Дом В Котором (сегодня я думаю о)

Сегодня я думаю о Сфинксе. И у Сфинкса чешется нос. Он запрокидывает голову, шумно сопит, вертит башкой в попытке потереться носом о своё плечо. Бесит. Сфинкс громко чихает, Лорд на соседней кровати от этого звука подпрыгивает на месте и роняет книгу. Табаки хохочет. У Сфинкса опять начинает чесаться нос. Сфинкс схватил отвратительную простуду пару дней назад, где и как — не понятно. Сфинкс ненавидит болеть, ненавидит чувствовать себя ещё более бесполезным и бестолковым чем обычно. Тело ломит из-за дурацкой температуры, нос бесконечно чешется, в горле першит, башка чугунная и вы вообще когда-нибудь пробовали высморкаться без рук? Тот ещё аттракцион. Сфинксу не нравится. Сегодня я думаю о Сфинксе, который терпеть не может просить помощи и всегда тянет до последнего, даже когда уже совсем не справляется с ситуацией. Его бесконечно раздражает тот факт что ситуации могут быть разной степени сложности: от комы продолжительностью в полгода до соплей из носа — и в обеих он фатально проигрывает чисто на бытовом уровне. Больше всего на свете Сфинксу хочется автономности. Не то что бы он лежит пластом пол жизни, ненавидя собственную судьбу, нет, сложно сожалеть о том чего никогда у тебя и не было, но Сфинкса безумно злит тот факт, что у подавляющего большинства людей, по умолчанию, есть то, чего он с рождения лишён. Например руки. Например право выбирать. Например возможность вытереть собственный сопливый нос. Слепой возникает рядом и первое что видит Сфинкс это носовой платок у себя перед лицом, следующее что он чувствует — раздражение. Хочется топнуть ногой и сказать глупость. Хочется скривить недовольно лицо и может мерзко шикнуть на Слепого, хочется перестать быть заложником, понимаете? — Я слышу как ты дышишь, не злись — монотонно басит Слепой и Сфинкс почти готов сорваться с места и позорно запереться в ванной — Не усложняй. Я думаю о Сфинксе, который всем своим огромным длинноногим, плечистым, зеленоглазым существом бесит сам себя и от этого все только хуже. Он утыкается носом в протянутый платок и сморкается. Сфинкс ненавидит болеть. *** Сложнее всего всегда было с правом выбирать. С самого детства никто особо не считался с тем чего хочет сам Сфинкс, всем было виднее, сначала потому что они взрослые, потом потому что они преподаватели/воспитатели/хуи с горы, господи, как же достало. Сфинкс сидит на подоконнике, уперевшись лбом в коленки, поза одновременно расслабленная и закрытая, чтобы никто не лез. Иногда хотелось чтобы люди вокруг вообще перестали его замечать, редко, но все же такое настроение случалось. В такие дни Сфинкс ходит сам не свой, хмурит брови, молчит, не отпускает шуточек про Чёрного и вообще — делается блеклой тенью. Чем ближе Выпуск, тем чаще Сфинкс уходит в себя, смотрит внимательно, будто бы чего-то в самом себе не понимает, но злая шутка в том, что понимает он абсолютно все и от этого хочется биться головой о стены и скулить. Хочется оглядеться вокруг и увидеть того, кто знает нужные слова, чтобы успокоить этот океан едкой кислоты у него в груди, это мельтешащее беспокойство в уголках его рта, эту детскую кузнечевскую растерянность на дне его елово-зелёных глаз. Сегодня я думаю о Сфинксе, которого скручивает тактильным голодом с самого утра, о Сфинксе, который считает страх — слабостью, о Сфинксе, который вопреки всему что он о себе знает, ищет Слепого взглядом, находит в душевой у раковины и просто врезается в него со спины, мажет всем своим массивным телом, будто бы пытаясь втереться в субтильного щуплого Слепого, яростно сопит ему на ухо, молясь про себя что бы Слепой ничего нахрен не спрашивал, а просто… и Слепой не спрашивает. Слепой молча стоит, продолжая возить зубной щеткой во рту, Сфинкс лупит взглядом в зеркало и сначала видит, а потом уже чувствует, как Слепой подаётся чуть назад, упирается корпусом, откидывает голову Сфинксу на плечо, будто бы говоря «вот я тут, всегда там где тебе нужен» и Сфинксу в моменте тепло, правильно и спокойно, горечь от осознания того что он не может дать Слепому того в чем тот по настоящему нуждается Сфинкс запихивает в самый дальний угол своей беспокойной головы. — Опять у Сфинкса приступ котячности с утра пораньше — хихикает Табаки у дверей, наблюдая как тот утыкается носом в макушку Слепого. Четвёртая принимаются тихонечко переругиваться о чем-то своём, будто бы никто кроме Сфинкса не чувствует как все ненадежно и шатко, как все на самой грани того во что они все привыкли верить. *** Сложно чувствовать себя одиноким, когда ты 24/7 окружён людьми, но Сфинксу удаётся. Поэтому сегодня я думаю о Сфинксе, который нарочито громко шаркая, топает в третью, кивает Стервятнику и усаживается на подоконник, лавируя между горшками с растениями и кадками с рассадой. Стервятник хмыкает со своего насеста: — Вы со Слепым сюда грустно