Предвзятое отношение

Молодой человек в секретарском обличии ворвался в кабинет молодого императора со словами: – Ваше Величество! К вам просится княгиня Москва с важным известием! – Важное известие. – недовольно фыркнул император, ставя гусиным пером размашистую подпись на одном из документов. – А подождать она не может? У меня весь стол завален этими важными известиями. Не видно разве? – Княгиня сказала, что это касается Санкт-Петербурга. – уточнил секретарь. – А! Так что ж ты сразу не сказал, дружок? – мгновенно оживился император, откладывая все бумаги. – Пущай заходит! Эх, что за весть принесла мымра наша златоглавая? Секретарь испарился. На его месте возникла Москва. Как обычно со слегка возмущённым гордым видом и со сдвинутыми к переносице тонкими бровями. Но её вид никак не смутил молодого императора. Он настолько обрадовался её приходу, что даже выскочил из-за стола. – Ну, рассказывай, Москва. Я тебя слушаю. – в нетерпении спросил он её, подходя к столику с чашками. – Не буду тянуть. Санкт-Петербург заговорил. – с ходу выдала та. – Заговорил! – восхищённо воскликнул молодой император. – Вот счастье то какое! И какое же слово он перво-наперво сказал? – Понимаю. – немного соврала Москва. – Хм... Неожиданно. – качнул головой тот. – Почему не "мама" или не "папа"? – Ему некого так называть. – Ну да, в том правда есть. Москва, ты будешь кофе? – Нет, спасибо. – Мне твоё "нет" всё равно не интересно. – отрезал император, наливая в две чашки жидкость непонятного цвета. – Так что пей. – Не хочу я пить эту вашу бурду! – громко возмутилась Москва. – Она по цвету как земля и на вкус как земля! – Давай пей кофе! – стоял на своём император, протягивая ей маленькую чашечку. – Сейчас в Европе все кофе пьют! – Вы так своими нововведениями меня точно в могилу сведёте. – процедура сквозь зубы Москва, забирая у него напиток и сквозь категорическое отвращение сделала маленький глоток. – Так что там Петербург? – уточнил император, отхлёбывая кофе из своей чашечки. – Он говорит целыми связными предложениями. – Вон оно как! – Да. Он долго не говорил. Я уже начала волноваться, что у него могут быть проблемы с речью, но дело оказывается куда более серьёзнее. Он умнее, чем я или вы могли это предположить. Он рассуждает почти как взрослый человек. – Вот ведь Москва! Можешь же обрадовать меня хоть иногда! – довольно расхохотался тот. – Дальше? – Да. Вчера приходил врач и подтвердил диагноз. Петербург болен чахоткой. – Это мелочи. – безразлично махнул рукой молодой император. – Чахоткой болен каждый второй дворянин и ничего. Не стоит волноваться об этом. Император допил кофе, поставил чашку на стол и порылся в документах, что-то невнятно бормоча себе под нос. Найдя нужный документ он вытащил его из стопки на краю стола и машинально почесал подбородок. – Раз мы выяснили, что Санкт-Петербург разговаривает, то настала пора серьёзно заняться его обучением. Думаю, с иностранного языка можно начать... Французского. Он сейчас популярен. Надо бы подыскать для него хорошего учителя. У меня на такой случай как раз подготовлено несколько вариантов. – В этом нет необходимости, Ваше Величество. – невозмутимо заявила Москва. – Хм? Что ты хочешь сказать? – подозрительно прищурился тот. – Не забывайте, что в первую очередь вы нанимали меня для того, чтобы я обучала новую столицу. – напомнила она. – Следовательно, я должна обучать его всему, что знаю сама. Мои знания французского языка достаточно хороши, чтобы я могла объяснить Санкт-Петербургу как говорить на нём. – Да ну? С чего бы ты стала учить французский, ведьма? – не поверил ей император. – С того, что я вторая по значимости персона после Санкт-Петербурга. Знание французского помогает мне держать высокую планку и авторитет среди дворянства и купечества. – Ну давай проверим. – хитро сверкнул глазами император, откладывая лист с именами возможных учителей. – J'ai besoin d'un professeur non pas avec une bonne connaissance de la langue, mais avec une excellente! (Мне нужен учитель не с хорошим знанием языка, а с отличным!) – Comme je l'ai dit, mes connaissances suffiront. (Как я уже сказала, моих знаний будет достаточно.) Услышав её ответ император сильно изменился в лице. – Hmm... Je n'aurais jamais pensé que tu pourrais répondre comme ça. Je n'entends même pas l'accent. (Хм... Никогда не думал, что ты сможешь так отвечать. Я даже акцент не слышу.) – Il n'y a pas d'accent, peu importe à quel point vous voulez l’entendre. (Акцента нет, как бы вам ни хотелось его услышать.) – Et vraiment... Comment as-tu fait? (И правда... Как у тебя это получилось?) – J'ai réalisé que ma place dans la société dépend fortement du suivi des nouvelles tendances. (Я поняла, что моё место в обществе во многом зависит от следования новым тенденциям.) – Ce ñ'est pas exactement ce que je voulais entendre. (Это не совсем то, что я хотел услышать.) – Une réponse honnête est bien plus puissante qu’une fausse, car elle ne cache rien. Ou aurais-je dû mentir? (Честный ответ гораздо весомее ложного, потому что ничего не утаивает. Или мне следовало солгать?) – Non, c'est inutile. (Нет, это лишнее.) – качнул головой император и замолчал. С минуту он стоял и пронзал Москву холодным острым взглядом. Он рассматривал её одежду, причёсанные волосы без парика, старые шрамы от ожогов так, словно впервые увидел. – Нда... Москва. – изрёк император. – Надо же, а я и не знал, что ты так умеешь. Вот видишь? Очень редко, но можешь ты меня порадовать, когда захочешь. Хорошо, ведьма, будешь учить его французскому, так и быть. Заодно на учителе сэкономлю. – Рада, что смогла убедить вас в том, что вам не найти учителя французского лучше меня. Я могу идти? – Иди-иди, приступай к обучению. Москва, чуть поклонившись на прощание, вышла из кабинета. Странная смесь чувств бурлила в ней. Победа и поражение. Победа в том, что она смогла доказать ему свою значимость хоть в чём-то. И поражение перед Санкт-Петербургом, для которого она теперь учительница. – Господи, за что мне всё это? – бесцельно спросила она у портрета молодого императора на стене. Секретарь, быстро проходящий мимо с перетянутым бечевой бумажным свёртком подмышкой, на секунду обернулся на стоящую в коридоре женщину и также быстро удалился от неё. *** – Петербург, ты знаешь на каком языке говоришь сейчас? – На русском. – А ты знаешь, что есть ещё другие языки? – Как это... Петербург пару раз взмахнул длинными ресницами и в удивлении приоткрыл рот. Москва