Предвзятое отношение

На странице учебника было написано следующее – "Испокон веков русские князья вели яростную борьбу за право распоряжаться властью. Но большая власть – это большая ответственность. Княжеский трон не терпел слабых духом и безвольных правителей. В ходе длительных междоусобных столкновений за право занять великокняжеский престол побеждали только те из наследников, кто обладал наибольшим мужеством, решительностью, настойчивостью, выдержкой, целеустремлённостью и многими другими качествами, выделяющими их среди других претендентов. Сильный князь является надёжной опорой для своего княжества." – Как будто тётушку Москву описывают... – подметила про себя Петербург, нависая над книгой. Кроме него в библиотеке никого не было, если не считать пару служанок, моющих полы, и сидящую в другом конце библиотеки дочку одной из них, которая очень старательно пыталась прочитать вслух какую-то старую сказку. Прошло несколько лет. Петербург стал едва доставать мысками ботиночек до пола, сидя на высоком стуле. Он научился принимать некоторые короткие доклады и оценивать несложные проблемы, которые Москва специально давала ему на рассмотрение. Он начал учить немецкий и английский языки, так как оказалось, что далеко не все европейцы понимают русский и волшебный французский. И вот, он недавно заинтересовался историей и устройством иерархии в обществе. Петербург хотел было пойти рассказать Москве о вычитанной информации, но вспомнил, что она днём ранее уехала в свои владения, чтобы осмотреть в каком состоянии находятся старые здания и стоит ли их разбирать на дрова. Она стала иногда ездить туда, но никогда не брала его с собой. Может потому, что он и не просился никогда? Надо будет в следующий раз напроситься поехать вместе с ней. У тётушки Москвы должно быть очень интересно во владениях. Не просто так же она вторая по значимости после Петербурга. Мальчик захлопнул книжку и спрыгнул со стула. В животе жалобно заурчало, а это значит, что настала пора пойти подкрепиться. Дверь в библиотеку открылась и из-за неё очень кстати показалась голова дедушки Новгорода. – О, Питер, я как раз за тобой шёл. Пообедать не хочешь? – Буду рад. Новгород придержал ему дверь, чтобы Петербург ненароком не прихлопнул сам себя. – Целыми днями над книжками сидишь, хоть бы встал и размялся. – проворчал Новгород. – А кто виноват, что книжки бывают такими интересными? – невозмутимо хихикнул Петербург. – Интересными бывают не только книжки, но и прикладные искусства. Не пренебрегай ими. Если усвоишь письмо вязью, то, обещаю, сразу после этого дам тебе карту и солдатиков. Будем реконструировать Сражение под Нарвой и Полтавскую битву. – заверил его Новгород. Петербург заметно погрустнел и мечтательно вздохнул. Карты и солдатики – это самое интересное, что может быть, но сначала надо закончить вязь. А зачем учиться писать этой вязью? Она уже лет двести как неактуальна! – Дедушка Новгород, а когда тётушка Москва приедет? – с толикой тоски спросил у него Петербург. – Питер, ты смеёшься? Она же только вчера уехала. Это дело далеко не одного дня. Может на неделю, а может и на две. Петербург тяжело вздохнул и больше ничего не спрашивал. Но один вопрос всё же вертелся у него в голове: "В книге было сказано, что князья всегда воевали меж собой, чтобы занять великокняжеский престол. В ходе их сражений определялся сильнейший из наследников. Но... Как я могу узнать свои качества, если я столица по праву основания? Нельзя же угадать лидерские качества заранее... Так как же тогда мне быть? Надо будет обязательно спросить тётушку Москву, когда она вернётся. Она вообще всё на свете знает..." Но все мысли Петербурга улетучились в тот же миг, как он увидел обеденный стол. *** Одним прекрасным летним утром Москва спросила мальчика: – Петербург, как ты смотришь на то, чтобы прокатиться со мной до моих владений? За столько лет ты ни разу не видел Кремля и не знаешь всей красоты Собор Василия Блаженного. Взбудораженный одной только мыслью о новой поездке Петербург моментально отбросил от себя новую тетрадку и с горящими глазами кинулся к ней. – Конечно хочу! Возьмите меня с собой! Пожалуйста-пожалуйста! – чуть подпрыгивая на месте заумолял он. Москва и не ожидала столь яркого интереса. – Хорошо, Петербург. Через пять дней надо будет выдвигаться, а пока советую составить список вещей, которые тебе пригодятся в поездке. – Разумеется, тётушка Москва! – энергично закивал тот головой и сию секунду начал записывать что-то у себя в тетрадке. Пяти дней им вполне хватило, чтобы как следует подготовиться к отъезду. Роскошная и удобная карета Москвы ждала своих пассажиров у дворцового крыльца. Эта карета была знакома Петербургу. Он неоднократно катался на ней по своей и по соседним губерниям, но на сей раз его ждала такая длинная дорога, какой ему ещё не приходилось ездить. Это волновало и будоражило мальчика одновременно. Полдюжины женщин и полдюжины мужчин средних чинов и профессий поедут за ними в повозках попроще. – Петербург, прими во внимание, что дорога займёт не один день. Придётся около двух-трёх ночей провести на постоялых дворах. – предупредила Москва. – Хорошо. – кивнул мальчик. – Ты не понял. – покачала она головой. – Постоялый двор – это не герберг и не трактирный дом. Это крестьянский дом. Там не будет также чисто и красиво, как в твоих покоях. Там не будет так, как ты привык. – Я вас понял, тётушка Москва. – беспечно отозвался Петербург. – Смотри, я тебя предупредила. – назидательно погрозила она пальцем. Петербург залез в карету, за ним поднялась и Москва. Новгород стоял поодаль и на прощание махал рукой. Мальчику хотелось думать, что в его каштановой бороде прячется улыбка. Ворота открылись и карета под мерный цокот копыт запряжённых лошадей выехала в путь. *** Карета ехала, иногда подпрыгивала, иногда шаталась и наклонялась на великом бездорожье. Лицо Петербурга постепенно теряло оттенок радости и приобретало оттенок изнеможения. Глазки напряжённо вглядывались в вечернюю темноту за стеклом, но ничего толком увидеть уже не могли. – Скоро будет остановка. Будем заселяться. – проронила Москва, чтобы вселить в мальчика надежду на скорый отдых от дороги. – Скорее бы... – вздохнул Петербург, переводя на неё сонный взгляд. Но вот один из лакеев повернулся к маленькому окошку позади себя и сообщил: – Княгиня, впереди виднеется постоялый двор. Едем туда? – Разумеется. – Слышал, Архипка? Поворачивай, тебе говорю. Карету повело в сторону. За стеклом пробежали огоньки в окошках ближайших крестьянских домов. Скорее всего половина всех живущих в них крестьян работала на постоялом дворе. При их виде Петербург приободрился, вопросительно взглянул на Москву. – Да, мы подъезжаем. – ответила она на застывший в его глазах вопрос. Со всех сторон послышались голоса местных жителей. Карета на минуту приостановилась у ворот, но стоило лишь лакеям грозно сказать, что они везут княгиню Москву, как деревянные ворота сию же секунду со скрипом отворились и впустили внутрь экипаж. Копыта лошадей перестали стучать. Лакей спрыгнул с облучка и открыл господам дверь. – Княгиня, мы на месте. – оповестил он, поклонившись. – Отрадно слышать. – облегчённо выдохнула она, наступив на твёрдую землю. – Владения Новгорода? – Да, княгиня. Петербург спустился вслед за ней и, преодолевая усталость, стал любопытно разглядывать место, в котором оказался. – Василько, вели разгружать экипаж. – сказала она лакею. – И скажи здешней прислуге, чтоб за конями присмотрели как следует. – Слушаюсь. Женщина взяла мальчика за руку и повела разведывать обстановку в большой деревянный терем, поражающий ум мальчика своей высотой и массивностью. В тереме их встретил какой-то мужик в расшитом жилете и с задвинутым на затылок картузом. При виде новых постояльцев он вытянулся в струночку. – Bonne soirée. Êtes-vous le propriétaire? (Добрый вечер. Вы хозяин?) Мужик бестолково вскинул брови, не поняв ни слова. – Понятно... Здравствуйте, вы тут хозяин? – спросила его Москва по-русски. – Да, я здесь всем заправляю. – неуверенно кивнул он. – Степаном Иванычем звать меня. – Хорошо, Степан Иванович. Нам комнаты нужны на экипаж в четырнадцать человек. Мне комнату отдельную и чтоб обязательно две кровати было, на меня и на юного княжича. Тут хозяин додумался посмотреть вниз и, увидев рядом с ней ребёнка, утвердительно закивал. Затем полез в журнал, где отмечены были свободные комнаты. Что-то озадачило его и он задумчиво надвинул картуз на лоб. – Такое дело... – начал он. – Какое? – Хорошие комнаты все разобраны, остались токмо средние и... Ниже среднего. – Так, мне среднюю. А для прислуги... – тут она окликнула кого-то из членов экипажа. – Полина Апполинарьевна! Поди сюда. На её зов прибежала женщина лет