· · ─────── ·•· ─────── · ·
Будучи не сильно, но и не слабо раненным, Хашибара владел клочками обрывков своего дыхания, узкий свет луны едва проникал сквозь мрак густых деревьев, скрывая дорогу впереди. Он шел по лесной нерасчищенной тропинке, его два клинка стучались об его оголенную спину, слегка отражая слабый свет, словно огонек. Его дыхание шептало светлую мелодию, чертя в ночи символы стойкости и верности. Он мечтал о возвращении в то место, где его любимый человек, столь желанный и столь же далекий, терпеливо ожидал его с надеждой и любовью. Лес был тих и мрачен, тени лениво тянутся сквозь деревья. Иноске чувствует, что его время как эфемерная пыль, ведущая к его падению, но его воля не покидала его.· · ─────── ·•· ─────── · ·
К позднему дождливому утру он все же добрался до Поместья Шинобу, его тело было истощено, но сердце было полно надежды. В его глазах сияли огоньки беспокойства и любви, его взор искал привычные образы, надеясь увидеть любимое лицо своего спутника души. — О, Иноске! — увидевшая вблизи дома «кабана», Аой начинает махать ему рукой. — Заходи быстрее, иначе насквозь промокнешь! Хашибара заходит, вздыхая. Он ведь и так уже промок до нитки. Девушка, хватая его за запястье, проводит в палату, дабы обработать раны юноши. Уже будучи в просторном, светлом, режущим глаза помещении, парень снимает с головы грязную и промокшую из-за дождя маску. Оставив ее на полу, он усаживается на койку и ждет, пока Канзаки сделает то, что нужно. Но нужно ей — Иноске хочет совершенно другого. — Зеницу спит еще? — А… — девчушка замолкает на некоторое время. — Нет, он буквально пару часов назад отправился на задание. Парень вздыхает с неким разочарованием, но ничего не отвечает. После обработки ран, он медленно открывает дверь, входит в их с блондином комнату, наполненную отголосками счастья и благополучия. Оглушающая тишина зависла в воздухе, словно ждала его возвращения. Его любимый человек не появился на пороге; его теплых объятий, его ласкового прикосновения — ничего из этого не было. Дыхание становилось тяжелым. Теперь комната наполнилась только его собственным эхом. Он остался стоять в полумраке, его тени растянулись по полу, словно отражая его печальную тоску. В их обители висело мучительное молчание, и кажется, что сама тишина пропитала воздух чувством одиночества. В груди Хашибары вспыхнула жгучая тревога, ибо теперь он знает, что Зеницу отправился на опасное задание, в котором должен во что бы то ни стало одержать победу над демоном. Теперь его гармония была нарушена, он чувствует сильное желание пойти и помочь блондину, но его раны еще не зажили, да и не знает он, куда Агацума ушел. Он был раздираем тяготами тоски и беспомощности, а в душе царило мучительное ожидание новостей. Ум Иноске наполнен мрачными образами, а его воображение бурлит чудовищными видениями: демонические тени, смертоносные облака черных душ, и стальные маштабы бесконечно долгой борьбы. Но вместе с этим, в его душе горит пламя веры и надежды — веры в силу и стойкости Агацумы. Он чувствует в себе упорство, несмотря на устрашающие силы тьмы, и жаждет его победы. Он молится за его благополучие, мечтает о его успешном возвращении, надеясь, что младший преодолеет темные силы и вернется к нему с победой в сердце. Его душа тоскует по голосу паренька, и каждый был вздох наполнен крепкой решимостью и верой в светлое будущее.***
Ночь опустилась на деревню, покрывая все вокруг мягким покрывалом темноты. В подсвеченных, как звездное небо, мастерских кузнецов звучал глухой звон молотков и плавильника, словно древние мелодии, наполненные тайной и мистикой. Дом, в котором остались ночевать Томиока с Танджиро, излучал уют и тепло. В предоставленном им помещении находилась всего одна комната, в которой им и предстояло спать. Снаружи окна наполняли дом лунным светом, подчеркивая их спокойствие и умиротворенность. Звуки ночи наполнили воздух своим мягким пением, как напевы далекой прошлой жизни, словно легкое дуновение ветра, приносящее загадочные шепота старинных историй. Тишину нарушали лишь шорохи ночной живности, проявляющей свою активность в столь позднее время. — Господин Томиока, как долго мы здесь пробудем? — любопытствует младший, расстеливая два футона на небольшом расстоянии друг от друга. — Надеюсь, что где-нибудь до полудня, — отвечает Гию, аккуратно складывая свою униформу подле своего спального места. Кладя хаори поверх формы, ему в глаза бросаются небрежные швы на плечевой, узорчатой части накидки. Он невзначай медленно проводит по ним рукой, а затем, слегка улыбнувшись, встает, расправляя белоснежное, словно снег, одеяло. — Почему надеетесь? — Камадо садится, подогнув колени под себя и наблюдая за движениями старшего. — Потому что.· · ─────── ·•· ─────── · ·