сидела перед ним за детским столиком в неудобной позе и выводила кусочком угля на листке бумаги какие-то непонятные линии. Петербург нахмурил бровки и с опаской покосился на воспитательницу. – Давай объясню. – Москва подняла свой лист и повернула к нему, получилась какая-то карта. – Посмотри сюда. Вот это большое пятно, – она указала кусочком угля на большую нарисованную область на половину всего листа, – это территория, на которой управляет Российская Империя, твой основатель. А это, – она указала на другие области на листе, – другие территории, на которых правят другие главы. – Что!? Мы живём здесь? На этом большом пятне? – воскликнул Петербург, подпрыгнув на стульчике и тыча в изрисованный листок. – Наше пятно такое большое и сильное? – Да, мы здесь... – едва успела сказать Москва, но её перебили. – А почему другие пятна такие маленькие? – Так вышло и на то была куча причин. Петербург, не перебивай меня, это невежливо. – Извините... – стушевался мальчик. – Ничего. Итак, как ты думаешь, Петербург, могут ли жители этих пятнышек понимать друг друга? – Не знаю... Может быть нет? – Не понимают. Поэтому жители разных пятен должны учить языки друг друга, чтобы слушать друг друга и договариваться. Но учить все языки слишком сложно, поэтому был выбран один язык, на котором проще общаться. И это не русский. Петербург заметно загрустил. Похоже понял, что ему предстоит много учиться. – А какой? – почти обиженно спросил он. – Французский. Угадав растерянность на детском личике Москва положила листок обратно на стол и произнесла: – Français. (Французский.) Петербург как будто окаманел от прозвучавшего слова. Он с силой вжался в спинку стула и до невозможности округлил глазки, пытаясь своим детским умом понять смысл услышанного. И то, что у него не получилось понять как такое возможно, пугало его. – В этом нет ничего страшного. Это просто, если попытаться разобраться. Давай попробуем? – Угу... – несмело кивнул Петербург. Получив его робкое согласие Москва положила на стол какую-то самодельную книжечку с рукописным заголовком. – Когда мы начинаем говорить с человеком, то первым делом должны поздороваться с ним или с ней. "Здравствуйте" по-французски будет "bonjour". Повтори за мной. Bonjour. И Петербург изо всех сил стал выговаривать незнакомые звуки. Слово приветствия далось ему очень непросто. Едва у него получилось произнести это корявое "здравствуйте" на французский манер, как отпрыгнул на спинку стула и вымученно промычал. Москва, глядя на его измученный вид, крепко задумалась. Если так пойдёт и дальше, то он возненавидит французский и ни за что не согласится учить его. Надо придумать другой метод. Сам он не поймёт что к чему, мал ещё совсем. Надо попробовать заинтересовать его. Придумать какую-нибудь легенду или сказку, чтобы пробудить в нём интерес к иностранным языкам. – Петербург, а ты знаешь, что французский – это волшебный язык? – вдруг спросила Москва. – М? – вопросительно взглянул на неё мальчик. – Как это... – Очень просто. Французский язык выбрали для изучения не просто так. Это язык отважных рыцарей и прекрасных принцесс! Загадочных магов, побеждавших драконов в старину, и искателей сокровищ на далёких островах! Это волшебный язык, на котором сегодня говорят богатые торговцы и искусные мастера, грозные завоеватели и мудрые лекари! На этом языке говорит половина мира! И чтобы со всеми ними общаться, понимать их и перенимать их знания надо выучить язык. Я выучила французский в совершенстве и сейчас могу без проблем разговаривать с любым из этих замечательных людей. Сказка, не имеющая ничего общего с реальностью. Но пусть для маленького ребёнка этот непонятный зарубежный говор окажется волшебным миром. Чего только не сделаешь, лишь бы только его заинтересовать. Петербург слушал её приоткрыв рот. В детском взгляде читалось неимоверное изумление – первый признак зарождения вдохновения. – Вот ты научился здороваться, но надо как-то продолжить разговор, верно? – Верно. Тётушка Москва, как же у вас получилось выучить волшебный язык? – Я очень хотела уметь говорить на нём. Если ты захочешь, то тоже научишься. Давай приступим. Ближе к полднику в покоях объявился Великий Новгород с огромным ящиком каких-то деревяшек. Тут же с порога его встретил радостный детский возглас: – Bonjour, grand-père Novgorod! (Здравствуйте, дедушка Новгород!) – с ходу выпалил Петербург. – Чего-чего? – опешил тот, остановившись у двери как вкопанный. – Здравствуй, дедушка Новгород. – как ни в чём не бывало перевела Москва. Новгород нахмурил кустистые брови и увёл глаза в потолок. На обдумывание неожиданно сложившейся ситуации у него ушло несколько секунд. – А, вы что, франсэ‌ учите? – наконец догадался он. – Я учу волшебный язык! – воодушевлённо воскликнул Санкт-Петербург. – Волшебный язык? – усмехнулся Новгород, переводя смеющийся взгляд на Москву. – Да, французский – это волшебный язык. – подмигнула она ему. – А, ну учите. Это полезно. – повёл он плечом и поставил ящик на пол. – Дедушка Новгород, а вы умеете говорить на волшебном языке? – нетерпеливо спросил мальчик. – Ну-ка, дай-ка вспомнить... – потёр лоб боярин. – Я не так хорош во французском, как тётушка Москва, но что-нибудь сказать могу. Например, кхм... Aubergiste, votre bière a un goût de boue des marais! Je n'ai jamais rien bu de pire de ma vie! (Трактирщик, твоё пиво на вкус как болотная тина! В жизни не пил ничего дряннее!) – Новгород, иди ты в баню! – ругнулась Москва. – Не нашёл чего поумнее сказать? – Oui c'est moi. (Да, это я.) – хохтнул Новгород. – Красиво... – мечтательно протянул Петербург. – Что он сказал? – Ничего умного, Петербург. Не бери в голову. – раздражённо выдохнула Москва. – На сегодня всё. Можешь идти отдыхать. И ребёнок, услышав заветные слова, выпрыгнул из-за стола и побежал к Новгороду с очевидными вопросами о том, что же он принёс в ящике. – Это тебе пригодится немного позже. Я буду учить тебя как работать с инструментами. – А зачем? – Как это "зачем"? Всякое умение в жизни пригодится. Москва встала из-за неудобного столика, потянулась до хруста в суставах и оповестила: – Я пойду немного проветрюсь. Не скучайте тут. – А нам и некогда скучать. – донёсся голос Новгорода. Москва закрыла за собой дверь и поспешила в свою комнатку, где всегда ночует. В её покоях немного теснее, но за свои годы ей приходилось жить в разных условиях, а потому небольшое пространство не сильно ей вредило. Она села на стул у стола с большим зеркалом, достала