***
Ванда протирала потертый столик, а часы тикали, приближаясь к закрытию. Звон тарелок и перешептывания посетителей наполняли воздух, но посреди этой суеты ее мысли были сосредоточены на одном — от кого были цветы? И Наталья, которая могла превратить даже самые простые действия в грандиозное представление, неторопливо приблизилась с озорной улыбкой, что раздражало Ванду ещё больше. — О чем ты задумалась, Ванда? — спросила она, помахивая перед собой упаковкой арахиса. Ванда, с усталыми глазами и истощающимся терпением, неохотно кивнула и схватила пачку арахиса. — О том, что вас не касается, — ответила Ванда, в ее тоне слышались усталость и нотка обиды на жизнерадостную Наталью. — Серьезно, Ванда, ты выглядишь напряженной, — заметила Наталья. Она протянула руку, чтобы коснуться лба Ванды, но затем нерешительно отдернула ее, осознав нарушение личного пространства. Ванда, которая твердо держала свою маску стоика, выдавила из себя улыбку, плотно сжав губы, ее глаза сияли молчаливой мольбой о уединении. — Вы боитесь прикоснуться ко мне? — голос Ванды сочился насмешкой, когда она отправила в рот орешек, не сводя глаз с Натальи. Выражение лица Натальи на мгновение изменилось, ее губы скривились в легком неудовольствии, прежде чем превратиться в вымученную ухмылку, которая обычно всегда была на её лице. Ванда почувствовала, как под поверхностью нарастает напряжение. — Мы с Рози обсуждали личные границы и пришли к выводу, что не будем прикасаться к тебе без твоего разрешения, — голос Натальи был мягким, но твердым, а взгляд непоколебимым. Невозмутимость Ванды рухнула при упоминании дочери Натальи. Вероятно, она скучала по маленькой девочке. Просто вероятно. Не точно. — Как ваш разговор перешел ко мне? — тон Ванды смягчился. Она рассеянно жевала орехи, ее мысли унеслись в область самоанализа. В их работе границы часто были размыты. И слова Натальи задели ее за живое, обнажив слои сложностей, которые она долгое время игнорировала. — Я говорила тебе, что ты ей нравишься, поэтому она вспомнила кое-что о тебе и о… ну... это не имеет значения, — объяснила Наталья с игривым огоньком в глазах. Сердце Ванды наполнилось нежностью к Рози, но воспоминание об утреннем сюрпризе — букете изысканных роз — промелькнуло в ее голове, разжигая слабую искру подозрения. — Розы были от вас? — спросила Ванда, ее взгляд скользнул в сторону, демонстрируя застенчивость. Выражение лица Натальи слегка изменилось, тень ревности омрачила ее черты. Хриплым от волнения голосом она отрицала какую-либо причастность к подарку цветов. — Нет, я не делаю необдуманных подарков, — твердо сказала Наталья, и в ее глазах под маской уверенности промелькнула неуверенность. — Ревнивая, — сказала Ванда с озорным огоньком в глазах, прикусив губу. Наталья, почувствовав себя незащищенной, закатила глаза и скрестила руки на груди, защищаясь. — Нет, и я уверена, что подарки от меня были лучше и продуманнее. Ты даже цветы не любишь, — сказала Наталья с ноткой раздражения в голосе. Ванда с притворной невинностью склонила голову, понимая, что задела за живое. — Но я была бы довольна даже цветам, если бы их подарил мне человек, который мне небезразличен, — ответила она, не в силах устоять перед желанием спровоцировать Наталью еще больше. Когда напряжение между ними повисло в воздухе, Наталья внезапно предложила: — Не хочешь прогуляться до твоего дома? Застигнутая врасплох резкой сменой темы, Ванда почувствовала, что Наталья пытается увести разговор в сторону от ее ревности. — Обычно вы предлагаете подвезти меня, — поддразнила Ванда, пытаясь поднять настроение. — Обычно ты отказываешься, поэтому я решила найти другой подход, — сказала Наталья, подходя к ней на шаг ближе. Ванда напряглась от такой близости. Она сделала шаг назад, и в ее глазах была уязвимость, которую она редко показывала. — Мне жаль, — прошептала Наталья, ее взгляд был напряженным, но понимающим, как будто она могла читать страницы души Ванды. — Все в порядке, — заверила ее Ванда. Даже если сама Ванда не была уверена, что с ней все в порядке. — Давайте прогуляемся до моего дома, да? — предложила Ванда, вспомнив предложение Натальи, когда в ней вспыхнула искра смелости. Наталья кивнула с улыбкой, от ее лица исходило неподдельное тепло, непохожее на обычную игривую улыбку, к которой привыкла Ванда.***