сорока с платком на голове, являющаяся в экипаже сестрой милосердия. – Я здесь, сударыня! – Полина Апполинарьевна, ты же с Архипом Ермолаевичем в браке состоишь, верно? – Верно, сударыня. – А скажи, мне вас вдвоём заселить в одну комнату? Тут женщина сделалась совершенно потерянной. – Что вы, сударыня! Я с ним всю жизнь живу, а одной ночи не переживу без своего суженого-ряженого? Сударыня, вы поселите шесть бабонек в одну комнату и шесть мужичков в другую комнату и всё. – Хорошо. Вам комнату получше? – Нам в любой нормально живётся. – Степан Иванович, ещё две средние комнаты, каждая на шесть человек. Все три на одну ночь. – Позвольте, в них нету столько кроватей... – немощно развёл руками хозяин двора. – Значит найдите. Вы хозяин или кто? Я вам плачу за размещение моей прислуги. Выполняйте свои обязанности. – совершенно спокойно наставила Москва. – Скажите кому-нибудь, чтобы нас отвели в наши комнаты. Хозяин сердито сдвинул брови и велел какой-то девчонке лет десяти отвести господ на второй этаж. Девчонка поклонилась гостям и повела их за собой. Уходя за тётушкой Москвой Петербург услышал краем уха как заселяется прислуга. – Фамилия, имя, отчество. – приказным тоном сказал хозяин. – Василько. – "Василько" – это твоё имя или фамилия? – Имя. – Чудное какое-то. – Морда у тебя чудная, а имя у меня обычное. Василько Аристархович Черёмушев. Давай быстрее пиши, а то до полуночи простоим здесь. Петербург никогда не запоминал имена прислуги. Простолюдины – они на то и простолюдины, без роду и племени. А тётушка Москва поимённо знает каждого, кто едет с ней. И не просто поимённо, а ещё и по отчеству. Да ещё и обращается с ними совершенно не как с безродными, а как будто они что-то да и представляют из себя. В предоставленной комнате было просторно, но очень просто: две узкие кровати стояли вдоль двух противоположных бревенчатых стен, между ними лежал облезлый полосатый ковёр, на нём стоял круглый столик с двумя круглыми табуретками, и ещё у стен стояли шкафы разного времени и конструкции для разных предметов. Увидев обстановку комнаты Петербург помрачнел. А ведь Москва предупреждала его, что постоялый двор приятно не удивит. – Тётушка Москва, мы не могли найти постоялый двор поприличнее? – брезгливо вороча нос от кровати поинтересовался он. – Не могли, Петербург. Не ёрничай. Нормальная чистая комната. – в дверь постучали. – Входите. Две молодые женщины с похожими лицами из экипажа занесли в комнату багаж. – Благодарю, Дарья, Ирина. Скажите, вас записали в журнал? – Да, княгиня, записали. – ответила одна из них и засмеялась. – Почему-то удивился, что двух Бельковых подряд селит. Как будто сестёр никогда не селил в одну комнату. – У каждого свои причуды. Всё, идите отдыхайте, завтра утром трогаемся. Сёстры вышли, но из-за двери был слышен их хохот: – Ир, ты видела его лицо, когда тётка Полька с дядькой Архипкой селились? – А то! У них же фамилия – Еловые! Он настолько удивился, что аж так и вякнул им – еловые супруги! – И у обоих голова еловая. – Как Боженька велел, – фамилия Еловая – и впрямь еловая фамилия! И они, давясь от смеха, пошли дальше по лестнице. Петербург поймал мысль, что среди прислуги царят взаимоотношения, совершенно отличные от тех, к которым он привык и на основе которых его воспитывали. Общение простого люда – это другой мир, от которого сам Петербург отрезан. Поняв это ему стало так тоскливо и противно на душе, что захотелось пнуть узелок с вещами ногой, но за это он без промедления получит выговор, поэтому просто обиженно надул щёки. – Петербург, переодевай уличную одежду. Пора спать. Переодевшись мальчик полез в кровать и ещё долго ворочался. – Тётушка Москва. – позвал он её шёпотом. – Что? – Почему вы так спокойно лежите на кровати для простолюдинов? Она же жутко неудобная! – Когда устанешь до смерти, то рад будешь и на голою землю упасть... – неожиданно печально сказала Москва. Но Петербург всё равно ничего не понял. *** Заутра члены экипажа уже стояли на ногах. Петербург сонно хлопал ресницами и капризничал. Пока Москва расплачивалась за комнаты, он хмуро оглядывал снующую туда-сюда прислугу постоялого двора. Прислуга Москвы активно укладывала обратно выложенную вечером часть багажа. – Ничего, поспишь в дороге. – обнадёжила его она. – Сегодня путь предстоит ещё длиннее. Карета выехала со двора. "Чем дальше от дворца – тем хуже дороги." – невесело подметил про себя мальчик. За стеклом снова замелькали деревья и редкие поселения. Однообразные пейзажи быстро наскучили Петербургу. – Тётушка Москва, скажите, почему вы запоминаете имена прислуги? Они же, по сути, вам принадлежат и обращаться к ним по имени необязательно. – с некоторым пренебрежением в голосе вдруг спросил Петербург. – И что с того, что они прислуга? – выгнула бровь Москва. – Они перестают быть людьми из-за этого? – Ну... Не то, чтобы перестают... – А тебе бы понравилось, если бы тебя называли "Эй, ты! Поди сюда!"? – Но я же не прислуга... Я спрашиваю вас, потому что обычно дворянство обращается с крестьянами как со скотом. А вы, тётушка Москва, помните имя каждого в экипаже. – объяснил он. – Конечно, я же должна знать кто будет окружать меня в ближайшие дни и кому я доверяю свои вещи. – Да, но... Всё равно не понимаю. Обязанность крестьян – выполнять приказы своих хозяев. – Они и без того выполняют свои обязанности. Крестьяне могут ведь не просто выполнять приказы господ, но в один момент могут их спасти от какой-нибудь напасти в виде грабежа или нападения. И тогда очень важно, чтобы эти простые люди любили и уважали своего барина. Ни один чин не застрахован от несчастного случая и тогда рассчитывать ему остаётся только на людей вокруг себя. – Тётушка Москва, вы так это говорите, как будто вам приходилось терпеть подобное. – начал что-то подозревать мальчик. – Позволите полюбопытствовать? – Нельзя. – Почему? – Рано тебе знать. Поспи лучше. Дорога пролетит быстрее. Смысла не было спрашивать её дальше. Петербург тяжело вздохнул и устало откинулся на спинку сидения. В руках Москвы появилась диванная подушка. – Петербург, возьми. Ляг нормально. Он сжался в комочек и положил под голову подушку. Карета выехала на ровную дорогу и её перестало кидать из стороны в сторону. – Баю-бай, баю-бай, И у ночи будет край. А покуда детвора Спит в кроватках до утра... Ни с того ни с сего зазвучала в карете старая колыбельная. Петербург приоткрыл один глаз и увидел, что колыбельную поёт тётушка Москва. – Спит корова, спит бычок, В огороде спит жучок. И котенок рядом с кошкой Спит за печкою в лукошке. На лужайке спит трава, На деревьях спит листва, Спит осока у реки, Спят сомы и окуньки. Баю-бай, крадется Дрёма, Он разносит сны по дому. И к тебе пришел, Малыш, Ты уже так сладко спишь. Мальчик самозабвенно улыбнулся сквозь пучину наступающего сладкого сна. Тряска потревожила его сон ближе к обеду и Петербург проснулся. Тётушки Москвы на сидении напротив не было. Дверца кареты была открыта и с улицы доносились голоса прислуги и самой Москвы. Петербург спрыгнул с подножки на грунтовую поверхность и увидел, что одно из колёс кареты туго увязло в огромной луже посреди дороги. – Василько, это владения Твери? – Да, княгиня. – Хах, узнаю её почерк. Стоит только въехать на её земли и минуты не пройдёт как ты увязнешь по горло в грязи. Собирай мужиков, разгружайте багаж и вытаскивайте карету. Может кто из местных не откажет в помощи. – Княгиня, не сочтите за дерзость, но Архипка немолод, слаб от возраста и я боюсь звать его для такой работы. – робея и запинаясь проговорил лакей. – Значит без него справляйтесь. Остальные же полностью здоровы? – Остальные в полном порядке. – Пошлите девок в лес. Должны же быть тут хоть какие-то деревни. Марфуша, оставляю это на тебя. – Слушаюсь, сударыня. Но если мы никого не найдём? – озадачилась полненькая девушка, являющаяся в экипаже поварихой. – Значит не лезьте в мужскую работу. Наши мужчины должны справиться сами. – Будет по-вашему, сударыня. Москва взяла за руку мальчика и отвела его в сторону, подальше от застрявшей в луже кареты. – Мы здесь застряли надолго. – заключила Москва без тени сожаления. – Пока есть возможность покажу тебе чем богат лес. – Но я знаю чем богат лес: ягоды, грибы, травы разные, которыми можно питаться. – Знать информацию из учебников и уметь применять её в жизни – это разные вещи. Она прошла чуть подальше в лес и села на корточки. – Тётушка Москва, ну вы же в грязи испачкаетесь. – неодобрительно хмыкнул Петербург. – Лес на то и лес. – кратко изрекла она и стала выглядывать что-то в высокой траве. – Присядь рядом, кое-что покажу. Петербург нехотя присел рядом с ней. Руки наставницы пропадали в листках каких-то растений, как будто она что-то собирала. – Смотри. – сказала она через