из выдвижного ящика лист бумаги, гусиное перо с чернильницей и принялась быстро выводить прописные буквы. "Здравствуй, мой славный друг. Давно я не писала тебе, но пришла пора исправляться. Считаю своим долгом поблагодарить тебя за твоё мастерство. Сегодня я впервые провела урок и открыла изготовленный тобой учебник французского перед своим учеником. Я и подумать не могла, что ты так заморочишься ради одной книжки. Ты даже выучил основы французского ради этого, хотя мог бы просто нанять какого-нибудь потерявшегося в лесу пьяного француза. Прошу, не обижайся на мои глупые шутки. Я польщена твоим старанием. Любая вещь, сделанная тобой, будь то мебель или простенький учебник, порождает в моём сердце одинаковый трепет и обожание ко всему, что связано с тобой. Обещаю, что навещу тебя при первой же возможности. Но и ты имей в виду, что моя новая работа отнимает всё моё время, а это значит, что свидимся мы нескоро. Об одном лишь смею просить тебя, – не злись на меня. Пусть моё долгое отсутствие не угнетает тебя, мой славный друг. Я знаю что ты чувствуешь прямо сейчас и, поверь, я чувствую абсолютно то же самое. С любовью, твоя Москва." Письмо получилось быстрым и достаточно сухим, но Москва не стала цепляться за слова. Тот, кому предназначается этот небольшой очерк, просто должен знать, что она не забыла о нём. Он сам просил писать как можно более кратко. Поставив на конверте восковую печать она накинула на плечи телогрею и пошла к выходу из дворца. Куда? В Ямскую канцелярию. В здании главного почтамта как всегда шумно и бестолково. Толстый почт-директор с пенсне на носу за почтовой стойкой, кажется, не имел никакого таланта к управлению государственными учреждениями, но это не мешало ему руководить работой сотрудников. Появление Москвы резко придало им всем живости, а лицо почт-директора пошло багровыми пятнами. Москва подошла к нему, протянула конверт и вкрадчиво произнесла: – Доставьте в целости и сохранности документ государственной важности. – Государственной важности? – с опаской прошептал тот. – Да. – кивнула Москва. – С вас двадцать копеек-с... – выдавил из себя почт-директор сдавленным глухим голосом. Москва достала кошель из глубин платья и отсчитала названную сумму. Увидев увесистый кошель чиновник покраснел как от злости, поняв, что мог запросить намного больше. Конверт перешёл ему в руки и скрылся в глубине канцелярских стеллажей. Москва томно и тоскливо вздохнула и ушла из здания. В покои Петербурга она вернулась когда он с Новгородом пришёл из обеденного зала. – Тётушка Москва, а где вы были? Почему не пришли ужинать? – забеспокоился мальчик. – Ходила в Ямскую канцелярию, отправляла письмо одному своему старому знакомому. – просто ответила она. Краем глаза Москва заметила как губы Новгорода вытянулись в ядовито-колкой усмешке. Это выражение лица сильно задело её, но она не подала виду. Боярин увёл малыша в комнату и наказал ему разложить игрушки по местам, а сам вернулся к Москве. – Хех, знакомый? Небось моему тёзке признавалась в любви в очередной раз? – кривя губы в надменной усмешке уточнил он. – Вздор. Не было такого. – холодно отрезала она. – Он просто хороший человек. Но я не понимаю почему ты так нелюбезно относишься к нему. – Я бы относился к нему более мягко, если бы он не носил моё имя. – оскалился Новгород и затарахтел вполголоса. – А то когда слышу это "Нижний" перед "Новгород", то злость так и закипает в крови! Так и закипает! Был бы нормальным человеком, если бы имя нормальное себе взял! – Успокойся. – шыкнула на него Москва. – Тебе то какое дело до моих писем? – Честно? Никакое. – Вот и всё. Вот и молчи. Москва скрестила руки на груди и задрала подбородок. Новгород хотел было сказать ей ещё что-нибудь обидное, чтобы защитить свою уколотую гордость, но вовремя вспомнил свои недавние умозаключения по поводу Москвы и, насилу успокоившись, резко переменил тему. – Что это у тебя с руками? – неожиданно глухо спросил он. – Неужто новые ожоги появились? Москва пару раз моргнула с застывшим на лице недоумением, а затем метнула обеспокоенный взгляд на открытые участки кожи. – Опять эта проклятая пудра слезла! – гневно прошипела она. – Ты что, пудрила руки что ли? – А что мне остаётся, Новгород? Новые ожоги регулярно появляются, старые деревянные постройки горят и на мне отображаются последствия. – поморщилась она. – Каменное строительство мне не уготовлено, как Петербургу. – И всё, что ты делаешь, – только посыпаешь руки пудрой? – ужаснулся боярин. – А куда я денусь? – сдерживая злость процедила Москва. – Я не могу просто взять и уехать отсюда без разрешения императора. А он разве даст мне разрешение на отъезд? Да хрен с два. Я должна заниматься Петербургом, а не собой. Он только и рад, что я горю. Ему радостно смотреть, как я молчаливо мучаюсь. – Ты всё решила за него! А может быть и разрешил бы! – Сомневаюсь. Эти болячки потом всё равно пройдут. – Разве тебе не больно? – Боль – это всего лишь время. Со временем всё пройдёт. Со мной же ничего не случится. Физическая боль – всего лишь временная боль. – Страшная ты женщина, Москва... – Я знаю. – Боюсь представить как тебе удалось убедить Империю нанять тебя в учителя французского для Питера. – Поговорила с ним на французском. – И как? – У него просто ужасный акцент! – поморщилась она. – За столько лет не выучил такой элементарный язык! И ещё что-то мне хотел предъявить, но я не позволила. – Хоть какие-то хорошие новости. – А что за деревянные обрубки ты притащил в покои Петербурга днём? – К себе в усадьбу съездил с утра. Раз Питер заговорил, то следует начать обучать его ремёслам, а то вырастет неженкой, как всякие эти иностранные вельможи... Фу, ну и дрянь!.. Он должен уметь работать с инструментом и с оружием также хорошо, как он работает головой. Эх, как же сложно растить столицу.. Он дитё малое, ничего ещё не знает, а насилу в голову ему не вобьёшь желание узнавать... – Он пока ещё слишком мал для серьёзных наук. – Да знаю уж. Не всё сразу. – отмахнулся Новгород. – Твоё дело – учить его голову. Моё дело – учить его тело. Я не лезу в твой франсэ, ты не лезь в мои деревянные обрубки. Ладно? – Ладно. – безразлично выдохнула она и, в один момент переменив интонацию, открыла дверь в покои Санкт-Петербурга. – Ты справился тут, малыш? Молодец. А теперь давай умываться и ложиться спать. *** – Tante Moscou. (Тётушка Москва.) – Je vous écoute. (Я слушаю тебя.) – J'ai une question. C'est une question très importante et