Эти двое сосуществуют словно на разных планетах. Томиока — отстраненный и замкнутый, окутан аурой недоступности. Его движения скупы и механичны, слова редки и немногословны. Он всеми силами старается держаться на расстоянии, словно невидимый барьер защищает его от чьего-либо вторжения. Танджиро — противоположность ему. Его глаза излучают тепло, как мягкое сияние свечи, а улыбка несет обещание понимания. Каждый раз он протягивает невидимые мосты, пытается сблизиться еще больше, но его попытки разбиваются о стену отчуждения, и лишь иногда у него получается протянуть их. Ночь становится свидетелем невысказанных желаний и скрытых эмоций. Хашира украдкой наблюдает за тем, как другой спит, в его глазах мелькает что-то похожее на тоску. Спящий даже не подозревает о буре, бушующей в душе его соседа по комнате. Гию — словно странник в лабиринтах собственного разума, его осторожные шаги оставляют едва заметные следы на тропах его мыслей. Дыхание, как шелест летней листвы, скрывает невыразимые страхи. Его глаза, подобно зеркальным озерам, отражают глубины его души, где страх и желание сблизиться с кем-либо ведут бесконечную борьбу. Он боится утонуть в бушующем море привязанности, потерять себя в сплетении чужих жизней. Эмоции для него — опасный клинок, который может как исцелить, так и ранить. Он старается сдерживать их, держать под замком, подавлять их бурные порывы. Но как бы он ни пытался отгородиться, в его сердце теплится неукротимое желание человеческого тепла, жажда близости, которая разрывает его изнутри. Он жаждет найти ту душу, которая примет его таким, какой он есть, со всеми его страхами и сомнениями. Однако, Томиока, хоть и догадывается, но до конца не понимает, принимает ли его мирно спящий Танджиро именно таким. В тишине темной ночи, где лунный свет мягко струится через окно, двое находятся в одной комнате, погруженные в свои собственные миры. Один спит, его дыхание ровное и спокойное, погруженный в объятия Морфея. Другой сидит поблизости, бодрствуя, его глаза устремлены на спящего человека. Его взгляд изучающий, но в то же время нежный, словно он пытается разгадать секреты, скрытые за закрытыми веками. Сны Танджиро уносят его в далекие миры, недоступные для Томиоки. Но он прикован к этому моменту, его сердце бьется в бешеном ритме, разрываясь между желанием прикоснуться и страхом нарушить хрупкий сон. В конечном итоге, Гию все же ложится на мягкий футон, укрывается одеялом и, закрывая глаза, медленно засыпает.· · ─────── ·•· ─────── · ·
Сон Камадо совсем скоро стал неспокойным, наполненным ужасом и мучениями. Его глаза метались под закрытыми веками, а дыхание стало прерывистым. Страшные образы проносились перед внутренним взором спящего, искажая его черты в маску ужаса. Разыгралась душераздирающая сцена, когда кошмары все же резко вырвали младшего из царства снов. С криком, разорвавшим тишину, он просыпается, холодный пот выступает на его лице, а сердце бешено колотится. — Ты чего?! — Томиока встрепенулся от внезапного шума. Поначалу он ничего не понимал, но по перепуганному взгляду сообразил, что парню просто приснился кошмар. Танджиро, тяжело дыша, беззвучно глядит на Хаширу. Тот подсаживается рядом, вытирая пот со лба юноши. Его движения были сдержанными, но в его прикосновениях чувствовалось теплое сострадание. Он помог испуганному мальчонке сесть, мягко похлопывая его по спине. — Все в порядке, я здесь, — слова утешения сами вырывались из его уст, хотя его тон оставался спокойным и ровным. Он говорил успокаивающе, а его голос словно бальзам на рану, старается развеять остатки плохого сна. В этой сцене разворачивается нечто большее, чем просто успокоение. Отстраненная внешность старшего смягчилась, уступив место сочувствию и заботе. Его действия говорили громче слов, оказывая невысказанное заверение в поддержке. — Ты как? — мягко спрашивает Томиока. — Уже лучше, — малец слабо улыбается, — спасибо. — Воды? — Не стоит. После того как буря кошмаров утихла, Гию бережно укладывает Танджиро обратно. Его движения нежны, несмотря на его внешнюю холодность, как будто он боится разбить тонкую нить доверия и сближения, которая начала формироваться между ними. Он укрывает его одеялом, его пальцы слегка касаются чужого плеча, передавая неозвученную заботу. Воздух наполнен ощущением хрупкости и близости, контрастирующим с отстраненной аурой, которой Хашира всегда себя окружает. Он решает немного посидеть рядом, его взгляд блуждает по лицу вновь засыпающего парня. Он наблюдает за ровным восстановившимся дыханием, за тем, как кошмары отпускают Камадо, и на его лице появляется выражение облегчения. Но внутреннее беспокойство не покидает его. Он переживает, что кошмары могут вернуться, а он будет крепко спать, чтобы утешить своего соседа. Хотя, как после этого крепко спать? Эта забота, хоть и невысказанная, окутывает его, как тень, выдавая его истинную натуру, скрытую под маской равнодушия.***