некоторое время, держа что-то в ладони. – Это земляника. Съешь. – Но, тётушка Москва, она же немытая, грязная... – поморщился Петербург. – Ничего не грязная. В лесу всё чисто. И с этими словами Москва пересыпала в его ладошки целую горсть маленьких красных ягодок. Мальчик, борясь с внутренней неприязнью, запихал всё в рот. – Ну как? Вкусно же? – Вкусно... Но больше я не буду есть грязь! Москва лишь снисходительно усмехнулась его детскому капризу. Где-то позади звучали голоса. Наверное кто-то привёл из ближайшей деревни подмогу. Сквозь деревья было видно, как мелькали силуэты людей на дороге, как они вытаскивают из кареты весь мешающий и отягощающий груз. – Вы сказали, что это владения Твери? – уточнил Петербург. – Да, именно. – Надо сказать ей, что в её владениях ужасные дороги. – Скажем при встрече. – Вы собираетесь встретиться с ней? – Не исключаю такой возможности. Когда пострадавшая карета наконец-то была освобождена и поставлена на твёрдую землю, Москва вышла из леса к прислуге. Среди знакомых лиц она увидела три новых – то были местные пахари. За их помощь она заплатила каждому по полтиннику. – Что-то расщедрились вы. – заметил Петербург. – Поедут в город и всё равно всё пропьют. – Люди здорово помогли нам. Почему бы не отблагодарить? А пропьют или не пропьют – не нашего ума дело. – она устало посмотрела на испачканные в грязи колёса кареты. – И вот надо же было именно нашей карете так наглухо увязнуть в луже. Прислуга с помощью пахарей опять стала таскать багаж, но уже обратно в карету. Сгущались сумерки. Близился вечер. К постоялому двору экипаж прибыл к глубокой ночи. Спящему на ходу Петербургу опять пришлось через силу разлеплять веки и идти за тётушкой Москвой в новый терем. – Bonne nuit, hôtesse. Désolé pour la visite tardive. (Доброй ночи, хозяюшка. Простите за поздний визит.) – Bonne nuit, madame. Nous sommes prêts à vous servir à toute heure du jour ou de la nuit. (Доброй ночи, сударыня. Вас мы готовы обслужить в любое время дня и ночи.) – доброжелательно ответила красивая женщина лет тридцати. "Ого, здесь уже по-французски говорят. Наверное сказывается близость владений тётушки." – мимолётно подумалось мальчику. То же самое подумала и Москва, судя по её удивлённому взгляду. Но в следующий миг удивление испарилось. – Княгиня, не сочтите за дерзость, здесь плохо знают французский язык. – извиняющимся тоном объяснилась женщина. – Здесь говорят преимущественно по-русски. – Ничего. Заселите всех нас в три комнаты и поскорее. – Мне нужно сообщить княжне о вашем прибытии в её владения? – Не говори ничего своей княгине. Сама потом ей всё сообщу. "Что ещё за княжна? – раздражённо подумал Петербург. – Опять они про эту Тверь? Откуда в этой местности столько князей и княгинь?" В этом постоялом дворе было не лучше, чем в предыдущем. Но Петербургу уже было всё равно на степень чистоты комнаты, в которой они оказались. Было темно и пыльно, но он хотел только одного – спать. Память зачем-то оживила ему недавние слова наставницы про смерть, усталость и голую землю. Но уставший ум заглушил голос памяти и утянул мальчика в глубокий сон. *** Карета, подпрыгивая на кочках, ехала дальше по дороге. Петербург вяло глядел в окно, за которым точно также проплывали деревья, озерца и редкие поселения с деревянными домами. Кажется, он уже и не был рад такому долгому путешествию. – Устал? – поинтересовалась Москва. – Устал. – Ничего, сегодня вечером уже приедем, а завтра познакомлю тебя с самыми знаковыми местами. На мгновение Петербург немного обрадовался, что длинный путь сегодня завершится. – Это хорошо, тётушка Москва, но ваш дом находится так далеко. – Не называй пройденное расстояние словом "далеко". Поездка в три дня и поездкой не считается. Когда-то тебе придётся ездить неделями или месяцами в одну точку ради одного вопроса. – Какой кошмар! – ужаснулся Петербург, схватившись руками за голову. – Тут ничего с этим не поделаешь. – понимающе вздохнула Москва. – Столице положено вникать не только во все государственные дела, но и в отдельные проблемы чуть ли не каждого подчинённого. – Но почему так? Почему они не могут решить свои проблемы самостоятельно? – Власть, дорогой мой, это всё власть. Ты обладаешь огромной властью по праву основания. Но эта сила приносит не только богатства и увеселения, но и огромную ответственность перед людьми. Бывает такое, что если монарх чем-то не угодил своему народу, то народ берёт всё в свои руки и идёт против своего монарха. Попробуй теперь угадать в чьих руках больше власти. Именно поэтому надо помогать решать подчинённым наболевшие вопросы, ведь если их своевременно не закрыть, то одному только Богу и известно во что это может вылиться. Петербург перед ней сидел с таким видом, как будто лишился всех чувств. Его полный сомнений и страха взгляд был прикован к Москве. – В таком случае я благодарен вам, что вы учите меня как с этим справляться... Я и подумать не мог сколько значит моё имя... – смущённо пробормотал он, опустив глаза в пол. – Не стоит меня благодарить, Петербург. Это моя обязанность перед тобой. – совершенно буднично сказала она. – И тем не менее, тётушка Москва. – Княгиня, мы выехали на прямую дорогу. До заката приедем. – оповестил её голос лакея. – Спасибо, Василько. – ответила ему Москва и снова обратилась с Петербургу с лёгкой самодовольной усмешкой. – Так вот, Петербург, сегодня посмотреть ничего не удастся, но завтра с утра я покажу тебе то, чем известна в мире твоя тётушка. В глазах мальчика тут же сверкнула искра неподдельного интереса, но моментально попала, стоило только карете подпрыгнуть на кочках ещё пару раз. *** На мгновение показалось, что солнц два – одно горит высоко-высоко в небе так, что на него невозможно смотреть, а другое горит совсем близко золотым светом. – Это колокольня Ивана Великого. Что-то вдалеке светилось всеми возможными цветами и рвалось к небу. Нет, оно не рвалось к небу. Это невообразимое по красоте строение владело небесной синевой. Это небо рвалось к нему. – А это Спас на Рву. В народе называется Храм Василия Блаженного. Огромная красная стена с причудливыми зубчиками тянулась куда-то в даль. И в этой стене огромные красные башни одна затейливее другой по строению. А на одной из них красуется чёрный блин часов с золотыми римскими цифрами. – Это Кремль – от слова древнего "крепость", башня эта называется Спасская, а часы – Курантами. Всё, что охватывал любопытный взгляд, со всех сторон пышало древностью. Это не просто старые здания на старой мостовой, по которой вальяжно ходят московские купцы и городские обыватели от одной торговой лавки к другой. Это была бездонная, неизвестная, таинственная древность. Ото всюду чувствовалась особая горделивая стать: красная стена с башнями, храм с наружностью сказочного замка, белые стены средневековых соборов и даже местные жители от городского сумасшедшего до потомственного аристократа знали себе цену. Это не выставлялось на обозрение, потому что и без того было видно. Архитектура, люди, непривычно яркое солнце оказались настолько удивительным открытием, что детская душа в маленьком, ещё неокрепшем теле, была готова ликовать, запеть, заплакать. Но детская душа не знала с чего начать и поэтому начала волновать сердечко, вызывая в нём трепет, вызывая ещё одно чувство. И это не восторг, это куда более значимое чувство, это... – Восхищение... – сорвалось с полуоткрытых губ. – Тётушка Москва, чистое восхищение... – Нравится? – еле сдерживая спесивую улыбку спросила Москва. – Тётушка!.. Этот вид стоит того, чтобы ехать сюда неделями или даже месяцами! – затаив дыхание выдал Петербург. Он повернул к ней голову и Москва поняла, что мальчик говорит первое, что приходит на ум. В широко распахнутых глазах не отражалось и намёка на губительную лесть. – Тётушка Москва! Это... Это сказка! Это былина! Я и представить не мог, что "другое" может оказаться таким... Таким... – Таким нереально реальным? – помогла она подобрать ему слова. – Да! Верно! Это целый другой мир! Тётушка, вы – целый мир! – Москва почувствовала, как от услышанного сердце в груди сделало несколько лишних ударов. – Знаете, когда вы или дедушка Новгород читали мне сказки на ночь, то я представлял деревянные бревенчатые дома с расписными ставнями и хозяйские дворы, но я не мог представить себе ни Кремля, ни колокольни, ничего не мог. Представляете? Я так странно чувствую себя сейчас... Мне хочется плакать и радоваться. Это странно? Едва он произнёс эти слова, как по щеке пробежала маленькая слезинка и в то же время его улыбка стала ещё шире. – Атмосфера места так действует на тебя. – скомкано объяснила Москва. – Давай подойдём поближе к Кремлю. Это что-то в роде моего главного строения. Пока есть Кремль – есть я. Петербург