Вкус твоей красоты

На следующее утро Чуя впервые узнал о том, что такое похмелье. Голова раскалывалась, во рту ощущалась целая Сахара. Парень встал и подошёл к столу, на котором весьма кстати обнаружился большой стакан с водой и тосты с вареньем. Он выпил все до дна, но к еде не прикоснулся: тошнота подступала к горлу от одной мысли о ней. Чуя умылся холодной водой и посмотрел на себя в зеркало: в целом, он выглядел как обычно: спутанные рыжие завитки волос, ненавистные веснушки, аккуратное, похожее на женское, личико, совсем не соответствующее его дерзкой натуре. Он кое-как расчесался пальцами, но это мало, чем помогло: его густые волосы уже третий день не видели расчески, а о шампуне не могло быть и речи. Устав от своего отражения, Чуя осел на пол, держась обеими руками за раковину, и закрыл глаза. Воспоминания со вчера медленно, но верно возвращались. И об алкоголе, и об игре, и о двусмысленных шуточках. О Дазае и о том, как неумело он отвечал на поцелуи того. Это позорно, грязно и мерзко — целоваться с тем, кто убил твоего друга и сегодня уже убьет и тебя, с тем, кто жрет людей... Кошмар, настоящий кошмар — но раз уж он начал погружаться в эту пучину, то решил погрузиться с головой. Чтобы скорее уже со всем покончить. Если уж на то пошло, что ему суждено сегодня покинуть этот мир от руки психованного шатена, то он мог хотя бы попросить того сделать все быстро и безболезненно. Дазай не такой уж и плохой человек, пусть и каннибал: умеет повеселиться и поговорить. Наверное, стоит лишь хорошо попросить, и Осаму не причинит ему столько боли. По крайней мере, на это оставалось надеяться. С разделочным ножом знакомиться ближе не хотелось от слова совсем. Он не был готов умирать, не знал, что будет после — черный экран, ад, пустота? Будет ли его сознание существовать после того, как тело будет уничтожено? Его охватил страх. Так сильно и крепко, что глаза наполнились слезами, тело дрожало, а сердце колотилось о грудную клетку, грозя вырваться и упасть на влажную, плесневелую плитку. Дазай не пришел утром. Не пришел днём. Чуя не знал, куда деваться от нарастающей тревоги, от которой хотелось лезть из кожи вон. Он бесцельно смотрел в поток, листал меню смартфона, тщетно пытался освободиться от цепи и истёр ладони в кровь. Опять долбился головой об стену, плакал навзрыд, тянул себя за волосы, чуть ли не выдергивая. Достал вилку из шкафа и дрожащими руками пытался вскрыть себе вены. Не получилось: тупые зубцы драли кожу и не желали через нее проходить. Пытался удушить себя одеялом, и, когда в глазах уже начало темнеть, испугался и снял с шеи. Ничего так и не вышло. В десять часов вечера Чуя сидел на полу и заплаканными, пустыми глазами смотрел в экран телефона. Он раз за разом набирал номер матери, натыкался на автоответчик, пытался поговорить с механическим голосом и попросить о помощи. До этого он писал нескончаемые сообщения всем, кого знал, извинялся, прощался. Заряд телефона перемахнул за 1% и устройство погасло, окончательно отрывая от внешнего мира. Услышав скрип металлической двери он понял, что теперь ему пришел конец. Он медленно повернул голову. Дазай со своим огромным ножом наперевес выглядел похуже смерти с косой во всем своем обличье. Шатен безмолвно вошёл и прочно запер за собой дверь. Положив орудие на стол, отыскал нужный ключ в связке и подошёл к Чуе. Взял его за ногу и повернул ключ в скважине. Окова поддалась и распахнулась. Цепь звякнула о кафель. — П-пожалуйста, — прошептал Чуя, но Дазай его игнорировал. Он не смотрел ему в глаза и сохранял каменное выражение, будто это не он вчера так нежно и любяще целовал его. Он поднялся на ноги и угрожающе посмотрел на Чую сверху вниз. — Раздевайся, — коротко приказал он. Накахара перекинул