Первые лучи рассвета пробиваются сквозь щели тонких штор, но для человека, который всю ночь провел в переживаниях, утро не приносит облегчения. Ночные кошмары и страдания другого человека преследуют его, бросая тень на его обычную невозмутимость. Томиока встает с футона, отбрасывая одеяло в сторону. Его движения механические и отточенные, словно он выполняет заученный ритуал. Его тело ноет от напряжения, а разум затуманен недосыпанием. Хоть лицо и не выражает никаких эмоций, но в глазах Гию мелькает намек на беспокойство, выдаваемое темными кругами под глазами. Он подходит к окну и смотрит на пробуждающуюся деревню. Улицы оживают, наполняясь шумом и движением, но он остается отрешенным наблюдателем, потерянным в своих мыслях. Разум Хаширы не может избавиться от воспоминаний о Камадо, которого он утешал этой ночью. Его взгляд рассеян — не замечает суеты под окнами. Хотя он всегда старался сохранять дистанцию, его защитный барьер дал трещину перед лицом очевидных страданий. В глубине души он испытывает сострадание, которое ранее практически никогда не позволял себе проявлять. Он задается вопросом о самочувствии Танджиро, о котором он так заботился в темное время суток, и о том, сможет ли он снова найти способ утешить его, если кошмары вернутся. Утро тянется медленно, каждое мгновение наполнено смятением и неопределенностью. Парень борется со своими собственными эмоциями, пытаясь примирить свою отстраненную натуру с той навязчивой заботой, которую он чувствует по отношению к младшему. Однако, поток его мыслей прерывает шуршание позади. Танджиро просыпается, чувствуя себя отдохнувшим и спокойным. Ночной кошмар, мучивший его этой ночью, отступил, оставив лишь отдаленное эхо страха. Лениво поднимаясь с футона, он замечает, что Томиока, как и прежде, отчужденный и замкнутый, все еще находится в комнате. Его присутствие неожиданно вызывает внутри чувство благодарности и беспокойства за него. Хашира выглядит изможденным, ибо он, можно сказать, не смыкал глаз всю ночь. Осознание того, что плохие сновидения юноши стали причиной бессонной ночи для старшего, наполняет его сердце виной. Он подходит, робко и нежно обнимает со спины Гию, который, несмотря на свою холодность и отстраненность, бодрствовал ради него, утешая его во время после кошмаров. Его объятия были полны невыраженной заботы и сострадания. Он чувствует боль и усталость темноволосого, даже несмотря на то, что тот всеми силами пытается скрыть это. Камадо нерешительно прижимается ближе, его дыхание согревало чужую спину. Он хотел передать ему свое тепло и поддержку, даже если тот не мог полностью их принять. Томиока напрягся в его объятиях, но не оттолкнул его. Он позволил себе на мгновение своего рода уязвимость, позволив мальчишке почувствовать его боль. В этом безмолвном объятии два человека, столь разных по своей натуре, нашли некое утешение друг в друге. Один был отстраненным и скрывал свои эмоции, но другой видел сквозь его фасад теплоту и предлагал безграничное сострадание. Простояв в таком положении около минуты, Танджиро все же выпускает из объятий Гию. — Извините, — он отошел на шаг, его взгляд был полон понимания. — И спасибо вам за то, что вы сделали для меня ночью. Хашира ничего не сказал, но в его глазах читалась благодарность за данное ему утешение в виде объятий, которую он не мог скрыть. Он повернулся к младшему. — Не за что, — он вновь лег на футон, его тело все еще напряжено, но его разум более спокоен. — Хотите я сам схожу за вашим клинком? — предлагает юноша. Он хочет хотя бы этим простым действием отплатить Томиоке, но понимает, что этого будет наверняка мало, а значит, необходимо будет придумать что-то еще. Гию слабо кивает в ответ, устало закрывая глаза. Танджиро, слегка улыбнувшись, мигом переодевается из сменной одежды в свою униформу и, накидывая на плечи свое клетчатое хаори, направляется в сторону двери, ведущая в просторный коридор дома, а затем, выбегает на улицу. В момент их беззвучных объятий между ними возникла еще одна незримая связь, основанная на понимании и сострадании. Камадо знал, что старший борется со своими внутренними демонами, и он будет рядом с ним, не осуждая и не оказывая давления, когда тот будет готов полностью принять его помощь.***
