Предвзятое отношение

"...Сим императорским указом повелеваю торжественно снять почётный титул столицы с княгини Москвы, коя в силу почтенного возраста и угасающего ума боле не в состоянии выполнять государственные обязанности, и торжественно передать сей почётный титул его светлости юному князю Санкт-Петербургу, граду Петра. При снятии почётного титула столицы с милостливой сударыни княгини Москвы оставить при ней все почётные грамоты и заслуги, данные ей при жизни ныне покойной Матушки Русское Царство..." *** Какая подлая несусветная чушь!.. То ли порчу навели, то ли сглазил кто нехороший. А как написано-то, как написано!.. "Госпожа Москва, коя потеряла рассудок, нынче работать не может." Не может! Якобы ум у неё помутнел от возраста! Нет уж, она как раз в своём уме, в отличие от этого неразумного мальчишки, который как с цепи сорвался после кончины Её Величества Матушки Русское Царство. Реформы, реформы, реформы! Пятьсот лет жили без столь масштабных реформ, жили бы и дальше, соблюдали традиции. Так нет! Разъездился молодой царевич по Европам, пока больная мать на троне сидела и из последних сил его ждала, чтоб корону передать. Приехал с новой модой на землю матери и давай новые порядки вводить. Бороды всем мужикам пообрубал, только усы разрешил оставить. У самого-то бородёнка не растёт, разве что усы, потому то и запретил бороды. Комплексует, а европейская мода ему по нраву пришлась. Набрался в Старом Свете наукам всяким, слова новые привёз, языки европейские выучил. А русский-то язык, свой родной язык, поди позабыл. Иначе как объяснить то, что по приезде в родной дом он велел новый город возвести и назвать его не абы как, а по-немецки, – Санкт-Петербург. Русский город с немецким именем и голландской архитектурой... Даже такое можно было бы ему простить, но то, что ради этого нового города он везде запретил каменное строительство – это прощать нельзя. Особенно ей, княгине Москве. Дитя, мальчик, которому вот-вот суждено стать столицей, ещё сидел в кровати с высокими бортиками и разговаривал отдельными звуками и слогами. Куда такого к государственному управлению? Его отец-основатель тоже вёл себя как мальчишка. Хотя он как раз и есть мальчишка. Правда в том, что мать его не любила и долгое время не хотела признавать в нём сына, вот и жил он сам в своих фантазиях о том, что когда матушка умрёт, он всё переделает по новым порядкам в доставшихся ему землях и будет зваться не царём, а императором. Мать знала, что сын вырастет безрассудным, потому как и отец его родной, – Сибирское Ханство, – тоже благоразумием не отличался. А что взять с мальчишки, отцом которого является этот бесу подобный потомок душегуба Золотой Орды? Мальчишка будет таким же. Когда наследник появился на свет, то его отдали на воспитание крестьянину, имя которого Преображенское. Москва сама лично предложила матушке его кандидатуру. А затем, за Преображенским, появились и другие, кого запрягли в услужение юного царевича: Воронеж, Переславль-Залесский, Архангельск и много кто ещё. Вот только саму Москву царевич не любил. Ненавидел. Не выносил. Терпеть не мог. Он видел её слабость. Она не могла усмирять бунты и хоть она и не хотела, но по её вине проливалась человеческая кровь у самых стен Кремля. Поэтому ещё при жизни матери строил планы по передаче титула столицы новому городу. Старушка Москва казалась царевичу не более, чем слишком высокомерной женщиной, чьё былое величие тянулось за ней длинным тяжёлым шлейфом, но уже не приносило никакой пользы. Была она столицей пятьсот лет, да только вот время её истекло. Прошло время великих князей и толстосумых бояр. Настала пора ставить новые фигуры на шахматном поле геополитического боя. А старые то бояре всё пыжатся да пыжатся без толку, всё вразумить молодого императора пытаются, на верный путь наставить. Да только бесполезно всё это. Реформы, реформы, реформы... Но как бы сильно он бы не выносил старую патриархальную Москву, духу у него всё равно не хватило вышвырнуть её на задворки политической жизни. Она всё ещё важна. Пусть не так, как раньше, но всё же она второй город после Санкт-Петербурга. Да и люди любят её больше, чем этого младенца. Если это, конечно, можно называть любовью. Это скорее большая привязанность к традициям и старым порядкам, которые олицетворяет собой Москва, древняя русская столица. А младенца этого мало кто любит. И причин на то уйма. Чтобы возвести новый город на Неве, а точнее на болоте, царевич угробил тысячи крестьян