футболку через голову, хотя конечности еле слушались и крупно дрожали. Расстегнул ширинку и опустил джинсы. Вся одежда посыпалась на пол. В одном нижнем белье он сел на кушетку в ожидании худшего. Дазай снова взял в руки нож и приблизился. Чуя не дышал. Он слышал только, как кровь стучит в висках и как сердце готово вот-вот вырваться из терзаемой страхом груди. Острое донельзя лезвие сверкнуло в искусственном свете лампы, занеслось над ним и мгновенно опустилось. Быть может, из-за неожиданности он не сразу почувствовал боль. Однако в следующий момент понял, что от его плеча... ...отрезали небольшой кусок. Который упал на простынь и запачкал свежей кровью. Чуя вскрикнул, согнулся и на рефлексе тщетно попытался прижать рану ладонью. Боль нарастала и становилась адской, даже хуже, чем он себе представлял. Будто ничего в мире не существовало кроме этой зияющей раны на плече и хлестающей оттуда беспрерывно крови. — Не надо, прошу! — взмолился рыжий крихтя и корчась. Он не мог выдержать более. Эта мука просто не могла продолжаться. Это слишком много. — Потерпи, пташка. Рыжий и вправду чувствовал себя запертой в клетку птицей с оторванным крылом. Дазай лишь разделил кусок плоти на два, используя металл кушетки как разделочную доску. — Если будешь послушным, то, можно быть, я не стану дальше заставлять тебя страдать, — пообещал шатен и наконец безумно улыбнулся, освобождая облик маньяка - садиста и опуская напускную хладнокровность: маски стали ни к чему. Он без раздумий взял один кусок и закинул себе в рот. Чуя ошеломленно наблюдал за этой картиной, размытой из-за слез и темнеющего рассудка. Кожа и мышцы хрустели под его зубами, кровь потекла по подбородку, лицо искривилось от отвращения и усилия, но тот продолжал настойчиво жевать. От скребящего в душе звука Чуя потерял сознание на несколько секунд, после чего его вновь вернули в жестокую реальность пощечиной и насильно запихнули в рот оставшийся кусок. — Жуй и глотай, ты же не хочешь, чтобы твоя еда испортилась? Иначе мне придется отрезать ещё. Накахара всхлипнул и сомкнул челюсть, ощущая неприятный металлический вкус крови и липкой кожи. Что угодно, но ещё один такой удар он бы не перенес. Поэтому ничего не оставалось, кроме как выполнять приказы этого психованного ублюдка. Прожевав собственное сырое мясо Чуя сглотнул. Хотелось блевать, но ему не дали этого сделать. Вместо этого Дазай вцепился в резинку его нижнего белья и дёрнул вниз, обнажая интимные места. Чуя хотел запротестовать, но боль напоминала о том, кто тут главный и кто устанавливает правила. Прощай девственность, Дазай настроен агрессивно и серьезно, этой ночью с бедным Чуей произойдет лишь самое худшее. Без лишних церемоний Дазай заставил его встать в коленно-локтевую, больно потянув за волосы и схватив за талию. Он навис над ним сзади, забравшись за ним на кушетку, и положил нож позади себя, где рыжий никаким образом не смог бы его достать. Чувствуя то, как сильные ладони проводят по шее и спускаются вниз, Чуя понял, что девственником не умрет: судя по всему, слова Осаму вчера не были ложью. — Когда ты в последний раз себя трогал здесь, м-м? — спросил шатен, потянув того за бедра. Одной ладонью надавив между лопаток, заставляя сильнее выпятить зад, а другой протиснувшись между ягодиц и дразня проход. — Неделю... назад?.. — рвано выдохнул Чуя. Он уже почти не отдавал себе отчёт в том, что с ним происходит. Говорил на автомате и убегал от определенных мыслей. Голубоглазый завопил, когда пальцы Дазая вонзились в новую, кровоточащую рану и пошарили в нем некоторое время, собирая красную жидкость. Сознание пошатнулось и поплыло, а к новой боли прибавилась другая. Задумка Дазая была в том, чтобы использовать кровь вместо