Сэма — инстинкт, как у дикого зверя. И с четырёх лет, когда Дин впервые взял на себя эту ответственность, инстинкт переплавился в нечто, что держит гораздо крепче, чем любое обещание. — Я никому не позволю тебя обидеть, — шепчет Дин, гладя Сэма по голове. — Даже себе. Именно после этого он начинает отдаляться, и тогда уже ничто не мешает Сэму сбежать в Стэнфорд.***
— Дин, не больно? Сэм сидит перед ним, ссутулив широкие плечи, и потому смотрит снизу вверх. Дин едва удерживается от того, чтобы положить ладонь ему на щёку. — Нет, Сэмми. Всё путём. Шуршит упаковка стерильных салфеток. Сэм следит за собственными руками, не поднимая взгляда, весь — полная сосредоточенность. Дин же не может отвести от него глаз. Только отцу известно, что за чёртов демон убил их маму. Но это отец сделал их такими, какие они есть. У Дина нет другой жизни. Вся его жизнь — это Сэм и отец, даже больше Сэм. Средоточие его мира, его главная боль и преданность.***
— …Если уедешь — не возвращайся! Ему двадцать три, и он слушает, как отец, собравшийся на охоту, стоит на пороге их номера и ругается с Сэмом. Тот хочет поступить Стэнфорд — зря, что ли, учился все эти годы? Отец же пытается объяснить, что охота важнее. Дина никто, разумеется, не спрашивает. Его с четырёх лет никто ни о чём не спрашивает. — И не вернусь! — Зло кричит Сэм. Отец выходит из номера и оглушительно хлопает дверью. Дин отрешённо смотрит на собранную сумку у кровати Сэма и понимает — всё. Это была последняя капля. Теперь Сэм уйдёт — и ничто на свете не убедит его вернуться. Дверь в спальню открывается. Сэм вбегает и падает на кровать лицом вниз, в подушку. Дин опускается на колени подле него, гладит по плечу — утешает, как может. Как должен. У самого сердце разрывается от боли, но ни за что на свете он не причинит Сэму страдания, чтобы умалить собственные. — Тебя ведь ничто не переубедит, да? Сэм поднимает лицо от подушки. Смотрит прямо в душу своими влажными ланьими глазами — вот же Бэмби, чёрт подери. — Нет, Дин. Я уже всё решил. Хочется закричать: «Ты забыл, чему нас учили?», «Люди погибают каждый день, а ты так просто всё бросаешь?». Дин, поддаваясь порыву, стирает большим пальцем слезу у Сэма со щеки. — Я знаю, чего ты жаждешь. Спокойного существования. Но тьма не перестанет хранить в себе страшные тайны, Сэмми. Рывком тот садится на постели, едва не ударив Дина коленом. — Я просто хочу жить! — рычит Сэм, будто дикий зверь, загнанный в угол. — Не оглядываться постоянно, иметь свой дом, жениться, наконец! Я не могу всю жизнь быть сосредоточенным на охоте, только и думая, что о нечисти и о тебе. Дин, во время этой речи положивший ладонь на Сэмово колено, чтобы встать, замирает. Что? — Обо мне? Голос выходит сдавленным, но Сэм будто не замечает. — А о ком ещё? Мне кажется, ты у меня под кожей, течёшь по венам вместо крови. Стоит тебе уехать с отцом без меня — и я не могу найти себе места, нарезаю круги по номеру, а сердце отбивает минуты твоим именем: «Дин-дин, дин-дин, дин-дин»… Я так больше не могу. Мне лучше не знать. Я хочу свою собственную жизнь, это неправильно — быть настолько одержимым тобой! Последняя пуля попадает прямо в сердце. Эту боль сдержать не получается, и Дин, резко поднявшись, выпаливает: — Ну и катись. Сэм выглядит так, будто ему дали пощёчину. Дин мгновенно жалеет о сказанном, хочет извиниться, но понимает — рвать пуповину, связывающую их, можно только так. Он разворачивается и спасается бегством из номера, позволяя Сэму уйти на своих условиях, а затем лжёт отцу, что спал, когда это произошло. Через месяц на его мобильный приходит короткая смс-ка с адресом. Вместо «Спасибо, что позволил мне уйти». За то, что Дин не мог его удержать — и не пытался.***
Молчание затягивается. Сэм не торопится отдаляться, сидит рядом, теребя краешек использованной упаковки. Дин трогает его за плечо. — Что нашёл? Сэм вздыхает. — Похоже, это будет совсем простое дело. Очередная семья только что сбежала из захваченного призраком дома. Сейчас дом пустует, так что надолго не задержимся. — Так это же хорошо, разве нет? Дин встаёт, трогает края повязки — Сэм сделал всё на совесть. Как всегда. — Хорошо.***