Раннее утро в деревне Кузнецов приветствует рассвет перезвоном молотков и шипением раскаленного железа. Воздух наполнен запахом дыма и угля, смешанным с ароматом свежеиспеченного хлеба из пекарни на углу. Улицы оживают, когда кузнецы выходят из своих мастерских, их тяжелые ботинки гулко стучат по булыжной мостовой. Звуки их молотов, бьющих по наковальням, отбивают ритм нового дня в деревне. Дети бегают по улицам, их смех смешивается с лязгом металла из кузниц. Старики сидят на скамейках перед домами, наблюдая за суетой и вспоминая дни своей молодости, когда они тоже были кузнецами. Утро в деревне кузнецов — это симфония звуков и запахов, которая говорит о тяжелой работе, традициях и нерушимом духе общины. Камадо улыбается, подходя к одной из мастерских, машет рукой, приветствуя кузнеца Гию. — Доброе утро! Клинок Господина Томиоки готов? — спрашивает юноша, проходя внутрь помещения. В мастерской кузнеца парень улавливает плотный и мужественный аромат, наполненный запахом раскаленного металла, дыма и горячего угля. Этот запах проникает в каждый уголок помещения, создавая атмосферу труда и силы. Он напоминает огненное дыхание древних драконов и звучит как гимн мастерству и ремеслу. Каждый вдох наполняет легкие мощной энергией. В этом чувствуется скрытая история прошлого и обещание будущего, он живой и неповторимый, как сами работы кузнеца. — Доброе утро! — здоровается мастер и протягивает новый клинок Танджиро. — Он там. В недрах кузницы, где жар и молоты слились в огненном танце, только что выкованный клинок лежал на наковальне, его поверхность мерцала, как ночное небо, усеянное звездами. Его лезвие было гладким, как зеркало, отражая окружающее пламя и тени. Оно было острым, как бритва, способным рассекать воздух с бесшумной грацией. Рукоять, изготовленная из прочного дерева, была искусно вырезана замысловатыми рунами, каждая из которых обладала защитным или усиливающим значением. Она была отполирована до гладкости шелка, удобно ложась в ладонь. Баланс клинка был безупречен. Он был достаточно легким для маневрирования, но при этом достаточно тяжелым, чтобы наносить сокрушительные удары. На поверхности клинка была выгравирована надпись «уничтожай демонов» из закаленного металла, создающим впечатление текучей лавы. Цвета переливались от глубокого синего до огненно-красного, как будто сам клинок был живым существом, застывшим в момент трансформации. В лучах кузнечного горна только что выкованный клинок сиял, как драгоценный камень, его красота и сила были неотразимы. — А где сам Господин Томиока? — интересуется кузнец, не отвлекаясь от своей работы. — Он отдыхает, — отвечает юноша, взявшись за рукоять клинка, осматривая его, ибо оружие Гию он еще так близко не видел. — Спасибо! — благодарит парень, вновь машет рукой, но уже в знак прощания и выбегает из мастерской, ринувшись в сторону их с Хаширой временного места ночлега.· · ─────── ·•· ─────── · ·
Танджиро тихо возвращается в дом, аккуратно наступая на слегка поскрипывающие половицы, словно кошка с мягкими подушечками на лапках, что бесшумно бегает рысью по улицам. Утренний свет проникает в помещение сквозь тонкие занавеси, распуская свои лучи по комнате, словно золотые нити, плетущие узоры на стенах. Воздух наполнялся теплом и загадочной атмосферой, будто сама природа дышала вместе с этим уютным пространством. Юноша медленно открывает дверь, его рука нежно обвела рукоять только что выкованного клинка, который он принес для Томиоки. Серебристое лезвие блестело на фоне рассеянного света, словно призывая к защите и силе. Шаг за шагом парень приближался к футону, где лежит Хашира, измученный после бессонной ночи. Шаги его были тихие, словно он боялся разрушить покой старшего. Лицо Гию выражает усталость, но и в то же время спокойствие после трудной ночи. Мальчишка прекрасно помнит, как прошлой ночью он утешал его, успокаивая после кошмаров, которые преследовали его во сне. Он видел в этом человеке не только отстраненность и хладнокровность, но и доброту, которая просыпалась в трудные моменты. Теперь, парень видит его спящим, словно воином после битвы, отдыхающим перед новыми испытаниями. Камадо медленно опустился на колени рядом с футоном, чувствуя тепло клинка в своей руке и тепло Гию под своим прикосновением. Юноша смотрит на него смешанными чувствами — благодарностью за поддержку и понимание, и одновременно с недопониманием его отстраненности. Солнечные лучи играли на клинке, словно они хранили в себе силу и защиту для этого дружественного дома. Парень продолжает молча разглядывать Томиоку, понимая, что даже в самых темных моментах жизни этот человек был рядом, принося свет и надежду в его сердце и осознавая еще то, что даже если эта самая отстраненность будет оставаться между ними, Танджиро всегда будет готов прийти на помощь и поддержать этого человека в трудные моменты жизни. И так парнишка оставался там, окруженный утренней тишиной и светом, созерцая старшего, который был ему не только наставником, но и опорой и защитой в мире полном испытаний. Слегка склонив голову, Камадо осторожно кладет меч на пол рядом с футоном, словно желая передать Томиоке символ своей защиты и поддержки. Блестящий клинок