смазки. Блять. Первый палец вошёл в него резко и решительно, раздвигая колечко рефлекторно сжавшихся мышц и раздражая чувствительные стенки. Чуя тяжело дышал, борясь с болью и стараясь сконцентрироваться на ощущениях сзади, чтобы хоть примерно знать, что с ним вытворяют. Пока что проникновение было болезненным и неприятным, хотя сам факт того, что Дазай полюбезничал и не стал его рвать, значительно радовал. К первому пальцу добавился второй. Осаму не щадил его и вставлял все фаланги сразу, растягивая его на манер ножниц. Накахара тяжело дышал и старался привыкнуть к неприятным ощущениям. Вставив третий палец Дазай затронул комочек нервов и получил желаемую реакцию: Чуя издал что-то между криком и стоном, сильнее выгибая покрытую веснушками белую спинку и хватаясь за покрывала. Второй рукой Дазай потянулся вперёд, к тяжело вздымающийся груди рыжего, и поиграл с бордовыми бусинками сосков. Чуя вздрогнул и ахнул. Несмотря на боль, сознание того, что сейчас тебя трахнет привлекательный мужчина заставляло ловить неуместное, необъяснимое удовлетворение. Девственное молодое тело было голодным до откровенных прикосновений и отвечало на ласки как натянутая струна. Обнаружив цель, пальцы Дазая стали часто задевать простату и давить на нее, продолжая растягивать изнутри. Чуя чуть ли не извивался и скулил что-то невнятное, умоляя прекратить. — Хм-м, что это у нас здесь? — протянул шатен, массируя чужую простату и другой рукой поверхностно надрачивая своей жертве, ловя ее жалобные стоны, — превосходное местечко, м-м? Чуя всхлипнул. Темп действий на его уже стоячем члене ускорился. — Именно этот комочек нервов я попробую первым, когда съем тебя, мой сладкий. От хрипотцы в этом голосе Чуя вздрогнул. Несмотря на такие страшные обещания ему почему-то хотелось ещё. Чуя захлебывался в слюне и слезах, постанывал то ли от боли, то ли от чувства унижения, то ли от инородного предмета в себе, утыкаясь красным носиком в мягкую ткань бежевого цвета. Голубоглазый был на пределе когда пальцы покинули тело, оставив после себя пустоту. Он услышал звон и шипение снимающегося ремня. — Н-не надо... — прошептал он, боясь того, что может взбрести в голову такому психопату, как Дазай. — Надо, малыш, надо, — приторно ответили ему и туго затянули руки за спиной — хотя бы не стали бить. Теперь держаться на коленях стало сложнее. Когда крупная головка упёрлась в его узкий вход, стало не по себе. Всё-таки он сейчас не с нежным любящем парнем, готовым подарить ему лучший первый раз, а с ебаным каннибалом. Который не пощадит и не позаботится о его удовольствии. — Нет!!! — вскрикнул Накахара и попытался отодвинуться, за что получил лёгкий шлепок по ягодице и был придвинут на место за поясницу. — Не бойся, пташка, только не сопротивляйся и тебе не будет больно, — прошептал Дазай ему на ушко, обдавая горячим дыханием. Шатен снова ткнул пальцами в кровоточащую рану и обмазал кровью чужой анус, а затем свой орган, вовсю возбуждённый благодаря раскрывшейся перед ним картине. Раскрасневшаяся головка члена мягко перешла колечко. Чуя реагировал на каждое прикосновение, трясясь, извиваясь и издавая не самые приличные звуки пока Дазай оставлял на его шее и спине черно-синие засосы и метки, крепко держа за талию и упрямо продолжал проникновение. — Это слишком... Много... — пожаловался Чуя, почувствовав, что больше принять в себя ни за что не сможет. У кого-то оказался весьма большой размер. — Я ещё и наполовину не вошёл, Чуя, милый, — Дазай поцеловал его в шею и двинул бедрами дальше, заставляя рыжего несдержанно вскрикнуть, — потерпи ещё немного, солнышко. Тебе будет приятно. Войдя до конца, Осаму дал своей жертве привыкнуть и отдышаться. Тот закрыл глаза и попытался размять сцепленные за спиной