стремглав побежал вперёд по мостовой, по дорожной пыли, по траве, юрко уворачиваясь от прохожих. У самой стены он резко остановился. – Что тебя смущает? С чего такая робость? – поинтересовалась женщина, приблизившись к стене вслед за ним. – А мне правда можно дотронуться?.. – несмело спросил он. – Можно. – мягко улыбнулась Москва. – Кремль видел много страшных бед. Одно осторожное прикосновение будет ему только на пользу. – Я как-то боюсь. – Тогда давай вместе. Она обхватила его крошечную ладонь своей и поднесла к красным кирпичам. Петербург невольно вздрогнул, но через секунду самозабвенно улыбнулся. Он прижался щекой к стене и прикрыл глаза, как будто пытался что-то услышать. – Если очень постараться вслушаться, то можно услышать шаги призраков живших здесь царей? – Всё может быть. – Подумать только... Ваш Кремль старше всего, что я когда-либо видел в своей жизни... Я бы не сказал, что стены очень высокие, но в них есть величие, они красивые. Их, должно быть, строили великие люди своего времени. – Боюсь тебя разочаровать, но Кремль точно не старше дедушки Новгорода. – шутливо поправила его Москва. – Получается, что самое древнее, что я когда-либо видел, это дедушка Новгород? – догадался Петербург со смеющимся огоньком в глазах. – Получается, что так. – согласилась Москва. За их спинами послышался спешный стук каблуков по мостовой брусчатке. – Кто такие? Зачем к стенам Кремля вплотную подошли? – зазвучал суровый командирский голос. Москва, не меняясь в лице, повернулась к настигшему их полицмейстеру. – К-княгиня!? – осел хранитель порядка. – Ради Бога, простите мою душу грешную... Не признал вас со спины... – Иди уже, не стой столбом. Знай свою княгиню не только в лицо, но и в затылок. Неродимый полицмейстер зашагал обратно на свой пост, втянув голову в плечи. – Ловко вы его поставили. – облегчённо выдохнул Петербург. – Мне это ничего не стоит. Да он просто выполняет свою работу. Запомни, нельзя осуждать людей, когда те делают свою работу, какой бы эта работа не была. Кстати, Петербург, я надеюсь, что ты хорошо помнишь все правила французского, потому как даже за малейшую ошибку тебя здесь не простят. – Я надеюсь, вы шутите. – с мольбой в голосе жалобно протянул тот. – Шутила бы, если бы не являлась Москвой. Мы у меня дома, Петербург, а здесь порядки отличаются. Мальчик напрягся. Ему стоило ожидать, что в родной местности тётушки Москвы люди по-французски говорят также чисто, как она сама, но за время поездки он напрочь забыл об этой простой детали. Разумеется, он знает этот язык практически идеально, однако присутствие наставницы рядом сильно давило на него. Страх сделать ошибку в разговоре с носителем языка был ничтожным по сравнению со страхом сделать ошибку в разговоре с ней. Пока солнце стояло в зените Петербургу удалось увидеть узкие уютные улочки с аккуратными домами. Всё ещё стояло много теремов из массивных брёвен, всё ещё женщины кутают себя в платки, чтобы скрыть грудь в чересчур открытых платьях. Стало понятно почему молодой император называет Москву старушкой, несмотря на её моложавый вид, – потому что не смотря на все его проведённые реформы общий характер москвичей по большей части остался прежним, более традиционно русским, застоялым, даже можно сказать патриархальным. Здесь не было широких проспектов для оживлённого движения, какое знал Петербург, ибо жизнь казалась намного проще и спокойнее. – Петербург, ты не против познакомиться кое с кем? – прозвучал неожиданный вопрос. – Смотря кого вы имеете ввиду. – заподозрил подвох мальчик, покосившись на Москву. – Я имею ввиду своих давних подруг: Тулу, Рязань, Тверь и Казань. – Эти имена как будто знакомы мне. – Конечно знакомы. Их имена часто звучат во время докладов. Сами они почти не приезжают, потому что много работают и не могут ни на кого оставить хозяйство. Мне еле удалось собрать их всех на сегодня, так что права не прийти у нас нет. – И что они собираются делать? – разочарованно вздохнул Петербург. – Я подустал сегодня и слушать четыре доклада у меня не хватит сил. – Никаких докладов не будет. – заверила его Москва. – Я просто представлю тебя своим подружкам. Должны же твои подчинённые знать в лицо юную столицу. Мы попьём чай, они как раз принесут что-нибудь вкусного с собой. – Точно принесут? – Конечно. При упоминании распития чая со всякими вкусностями на душе стало значительно спокойнее и веселее. – Где состоится вс треча? В Кремле? – Нет, я выбрала место с обстановкой попроще – яблоневый сад. В яблоневом саду, о котором упомянула Москва, стояла просторная беседка с большим столом по центру. У беседки стояло несколько девушек из числа прислуги Москвы. Они разговаривали о чём-то своём, обрывки не остроумных фраз и следующий за ними звонкий смех были слышны на много метров вперёд. Петербург всё норовил взобраться на дерево, которое манило его своими большими кривыми ветвями, удобными для лазанья. Но его остановила одна из девушек, сказав "Санкт-Петербург, не лазайте, пожалуйста, по яблоне. Ветка сломается, деревцу больно будет". Петербург смутился, спрыгнул на землю и пробубнил себе под нос: "ничего ему не будет больно. Это всего лишь дерево..." Тётушка Москва координировала движения пожилого лакея, нёсшего в сухих напряжённых руках огромный самовар. – Архип Ермолаевич, всё, ставьте самовар на стол и идите отдыхайте. Лакей утёр тыльной стороной ладони морщинистый лоб и сказал, почти смеясь: – Какой отдых, княгиня? Я же сам вызвался вам помочь. Что ещё я могу сделать? Москва изобразила на лице что-то умилённой растерянной улыбки. Она как будто взглядом умоляла старика успокоиться и не надрывать своё изношенное тело. Но лакей и не думал отступать. Москва дала ему простое задание расставить чашки и блюдца. Петербург наблюдал за всей картиной со стороны и складывал в уме повторяющиеся моменты: тётушка Москва уважительно разговаривает с прислугой и те потом готовы сделать для неё что угодно. Она как будто подкупала их хорошим отношением, а те в свою очередь были готовы выполнять больше работы. Раньше Петербург думал, что крестьяне, принадлежащие дворянину, выполняют все указы по той причине, что они – собственность, которой можно распоряжаться как угодно. У крестьян нет выбора. Если они не повинуются, то их жестоко накажут плетьми или чем-нибудь ещё. Однако стратегия тётушки Москвы строилась не на страхе к ней, а на благоговении. Поистине умно. Девушек около беседки не стояло. Они куда-то пропали, а мальчик и не заметил, но всё ещё отчётливо слышал их звонкие голоса. Через минуту на тропинке рядом со знакомыми ему девушками появились трое незнакомых женщин. Петербург подскочил поближе к Москве. По мере их приближения рассматривать лица становилось проще. Взгляд упал сначала на женщину с левого края. Ростом она была выше других двоих и по телосложению достаточно худощавой. Местами выцветшие рыже-русые волосы были заплетены в две длинные косы и прихвачены внизу лентами, а у лба выбились две прядки и красиво вились вдоль лица. Одета она была в длинный зелёный сарафан в пол с узорами по старой русской моде. Под дугами бровей сверкали яркие зелёные глаза, напоминающие цвет молодой зелени. Лицо выглядело моложавым, но даже издалека маленькие морщинки всё равно были видны. Женщина в центре же – наоборот, была самой низкой и заметно пухлее своих подруг, но эта естественная пышность очень шла её милой улыбке. Густые красно-каштановые волосы были заплетены в толстую косу. Голову обхватывал плетёный обруч с кисточками по обе стороны от лица. Одета она была в красный сарафан и фартук, в каком обычно работают дома. На пухлых щеках играл жаркий здоровый румянец, но металлическая серость глаз остужала огонь, которым пылал весь её внешний вид. Третья женщина сильно отличалась от своих спутниц. Если и у прислуги и у прибывших женщин настроение было замечательным, то она выглядела очень хмурой. Ростом не слишком высокая и не слишком низкая, но даже под сдержанным зеленым сарафаном с красным поясом проглядывалась её коренастая, мускулистая, нетипичная для женщины фигура. Тёмные русые волосы разлохматились, короткая коса была заплетена очень небрежно и неумело. Под нахмуренными лохматыми бровями блуждали глаза цвета высохшей травы. Уголки губ были опущены. Когда гостьи подошли поближе, то стало окончательно ясно, что все они – сверстницы Москвы. На моложавых лицах ещё не было явного отпечатка почтенного возраста, но казалось, что характерные морщинки появились далеко не от хорошей жизни. – Москва! – приветственно воскликнула женщина с двумя косами. – Je suis heureux de te voir enfin, Tver. (Я рада наконец-то увидеть тебя, Тверь.) – чуть насмешливо поздоровалась Москва. – А, стой, подожди. Сейчас вспомню... – женщина задумчиво нахмурилась