Ванда заколебалась, затем, застенчиво улыбнувшись, наконец распустила волосы, освободившись от их обычного объема. Это простое действие, казалось, символизировало снятие напряжения, накопившегося за долгий день, проведенный за ремонтом. Когда они шли бок о бок, молчание между ними казалось тяжелым и неловким. Ванда украдкой поглядывала на Наталью, не зная, как преодолеть пропасть, которая, казалось, существовала между ними. Именно Наталья нарушила напряженность неожиданным жестом, сунув руку в карман и вытащив маленькую бутылочку с мыльными пузырями. Ванда не смогла удержаться от смешка при виде неожиданного зрелища. — Почему у вас в кармане мыльные пузыри? — спросила она, ее любопытство было задето. Глаза Натальи озорно блеснули, когда она отвинчивала крышку пузырьков. — Чего только не сделаешь, чтобы ребенок был счастлив, — ответила она, прежде чем выпустить в воздух струю мерцающих пузырьков. Пузырьки танцевали в лунном свете, их радужные оттенки отражали тусклый свет фонарей. — Вы носите их с собой для Рози? — спросила она, танцующие пузырьки отражались в ее глазах, как крошечные галактики. — Нет, я ношу их с собой из-за Рози, — ответила она, передавая пузырьки Ванде. Ванда приняла пузырьки с застенчивой улыбкой, выпуская их на легкий ветерок. — Ты знаешь, что такое талисман удачи? Рози сказала, что эти пузырьки будут моим талисманом, пока ее не будет со мной. — Похоже, она здесь родитель, и, судя по обстоятельствам... — поддразнила Ванда, выпуская в воздух кучу радужных пузырьков, ее глаза озорно сверкали. — Ну, знаешь, иногда это действительно отвлекает, — ответила Наталья, в ее тоне была любопытная смесь игривого подшучивания и скрытой серьезности. Ванда приподняла бровь, заинтригованная загадочным ответом Натальи. — Как с твоим пристрастием к курению, — добавила Наталья, и ее слова повисли в воздухе, как густой туман. Улыбка Ванды погасла. Она никогда открыто не говорила о своих периодических проблемах с курением, привычке, которую она пыталась скрыть за закрытыми дверями. Она почувствовала укол уязвимости от прямого замечания Натальи, напоминания о том, что даже незнакомые люди могут видеть сквозь стены, которые она возвела вокруг своей неуверенности. — Что вы имеете в виду? — спросила Ванда со смесью защищенности и любопытства в голосе, возвращая Наталье баночку с мыльными пузырями. Наталья мгновение изучала Ванду, ее взгляд стал испытующим и смягчился. — Я имею в виду, Ванда, ты мне небезразлична, и… — Но что заставляет вас думать, что я пристрастилась к курению? — перебила Ванда слишком резким голосом, слова были оборонительными. Застигнутая врасплох вспышкой Ванды, Наталья мгновение колебалась, прежде чем ответить, ее брови в замешательстве нахмурились. Ванда хотела извиниться; она должна была извиниться, потому что ее агрессия взялась из ниоткуда, и Наталья этого не заслуживала, ни сейчас, ни когда-либо. — Нетрудно было догадаться, — начала Наталья мягким и успокаивающим голосом, — Ты всегда что-то жуешь, например орехи... а после некоторых трудных гостей, даже если это случается очень редко, ты начинаешь нервничать, исчезаешь на некоторое время и возвращаешься, пропахшая сигаретами. Ванда почувствовала, как к горлу подступил комок, смесь стыда и вины вскипела в груди. Нежный взгляд Натальи пронизывал ее насквозь, тяжесть ее непоколебимой заботы была слишком пугающей для Ванды. — Как тебе удается забираться в мою голову с самыми отвратительными образами? — Ванда взорвалась, слишком разозлившись, чтобы больше беспокоиться о причинах. Ванда даже не заметила, что перешла на "ты". Но сейчас это не имело значения. Сейчас имело значение то, что какой-то человек слишком хорошо ее знал. Наталья подняла бровь, не зная, как реагировать на внезапную вспышку Ванды. — Что ты... — начала она, но Ванда оборвала ее, ее голос дрожал от ярости. — Может быть, ты просто не умеешь любить? Твои грубые замечания в мой адрес, твоя глупая