Дело действительно оказывается чересчур лёгким. Старый дом, умершая в нём хозяйка, не заметившая собственной смерти и выживающая «незваных гостей». Дин лениво отстреливается от ворчливой старушки солью, проделывает в стенах дыры и засовывает туда ведьминские мешочки. На другой стороне дома Сэм занят тем же самым — вроде и скука, а вроде и польза: кто знает, насколько быстро дух пожилой женщины рассвирипел бы настолько, что начал убивать людей? Дин любит успевать вовремя: да, обычно они приезжают на свершившиеся смерти, но так приятно порой вытащить из сверхъестественного урагана кого-то, кого задело только краешком, позволить жить дальше. То, что у них не получается, не значит, что не получится у всех, верно?..***
Ему двадцать шесть, когда он остаётся один, чертовски напуганный и жалкий. Отец не возвращается с охоты. Дин ждёт его дольше, чем когда-либо, но никаких вестей, кроме сообщения на автоответчик, не приходит. Тогда, мучимый тревожным предчувствием, он заморачивается с расшифровкой загадочных звуков на плёнке, пока не вычленяет запись голоса с потусторонним эхом. «Мне не попасть домой». Впервые услышав эти слова, Дин сидит, крепко сжимая руки в кулаки. Он понимает, что чувствует эта женщина. Одиночество. Неприкаянность. Бессилие. И тогда Дин, ведомый инстинктом выживания, быстро собирает вещи, бросает куртку на пассажирское сиденье Импалы, теперь принадлежащей ему, и давит на газ. Миля за милей пролетают, будто видения перед глазами провидца. Сэм, как оказалось, не растерял своих охотничьих навыков — наподдаёт так, что у Дина бока ноют. Ай да молодец, мелкий. — …И мне нужна помощь… — Не нужна. — Да. — Дин молчит, глядя в сторону. Облечь свой ужас перед одиночеством в слова сейчас было бы болезненно вдвойне — Сэм смотрит равнодушно, будто и не ели они с одной тарелки с самого младенчества. — Мне одному скучно. Это всё, что он может придумать. Сэм долго сверлит его испытующим взглядом, и Дин ждёт, что он развернётся и скроется в доме, под тёплым боком своей сладкой подружки, которую Дин бы непременно желал ему заполучить, не будь он таким эгоистом. Сэм сдаётся. Дин не знает причин, но и не спрашивает. Он просто не хочет оставаться один. Охота, на которую он позвал Сэма, затягивается — выясняется, что отец лишь остановился в номере, но дальнейший его путь отследить невозможно. И дневник, немым укором лежащий на столе у копов, как бы говорит: тебе двадцать шесть, Дин. Ты обязан выйти из тени Джона Винчестера и сделать себе имя самостоятельно, а не рваться к Сэму, случись что. Женщина в белом и её дети находят наконец свой покой. Но Дину такое в ближайшее время не светит — Сэм сидит рядом, на пассажирском сиденье, и продолжает читать в свете фонарика, несмотря на сгустившуюся снаружи темноту. Дин чувствует себя бабочкой, насаженной на булавку, предметом изучения, хотя внимание Сэма и не сфокусировано на нём. Он просто знает, что, стоит Сэму захотеть понять происходящее с ним, он сумеет. Его младший брат всегда был умным, и несколько лет «гражданской» жизни ничего не изменят. Но, даже рискуя раскрытием своих чувств, Дин понимает: ему нужен кто-то за его плечом. Сперва он хочет дать Сэму время на размышление, но, оставив его дома и отъехав едва ли на полмили, понимает: что-то происходит. Ведомый плохим предчувствием — инстинктом «береги Сэмми», Дин газует назад и, завидев в окнах дома отблески пламени, бросается внутрь. У него на глазах повторяется его худший кошмар — Сэм один на один с пламенем, и он может не успеть. Въевшаяся в мозг команда срабатывает моментально. «Хватай брата и беги на улицу!» Красотка, так запавшая ему в душу, остаётся на потолке, подобно их матери. Для неё всё кончено. Дин отъезжает подальше, маскируясь под обычного зеваку, и идёт обратно к дому, оставив Сэма позади. Смотрит, как догорают остатки того, что могло помочь Сэму сделаться нормальным, оставить за спиной охоту и извращенца-брата. Ничего не изменить. Видимо, такова судьба — не быть нормальным ни одному Винчестеру. Дин возвращается к Импале и видит там Сэма. Он отрешённо, с суровым выражением на лице говорит: — Пора делать дело. Бросив обрез, которым занимал руки, в багажник, Сэм захлопывает крышку. Сейчас он как никогда похож на отца, и Дин вовсе не рад этому. Но обратного пути больше нет.***
Дин выходит на улицу, глубоко вдыхает полной грудью свежий ночной воздух. Сэм уже ждёт его, опираясь поясницей о багажник Импалы. Всё почти так, как он и мечтал. Но не такой ценой.