посидеть ходите каждый божий день, все жду когда пересечетесь. — У нас посменный караул — бурчит Сфинкс — Бдим твои фикусы. — А я думал на меня приходите полюбоваться — расстроено тянет Стервятник. Они сидят в тишине какое-то время, Сфинкс гоняет в голове беспокойные мысли о важных разговорах и праве выбирать себя, Стерв задумчиво курит и трёт больную ногу. — Ты же знаешь что тянуть бесконечно нельзя? — наконец спрашивает Рекс — Тебе нужно с ним поговорить. Нужно сказать. Это все просто не честно по отношению к нему. — Я знаю — отвечает Сфинкс устало, будто бы он не говорит себе это каждый божий день вот правда — Но это сложно, понимаешь? Я знаю как нужно поступить, но мне это не нравится. Но так нужно. — Нужно уйти от него? — скептически. — Нужно прийти к себе. Сфинкс уходит не прощаясь. Стервятник молча прикуривает очередную самокрутку. *** Сегодня я думаю о Сфинксе, который зол как черт на себя самого, на принятые решения, на «это не честно по отношению к нему», потому что, а что вообще было честно в их дурацких жизнях? Что? Кто-то из них выбирал? Сфинксу кажется что нет. Сначала мать решила за него и отдала его в Дом, потом Лось решил за них со Слепым и сказал «вы должны дружить» и Сфинкс правда ненавидит это все, как и то что ему пришлось сыграть по всем этим «должен». Слепой тоже был не в восторге сначала, но Лось для него был Богом, а Бога ослушаться нельзя. Детьми они дрались и хныкали, притирались, узнавали, мирились друг с другом, искали нужные пазы друг в друге, обтачивались, становясь деталями одного механизма, стали Сфинксом и Слепым. Они друг другу — зрение и протянутая рука. Один не может без другого, никто из них двоих уже и не помнит как это — быть самому по себе. У них одни на двоих эмоции, одна на двоих уверенность, злость, слабость, прикрытая спина и если Слепой воспринимал это все как единственное возможное положение вещей, потому что его никто никогда в жизни не спрашивал чего он на самом деле хочет, а если бы спросили — не факт что Слепой бы вообще ответил, то Сфинксу не давала покоя мысль «а что если бы я решал сам» — и это абсолютно фатально, с этим с каждым днём все сложнее и сложнее жить. [Сфинкс скулит и кусает коленку] Когда они повзрослели то стало проще и сложнее одновременно, потому что сначала потасовка закончилась неуклюжим поцелуем, больше похожим на укус, потом Сфинкс пытался выпихнуть Слепого из душевой, хотя до этого они прекрасно справлялись с этой частью быта, а потом случился Волк и все вообще перестало работать, механизм дал сбой, Сфинкс будто бы увидел вариант вселенной в которой ему позволили выбрать хоть что-то, симпатию, дружбу, без необратимой фатальности и Слепой уступил молча (и это бесило ещё сильнее) отошел на второй план, будто бы сообщая, что раз уж тебе так лучше, то я согласен, только не злись. А Сфинкс злился. И делал назло. Много чего делал назло, потом было стыдно. И перед собой и перед Волком и перед Слепым тоже. Стыд перед Слепым выедал дыру в груди, делал Сфинкса маленьким и никчемным, обращал его слова и обещания в пустоту. А потом Волк умер. Уснул и не проснулся, так бывает, с их-то набором болячек и Сфинкс рыдал в Слепого навзрыд, будто бы ему опять восемь и его поколотил Чёрный, будто бы он очнулся в Могильнике, увидел себя в зеркале и испугался до икоты, Слепой неуклюже гладил его по плечам, давал выплакаться и прокричаться, ничего не просил, не говорил, просто был, подставлял своё тело под все удары, медленно хлопал незрячими глазами, баюкал мерным дыханием. В какой-то момент Сфинкс подумал, что может быть стоит перестать противиться, принять свою судьбу, пойти за тем, кто рядом и чьи руки почти константа, ощущение надёжности и тепла. Но тут на сцену вышел Рыжий со своим Законом, приволок к ним Габи, уложил ее под Слепого и Сфинкс подумал тогда, сквозь показной скепсис и застилающую глаза ревность — а может быть Слепой тоже хотел чего-то другого? Может быть Сфинксу надо ему это что-то другое просто дать? То есть забрать у него себя. Совсем. Свобода — не сладкая пилюля. Свобода выбора — часто начинается с того что тебя кто-то предаёт. И Сфинкс подумал тогда — если нужна жертва, то он пожалуй, готов ее принести. [если бы Слепой умел плакать, он бы наверное заплакал, но он просто разбил свои красивые руки в кровь] *** Сегодня я думаю о Сфинксе на развалинах Дома. О Сфинксе, который уже знает разницу между жертвой во имя и жертвой ради. О Сфинксе, который орет на Дом, до сорванных связок, как ребёнок ругается на табуретку об которую больно ударил ногу. Я думаю о Сфинксе, который исходил одиночество вдоль и поперёк, который видел сны лучше и безопаснее яви, о Сфинксе, который смотрит на перо у себя под ногами, смаргивает пелену слез, шмыгает носом, запрокидывает голову к небу и первый раз в жизни выбирает наконец-то выбирает не себя. Сегодня я думаю о…