лоб и напряжённо потёрла пальцем висок. – Bonjour cher voisin. (Привет, дорогая соседка.) – Ах, так я соседка!? – наигранно оскорбилась Москва, скрестив на груди руки. – Я забыла слово "подружка". – призналась та. – Petite amie. – невозмутимо напомнила хозяйка. – Да, именно это. – Ой, девочки, что вы говорите? Ничего не понимаю. – неловко посмеялась женщина с плетёным обручем на голове. – К чему эти условности? Мы же все свои здесь. – Это всего лишь простенькое приветствие, Тула. Больше иностранных языков не будет, обещаю. – заверила её Москва. – Спасибо, дорогая, а то я не сильна в этом всём. – женщина ещё раз неловко посмеялась. – Здравствуй, Рязань, как ты доехала? – поприветствовала хозяйка третью гостью. – Да как обычно. Спасибо, что позвала. – не показав почти ни одного намёка на эмоции ответила та своим низким голосом и опустила взгляд, на мгновение сверкнувший одним вопросом. – А это кто с тобой? "В смысле "кто" это?" – внутренне возмутился Петербург, глядя на неё. Он так оторопел, что напрочь забыл поздороваться с гостьями. – А это наша новая столица – Санкт-Петербург. Прошу любить и жаловать. – представила его Москва, вовремя подхватив инициативу. – Здравствуйте! – опомнившись выпалил Петербург. Женщина, которую тётушка Москва назвала Рязанью, окинула мальчика оценивающим взором суровых глаз и ничего не сказала. Зато женщина по имени Тула присела перед ним на корточки и пожала его маленькую ручку. – Приятно наконец-то увидеть вживую новую столицу. Пожалуйста, не обижайся на нас. Мы просто к тебе ещё не совсем привыкли. Женщина по имени Тверь мельком шепнула Москве: – Ну и угораздило же тебя. Шестьдесят лет минуло, а я до сих пор привыкнуть не могу. – Тверь, не сейчас. – шепнула она и сразу же повысила голос, гостеприимно указав рукой на беседку. – Прошу всех к столу. Сидя обсуждать жизнь удобнее. Расположившись на лавочках в беседке и налив в кружки кипятка, Москва внимательно оглядела прибывших подруг. – А Казань не с вами? – несколько удивлённо приподняв брови спросила она. – Нет, мы не пересекались. – покачала головой Рязань. – Вероятно будет позже, она же сильно дальше живёт. – Да, ты права. "Ещё и Казань..." – обречённо подумал Петербург, начиная чувствовать себя неуютно в окружении женщин. Они совсем не обращали на него внимание и он чувствовал себя явно лишним в этой компании. Поначалу Петербургу было невероятно интересно наблюдать за старым укладом жизни вдали от дворца, но немного погодя он начал замечать за собой, что чувствует себя неловко, отрешённо. Он – часть другого, более нового мира. В то время как чем дальше от дворца, – тем темнее дебри. Тётушка Москва вновь стала разговорчива. Так иногда случается, когда она встречает старого знакомого. Петербургу этого не понять. – Тула, может попробуем уже твоих пряников? – в предвкушении спросила Тверь. – Ты же привезла сегодня пряники? – Конечно привезла, дорогая, но без Казани начинать чаёвничать нехорошо. – подложив под голову ладонь сказала та. – Она тоже должна привезти свои любимые лакомства. – Эх, придётся ждать и её. Тверь скучающе посмотрела по сторонам и тут её взгляд зацепился за мальчика рядом с Москвой. От слегка надменной усмешки на губах стало не по себе. – Санкт-Петербург. – обратилась она к нему. – Слушаю вас. – вздрогнул тот. – Как тебе здесь? Ты в первый раз приехал с Москвой? – Да, я напросился поехать вместе с ней. – подтвердил Петербург. – Ох, какая прелесть. – умилилась женщина. – Тверь, мы хотели сказать тебе, что по твоим дорогам невозможно ездить. – деловито заявила Москва, разглядывая своё отражение в блестящей поверхности самовара. – Пока ехали, угодили в яму. Еле выбрались с божьей помощью. – Дорог много, а я одна. – тем же тоном, как будто отзеркаливая её интонацию и манеру речи проговорила Тверь. – Тем не менее, если по твоим дорогам проедет экипаж Его Величества, то одними остроумными высказываниями ты не отвертишься. – предостерегла её Москва. – Благодарю за заботу. Казалось, что между женщинами вёлся незримый словесный бой, в котором обе участвуют далеко не первый год. – Юная столица. – позвала мальчика Рязань своим низким голосом. – Чему тебя учит Москва? То, как был произнесён вопрос, обидело мальчика. Это был не вопрос из интереса или уважения. Это было откровенное требование. К тому же она даже не удосужилась назвать его по имени. – У меня вообще-то имя есть! – горделиво заявил Петербург. – Питер? – Санкт-Петербург для вас! – Нет, для нас ты как раз Питер. Уйми свою гордыню, малец. Здесь ни у кого нет столь длинного имени: Рязань, Тула, Москва, Тверь и Казань. И ты, Питер, не будешь исключентем. Каждая за этим столом сделала больше для нашей общей истории, чем ты. Поэтому не задирай нос. У тебя ещё молоко на губах не обсохло. Рязань говорила чётко, громко и жёстко, как будто ставила на место провинившегося солдата. Все остальные в одночасье замолчали. Не стали перебивать её. Петербург с мольбой поднял глаза на Москву, ища в ней поддержку, но та лишь удостоила его чуть приподнятыми бровями, мол, Рязань дело говорит. – Рязань, поспокойнее... – всё же сказала Москва. – Петербург ещё толком не знает как пахнет порох. – Это видно. – хмуро кивнула та и тихо процедила сквозь зубы в сторону. – Так быть не должно. – Ничего, дорогая, ничего. – несколько печально вздохнув сказала Тула, поправив волосы у лба. – Зря ты так с ним. Мальчик ведь ни в чём не виноват. – Может оно и так. – пренебрежительно фыркнула Рязань. Сердце загоняло кровь в венах. Стало жарко. Потом холодно. Затем снова жарко. Почему так? Почему эти мирные на вид женщины говорят о нём так, словно он их злейший враг? Почему они невзлюбили его с первого же взгляда? Петербургу казалось, что даже те, кто не показывает в открытую своего отвращения к нему, всё равно смотрят на него не так, словно он где-то перешёл им дорогу. Внутри всё сжалось так, что стало трудно дышать. – Рязань, поспокойнее. – немного строже повторила Москва. – Хоть у кого-то детство должно быть безоблачным. Сама рассуди, может, если детство не будет омрачено постоянной битвой за жизнь, то человек вырастет более адекватным? – Более адекватным чем кто? – Чем мы четверо. – Правда, Рязань, в этом есть смысл. – вставила Тверь. – Давай не будем делать поспешных выводов. Рязань было хотела сказать ещё что-то, защищая свою позицию, но по саду пролетело одно слово: – Сәлам! (Здравствуйте!) В тот же миг все стали искать взглядами ту, кто сказал это. Под всеобщее внимание меж деревьев выплыла женщина с необычной, как отметил Петербург, внешностью. Эта женщина, одетая в роскошное бирюзовое татарское платье с вышитыми золотой и серебряной нитью национальными узорами, не смотря на свой внушительный рост и видную фигуру шла почти что невесомо. На голове у неё красовалась тюбетейка – традиционный татарский головной убор. Длинные волосы пепельно-чёрного цвета были заплетены в косу, кисточку которой обхватывало серебряное украшение. Широкие чёрные брови красиво подчёркивали смеющийся горделивый взгляд, заметный даже издалека. Женщина приблизилась к беседке, чем вызвала бурю эмоций. – Сәлам, Казань. – поздоровалась с ней Москва. – Ну наконец-то пришла, принцесса! – нетерпеливо подпрыгнула Тверь. – Конечно принцесса, а кто же ещё? – на чистом русском заговорила она. – Как хорошо, что ты пришла, дорогая. – мягко улыбнулась Тула. – Как дорога? – Дорога прошла нормально. – Славно, Казань. Ну садись, не стой, а то в ногах правды нет. – махнула рукой Рязань, указав на свободное место. – Рәхмәт-рәхмәт, девочки. (Спасибо-спасибо.) Казань с игривой улыбкой оглядела всех присутствующих, но как только её взгляд добрался до Петербурга, то моментально стал серьёзным. "Ясно. И эта туда же." – теряя всякий оптимизм догадался мальчик. Казань пристально взглянула на него и даже не поздоровалась. Вместо этого заговорила с Москвой: – Eriитди? Патша сезне аның өчен алыштырдымы? Ул сезне кечкенә бала өчен укытучы итеп тормышындагы иң зур хата ясады. (Серьёзно? Царь променял тебя на него? Он сделал величайшую ошибку в своей жизни, сделав тебя учительницей для малолетки.) – специально по-татарски произнесла Казань. – Казань... – с упрёком сказала Москва. – Эх, ладно, но только из уважения к тебе. – выдохнула та, словно делая одолжение, и наконец-то удостоила словом приветствия юную столицу. –Сәлам, яшь кенәз. (Здравствуйте, юный князь.) Меня зовут Казань. – Приятно познакомиться... – изо всех сдерживая внутреннюю злость процедил сквозь зубы Петербург. – Я сначала подумал, что вы иностранка... На долю секунды Казань опешила от неожиданного заявления с его стороны, но быстро удивление сменилось довольным смехом. – Ну вы даёте, юный князь! – засмеялась она. – Москва, ты почаще вывози мальчишку из