запястья. От невыносимой боли в плече отвлечься никак не получалось. — Могу я начать двигаться? — Дазай нежно поцеловал его в щеку и получил в ответ неуверенный кивок. Чуя, разумеется, этого не хотел — они делают это без презерватива, без защиты, да и крови в качестве смазки не хватало. Хотя зачем какая-то защита, когда ему придется умереть этой ночью?.. Парень сзади сделал пару аккуратных толчков. Чуя начал терять сознание от потери крови, и Дазай, кажется, это заметил. Он приостановился, отмотал от себя ленту бинтов и плотно закрыл ими самим собой нанесённую рану. Затем возобновил свои действия, срываясь на более быстрый темп и стал попадать головкой по простате. — А-ах... — протянул Чуя, в порыве наслаждения закатывая глаза. Чужые пальцы спереди, все ещё в крови, массировали головку его органа и дразнили, редко проводя подушечками по всей длине. — Ах... ха... Хватит... Ладошки отчаянно цеплялись за покрывала, ища в нем опору, когда Дазай ускорился и начал втрахивать Чую в кушетку, пронзительно скрипящую под весом двух тел. Накахара не мог точно сказать, чего он хотел: одна сторона сознания кричала о том, что это нужно немедленно остановить, а другая просила большого. Толстый член превосходно растягивал его стенки, он чувствовал каждую венку на нем, а мысль о том, что он принадлежит Дазаю — сильному, красивому, высокому, молодому парню с горячим голосом, что шепчет ему на ухо непристойности и слова утешения — заставляла тонуть в неземном, греховном удовольствии. От так правильно касающейся его руки спереди и чужих хриплых стонов над ухом хотелось кричать громче и выгибаться до хруста позвонков. Через несколько минут Чуя с всхлипом кончил в подставленую Дазаем ладонь, содержимое которой тот тут же вылил на пол и поднес Чуе ко рту, без слов приказывая вылизать остатки. Рыжий послушно раскрыл пухлые и мокрые губки, между которыми проскользнул ловкий язычок и послушно выполнил приказ. Он неистово зажимался изнутри, доводя своего партнера насильника до пароксизма. Тот излился внутрь и со вздохом вышел из чужого тела, расслабил ремень и откинул в стену. Каннибал без сил рухнул на кушетку и притянул к себе рыжего, который не в силах был и пальцем пошевелить после всего. Дазай поцеловал свою жертву в макушку и сильнее прижал спиной к своей груди, подкладывая согнутую руку тому под голову вместо подушки. — П-пожалуйста, — всхлипнул Чуя, —пожалуйста, убей меня. Ему уже ничего не хотелось. Не очень-то и хотелось жить дальше, жить какие-то жалкие часы с уродливым осознанием скорой смерти. Если не от руки Дазая, то на "аукционе". Там его могли замучить незнакомые люди, а Дазаю хотя бы можно было доверять. Да, ему можно было довериться и дать себя убить! Ведь он был таким нежным до этого момента, заботился, а значит, пожалеет и сделает все быстро! — Прошу, покончи с этим скорее. — Тебе уже не терпится покинуть этот мир, мое очарование? — устало прошептал шатен, играя с завитками огненных волос. — Ты ведь не будешь меня мучить? — дрожащим голосом спросил Чуя с ноткой надежды. Последнее, на что он рассчитывал в этой жизни это то, что будет плакать и умолять о смерти в руках своего насильника. — Нет. Все будет так, как ты пожелаешь, Чуя, не беспокойся, — заверил его Осаму. Его рука легла Накахаре на голову и его дыхание постепенно выровнялось, перерастая в спокойное сопение. Вскоре Дазай уснул. Это его последний шанс. Переждав ещё немного и убедившись, что шатен далеко в царстве Морфея, он встал с кровати, стараясь побороть боль в плече и пояснице. Первым делом он хотел одеться — тело колотило от холода, но от воспоминаний о том, что последний раз посетило его желудок, нестерпимо потянуло блевать. Он голышом бросился в туалет и выкинул все в раковину. Зеркало