sérieuse pour moi. Je voudrais vous le demander. (У меня есть вопрос. Это очень важный и серьёзный для меня вопрос. Я хотел бы задать его вам.) – Parlez russe s'il vous plaît. (По-русски, пожалуйста.) – А почему по-русски? – Важные для тебя вопросы лучше проговаривай по-русски. Прошло два десятка лет. Москва понемногу привыкла к своей нынешней жизни. Она полюбила читать Санкт-Петербургские ведомости, выпивая утром чашечку кофе. Российская Империя разрешил ей выпустить свою газету с аналогичным названием – Московские ведомости. Зачастую она прочитывала полностью две газеты во время утреннего променада в цветущем саду дворца перед занятиями с Петербургом. Сам Петербург за прошедшие годы немного подрос. Пребывая в дошкольном возрасте к своим годам он уже умел читать и свободно говорить на двух языках, решал самые простые математические примеры, знал географию в общих чертах и интересовался кораблестроением, которое преподавал ему Новгород. Иногда он видел во дворце незнакомые лица, знакомился с ними по просьбе учителей и узнавал что-то новое. Как у любого маленького ребёнка у Петербурга было море вопросов, но задавал вслух только некоторые, какие больше всего волновали его. Например как сейчас. – Итак, что ты хотел узнать? – спросила Москва, переворачивая лист газеты. – Тётушка Москва, скажите, я для вас что-нибудь значу? От прозвучавшего вопроса по коже пробежал мороз. Москва закрыла газету, отложила в сторону. Она сидела на белой лавочке, пропадаающей в зелёной листве аккуратно стриженных кустов. Петербург сидел на другом конце лавочки и очень напряжённо смотрел на неё. – С чего такой вопрос? Как ты к нему пришёл? – Вы сидите со мной почти с самого моего основания, но я ни разу не слышал от вас ни одного слова о том, что я для вас не просто мальчик, за обучение которого вам платят. У меня такое ощущение, будто бы вы злы на меня за что-то. Я... Я вас чем-то расстраиваю? За что вы сердитесь на меня? Дети имеют удивительное свойство постоянно спрашивать как устроен мир. И Москва знала как нужно отвечать на эти вопросы. Она знала, что рано или поздно Петербург начнёт задавать ей неудобные серьёзные вопросы, но она не ожидала, что он задастся ими в столь юном возрасте. И она совершенно не знала что должна ответить ему. – Петербург, ты мыслишь слишком поверхностно. – сделала она замечание и разочаровано вздохнула. – Существует множество способов показать любовь и привязанность, а ты цепляешься только за слова "я тебя люблю"? – Но как же... – хотел что-то сказать Петербург, но запнулся, не найдя подходящих слов. – Придвинься ко мне поближе, пожалуйста. – попросила Москва. Петербург нехотя приблизился к ней, сел рядом и сник. – Посмотри на свои коленки и на ладошки. – мальчик понуро взглянул на свои ноги в коротких штанах, на которых красовались две потемневшие ссадины, и на свои ладони, как будто изтыканные иголкой. – Кто тебе промывал водой твои увечья и прикладывал марлю с лечебной травой? А кто вытаскивал занозы из твоих ладошек после твоих уроков с дедушкой Новгородом? – Вы, тётушка Москва. – ни о чём не догадавшись ответил тот. – Да. А к кому ты первым делом побежал, когда случайно разбил стеклянный графин с водой в кабинете Империи, когда его там не было и кто потом тебя выгораживал перед ним? – Тётушка Москва. – Правительно. И таких случаев очень много. Какой ты можешь сделать вывод? Москва ожидала, что он сейчас послушно скажет очевидную истину. Но вместо этого она увидела, как маленькие ладони сжали в кулачках белую материю рубашки, как он отвернулся от неё и со сдавленной злостью и досадой сказал в сторону: – Что вы безукоризненно выполняете свою работу. Приплыли. Вывод сделан, да неверный. И от этого вывода он только сильнее расстроился. Маленький глупенький дурачок. – Слишком поверхностно. – повторила Москва. – Подвинься поближе, пожалуйста. Петербург, всё ещё не глядя на неё из-за тяжёлого камня на сердце, чуть-чуть приблизился к ней. В следующую секунду он почувствовал, как женская рука легонько приобняла его. Только после этого он решил посмотреть на неё. – Петербург, скажи, ты знаешь сколько мне лет? – неожиданно спросила она. Мальчик посмотрел на свои ладошки и стал загибать пальцы. – Много... – А поточнее? – Больше шестисот. – Больше шестисот лет. – кивнула Москва. – Представляешь, как это много? За эти много лет я говорила слова "я тебя люблю" всего несколько раз всего лишь одному человеку. Веришь? – Но, тётушка Москва, как же так? – изумился тот. – Как такое может быть? Неужели вы больше никого никогда не любили? – Почему же? Любила. Только называю это немного другими словами. Я не хочу обманывать ни себя, ни других. – Какими? – затаив дыхание спросил Петербург. – Ты хорошо спал сегодня? – Что... – Как ты себя чувствуешь? Скажи, если тебя что-то беспокоит. Как прошёл твой день? Расскажи, что у тебя не получается, я тебе помогу. Петербург окончательно потерял логическую цепочку и растерялся. Эти фразы он слышал от неё каждый день. – Я ведь говорю это не просто так. – лукаво прищурившись сказала Москва. – И дело тут совершенно не в моих рабочих обязанностях. Понимаешь, у меня нет своих детей, поэтому я не могу знать каково это – любить своего ребёнка. И это не только про детей. У меня нет родителей, но у меня есть отчим, который дорог мне, как отец. У меня нет сестёр, но у меня есть подруги, которые дороги мне, как сёстры. У меня нет детей, но у меня есть ты, Петербург, который дорог мне как родной сын. Слова. Такие неожиданные, но такие же желанные. Петербург почувствовал, как его приобняли чуть сильнее и от этого внутри начало разрастаться какое-то чувство, от которого сводит горло и дрожит подбородок. – Я не говорю "я тебя люблю". Я говорю "дорог мне как". Я не могу сказать, что знаю, каково это – иметь семью. Но я предполагаю, что именно такие чувства я могла бы испытывать, если бы вы все были моей настоящей семьёй. Голос тётушки Москвы стал мягким, как бархат, и тёплым, как майское солнышко. Она говорила не заранее подготовленный ответ, а то, что думала прямо здесь и прямо сейчас. Мальчику стало сложно сдерживать наплыв эмоций. – Я помню, как вы запретили мне называть вас мамой, единственного человека, которого я мог бы так называть... – еле слышно пролепетал Петербург. – Потому что это неправда. Я не мама, а ты не сын. Давай не будем врать друг другу, Петербург. – А если... А если бы у вас были свои дети, то... То вы бы разрешили мне называть вас мамой? – с трудом