дворца. А то совсем жизни не знает! Юный князь, запомните, никакая я не иностранка, а просто принадлежу другой национальности. Я татарка. – Но вы так чисто говорите по-русски. – Этим я обязана Москве. И, кстати, говорю я ещё и на французском, так что ne te détends pas, jeune prince. (Не расслабляйтесь, юный князь.) – Vous avez dit que vous deviez votre capacité à parler russe à tante Moscou. Pourquoi? (Вы сказали, что своим умением говорить по-русски вы обязаны тётушке Москве. Почему?) – моментально подхватил Петербург. – Vous n'étudiez pas l'histoire? (Ты что, не изучаешь историю?) – возмущённым тоном спросила женщина. – Казань, прошу тебя, не наседай. – снова отдёрнула её Москва. – Прости-прости! – воскликнула та, показывая свою безоружность раскрытыми ладонями. – Я просто удивлена, что история не входит в вашу программу. Я думала, что нам есть о чём поговорить с юным князем. – Отчасти я собрала вас здесь для того, чтобы каждая из вас рассказала немного о себе. – сообщила Москва так, чтобы её услышали все. На какое-то мгновение над столом повисла мёртвая тишина. – Вот тебе и номер... – обескураженно выдохнула Тверь. – Не думала я, что попадусь в такую дурацкую ловушку. – Тверь, дорогая, почему же дурацкую? – развела руками Тула. – По мне так это отличная возможность показать себя мальчику. – Тоже мне возможность. – раздражённо поджав губы хмыкнула Рязань. – Давно бы начал узнавать своих людей лучше, если бы достаточно хотел. Тут главное – желание. – Ну, Рязань, всему своё время. – качнула головой Тула. – Не торопи ребёнка. Нам с ним ещё жить и жить, даст Бог, не один век. – Эх, извини... Я к Москве то долго привыкнуть не могла, а тут такое... – Понимаю, но уже ничего не поделаешь... Придётся мириться. – Хм, ладно, если ты сама так любезно даёшь нам возможность заявить о себе, тот я ею воспользуюсь! – властно взмахнула рукой Казань. – Мин бу малайга кем белән эшләргә кирәклеген күрсәтермен! (Я покажу этому мальчишке с кем он имеет дело!) Москва, вели своим слугам нести сюда мои угощения для вас. Москва лёгким жестом подозвала к себе одну из девушек и передала ей просьбу гостьи. Девушка коротко кивнула, чуть поклонилась ей и убежала куда-то в сад. – Так вот, о чём я говорила? Ах, да! Небольшой рассказ о жизни в общих чертах. Много рассказывать не буду, а то вам быстро станет скучно. – Твои рассказы всегда интересно слушать. – подбодрила её Тверь. – Ой, ну раз так, то я, может быть, расскажу немного больше. – хитро подмигнула Казань. – Ну, раз так, то я начинаю небольшой рассказ для нашего юного князя. *** – Если юный князь ещё не догадался или сомневается в своих доводах, то скажу, что родом я из татарской степи. И по национальности я кто? Правильно, татарка. И язык мой родной какой? Правильно, татарский. В юности моей приходилось служить Золотой Орде. Ты ещё не знаешь кто это такой, но неминуемо узнаешь. В общем, фигура неоднозначная, но невероятно властная. Когда век Золотой Орды стал близиться к завершению, то я перешла в услужение к одной из его дочерей – Казанскому Ханству. Жилось мне как обычно, как и полагается ханской столице. Но, вот в чём беда, – ресурсов у хатын... Хатын – это как хан, только женщина, если кто не знает... Так вот, у хатын ресурсов было не особо много, а жить хорошо нам всем хотелось. И поэтому татарское наше войско неоднократно ходило грабить земли тогдашней русской царицы – Русское Царство. У неё то земли на любой улов богатые были. Да уж... Восточные русские земли – лакомый кусочек... Собственно, сама Москва, конечно, не была этому рада. Особенно она разозлилась, когда татары взяли Нижний Новгород. Ну, девочки, мы то с вами прекрасно понимаем, что Москва не стала бы из-за абы кого так волноваться, верно? И обещать двести тысяч рублей к тому же... Эх, бедный Нижний Новгород сполна натерпелся тогда. Однажды терпение Русского Царства и Москвы лопнуло. Мы в те годы, скажем, не особо стремились понимать друг друга. В итоге москвичи двинулись в нашу сторону с целью победить хатын. Каждая из сторон применяла свои хитрости, но Русское Царство была намного сильнее и могущественнее моей хатын. Сама хатын не хотела этого видеть и признавать, а потому оказалась повержена. А я напрочь отказывалась слушать Москву, не хотела идти на переговоры и просто сидела в выделенной мне каморке. Думала, что как только выйду, то меня тотчас казнят московские стрельцы. Мне приносили еду, но я её не ела. Боялась отравиться. Так что я выбирала смерть от голода. Но меня выволокли оттуда силой, чтобы Москва смогла поговорить со мной о дальнейшей жизни. Я тогда умела немного говорить по-русски, а она что-то понимала по-татарски. На этой языковой каше и простроился наш диалог. Прости, я вела себя неучтиво. Да, я огрызалась, грубила и хотела конфликта, но я искренне думала, что как бы я себя не вела, ты всё равно меня убъёшь. Я же не знала, что ты хотела со мной элементарно договориться! Я до сих пор отчётливо помню твои слова о дружбе между нами. "Я не хочу никакой войны с тобой, Казань. Мы обе знаем, нам не нужна эта глупая вражда. Всё, что мне надо, – мир с тобой. Я не сделаю зла тебе и не причиню боли. Но и ты впредь не совершай глупостей. Я не собираюсь уничтожать тебя, забирать твою веру и традиции. Давай просто жить без ненависти. Ненависть – это не та цель, ради которой стоит жить." Я запомнила эти слова. Москва стала причиной для моего дальнейшего существования... Я поняла, что если я начну всерьёз учить русский и другие языки, то получу всё, что мне нужно, не прибегая к насилию. И, что немаловажно, я нашла своё место в жизни. Место, которое оказалось намного приятнее, чем я могла вообразить. Такую крепкую дружбу с такими девчонками я ни за что не променяю ни на одну хатын. *** Рассказ завершился. Девушка принесла корзинку, в которой оказались татарские сладости. Женщины за столом умилённо и мечтательно глядели на рассказчицу. – Всё-таки ты красиво рассказываешь. – подметила Тверь. – Это не я красиво рассказываю. Это событие такое, какое по-другому рассказать нельзя. Москва – мировая женщина. За ней – как за каменной стеной. Ну и я рада, что мы больше никогда не станем врагами друг другу. – чуть смутившись своего признания негромко проговорила Казань. – Ой, да ладно тебе. – отведя глаза в сторону пожала плечами Москва. – Это всё ты виновата! Вывела меня на задушевную историю и я из-за этого смущаюсь. Казань пошарилась в своей корзинке и на миг замерла, словно увидев что-то неожиданное. – О! Чуть не забыла! Москва, тебе письмецо. – От... От кого? – замерла та. – А то ты не догадываешься. Дурочку из себя не строй. Как только услышал, что я к тебе еду, так стал молить передать тебе весточку. – От кого... – От твоего ненаглядного. От кого же ещё? На, держи. Здесь вслух читать будешь или одна у себя? Казань вынула из корзины бумажный конверт, скреплённый восковой печатью. Сидящая между ними Тверь передала конверт в чуть дрожащие руки Москвы. Знакомый скруглённый размашистый почерк тут же бросился в глаза. – Нет, это слишком личное... – Ладно, я не настаиваю. Москва спрятала письмо куда-то в складки своего платья. – Юный князь, вам мой рассказ показался интересным? – полюбопытствовала Казань. – Да, очень. – сухо ответил Петербург. – А можно я следующая расскажу? – вызвалась Тверь. – Никто же не против? – Никто. – ответили в один голос Тула и Рязань. – Да? Ну и хорошо. Вы наливайте себе чаю, пока я рассказываю. *** – С Москвой я знакома с самого детства, но наши отношения тогда были, мягко говоря, не очень. Мы не были подругами. Мы обижали друг друга, а то и дрались. Но вот детское соперничество с годами переросло в настоящую вражду. Москве было за что на меня обижаться, ведь я дразнила её и называла юродивой из-за шрамов. По своей детской глупости я тогда не понимала, что она не заслуживала такого отношения с моей стороны. Мы обе хотели быть сильнее всех. В первую очередь сильнее друг друга. Первенство периодически переходило от одной к другой и обратно. Ибо так распоряжался Золотая Орда. Но это, право, был единственный способ выжить для неё и для меня. Сложно сказать кто из нас был хуже, потому что я Москве несколько раз чуть голову не снесла и она мне столько же. То она мне какую пакость сделает, то я ей. Орде только это и нужно было – наша рознь. Он давно смекнул, что разрозненными мелкими князьями проще манипулировать. Сильнее всего я хотела убить Москву и забрать первенство себе. Я не признавала её власти надо мной. Я думала, что Москва искренне считает себя союзницей Золотой Орды и сделает всё ему в угоду. В то время как я, княгиня Тверь, мечтала привести себя и своих людей к свободе от ордынского гнёта. При этом я делала видимость своей верности Орде. Но Москва играла эту роль лучше