и мастеров. Из-за него другие города на несколько лет перестали развиваться. И, что самое главное, – стоит город не в центре царства-государства, а у самой шведской границы! Для государства столица у границы – это всё равно, что для человека сердце в мизинце. Одно неверное движение у границы, плохо налаженная торговля и таможня, отвратительный климат города – верная дорога к гибели империи. Молодой государь собрался грозить шведам с помощью маленького ребёнка, совсем юной столицы. Он так скорее себя в могилу сведёт, а за одно и всех своих подчинённых. Царевич действует безрассудно, необдуманно, подставляет всех своих подчинённых под жуткую опасность. Кто же так делает? Ну кто в здоровом уме будет так поступать!? Наш молодой император. Молодой император ещё так юн!.. Реформатор хренов!.. Зла на него не хватает. И никаких сил на него не напасёшься. Молодость – великое и страшное явление, золотое время. Потому то люди, молодые душой, всегда очень энергичны и амбициозны вне зависимости от настоящего возраста, но и умны и мудры не по возрасту. Эх, да, великое и страшное явление, золотое время... Им бы только уметь правильно распорядиться. Москва нервно ударила каблуком сапога о деревянный пол и швырнула на широкий дубовый стол бумагу с напечатанным указом. За окном сгущались чёрные, как её беспросветная злоба, тучи. В эту минуту для неё не было ничего более оскорбительного, чем существование этого гнусного клочка макулатуры, ибо этот клочок лишал её всего. Даже если она помнёт его и разорвёт на мелкие части, то это всё равно ничего не изменит. Этот указ прозвучал из уст молодого императора. Что за пренебрежение. Предвзятое отношение. И всё из-за того, что она всего лишь один раз по неосторожности показала свою слабость. Ну ничего, ничего... То ли ещё будет с новой столицей. Ребёнку этот титул достался слишком просто, а в нём ведь так просто будет разочароваться. – Что!? Разочароваться!? В ком это? В моей столице? В моём Санкт-Петербурге!? Да ты совсем из ума выжила, старая ведьма! – покраснел лицом от злости молодой император. – Не позволю так выражаться о моём великом творении! Это всё твоя чёрная зависть в тебе говорит! – орал он и топал ногами. – Даже если и зависть, вы не находите, Ваше Величество, смысла в моих словах? – как можно более отстранённо и жестоко холодно спросила она. – Вздор! Как жаль, что я не могу взять и отрубить тебе голову, старая карга! – Кто же вам мешает, батюшка? Вы теперь у нас император. – Дура! – молодой император в сердцах ударил ладонью по столу. – Тогда отрежьте мне язык. – всё тем же тоном говорила она с ним так, как говорит строгий воспитатель с хулиганистым пацанёнком. – И придумайте для этого убедительную причину. – Молчи! Тебе ещё есть что терять, дура! Или ты хочешь потерять то, что я тебе оставил? – Придумайте мне иное наказание, если вы хотите, чтобы я мучалась долго. Коли я вам неугодна, то я с этим ничего поделать всё равно не смогу. Это был отчаянный шаг в темноту. Эти её слова полностью развязывали руки царевичу. Уверенная, что ничего хуже для неё он придумать не в состоянии, Москва стояла, сложа руки на груди, и ждала его ответа. Молодой император бездумно уставился на женщину, которая сама предложила ему придумать для неё длительную казнь. – Ты хочешь, чтобы я растоптал тебя окончательно? – Вам это решать. Я теперь не столица. Этот титул вы передали младенцу. В глазах царевича промелькнул острый лихорадочный огонёк, не суливший ей ничего хорошего. И Москва поняла это. Он что-то придумал. – Хочешь, чтобы я дал тебе долгую казнь?.. Настолько долгую, насколько это возможно? – Вам это решать, Ваше Величество. – Тогда... Тогда ты... – словно захлёбываясь ещё непроизнесёнными словами заикался он. – Тогда ты станешь нянькой! Да! Нянькой моего Санкт-Петербурга! А-ха-ха-ха! Да! Молодой император хлопнул в ладоши и раскатисто рассмеялся. Эхо разнеслось по полумраку комнаты. – Что стоишь, как в рот воды набрала, а? Язык у тебя отсох? Москва стояла как лишённая чувств. Её и без того опороченную честь взяли и всего несколькими словами затоптали в пол. У молодого императора, похоже, настоящий талант на это. Она до боли закусила нижнюю губу, глаза безостановочно забродили по столу, стенам, потолку. – Ты подумай хорошенько, старушка Москва. – вкрадчиво проговорил молодой император, начисто убрав с лица восторженную улыбку. – Это большая честь для любого моего подчинённого, но я предложил эту работу именно тебе. А тебя я терпеть не