сдерживая дрожь в голосе с надеждой спросил он. – Как я могу тебе сказать? Если бы да кабы, так во рту б росли грибы. – пожала она плечами. – Петербург, даже если бы находиться рядом с тобой не было бы моей работой, то я бы всё равно присматривала за тобой и учила. Ты умный мальчик, ты должен понять это. – Умный, но не настолько, чтобы понять... – сник мальчик. – Обязательно поймёшь, когда немножко подрастёшь, малыш. – подбадривающе сказала Москва. Петербург спрятал глаза. Тепло, которым был пронизан голос тётушки Москвы, и её приятные объятия заставили его втихую проронить пару горячих слёз. Москва ждала, когда он придёт в себя. – Тётушка Москва... – сказал он через силу. – Что? – А вы дороги мне как мама... – Правда? – Да... – Рада это слышать. Москва отодвинула пальцами волосы от его лба и оставила лёгкий поцелуй – высший жест заботы. Почему-то слова мальчика кольнули её в самое сердце. Это же надо так растрогаться, чтобы позволить себе такие откровения с ребёнком... Впрочем, Петербург это умел. Его никто этому не учил, он как-то приспособился сам. Толковый не по годам и не по возрасту серьёзный Санкт-Петербург то и дело удивлял своих учителей неожиданными умозаключениями. В последний раз он выдал Новгороду, что хочет посмотреть, как тот делает фигурки животных из моржовой кости. У Новгорода аж чуть глаза из орбит не выкатились. Конечно, в молодости он промышлял резьбой по кости, был известным косторезом и даже продавал часть своих изделий византийским вельможам, но то было в далёкой молодости. Когда Новгород поинтересовался у мальчика откуда он узнал об этом древнем ремесле, то беспечно пожал плечами и ответил, что в одной книжке вычитал. Боярин потом ещё очень долго сидел в библиотеке и перебирал книги, в которых записаны ещё какие-то его умения, о которых он забыл. Вспомнив этот случай Москва незаметно для себя улыбнулась. Петербург увидел её улыбку и посчитал, что она уже больше не будет говорить серьёзно и можно спросить кое-что другое. – Тётушка Москва, а кого мы ждём здесь? – Мы ждём одного человека с докладом. – И скоро он придёт? – Сказал, что утром. – Но утро – понятие длинное. – В этом, конечно, есть проблема. Но стоило только ей завершить предложение, как из-за кустов выпрыгнул какой-то придворный чиновник со словами: – Княгиня Москва, к вам просятся князь Смоленск. – Ну наконец-то, зови скорее его сюда. – с облегчением попросила Москва. – Тётушка Москва, неужели он князь!? – воскликнул Петербург. – Он ведь выглядит как обычный мещанин! – Как бы он не выглядел и как бы себя не вёл, но он всё же князь. – покачала головой Москва. Вскоре они снова увидели придворного чиновника и какого-то мужчину с ним. Когда они подошли ближе Санкт-Петербургу удалось получше рассмотреть прибывшего гостя. Мужчина был ростом не выше боярина Новгорода и возрастом не старше его же. Одет он был небогато, скорее даже очень скромно для титула князя: потёртый зелёный камзол без галстука и вместо чёрных блестящих туфель на ногах чёрные сапоги. Русые волосы растрепались и торчали в разные стороны, как будто он только что снял с головы шапку или ненавистный парик. Бороды у него не было, но на щеках и подбородке виднелась редкая щетина, зато над верхней губой красовались шикарные русые усы. И, что отметил про себя Петербург, у князя большие карие глаза, в отличие от дедушки Новгорода. Он смутно помнил, как сначала побаивался его в глубоком детстве, как долго привыкал к его суровому внешнему виду. А по этому сразу видно, что добрый. Вокруг его глаз собрались морщинки и уставшие синяки, словно он не спал всю ночь. – Князь Смоленск прибыл! – доложил чиновник. – Оставь нас. – повелительным тоном бросила ему Москва и, дождавшись его ухода, более любезно заговорила с прибывшим. – Здравствуй, Смоленск. Что же ты так умаялся? Дорога нелёгкой выдалась? Иди отдохни лучше. – Нет-нет-нет! И не предлагай, Москва! – замахал он руками. – Тогда давай хоть обнимемся. – А давай! Едва Москва встала с лавочки, как князь тут же крепко обхватил её руками и потянулся к ней на цыпочках. Из-за её высокого роста ему пришлось вытянуться в струночку, чтобы поцеловать её три раза в щёки в знак приветствия. Когда князь перевёл своё внимание с Москвы на мальчика, то Петербург понял, что пора и ему поздороваться. – Je suis heureux de vous saluer, prince Smolensk.( Я рад приветствовать вас, князь Смоленск.) – звонко отчеканил он, спрыгнув с лавочки на дорожку. – Ась? Эт чего? – вопросительно усмехнулся Смоленск, глядя на мальчика. – Это по-французски что ль? Ой, не-е. Я по-французски не понимаю. Мы люди негордые, с нами можно и по-русски. Петербург смущённо покосился на Москву, как бы спрашивая, мол, уверена ли она, что этот человек действительно князь. Москва заметила это и решила подыграть. – Смоленск, представься, пожалуйста, юной столице. – Ай, точно! Забыл. – хлопнул он себя по лбу ладонью и присел на корточки перед Петербургом. – Здрасьте-здрасьте, Санкт-Петербург. Меня зовут князь Смоленск. По вопросу в твоих глазёнках чудится мне, будто не веришь ты, что я и вправду князь. – тут Смоленск рассмеялся. – Может оно и так, ибо давно это было. От князя одно слово и осталось. Да... А вообще-то я к вам с докладом приехал. Будете у меня доклад принимать? – Я? – испуганно спросил Петербург и растерянно обернулся на Москву. – Доклад принимать буду я, а ты послушаешь. – успокоила его Москва и предложила князю присесть рядом на лавочке. Смоленск сел, расстегнул пуговицы камзола и вытащил из пришитого внутреннего кармана перехваченные ниткой исписанные канцелярской рукой листы. Началась проверка документов. – Смотри, Москва, как доходы выросли на парусинных предприятиях. – говорил князь, указывая на какие-то цифры. – Вижу... Это сейчас снова стало прибыльно. Наконец-то хоть что-то на воду спускаем. – внимательно сверяя данные рассудила Москва. – Молодец, что занимаешься этим. Ещё что-нибудь? – Да, смотри, это отчётность за работу, проделанную фабриками по производству тканей и одежды. Там есть вообще всё, что только можно. – Тряпки. Сплошные тряпки. – В этих тряпках ты сейчас ходишь. Доклад Смоленска не звучал по деловому, скорее как простой рассказ о том, чем он занимался пока не видел Москву. Москва тоже не стремилась создать серьёзную обстановку между ними, что удивило мальчика. Москва наказала ему слушать доклад князя, но его доклад сильно отличался от других докладов других гостей дворца. В конце доклада они и вовсе стали шутить