ухмылка, твое пренебрежение ко всему и даже твоя ревность ни с того ни с сего, хотя я тебе не принадлежу! — слова Ванды прорезали воздух, как осколки стекла, наполненные болью и негодованием. Наталья, всегда готовая к словесной перепалке, приподняла бровь в ответ на внезапную вспышку Ванды. — Эй, полегче, Максимофф. Что я такого сказала, что тебя разозлило? — подтолкнула она, в ее тоне смешались любопытство и раздражение. Но Ванда, с ее настороженным поведением и затравленным взглядом, не могла найти слов, чтобы объяснить свои бурные эмоции. Само присутствие Натальи, казалось, вызывало в ней бурю, которую она не могла подавить, как ни старалась. — Я... — начала Ванда, и ее голос затих, когда она попыталась выразить охватившее ее замешательство. Несмотря на то, что Ванда знала, что Наталья не провоцировала ее намеренно. Ее стены были воздвигнуты, ее защита была высокой. Шрамы ее прошлого делали ее уязвимой и быстрой в атаке, даже когда она сталкивалась с безобидными взаимодействиями. — Я просто не хочу тебя видеть, — выпалила Ванда, ее слова были пропитаны горечью, которую она на самом деле не чувствовала. Реакция Натальи была быстрой и резкой, ее слова были остры, как лезвие. — Хах, как скажешь, — холодно парировала она, в ее изумрудных глазах мелькнула искра негодования. Не сказав больше ни слова, Наталья развернулась и ушла. Наблюдая за удаляющейся фигурой Натальи, Ванда почувствовала, как в ней поднимается волна злости. Злость на себя за то, что оттолкнула мужчину, который всего лишь проявил к ней доброту. Злость на свою собственную неуверенность и страхи, которые держали ее изолированной и одинокой. Она проклинала себя за то, что так быстро судила и так медленно доверяла.***
Тяжесть прошедшего дня навалилась на нее, удушая своей безжалостной хваткой. Она отбросила свою сумку в сторону с силой, которая удивила даже ее саму, звук ее удара о деревянный пол эхом разнесся по тихой комнате, как выстрел. Гнев кипел внутри нее, буря бушевала в глубинах ее души, ища выхода единственным известным ей способом. Дрожащими руками и с тяжелым от горя сердцем Ванда начала разбрасывать предметы по квартире, их удары о стены были симфонией ее боли. Картины разлетелись вдребезги, книги разлетелись по воздуху, хаос отражал смятение ее разума. Слезы неудержимо текли по ее щекам, смешиваясь с потом и пылью на коже. Когда последняя вещь, попавшая ей в руки, с глухим стуком упала на землю, Ванда стояла посреди своей захламленной квартиры, охваченная вихрем эмоций. Гнев, который струился по ее венам, душил ее, приливная волна разочарования захлестнула ее. Она почувствовала, как тяжесть этого давит ей на грудь, затрудняя дыхание. Слезы снова навернулись на ее глаза, когда она оглядела хаос, который она создала, ее руки дрожали от интенсивности ее эмоций. Простая мысль о том, что позже придется убирать беспорядок, только еще больше разжигала ее ярость. Это был порочный круг, в котором она чувствовала себя пойманной в ловушку. В тот момент отчаяния все, чего хотела Ванда, — это утешающего присутствия своего брата. Она вспомнила, как он крепко обнимал ее, когда она была ребенком, шепча успокаивающие слова, которые облегчали ее страхи. Но Пьетро теперь был далеко, и пустота, которую он оставил после себя, казалась непреодолимой. Ванда содрогнулась при мысли о том, что останется наедине со своими мыслями, воспоминания о потерях и предательстве преследовали ее на каждом шагу. Боль от прошлых ран была глубокой, создавая барьеры, которые она не была уверена, что когда-нибудь сможет преодолеть. Люди приходили и уходили из жизни Ванды, оставляя после себя фрагменты невыполненных обещаний и разрушенное доверие. Каждый уход оставлял шрам на ее сердце, напоминая ей о преходящей природе человеческих отношений. Она на собственном горьком опыте убедилась, что полагаться на других означает только разочарование и боль. Измученная как физически, так и эмоционально, Ванда опустилась на диван, изнеможение от бурных эмоций, наконец, овладело ею. Она закрыла глаза, ища утешения в окутавшей ее темноте, надеясь, что сон принесет передышку от суматохи ее мыслей.