сверкает в ярком солнечном свете, будто напоминает о силе и решимости младшего быть рядом в трудные моменты. Сделав последний взгляд на спящего, парень медленно повернулся к двери и шагнул наружу. Выйдя из дома, прохладный воздух ударил его лицо, наполняя его легкостью и свежестью. Он стоял на пороге дома, размышляя о самочувствии своего Господина, о его скрытых страхах и боли. Сердце Танджиро было полно смешанных чувств — сострадания, надежды и решимости помочь. Он знал, что даже если расстояние будет отделять их, он всегда найдет способ сократить его. Таким образом, мальчишка отправился в утреннюю суматоху улицы, ощущая внутри себя уверенность и надежду на то, что однажды их с Гию связь преодолеет все преграды и проблемы.***
Под закатным солнцем, окрашивающим небо в оттенках огня, два путника возвращались из деревни Кузнецов к уютному Поместью «Бабочки». Их шаги были легкими и ритмичными, словно танец, сопровождаемый шепотом деревьев и пение птиц. Пыльные тропинки медленно пропадали под ногами, оставляя за собой следы истории этого дня. Вдалеке уже маячила крыша дома. Когда они приблизились к Поместью, из-за угла резко выскочил веселый друг Танджиро. Он с разбегу набросился на своего товарища, вопя о том, как ему было скучно одному. Его оры разносились по всему двору, вызывая улыбки на лицах всех присутствующих. Один лишь Томиока не стал останавливаться, а молча прошел внутрь дома. Хозяйка Поместья вышла на порог, улыбка не сходила с ее лица. Ее помощники стояли рядом, готовые выполнить любой ее приказ, но она приказала лишь накормить ужином Хаширу и мальчишку, вернувшегося вместе с ним. Воздух наполнился ароматами цветов и свежих трав, создавая атмосферу радости и уюта. Камадо вместе с Иноске вошли в дом, однако в поле зрения парня Гию не появлялся. Даже за обеденным сталом его не наблюдалось. Но с его поисками Танджиро решает повременить, ибо желудок жалобно урчал, просил еды. Они уселись за стол, окруженный свежими фруктами и ароматным чаем. Шутки и смех со стороны Хашибары разносились по комнате, наполняя ее теплотой и радостью. Но что-то в нем было не так, и юноша это чувствовал, видя за этой маской веселья скрытую тревогу. Сердце «кабана» было переполнено беспокойством и страхом, ведь близкий ему человек отправился на опасное задание — победить демона, и он не мог избавиться от предчувствия беды. Хоть Зеницу и ранее уходил на задания один, но теперь Иноске борется со своими переживаниями сильнее, чем когда-либо. Однако он продолжает шутить и смеяться, словно ничего не происходит. — Иноске, — начинает Танджиро тихо, обращаясь к веселому товарищу, — ты переживаешь за Зеницу, да? — Чего? — он уставился на друга якобы непонимающе. Его выражение лица словно отражала сама кабанья маска. — Ты переживаешь за Зеницу? — повторяет Камадо. — Пошел ты, ничего я за него не переживаю! Я знаю, что он скоро вернется! Что бы он не говорил, его друг, с чутким сердцем и острым нюхом, все равно чувствует сквозь эту веселую маску настоящий страх. — Может, поделишься со мной? — прошептал он, обращаясь к Хашибаре с некой заботой. — Да отстань ты уже! — грозно говорит кабаноголовый. — Сам разберусь. — Ну, — Камадо лишь улыбается, думая, что если захочет — сам придет и расскажет все, как есть, — как хочешь.***
Спустя пару часов, когда солнце, наконец, нырнуло за горизонт и мир вокруг погрузился во мрак, Танджиро решает наведаться к Томиоке. Парень тихо входит в комнату, наполненную тяжелым молчанием, словно воздух был пропитан грустью и холодом. Его взгляд останавливается на фигуре Хаширы, стоящего у открытого окна, словно плененного невидимыми мыслями, которые теснились в его уме. С его волосами, переплетая, играется слабый ветерок, что проникает в помещение. Гию кажется погруженным в свои внутренние темные просторы, из которых не может выбраться. Его глаза, почти утратившие блеск, пристально смотрят вдаль, словно ищут ответы на нерешенные вопросы. Юноша почувствовал в этом взгляде отражение неких страданий, которые отразились на его собственной душе. Старший, не замечая приближающегося Камадо, ощущает себя физически и эмоционально изможденным. Его плечи опущены, а лицо выражает сильную усталость. Он будто хочет покинуть этот мир, чтобы никто не тревожил его больше, но что-то заставляет его оставаться на месте. Быть может, даже не что-то, а кто-то. — Господин Томиока, — окликивает его младший, от чего темноволосый слегка вздрагивает, оборачиваясь, — извините, что без стука. — Все в порядке, — отвечает он, становясь полубоком. — Что ты здесь делаешь? — Я хотел проверить, все ли с вами хорошо, — мальчишка смотрит щенячьими глазами, из-за чего появляется резкое желание приободрить его, успокоить и, может, затискать. — А еще хотел спросить, почему вы не ужинали. — Не