между собой и смеяться. Москва обычно не позволяет себе такое поведение рядом с придворными людьми. – Ладно, Смоленск, вижу, не бедствуешь. – усмехнувшись подытожила она. – Да куда уж мне! – поддакнул тот. – Любая деятельность по сравнению с военной мёдом кажется. А ну-ка, Москва, дай-ка мне получше рассмотреть твоего воспитанника. Петербург, поняв, что речь сейчас пойдёт о нём, рефлекторно выпрямился и сел ровно. Смоленск глядел на него с озорным любопытством. – Да смотри, кто тебе не даёт? – махнула рукой Москва. Князь пересел поближе к мальчику и, не спрашивая у того разрешения, подхватил его под руки и посадил к себе на колени. – К-князь!.. – растерянно воскликнул Петербург. – Зовите меня просто Смоленск, молодой человек. – вкрадчиво поправил его тот. – Со мной можно и на "ты". Мы люди негордые. Ну, рассказывай, чему тебя тут учат твои наставники? Петербург заметно стушевался от непривычного поведения постороннего. – Петербург, не стесняйся его. – подбодрила мальчика Москва. – Смоленск мне как отец. Ты можешь вести себя рядом с ним как с дедушкой Новгородом. Как с дедушкой Новгородом? Ну раз так, то, наверное, можно поговорить с ним без всяких формальностей. Петербург стал рассказывать о жизни сидя у него на коленях. Князь за несколько минут умудрился так расположить мальчика к себе, что Петербург без задней мысли рассказал ему на ухо смешные ругательные выражения, которые иногда проскакивают в речи дедушки Новгорода во время работы. Смоленск чуть виновато смеялся и украдкой поглядывал Москву. – Дядюшка Смоленск, а вы знаете что? – заговорщически прошептал Петербург. – Что? – наигранно заинтересованно вскинув брови спросил тот. – У вас глаза большие и добрые. Лицо Смоленска тотчас стало длиннее от удивления. Он пристально посмотрел на мальчика, а затем на Москву. Та отвернулась, подперев голову ладонью, но несложно было догадаться, что она просто хотела скрыть улыбку. – Москва, ты смотри! – восторженные воскликнул Смоленск. – Помнишь, а? Помнишь, как ты то же самое мне говорила в детстве, а? Эх, да, сразу видно, что ты приложила руку к воспитанию детёнка! Какой славный малый! – Может помню, может не помню. – не поворачивая головы отозвалась она. Смоленск стиснул мальчика в объятиях и тот звонко засмеялся. – Что за мракобесие здесь творится!? – выпалил чей-то рассерженный низкий голос из-за кустов. – Человек тут работу работает, а ему мешают лоботрясы, у которых работы нет! – У-у-у, началось. – протянул Смоленск, с ходу узнав голос своего старого боевого товарища. – И часто он так? – Почти всегда. – вздохнула Москва. Зелёные кусты раздвинулись в стороны и рядом с лавочкой оказался взъерошенный Великий Новгород в испачканном маслом и золой рабочем фартуке и толстых перчатках. Он хмурился ровно до того момента, как разглядел рядом с Москвой сидящего князя с Петербургом на коленях. – Во дела! – озорно сверкнув холодными глазами хмыкнул боярин. – Не Стольный Град, так хоть Смольный в гости наконец-то заглянул! – Ну вы же не заглядываете ко мне. Пришлось самому приехать. – подхватил Смоленск. Новгород в знак приветствия снял рабочую перчатку с правой руки и пожал руку князя. – Какими судьбами, Смоленск? – Да так, прогуляться, вас повидать и заодно отчитаться. – А как сам живёшь, кум? – Какой я тебе кум, старый ты пень? Спутал с кем-то? Новгород перевёл взгляд на мальчика, сидящего у того на коленях. – А ты, я вижу, детёнка у меня решил забрать и в деды заделаться? – Да иди ты в баню, дед-колотун! – хохотнул Смоленск, приподнял мальчика под руки и поставил ногами на землю. – Своё я уже отнянчил. – Он кивнул головой в сторону Москвы. – Второго уже не потяну. Не буду же я лишать тебя возможности побыть дедушкой, раз батьком ты так и не стал. – Ой-ёй-ёй! Какая любезность! Петербург отошёл от мужчин подальше и поближе к Москве. – Вот что бывает, когда встречаются два друга. – непонятно зачем пояснила она. С минуту тётушка Москва сидела и глядела на них, чуть насмешливо приподняв брови и подпирая рукой наклонённую голову. Петербург сидел рядом и наслаждался ничегонеделанием, пока вдруг... Жжение... Жжение! Острое, резкое, нестерпимое жжение во всём теле. Как огонь оно заставляет кровь в венах бурлить, кипеть. Оно мутнит разум и кружит голову. Оно заглушает все звуки вокруг, оставляя только шум в ушах. Оно поднимается вверх сквозь ткани организма и выходит через кожу вместе с кровью. Вместе с болью... – Тётушка Москва! – в ужасе закричал Петербург. – Тётушка Москва, что с вами!? Его голос прозвучал эхом в пустеющей голове. С силой раскрыв глаза через пелену набежавших слёз Москва посмотрела на кисть правой руки, которую прожгла боль. На коже, где местами облезла белая пудра, разрасталась кровоточащая язва. Такие язвы время от времени появляются на её теле, она прячет их под пудрой, но эта почему-то особенно сильно болит. – Ай... Да почему... Оно опять... – сдавленно дыша, чтоб не закричать от боли, еле прошептала она. Москва плохо слышала, как с полными слёз глазами Петербург закричал её имя, как Новгород оттаскивает его от неё, как Смоленск пытался обратить на себя её внимание, чтоб отвлечь. Никак. Она только чувствовала, как её тянут за руки, поднимают и куда-то ведут, только вот ноги еле шли. – Потерпи немного, дочка... – прозвучало более отчётливо у самого уха. – Сейчас тебе полегчает... Что с ней происходило Москва уже объяснить не могла, да и понять уже была не в состоянии. Глаза закрылись и Москва провалилась в темноту. Тёплый майский ветер легонько, но настойчиво щекотал шею и плечи, подхватывал распущенные золотистые волосы. Москва приоткрыла глаза от упавшего на веки луча света из-за молодой листвы. Она обнаружила себя лежащей на широкой скамье в шестиугольной беседке в безлюдной части сада, под головой вместо подушки какой-то свёрток, а сама она в одной ночнушке укрыта простынёй. Москва чуть приподняла голову, чтоб оглядеться. Оказалось, что у самой её головы сидит Смоленск. Ветер лохматит волосы в разные стороны, лучи света отражаются в полуприкрытых карих глазах, отчего те кажутся не карими, а медовыми. На нём не было камзола, только белая рубашка с воротником по новой моде. – Смоленск... – слабо позвала она его. Тот мигом повернул голову в её сторону и улыбнулся слегка печально. – Проснулась? – Вроде бы да... Что произошло? – Это я должен спросить у тебя что произошло. – Рана появилась на руке. Стало больно. – Неужто опять пожарища? – Деревянные постройки горят. Такое бывает. Обычно