меня, раз даже я не могла усомниться в искренности её намерений. Её намерений, человека, которого знаю с детства. Но однажды пронеслась весть о предстоящей битве. Битва должна была произойти на Куликовом поле, что во владениях Тулы. Это такая битва, в которой не было меня. Да, тот редкий случай, когда я не выбрала ни одну из сторон. Но случилось так, что я стала свидетельницей этой битвы. Я заметила в противостоящем Орде войске высокого всадника в первом ряду на коне. Сначала я думала, что это кто-то из полководцев. В самый разгар битвы этот всадник приблизился к Орде и стал вести с ним бой. Орда замахнулся копьём и... И сбил со всадника шлем, скрывавший его лицо. И даже с дальнего расстояния я увидела лицо всадника. Это было лицо Москвы. А голова оказалась стрижена. Она отстригла свои золотые косы и надела на голову шлем, чтобы сразиться с Ордой лицом к лицу. Представляете? Но это ещё не всё. Москва занесла копьё над головой Орды, а тот со всей силы воткнул своё копьё ей в бок... Однако каким-то неведомым мне образом Москве удалось ударить и его тоже и оба упали на землю недвижимые... А я ведь всерьёз подумала, что ты умерла! Наверное в этот момент во мне впервые что-то зашевелилось. Появилась мысль, что, мол, а может Москва имеет совесть? Может у неё в голове есть разумная цель? Это же кем надо быть, чтобы идти с боем на Золотую Орду, заранее зная, что его лицо будет последним, что ты увидишь в своей жизни! Определённо во мне что-то сломалось тогда. А когда я узнала, что Москва сильно ранена, но сумела выжить,то впервые почувствовала облегчение, услышав её имя. Имя девчонки, которую я дразнила в детстве. Вот случаются же иногда в жизни чудеса. Твой злейший враг, топивший тебя ради своей выгоды, в один момент может стать твоим величайшем благодетелем или героем. *** Тверь невозмутимо налила кипятка из самовара, ложкой размешала сахар в сервисной чашке. – Пардон, хотела рассказать о себе, а в итоге рассказала про тебя. – вдруг поняла она. – Как рассказала, так рассказала. – пожала плечами Москва. – Питер, а тебе как? Интересно? – Интересно... – безэмоционально проронил Петербург. – Ну и замечательно. Тверь взяла из корзинки Казани какую-то необычную сладость, словно слепленную из небольших жёлтых зёрношек. – Казань, а напомни, пожалуйста, как ты это называешь? – Чак-чак. – Точно! Чак-чак. Тверь откусила кусочек и закрыла от удовольствия глаза. – Кто следующий? – Я могу. – отозвалась Тула. – Тверь, ты вроде как моих пряников покушать хотела? – Хотела и хочу. И до твоих дойдёт. – Ладно, кушай-кушай, никого не слушай. *** – Как уже сказала Тверь, битва на Куликовом поле случилась в моих владениях когда мы все сильно враждовали друг с другом. Я тоже не стала занимать ничью сторону. С Москвой можно было разговаривать, но я не была готова идти против Золотой Орды. Когда Москва собрала войско и двинулась на битву, она постаралась сделать так, чтобы у меня не появилось причин для ссор с ней. Она шла по самому краю моих земель, но не наступала на них. У Москвы уже тогда, в четырнадцатом веке, было много союзников, признавших её как главенствующую княгиню. Не помню точно сколько, но больше, чем у Твери. Но она хотела, конечно, чтобы союзников у неё было больше. Она много ездила по другим княжествам и пыталась договориться то с одними, то с другими, в том числе со мной... Я, как хозяйка своей земли, всё же имела необходимость наблюдать за боем и тоже видела все события. Как уже упомянула Тверь, во мне тоже многое перевернулась, когда Орда и Москва тяжело ранили друг друга. Я увидела силу, которой обладает Москва. Её настоящую силу и мощь. Увидела и решила, что отныне я тоже должна стать сильнее. Вдохновилась, понимаете? Тверь сказала, что она изменила своё мнение о Москве, а я изменила мнение о самой себе. Я не могу идти против Орды. Я не могу бороться за первенство на равне с Москвой и Тверью. Что могу я? Что я могу предложить? В чём моя ценность? Должно же быть что-то, что выделяло бы меня на фоне других сильных князей и княгинь. Так я решила стать самой искусной оружейницей. Вы скажете, что это ошибка и глупость. Я скажу, что это лучшая глупость в моей жизни. Я всегда любила и люблю оружейное дело. Опустим боевые средневековые подробности, перейдём к современности. Когда наш молодой император был только царевичем и вдруг стал сильно увлечён европейской культурой и оружием, ему понадобилось найти знающих своё ремесло мастеров. В первую очередь он искал таких среди мужчин, но не нашёл. Забавно, не находите? Тогда-то у меня и появилась возможность обозначить себя, как немаловажную фигуру. Молодой император не поверил мне. Он пообещал, что отрубит мне голову, если я к утру следующего дня не покажу ему английский пистолет. Он взял где-то английский пистолет, который не стрелял. Он хотел найти человека, который починит этот пистолет, чтобы из него можно было бы стрелять. И он нашёл меня, но не поверил. Я не испугалась его угрозы, поскольку точно знала, что смогу всё сделать так, как ему угодно. Царевич пришёл на утро следующего дня и первым делом потребовал с меня этот английско-русский пистолет. Я вынесла ему на подносе свою поделку. Он долго крутил, вертел его, осматривал в итоге выстрелил. Я знала, что пистолет выстрелил. Царевич только поверить в это до конца не мог. Тогда я принесла ему второй поднос – со вторым пистолетом. За одну ночь я не только починила английскую пушку, но и сделала вторую точно такую же. Я помню это удивление на его лице и минутное молчание. Он схватил второй пистолет и опять выстрелил. Я прекрасно знала, что и этот выстрелит, но царевич не понимал как это возможно. Но у меня получилось, хоть царевич и не верил в меня. Я наконец-то по-настоящему стала такой, какой хотела быть все эти года, века, десятилетия. Это был день, когда царевич признал меня, как лучшую оружейную мастерицу. *** – Так вот, дорогие мои, я хочу донести до молодого поколения, что вы можете знать, что вы не можете, но вы не можете знать, что вы можете. Если вы знаете, чувствуете, что вы не созданы для покорения океанов или научных открытий, то станьте тогда архитектором, учителем, ещё кем-нибудь, кем вы хотите быть, но таким, каких до вас никогда не было. Согласитесь, девочки, что не каждому суждено стать столицей, но и не каждому дано писать картины. Ты знаешь, что никогда не станешь военным генералом, но ты не знаешь каких высот ты добьёшься, будучи доктором. Вот такие пряники. – У тебя два таланта: к пряниками и к оружию. – чуть улыбнувшись подметила Рязань. – Да, что пистолеты, что пряники можно оценивать как шедевры. – поддакнула Тверь, берясь на пряник. – Интересно, как же ты воспитываешь своё подмастерье? Буквально кнут и пряник? – Пистолет и пряник. – поправила её Тула. – Ну, тоже верно. – Петербург, как вам мой рассказ? – Впечатляет... – почти безжизненно ответил мальчик. – Ну хорошо. Рязань, дорогая, только ты у нас осталась. Закончишь, пожалуйста, своим рассказом для полноты картины? – Ничего не поделать. – тяжело вздохнула Рязань. – Долг перед столицей – есть долг. Расскажу и я, что ли, немного про свою жизнь. *** – Начну свой рассказ опять-таки с Куликовской битвы по примеру Твери и Тулы. Но в отличие от них я всё же выбрала сторону. Москва приезжала ко мне договариваться. Она уговаривала меня встать на её сторону, однако... Кхм, всё было не столь однозначно. Не спорю, уже тогда Москва была очень сильна и показывала Золотой Орде характер, что, разумеется, ему совершенно не нравилось. Но идти против него... Нет, я не была к этому готова. Тем более незадолго до Куликова он ограбил меня так, что я еле сводила концы с концами, а тут Москва с предложением о битве с ним. Нет, я не могла так безрассудно идти против него. С одной стороны сильная свободолюбивая Москва. А с другой – властный и жестокий хан. Посередине между ними – маленькое разграбленное Рязанское княжество. Я встала на сторону Золотой Орды и пошла против Москвы. Услышав мою позицию она сильно разгневалась. Я не опасалась того, что она может разбить всю посуду в зале переговоров или запустить в меня бокалом с водой. Я опасалась того, что за моё несогласие она раскроет всем мой секрет. Дело в том, Питер, что во времена татаро-монгольского ига я притворялась мужчиной... И звалась Переславль-Рязанский. Слишком длинное имя, не находите? Даже длиннее, чем у вас. Я бесилась всякий раз, когда меня звали Рязанью. Это женское имя, а я должна была оставаться для всех мужчиной, богатырём. Почему так? А потому что будучи женщиной в этом бабьем царстве очень сложно сделать так, чтобы тебя слушали. Москва и Тверь привлекали к себе всё внимание, но ни к одной из них я не хотела примыкать. Я примерила на себя мужской образ, потому что мужчины