знаю, аппетита нет, — Хашира отводит взгляд, вновь устремляя его в окно. — Вы выглядите неважно, — подчеркивает Танджиро. — Вам плохо? Может, вам что-нибудь принести? Или, может… — Успокойся уже, — перебивает Томиока, — я просто устал, ничего более. Сердце Камадо участило ритм. Он ощущает на себе тяжесть старшего, из-за чего желает побыть рядом, понимая, что ему на данный момент нужна поддержка, возможно такая же, какую юноша получил той самой ночью, когда Гию позволил себе в очередной раз проявить заботу к нему. Парень решительно обхватывает рукой запястье старшего, заставляя его снова взглянуть на себя. — Господин Томиока, пожалуйста, разрешите побыть с вами еще немного. Хашира вздыхает, кивнув одобрительно, позволив младшему присутствовать рядом. Он понимает, что иначе малец все равно будет настаивать на своем, продолжать переживать из-за него, хотя значительных поводов для волнений нет. Ну, или каждый самостоятельно обозначает для себя рамки, устанавливая в них, в какие моменты нужно переживать, а в какие нет. И для мальчонки, видимо, переживать нужно всегда и за всех. — Вы еще не переоделись… Вы куда-то собираетесь уходить? — Нет, — ухмыляется темноволосый, — не волнуйся, без тебя никуда не уйду. Танджиро как-то нервно посмеивается. Непривычно такое слышать от столь хладнокровного человека. Они подходят к футону, присаживаются на него, и Камадо начинает бурно обсуждать разные темы, с которыми все никак не мог поделиться с Томиокой. А тот слушает молча, слабо улыбаясь, ни на секунду не отводя от него взгляд. Этот паренек стал для Гию словно лучиком надежды во мраке отчаяния, что готов был протянуть руку помощи и быть рядом в нужные моменты. Хашира всегда вел себя отстраненно и хладнокровно по отношению к другим людям, и этот малец был не исключением. Однако в какой-то переломный момент все изменилось, и Танджиро, который также всегда был на расстоянии, вдруг стал ближе, чем когда-либо прежде. Эта неожиданная переменчивость в поведении заставляла сердце старшего биться сильнее. Он постепенно ощущал, как невидимые каменные стены его, которые он своими руками воздвиг вокруг себя, начинают трескаться под напором новых эмоций. Страх и тревога смешивались с нежностью и заботливостью, которой он чуть ли не с ног до головы одаривал мальчонку. Не один раз он пытался вернуться к своей привычной маске равнодушия, но что-то внутри постоянно ломалось, не давало ему как следует этого сделать. Таинственная сила притяжения заставляла и до сих пор заставляет его оставаться рядом с этим юношей, который чуть ли не с каждой минутой разрушает его устоявшиеся убеждения о собственной независимости. Томиока понимает, что это изменение может стать ключом к новым возможностям, но страх перед открытием своей души перед другим человеком все еще охватывает его своим ледяным дыханием. И вот он оказывается на распутье двух миров — мира отстраненности и мира заботы. Смешанные чувства страха и нежности боролись в его сердце, создавая сложную паутину эмоций. И он понял, что теперь ему предстоит сделать сложный выбор — вернуться к привычной ему маске или рискнуть открыть свою душу для тех самых новых возможностей и взаимной поддержки, заботы и безмятежности.***
За довольно быстрое время, мальчишка смог полностью восстановиться. Полное восстановление его здоровья означало лишь одно — уход близкого ему человека, пусть и не на долгое время. И ладно бы, если бы уходил только он, но мальчонке тоже было приказано отправляться на задания. Три месяца без его присутствия были для парня как вечность, наполненная тоской и невыносимым ожиданием. Он скучал по его голосу, по его улыбке, по тому теплу, которое он дарил своим присутствием. Скучал по этому странному, но неотъемлемому союзу их душ, который даже расстояние не могло разрушить. Они проводили эти долгие месяцы поодиночке, словно каждый жил в своем мире. Они оба охотились на демонов, делая перерыв лишь на сон, короткий отдых и на еду. Им удавалось пересекаться крайне редко. Их встречи были до жути короткими, словно мгновения счастья, которые пронзали серые будни. Но каждый раз, когда они пересекались, искры эмоций летели во все стороны, напоминая о том, что они оба ждут того самого дня, когда просто смогут в спокойной обстановке провести время вдвоем. И вот этот день наступил. Они встретились на улице, перед новым Поместьем Томиоки, два путника, вернувшиеся домой после долгого пути. Их взгляды встретились, и внутри каждого из них зазвучал громкий аккорд эмоций. Они были как два полюса магнита, которые не могли удерживать друг друга на расстоянии. — Господин Томиока! — вдалеке со всех ног бежит Камадо. Он радостно машет рукой, а на лице его к ушам тянется счастливая улыбка. Сердце старшего забилось сильнее, когда он увидел его, обернувшись