я терплю, но в этот раз более сильно. – Почему ты никому об этом не говоришь? – А кому какое дело? – Дурочка... – грустно вздохнул Смоленск. – Повидаться с тобой было приехал, а ты сознание терять вздумала. Надеялся увидеть тебя в полном здравии. – Нормальное у меня здоровье. И почему я в таком виде? Где моя одежда? – Тут твоя одежда лежит. – Смоленск хлопнул ладонью по чему-то мягкому рядом с собой. – Корсет у тебя такой тугой. Я бы уже десять раз задохнулся. – Ты меня раздел что ли... – смутилась Москва. – А что? Стесняешься? – догадался Смоленск. – Нашла кого стесняться. Перед лекарями не стесняешься, а меня стесняешься. В детстве не стеснялась. – Я уже взрослая женщина, а не маленькая девочка... Откуда эта ночнушка и простыня? – Девку какую-то местную свистнул, попросил её откуда-нибудь принести для барыни марлю, ночнушку и простыню. Дал ей за это пять рублей и отпустил. – Целых пять рублей. – Ну а что? Не бедствую. Рука не болит сейчас? Москва пошевелила правой рукой. От запястья до локтя и выше она была обмотана марлей. Кое-где приглядывались бледно-красные пятна крови. – Почти не болит. – Хорошо. Я промыл твою рану холодной водой, но ты даже от этого не проснулась. – Ты мог бы просто позвать врача. – Не хочу я им тебя доверять. Я прекрасно умею оказывать первую помощь сам. – насупился Смоленск. – Пожары для тебя – почти что штатная ситуация. Я всего лишь немного помог. Москва приподнялась на локтях, чтобы было удобнее смотреть на него. В глаза бросился зелёный цвет – цвет его камзола. Он свернул его в рулон, чтобы положить ей под голову, пока она не была в сознании. Сердце что-то кольнуло, заставило его ёкнуть. – Ну зачем? Потом весь в мятом ходить будешь. – Да что там мне этот камзол. Он мне не нравится. Всего несколько раз в год надеваю. Ты полежи ещё немного, приди в себя. – Нет, уже належалась. Меня наверное уже ищут. Где Петербург? – Маленький очень испугался. Новгород увёл его. – тут Смоленск на пару секунд замялся. – Москва, ты не пойми меня неправильно, но Петербургу никогда не стать тем, кем являешься ты. Я верю, что твои усилия приносят большие плоды, но это не то. Он славный малый, добрый, умный, но он никогда не будет стремиться стать лучшим, потому что он считает, что уже лучший. А это не то, чем должен руководствоваться человек его статуса. – Я знаю. Именно поэтому я здесь. – Он станет хорошим человеком, но то, как с вами обоими обошёлся Россия, жестоко. Ты резко потеряла свой статус, а он слишком быстро его получил, не успев ничего понять. То, что он не будет понимать всего веса своего статуса, осознаю не только я один. С этой предвзятостью он будет сталкиваться всю свою жизнь. И, мне кажется, он уже с нею сталкивается. – Не буду этого отрицать. – Мне очень жаль вас обоих, но я никак не могу повлиять на Его Величество. Мой статус князя – не более, чем набор букв. Я давно уже не князь. – Ты переживаешь об этом? – Не то, чтобы переживал, но... Но немножко неловко перед тобой. Ты то такая княгиня, что почти богиня. Негоже тебе так запросто с простым людом маяться. – Подумаешь. Мне нет дела до того, князь ты или не князь. В первую очередь ты – человек, воспитавший меня. Не думай, что моё мнение о тебе когда-нибудь поменяется. Смоленск широко распахнул глаза. Он так делает каждый раз, когда что-то трогает его до глубины души. Москва ушла от ответа, сказав, что может помнит, а может и не помнит тот момент, когда сказала ему про его добрые глаза. Это, наверное, был первый раз, когда Смоленск, ещё будучи настоящим князем, получил от неё что-то, напоминающее комплимент. Неудивительно, что он запомнил это на всю жизнь. И она это тоже запомнила. – Помоги мне одеться. Смоленск не обладал навыками из разряда "барышню одеть и раздеть" и задача по помощи одеться оказалась намного сложнее, чем раздеться. – Корсет затяни потуже. – попросила Москва. – Чтоб ты задохнулась? Ну нет. Я лучше твою косу заплету потуже. – Я сама могу. – Знаю я, как ты можешь сама. Плетёшь и не видишь что плетёшь. Выпрями спину. Смоленск разделил длинные волосы Москвы на три пряди и стал переплетать их между собой, чтобы получилась коса. Много лет назад он только учился плести ей косу, чтобы волосы ей в глаза не лезли, и доучился до того, что умеет плести косы лучше самой Москвы. – Готово. – Смоленск. – Что? Москва развернулась к нему лицом и с заметной робостью положила руку ему на плечо. – Спасибо, что приехал... И вообще, в целом, спасибо... – Да чего уж там... – Смоленск с толикой печали улыбнулся ей и обхватил ладонями её голову. – Позволишь? – Угу... Смоленск притянул к себе её голову и легонько поцеловал в лоб. – Ну всё, пошли, красота моя. Они вышли из беседки и неспешно побрели по саду во дворец. – Может останешься хотя бы на парочку дней? – как бы невзначай спросила Москва. – Раз просишь, то останусь. Они вошли во дворец, также неспешно проходя мимо богато украшенных комнат и залов. Как вдруг на первом же этаже в Москву на полном ходу чуть не врезался молодой император. – Ваше Величество!.. – воскликнула Москва от внезапного удивления. – Ты! – выпалил тот. При виде Москвы лицо молодого императора налилось кровью и исказилось от вспыхнувшего гнева, на лбу вздулась вена. – Ты... Ты! Почему Санкт-Петербург в слезах подбегает ко мне и кричит, что ты истекаешь кровью и умираешь!? Ты! Да как ты смеешь! Москва решительно ничего не понимала ничего из того, что было сказано императором только что. Единственное, что было понятно, так это то, что прямо сейчас её не ждёт ничего хорошего. – Что с рукой!? Отвечай, когда император спрашивает! – потребовал тот, с горяча замахнувшись кулаком. Но Смоленск, вовремя сообразивший, что задумал сделать император, встал между ним и Москвой, загородив её своим плечом. Империя впил в него свой разъярённый взгляд. – Не суйся, князь! Уйди покуда цел! – Не уйду! – командирским возгласом пробасил Смоленск. – Женщина от ран и язв мучается! Огонь её жрёт изнутри! Кровь хлещется, сознание теряется, а он на неё ещё и кулаком замахивается! На бывшую столицу! Не по-царски это, царь-батюшка. От грозного баса не то, что стены задрожали, сам император вздрогнул и побледнел. Кулак сам собой опустился и превратился в ладонь. Смоленск стал непохож сам на себя. – Доложить обстановку! – Санкт-Петербург прибежал ко мне в кабинет с криком, что Москве стало плохо и она умирает. – Отставить умирание! Москва, кажи миру свои увечья! Москва послушно показала затянутую на правой руке