Забывая, начать с начала

      Эйс оказался прилипчивым и навязчивым. Но ровно на столько, насколько Санджи и было нужно, чтобы утолить свой голод по прикосновениям, заботе и ощущению «не-одиночества», которое даже в команде иногда накатывало. Особенно вечерами на камбузе, когда все разбегались кто — отдыхать, а кто — дурью маяться. Санджи тогда оставался наедине с горой грязной посуды, своими записями и заготовками для замораживания на непредвиденный случай.       Теперь же, стоило всем разойтись, рядом оказывался Эйс. И, пусть ритм жизни в пустыне не походил на корабельный, это было… своевременно. То, как Эйс расспрашивал о прошлом: о ресторане, знакомстве с Луффи, маме. И то, как не лез туда, куда Санджи не готов был пускать не то, что первого встречного, даже второго, и третьего, и всю команду целиком. То, как Эйс укутывал Санджи холодными ночами в два комплекта длинных накидок и свои тёплые объятия. Санджи так и не решился сказать, что нормально переносит холод. То, как Эйс с залихватской улыбочкой подхватывал Санджи на руки и нёс несколько километров под палящим солнцем, «чтобы у такого талантливого повара оставались силы на готовку».       И не только на готовку.       То, как Эйс увлечённо ласкал в любой удобный момент.       Целовал, спрятавшись за скалами от внимательных глаз мугивар. Пробирался тонкими сильными пальцами под длинный рукав, когда принимал свою порцию на привале. Покусывал ключицы и оглаживал бока, целовал тонкие щиколотки, закидывая их себе на плечи, и обсасывал каждый палец по отдельности. Входил в Санджи — медленно и аккуратно, а потом — вколачивался, бешено и неудержимо. Сглатывал его стоны вместе с жаркой вязкой слюной, потому что видел — или чуял — что Санджи не хочет разбудить своих накама.       Всё в Эйсе было будто бы вылеплено специально для Санджи.              Всё, кроме одного.       — Ты же не останешься с нами? — не удержался от вопроса Санджи, когда до Юбы остался всего день пути.       Конечно же, не останется. Эйс — командир дивизиона Белоуса. Не какой-то безымянный и свободный пират, случайно встретившийся в жаркой Арабасте. И, хотя ответа и не требовалось, Эйс обнял Санджи покрепче, зарылся кончиком носа в волосы на затылке и шепнул:       — Как бы мне этого ни хотелось, но нет.       — Тогда зачем… Почему ты всё делаешь так? — Санджи развернулся лицом к Эйсу и тоже обнял его, запустив пальцы в чёрные вихры. — Мы же всё равно расстанемся.       Эйс молчал долго, жмурясь от приятных прикосновений и улыбаясь своей едва заметной лукавой полуулыбкой. Наконец, поймал Санджи за запястье, подтянул его руку к губам и поцеловал в самую середину.       — Ну и что? То, что это закончится, не значит, что оно не может быть хорошим, — губы сдвинулись к линии пульса и запечатлели ещё один поцелуй. — Я буду помнить тебя, ты будешь помнить меня. И мы оба будем помнить это чудесное время, проведённое друг с другом в этой знойной стране.       Эйс пробежался поцелуями по каждому пальцу, вернул руку Санджи в свои волосы и прижался ещё ближе. Губы прижались к переносице, зарылись в густую чёлку и нашли самый центр закрученной брови; скользнули по тонкому носу, обласкали щёку и, наконец, осторожно поцеловали Санджи в самый уголок рта. Не углубляя ласки, Эйс отстранился и продолжил:       — К тому же я не могу по-другому. Такой вот я прилипчивый.       — Ласковый, — нахмурившись, исправил Санджи. — Но с чего ты взял, что мы будем помнить? Вдруг, уже после первой ночи с кем-то другим ты всё забудешь? Или я?       Глаза Эйса мерцали в пустынной ночи, как далёкие огоньки звёзд, — немного печально, немного одиноко. Улыбка его, всё ещё ласковая, тоже погрустнела, когда он прошептал:       — Поверь мне, Санджи. Мы будем помнить. И лучше, чтобы мы помнили что-то по-настоящему хорошее, а не быстрый перепих на камбузе.       Санджи пытался придумать какой-то ответ, но Эйс внезапно отключился. То ли устал за день, то ли его снова нагнал приступ нарколепсии. Но, как бы то ни было, не пришлось подбирать слова, ныть и унижаться, навязываясь в отношения, которые ни один, ни другой не готовы были продолжать.