на его громкий голос. Он видит в глазах юноши отражение своей собственной тоски и радости. Танджиро был последним, кто пришел к построенному Поместью. Его заслали на задание дальше всех, из-за чего добежал он до нужного места лишь спустя два с половиной дня. Гию не может больше сдерживать улыбку, которая плавно вырывалась на его лицо, словно цветок раскрывающийся под первыми лучами весеннего солнца. Младший, запыхавшись, добегает, останавливается и молчит, будто ждет чего-то. — И чего ты? — спрашивает Хашира. — Давай уже. Я же вижу, что ты хочешь сделать, — и сам немного протягивает руки вперед. Камадо радостно падает в долгожданные объятия, крепко обхватывает чужую спину, вдыхая полной грудью столь родной запах, который не слышал долгое время. Парень, прижимаясь щекой к груди Томиоки, ощущает тепло и ритм его сердца, бьющего в унисон с его собственным. Это момент искренней близости, когда все остальное вокруг будто бы исчезало, а важным становилось лишь это мгновение обмена эмоциями. В душе Танджиро звучит мелодия нежности и понимания, словно каждое дыхание старшего наполняло его собственное существо новой живой энергией. Он чувствует, как холод, который прежде окутывал сердце Хаширы, медленно растворяется под теплом его объятий, словно лед тает под лучами жаркого солнышка. Тепло, которое он испытывает в этот момент, наполняло его жизненно важный орган до краев, словно река из самых светлых эмоций разливалась по всему его существу. И он считает, что эта их необычная связь — нечто великое и непостижимое, что делает его жизнь богаче и ярче. В объятиях, которые казались слишком сладостными, Гию испытывает странный микс чувств. Его сердце, обычно окутанное пеленой недоступности, начинает теплеть под воздействием прикосновений младшего. Он чувствует, как его душа, что за долгое время их разлуки была скрыта за стеной равнодушия, начинает вновь пробуждаться и откликаться на нежность, исходящую от партнера рядом. Но в то же время внутри него вновь бушуют сомнения и страх перед открытием своей уязвимости. Он сильно отвык к подобным действиям. Старший был смущен и неуверен, ибо за несколько месяцев, что он провел рядом с Танджиро, он все еще до конца не понимает, как ему правильно реагировать на этот поток тепла и заботы, который проникал сквозь его невидимые барьеры. В его душе гремел конфликт между желанием отпустить все сдерживания и принять эту нежность, и страхом перед возможностью быть вновь обнаженным и уязвимым перед этим мальчишкой. Таким образом, в нем проживалось непростое переплетение чувств: тепло, которое пробуждало его душу к жизни, и страх, который заставлял его оставаться на расстоянии и сохранять свою защитную броню. В этом противоречии он ощущает себя как на грани двух миров — мира эмоциональной открытости и мира защитной изоляции. И все же, несмотря на все сложности и внутренние борьбы, он понимает, что в объятиях этого человека есть что-то особенное, что трогает его самое глубокое существо и заставляет его задуматься о том, что, может быть, есть смысл отпустить свои страхи и дать шанс этому новому чувству, которое пробуждается в его сердце. Их встреча была как встреча душ, которые долгое время были разделены, но теперь снова объединены. Их эмоции бушевали внутри, словно вулканы, готовые в любой момент извергнуть всю свою страсть.***
На склоне живописного холма, окруженного изящными сакурами и бамбуковыми рощами, возвышалось новое двухэтажное Поместье Томиоки. Его стройные линии и гармоничные пропорции сочетали в себе изысканность и простоту, характерные для традиционной архитектуры. Белоснежные стены Поместья украшались разными деревянными элементами, изображающими птиц и прочие фигуры. Высокие окна с тоненькими шторами пропускали мягкий свет солнца, создавая приглушенную атмосферу уюта и спокойствия внутри помещений. Задний двор дома расстилался перед глазами как настоящий райский уголок. Там, среди каменистых тропинок и зеленых газонов, располагался небольшой сад, в котором расцветали яркие цветы и древесные растения. Цветущие магнолии и кусты азалии создавали мягкие красочные пятна среди зелени. Но настоящим украшением заднего двора была небольшая речка, извивающаяся между камнями и образуя небольшие водопады. Ее прозрачная вода мягко журчала, наполняя воздух звуками природы и принося умиротворение и спокойствие. Все вокруг дышало гармонией и красотой, словно каждый элемент сада был создан для того, чтобы радовать глаз и душу своих обитателей. Первым, что решает сделать юноша в их новом доме — подышать свежим воздухом, сидя на крыльце перед тем самым роскошным садом. Пока Какуши все еще помогают расположиться в комнатах Зеницу с Иноске, Гию и друг другу, Танджиро, проходя по длинным коридорам Поместья, открывает последнюю дверцу, что