марлю. Вздутая от напряжения на лбу вена постепенно пропала. Император пришёл в себя. – Почему ты ничего не предпринимала, чтобы прекратить возгорания? – наконец он задал адекватный вопрос. – Я сейчас живу здесь и на то, чтобы получить разрешение на отъезд, пришлось бы выпрашивать его у вас. – кратко объяснила Москва. – Здесь моя работа и мой ученик. Я не должна покидать его. Молодой император задумался, ища себе оправдание. – Я не давал тебе прямого запрета на посещение твоих угодий. Если нужно ехать – езжай. Моё разрешение тебе не нужно. Петербургу будет полезно ненадолго оставаться одному. Ему не следует вечно бегать у твоей юбки. Но если... – он подозрительно покосился на Москву. – Но если ещё хоть раз я увижу тебя в таком состоянии, то пеняй на себя. Полетишь вон из дворца! Петербург не должен видеть тебя в таком виде. – Отставить полёт вон из дворца! – Я предупредил. – напоследок погрозил пальцем император. В следующий момент была видна только его спина. Москва перевела дух. Рассерженный император мог бы сделать с ней что угодно, если бы Смоленск не вмешался. – Тебе не было страшно, Смоленск? – Ай!.. – махнул тот рукой, словно сбрасывая что-то с себя. – Чувство страха во мне уже давно атрофировалось. – Вот почему ты всё ещё носишь титул князя. – Мда... – вздохнул Смоленск и кашлянул в кулак. – Давненько я эту ноту не брал. Авторитетом давить я его не могу, только если прикрикнуть, как на юнца. В этом весь фокус. – Ещё раз спасибо... – Да чего уж там. – Я пойду мальчика проведаю. Он сильно перепугался, мне надо поскорее успокоить его. – Ну иди. Но первее в покоях Петербурга появился Российская Империя и встал напротив его кровати, грозной широкой фигурой загораживая свет из окна. – Vous êtes-vous calmé? (Ты успокоился?) Петербург меланхолично посмотрел на него красными от слёз глазами. – Ton accent est horrible. (У вас ужасный акцент.) – невозмутимо сказал он. Империя почувствовал, как кровь снова приливает к его лицу. Чтобы его величайшее творение смело ему дерзить? Это недопустимо! Но злости не хватало, чтобы возмутиться и поставить его на место. – Почему мы постоянно говорим по-французски? – серьёзно спросил мальчик. – Мы же все русские и россияне, а не французы. – Тебя Москва этому научила? – Тётушка Москва тут не причём. Я сам спрашиваю. – Твоя тётушка вернулась с прогулки и с ней всё хорошо. Не хочешь выйти поздороваться с ней? – Не хочу... – шмыгнув носом ответил Петербург. – Вдруг я сделаю ей больно? А вдруг ей станет хуже? А вдруг она.... Вдруг она умрёт!? – Петербург, скажи, ты знаешь сколько лет Москве? – более мягко спросил Империя, садясь на край его кровати. – Около шестиста... – Верно. А сколько лет Новгороду? – Почти девятьсот... – Верно. И неужели ты думаешь, что в мирное время с твоими учителями может что-то случиться, что лишит их жизни? – Я уже не знаю что и думать... – Не думай ничего дурного и не волнуйся. Тебе очень повезло с учителями. – Ваше Величество! – раздался рядом голос Москвы. Они как по команде обернулись на возникшую в дверном проёме фигуру женщины. – Позвольте я поговорю. – Позволяю. – кивнул молодой император и поднялся с кровати. Петербург проводил взглядом императора и встретил Москву. Замотанная на руке марля сразу привлекла его внимание и он ещё сильнее опечалился. – Вам больно? – Уже почти ничего не болит, малыш. – она подсела к нему на кровать в то же место, где недавно был молодой император. – Испугался? – Я подумал, что вы умираете... – Всё нормально, Петербург, я не умираю. – горько усмехнулась она. Мальчик несколько секунд сидел как окаменевший, а в следующий миг кинулся к ней и ткнулся лицом ей в колени. Москва аж вся вздрогнула. Обычно Петербург соблюдает выстроенную Москвой дистанцию "учитель – ученик", но сейчас он, видимо, напрочь забыл обо всех установленных правилах. – Тётушка Москва! Пожалуйста, не умирайте никогда! – громко плача взмолился Петербург. – Пообещайте мне, что не умрёте! "Неужели я настолько сильно испугала тебя?" – с сожалением подумала она и руки сами собой дотронулись до его аккуратно причёсанных чёрных волос. Маленькое тело лежало на её коленях и содрогалось от накативших истерических судорог. – Я вообще не собираюсь умирать. – как можно более мягко сказала Москва, мерно гладя его по волосам. – Прости, что напугала тебя. – Вы... Вы постоянно говорите мне следить за моим здоровьем, но вы совершенно не следите за своим... – всхлипывая во весь голос попытался выговорить Петербург. "Маленький, как же многого ты ещё не знаешь в этой жизни." – подумалось растроганной Москве. Но вместо этого она сказала вслух: – Я пройду осмотр у врача. Ну всё-всё. Будет тебе плакать. Петербург, сдавливая в груди судорожное дыхание, отстранился от женщины. Та в свою очередь поспешила налить в стоящую рядом чашку воды из стеклянного графина и передала ему. Постепенно судорожное дыхание выровнялось, из-за двери перестал доноситься детский плач, коридоры снова объяла всемогущая тишина. Только сапоги молодого императора чеканили каблуками строевой шаг и эхо от них поднималось до самых потолков. Разные чувства толкались в его груди. Хотелось выть, хотелось возмущаться и кричать, но не хотелось нарушать тишину. – Бестолочи! – сердился он. – Все, кого не возьми, как на подбор недисциплинированные бестолочи! Новгород, – древний старик, – постоянно шатается где-то, клянчит деньги на новые инструменты! Смоленск, – князь безродный, – смеет раздавать приказы своему же императору! Москва, – ведьма проклятая, – горит и всё никак не сгорит! А Петербург, – дурной мальчишка, – додумался мне дерзить! Империя запнулся. Солнечный луч из окна ударил в глаз. Этого мгновения хватило, чтобы утихомирить свой пыл. – А хотя погодите... Новгород – старейший боярин и ремесленник, помнящий и знающий столько, сколько не знает и не упомнит ни один историк. Смоленск – старый князь, который был оторван от своих корней на многие лета, но который всегда был верен сам себе и своей вере. Москва... Ведьма она, конечно, но зато какая! Ничто её не берёт и не ломает. Санкт-Петербург, моё великое творение, самый умный младенец на свете. Додумался аж мне дерзить. – тут император хлопнул себя по лбу и расхохотался. – Да кого ни возьми – каждый из моих подопечный – алмаз неогранённый! Но ведь же алмаз! А самое главное – таких героев у меня под опекой считать – не пересчитать! Да с такими людьми я же самый богатый монарх в мире! И в эту минуту солнце за окном засияло ещё ярче.