отражало искаженное испугом и тревогой лицо. Правое плечо забинтовано, но необходимо было очистить рану. Он кое-как отыскал аптечку, размотал бинты, обработал, замотал снова, сложил все инструменты обратно и вышел. Поспешно оделся и бросил взгляд на Дазая. Тот лежал в той же позиции и хмурился во сне. Одинокая трещащая лампочка во все время освещала помещение. Накахара, бесшумно ступая босиком по кафелю, приблизился к кушетке, осматривая спящего на ней парня. Ключи, насколько он помнил, должны были находится в переднем правом кармане брюк: но Дазай, как назло, держал руку слишком близко. Одно неправильное движение — проснется, и тогда все кончено. Чуткость Дазая ни в коем случае нельзя было недооценивать. Чуе в голову пришла новая идея. Разделочный нож все ещё лежал на краю. Рыжий осторожно взялся за деревянную рукоятку обеими руками и поднял оружие: то оказалось на удивление тяжелым, но обнадеживающе легло в ладонь. Он выдохнул и, решив, что медлить права не имеет, занёс лезвие над растянувшимся на кушетке телом. Наконец, он избавится от этого надоедливого ублюдка и выберется отсюда! Останется лишь схватить ключи и убежать. Не целясь, Чуя вложил все свои силы в удар, замахнулся и... — Я не хочу этого делать... Лезвие повисло в воздухе. Кровь застучала в висках. Этот слабый голос не был похож на обыденный самодовольный тон Дазая. Чуе показалось, что тот проснулся, но нет: шатен лишь мямлил что-то неразборчивое во сне и задёргался. — Нет, я не хочу... Я умру с голоду, мне все равно. Нет!!! Чуя изумлённо отвёл нож в сторону и присел рядом, вслушиваясь в приглушённые восклицания каннибала. — А вдруг мама ещё жива?.. Неужели именно это он имел в виду, когда говорил, что видит кошмары? — Я не буду это есть! Папа, пожалуйста... Она живая!!! — Дазай впился ногтями в ткань и до скрежета сжал зубы, — я не могу. Я лучше умру... Пусть и умру... Крики перешли в безумный шепот. Лицо шатена кривилось в гримасе отвращения и ужаса. Чуя переместился напротив Осаму и потянулся к плечу того, поверхностно касаясь кончиками пальцев. — Одасаку?... — выдал тот, но так и не открыл глаза: — ты здесь? Вероятно, то было лишь развитием Стокгольмского синдрома, но... Чуя начинал испытывать сострадание и жалость к этому существу. Да, если бы не Дазай, то ничего не случилось бы, но возможно у него тоже проблемы? Возможно он тоже тут не по своей воле? Хотя его поведение это никак и не объясняет. Но что, если Чуе стоит ему помочь? Убить он в конце концов не осмелится. Никогда. Нечего себе врать: он все равно не опустил бы лезвие до конца. Лучше уж умереть, чем жить с этим... — Одасаку мертв... — донеслось снизу. "Одасаку"? Звучит странно. И не имя, и не фамилия. Прозвище? Это его друг? Тот, что написал «Безупречного»? — Я верну... Верну Одасаку... Верну... Верну.... Ещё верну... — Дазай перекатился на бок и вскинул руки, беспокойно хмурясь и строя грустное лицо. Достать ключи у него из кармана теперь не составило бы труда. Чуя потянулся к карману, аккуратно вытащил тонко звенящую связку и сжал в ладони. Дверь, несколько он помнил, издавала протяжный писк каждый раз, когда Осаму ее открывал. Но если сбежать быстро... Но если... — Почему... — слеза скатилась по чужой щеке, став последней каплей в стакан терпения. Рыжий положил ключи на стол и откинулся на кушетку. Ему хотелось убраться отсюда, но снаружи могут быть другие каннибалы. Могут быть дикие животные. Дазай мог услышать скрип и проснуться. У Чуи даже обуви не было... Поэтому он прикрыл глаза и прижался теплым боком к своему насильнику. Тот всё-таки не убил его, и... не факт что сделает это завтра. Кошмары оказались правдой, а не оправданием, к тому же... Чуя понял, что, судя по всему — Он здесь не единственная жертва.