вела прямиком на задний дворик. Он опускается на ступеньки, ощущая приятную вечернюю прохладу. Закрыв глаза, парень погружается в мир звуков природы. Шепот листвы, пение птиц, шум воды — все это обволакивало его, создавая атмосферу спокойствия и умиротворения. Вдыхая запах цветов и травы, он ощущает, как каждая клеточка его тела наполняется живительной энергией природы. И вот, в этот момент, рядом с ним бесшумно появляется Хашира. Взгляд того был иной, уже не такой отстраненный и холодный, как прежде. — Не отвлекаю? — спрашивает старший, присаживаясь рядом. — Н-нет, конечно! — чуть вздрогнув от неожиданного появления Томиоки, отвечает Камадо. — Где вы выбрали себе комнату? Они смотрят друг на друга, словно взглядами обменивались всеми теми чувствами, что накопились за время их разлуки. — В самом дальнем помещении на втором этаже. Там самый тихий уголок, как по мне. — А остальные углы, что, громкие? — мальчишка, слегка наклонив голову на бок, вопросительно глядит на Гию. — Глупый, — мягко произносит он, коснувшись ладонью чужих алых волос. — Просто оттуда будет не слышно прочего шума, которым дом наверняка будет полон.. Ну, в целом, ты прав. Танджиро улыбается, устремляет взор на светло-оранжевое небо, плавно переливающееся в яркий красный. — Господин Томиока, — он вновь прикрывает веки, — по правде говоря, мне все эти месяцы очень не хватало вас и таких наших непринужденных разговоров. Уголки губ Гию растянулись в улыбке — он больше не в силах был ее сдерживать. — Мне тоже. В тенистом углу своей души, где обычно царила отчужденность и холодная резервированность, он ощущает странный теплый зыб волнения. Все же, Хашира решает рискнуть открыться парню. Он чувствует, как невидимые путы его сердца разрываются, высвобождая давно скрытые эмоции. Это было как освещение темного угла комнаты, где долгое время царила тень и молчание. Теперь, когда свет проник в этот угол, он ощущает, что его душа начинает дышать свободнее, словно давно забытая часть его самого нашла свое место. Но даже в этом моменте откровения и искренности, в его сердце все еще звучит глухой страх. Страх за свою уязвимость, за то, что он позволил кому-то войти в самую глубину своего бытия. Страх перед возможностью быть преданным или обманутым, перед потерей контроля над собой. Однако среди этого страха пробивается ощущение облегчения — теперь он знает наверняка, что есть человек, которому можно всецело довериться, кто способен понять и принять его таким, какой он есть. Это было как легкость поднятия тяжелого бремени с плеч, как освобождение от оков холодной изоляции. И хотя в мрачном углу его души еще оставалась доля страха и сомнения, он чувствует, что этот риск открыться стоит того. Ведь теперь старший осознал — Танджиро тот самый человек, который видит его истинное «я», и это знание придавало ему силы и уверенность на пути к новому, более искреннему себе. Юноша улавливает носом совершенно новый запах — прежде он его никогда не слышал. Аромат, витающий совсем близко, заставляет его вновь открыть глаза, повернуть голову в сторону своего Господина. Они встречаются взглядами. В голубых глазах напротив промелькнуло что-то новое, что-то отличное от холодной равнодушности, что-то, что заставило парня на пару секунд задержать дыхание, но по их истечению, он снова начинает тихо принюхаться, дабы удостовериться наверняка. — Что, уже что-то новое чувствуешь? — старший продолжает слегка улыбаться мальчишке. Все же трудно было не услышать этот звук принюхивания. — Ваш запах… Он изменился, — констатирует факт Камадо, придвинувшись чуть ближе. — Вы стали пахнуть как-то… Нежнее? Не знаю, не могу точно сказать… — Просто посмотри повнимательнее и все поймешь. И Томиока оказался прав. Танджиро без лишних слов и вопросов осознал всю суть происходящего. До него, наконец, начало доходить, что такого внезапно сделал Гию, что он аж пахнуть по-другому начал. Во взгляде его не было больше ни единого намека на холод. Теперь он видит в нем лишь искры заботы и доброты, которые долгое время скрывались за маской равнодушия. «– Спустя столько времени он решился на этот шаг?..» — думает мальчишка, едва сдерживая в себе бурю эмоций. Сила этого момента окутала младшего, наполнив его сердце решимостью и верностью. Он почувствовал, что это не просто момент проявления уязвимости, а священное доверие, которое было подарено ему. Он принимает твердое решение — быть опорой, быть тем, кто никогда не предаст, не подведет и ни при каких обстоятельствах не оставит одного. Его взгляд был наполнен глубоким уважением и преданностью, а сердце было наполнено благодарностью за этот момент и за то бесценное доверие, которое было ему вручено. Этот союз душ стал для него самым ценным сокровищем, которое он самому же себе обещает оберегать.