считаются более сильными, чем женщины, а потому держать власть проще. Но образ Переславля-Рязанского сделал меня очень недоверчивой и жёсткой. Я тщательно выбирала людей для своего окружения, но рядом с каждым из них я по-прежнему чувствовала опасность. Любого, кто распространял слухи про то, что я на самом деле женщина, ждала смерть. При чём самая неожиданная: внезапное отравление лесными ягодами, падение в реку или случайное подскальзывание на крутой лестнице. Будучи Переславлем-Рязанским я приходила в церкви и храмы с непокрытой головой. Только за это мои люди уже бы не простили меня. Но так или иначе Москва не стала манипулировать моей тайной. Для меня она всегда была малолетней выскочкой. Если не считать Казань, то я старше всех за этим столом. Но вот вопрос – почему я вдруг из Рязани превратилась в Переславль-Рязанский? Сменила имя и образ? Всё предельно просто. Золотая Орда чуть не убил меня и всё, что мне оставалось – стать другим человеком. Стать новой собой. Даже не "новой", а "новым". Но мой главный секрет был открыт много лет позже и по другим причинам, а пока вернёмся к основным событиям. Власть Москвы над собой я признала самой последней. Я хотела быть свободной от всех, опасалась зависимости от кого-то такого же, как Золотая Орда. Я знала, что могу заслуживать её нелюбовь за всё то неугодное, сделанное мной. Знала также и то, что её характер многое не прощает и не простит. Тем более наши отношения тогда явно оставляли желать лучшего. Москва применяла силу, иногда грубую. Но, право, мне до сих пор льстит факт того, что я являюсь одним из твоих самых сложных соперников. *** – Как-то так. Не знаю какой вывод можно сделать из моего рассказа. Наверное вывод о том, что чтобы стать настоящим собой, нужно потерять частичку себя. Да, это больно. Да, это сложно. Но это нужно сделать, чтобы найти свою дорогу. И, наверное, не так страшен чёрт, как его малюют. Москва по сравнению с Золотой Ордой – ангел во плоти! Короче думайте сами, какую мораль из моих уст вы услышали. Рязань парой глотков опустошила свою чашку, чтобы промочить горло. – Да, однако же немного жаль, что самый перспективный и харизматичный мужчина на деле оказался женщиной. – печально и мечтательно вздохнула Тула. Рязань поперхнулась чаем. – Я тебе всё равно ничего не обещала. – пробубнила она в сторону. – Никакой подставы с моей стороны не было. – Знаю, просто... Уж больно иронично вышло. – многозначительно протянула Тула. Рязань смутилась ещё больше. – Однако же стоит заметить, девочки, – торжественным тоном произнесла Тула, – что не смотря на многочисленные лишения, тяжёлые испытания и нечеловеческие жертвы, я считаю, Москве из нас всех повезло больше всего. – Хех, из-за чего же ты так решила? – скептично усмехнулась Тверь. – А разве не так? Да, вы только посмотрите, девочки, дорогие, на нашу Москву. Жизнь с первых дней не взлюбила её, подарив дикие пожарища. Только ленивый не дразнил её из-за шрамов. И только самый блаженный верил, что у неё есть хоть какое-то будущее. Потом приход Золотой Орды на наши земли, сломанное детство, постоянные пытки и надругательства в юном возрасте... Мы все росли в ужасно страшное время... Но у Москвы было главное – желание выжить и жить. И это желание, даже скорее жажда, оказалось сильнее, чем у кого-либо. Без сомнений, мало кто её по началу любил. Мало кто не делает ошибок по молодости. На её месте могла бы оказаться любая из нас, но получилось именно у Москвы. И мы должны радоваться за неё! Радоваться так, как радовались бы за себя. Потому что все её страдания оказались оправданы. Потому что теперь у неё есть всё. – О чём ты говоришь? – посмурнела Москва, внутренне напрягшись от её речи. – Что у меня есть такого, что вызывает в тебе столько чувств? – Послушай! – сплеснула руками Тула. – Ведь у тебя есть семья! – Погоди, Тула, ты что-то путаешь. – замахала руками Москва. – Нет у меня никакой семьи. – Да что вы говорите! – словно с издёвкой засмеялась Тверь. – И как давно у тебя нет семьи? – Серьёзно, Москва, үз-үзеңне алдама. (Не обманывай себя.) – почти сердито сказала Казань, разводя руками. – Уж у кого-кого, а у тебя с этим явно всё в порядке. – Да про что вы!? – чуть ли не закричала Москва от недоумения. – Да про элементарное, дура! – в сердцах ударила кулаком по столу Рязань. – Хочешь сказать, что Питер тебе не как сын родной!? Окстись! После прозвучавшей фразы, за несколько коротких мгновений лицо Москвы, застывшее камнем в одной непонятной эмоции, успело потерять цвет и вновь налиться кровью. То же самое произошло и с Петербургом. С каждой минутой пребывания в обществе этих женщин его вид становился всё более и более бесчувственным. Он не издавал ни одного звука, ничего не говорил и уже не хотел говорить. – Разве ты не обрела то, чего мы все были лишены? Может, не в том виде, в каком хотелось бы, но всё равно. Даже приёмный ребёнок – тоже ребёнок. Разве это не так? – стояла на своём Рязань. – Погодите, вы что-то путаете... – напряжённо выдохнула Москва, потирая пальцами нахмуренный лоб. – Я не записывалась в матери для Петербурга. Я его педагог, я учу его как ему дальше жить. – Любая мать рассуждает также. Признай уже это. – ехидно хмыкнула Тверь. – Сделай соответствующую бумажку, поставь печать, поставь подпись и всё. – Постойте, не всё так, как вы себе представляете... – Что "не всё так"? Ты так с нами не шути. Подумай, из нас всех возможность иметь хотя бы приёмного ребёнка выпала тебе! Своих детей у нас никогда не будет из-за того, что творил Орда. Он портил нас, убивал нас... Узкоглазый бес... Всю жизнь искалечил. Казань! Скажи ей что-нибудь! – А я что? – пожала та плечами. – Я себя в старухи не записываю. Захочу – ребёнок будет. Не захочу – не будет. Моё женское счастье – это чак-чак. Пусть Москва сама решает как называть себя и кем ей приходится Петербург. Она самостоятельная женщина. Но... Отчасти я соглашусь с вами. Москва, пожалуйста, подумай над этим. – Да что тут думать... Я давно всё для себя решила. Не хочу поднимать этот вопрос. – твёрже сказала Москва. – Ну как хочешь. Казань налила себе ещё чаю и потянулась за малиновым вареньем. Разговор продолжился, но никто больше не касался роли Москвы во дворце Его Величества, решили сменить тему. – Москва, а зачем тебе издавать свои газеты? – негодовала Тула. – Неужели это верный способ информирования? Вот, например, раньше: произошло событие, собрались зеваки, потом эти зеваки пошли по своим знакомым и всё рассказали, а эти знакомые пошли по своим знакомым и на следующий день об этом знают все. Намного проще этих ваших "Ведомостей". – Но тогда условное событие обрастает легендами и перестаёт быть правдой. – рассудила Москва. – Но так же жить гораздо интереснее! – сплеснув руками восторженно воскликнула Тула. Разговор вроде бы сменился, но осадок остался. Чувствовалось лёгкое напряжение, но непонятно было от кого или от чего оно исходит. Лёгкая беседа в саду продолжалась долго и прервалась когда уже вокруг начали сгущаться сумерки и навязчивые мелкие комары так и норовили укусить засидевшихся сплетниц. Провожая гостей Москва велела прислуге завернуть для них гостинцы. – Ой, мне варенье? Тогда в следующий раз пришлю тебе медовую пахлаву! – пообещала Казань на прощание. – Тиздән күрешербез! (До скорой встречи!) – Свидимся ещё, соседка! – подшутила Тверь. – Je vais manquer! (Я буду скучать!) – Москва, дорогая, не перетруждай себя. Ты у нас одна. – заботливо попросила Тула. – Пишите письма почаще. – Вырасти нам достойную столицу! – повелительным тоном чуть ли не потребовала Рязань. – Нам с вами ещё многие лета вместе жить. Не рассиживайтесь долго без дела. – Да, конечно, обязательно. – повторяла Москва одни и те же слова перед их отбытием. Они сели в кареты, кучеры взмахнули кнутами, колёса скрипнули и гостьи одна за другой покинули сад. Силуэты карет и лошадей растворились в сумерках. – Вы близки с этими женщинами. – подметил Петербург. Его голос прозвучал непривычно глухо, но Москва мысленно сослалась на тот факт, что во время чаепития мальчик почти ничего не говорил и оттого голос немного ослаб. – Так было не всегда. Понимать мы друг друга стали лишь спустя долгие годы. Можно сказать, что нас связало одно большое несчастье, которое мы разделили, потому понимать друг друга с возрастом стало проще. Мы стали друг другу сёстрами... Сёстрами по несчастью. Несколько секунд они молчали. – Тётушка Москва, почему вы мне никогда не говорили?.. – вдруг таким же глухим голосом спросил Петербург. Он посмотрел в глаза Москвы. На его детском личике появилась взрослая серьёзность, вызов, обида и тревога. Сердце женщины почувствовало неладное. – Что не говорила? – Что до меня столицей государства и ближайшим человеком к династии были вы.