могу, и ты это прекрасно знаешь. Разумеется, это слишком оскорбительно для твоего самолюбия – растить изначально совершенного ребёнка, которому было суждено стать столицей ещё до его основания. Однако же советую поднапрячь мозги, если кои ещё имеются в твоей дряхлой голове. Так ты ещё сможешь принести пользу мне и своим бывшим подчинённым. И, напоследок гордо вздёрнув подбородок, царевич покинул покои Москвы, оставив её один на один с необдуманными мыслями. Стало тихо. Только полы за дверью заскрипели от удаляющихся широких энергичных шагов. В зеркале напротив стола, у тёмной бревенчатой стены, стояло дорогое зеркало высотой с человеческий рост. На стеклянной поверхности в серебрянной оправе отражалась высокая фигура не очень молодой женщины, облачённой в длинной в пол бесформенное красное одеяние с высоким воротником из вышитых золотыми нитями тканей. У женщины в зеркале длинная золотистая коса, а голова непокрыта, она была слишком взволнована и дрожащие от переизбытка злости пальцы никак не могли завязать платок. В отражении зеркала у женщины отчего-то обожжены руки и края лица, как будто ей не раз приходилось выбираться из горящей избы. У женщины в зеркале как будто отняли что-то неописуемо важное, чем она дорожила много-много лет, поэтому в больших глазах под тонкими бровями горел голодный огонёк тихой злобной ярости. От этого злого огонька радужки глаз её казались красными. Эту женщину, что показывало стекло зеркала, зовут Москва. Как удачно в этой блестящей серебряной оправе собралось всё, что было не мило молодому императору: длинное женское одеяние, которое не показывает ни одной прелести женского тела; длинная коса до пояса, какую носят без исключения все девушки и женщины; обожжённые руки, которые держали меч чаще, чем ложку для помешивания каши в горшке; и сама Москва. Горькая досада отобразилась на глазах стеклянного отражения. Она с силой сжала губы в тонкую ниточку и отвернулась. Молодой император больше любит модные европейские мужские костюмы с накрахмаленными воротничками и женские платья, в которых открыто всё, что должно быть закрытым. Стыд и срам! Он любит огромные белые парики на головах как женщин, так и мужчин. Мерзость! Он любит белые кружевные перчатки и ухоженные руки, которые никогда не касались грубого оружия. Как у настоящих лентяев! И как неудачно всё это не подходило Москве... Жизнь кончена. Определённо кончена. Её золотые годы прошли. И что же ей теперь делать? Тихая, спокойная, размеренная жизнь, в которой она сама ничего решать не в праве, – не для гордой, величественной, властолюбивой старушки Москвы. Нет уж, она привыкла решать всё сама и сама за всем следить. А что касается нового указа императора – то это просто чушь собачья. Так унизить женщину и потом предложить ей работу гувернантки при малолетней столице? Это омерзительно! А он и рад унизить её ещё сильнее и наступить на больное место. Тем более она никогда в жизни не занималась обучением кого-либо. Надо – пусть сами учатся! Ей самой не особо хочется тратить на это своё время. Москва беспокойно заходила кругами по комнате, глядя в пол. С каждой минутой сомнения всё явнее проскакивали в мрачных мыслях. Если так подумать, то быть гувернанткой не так уж и плохо. У гувернанток есть жалование и какой-никакой статус в обществе. Да и вообще они – женщины далеко не глупые. Чем она хуже этих французских служанок? Ничем. Да и сколько такая работа может продлиться? Скорее всего не более пяти лет, пока мозг ребёнка не впитает в себя все необходимые знания. К тому же гувернантка имеет кое-какую власть над ребёнком. Если Москва согласится на эту работу, то она без труда сможет внедрить в его неокрепший сырой ум мысль о собственной неполноценности и непригодности для столь почётной должности, и тогда ребёнок под её мягким неявным давлением сам откажется от титула столицы. Молодому императору ничего больше не останется, как вернуть титул столицы ей. Дети имеют странную уязвимую склонность доверять и слушаться человека, который ходит за ним с пелёнок. Если Москва грамотно простроит план дальнейших действий, то всё обернётся в её пользу. Да, это воистину отличный план. Москва резко остановилась, прекратив наматывать круги по комнате, и снова посмотрела в зеркальную гладь, возле которой вдруг оказалась. Немолодая женщина в отражении больше не выглядела загнанным хищником. Её злобные красноватые глаза сверкали как в азарте. Она выглядела как будущий победитель в этой неравной схватке.