Самое тяжёлое признание в моей жизни

Никогда мне не везло по жизни: ни с женщинами, ни с работой - просто ни с чем и нигде! Еще и жить приходилось с родителями. Я хотел переехать от них, стать самостоятельным, взрослым в свои почти сорок, но... Что-то останавливало. Я никак не понимал, что. Боязнь самостоятельной жизни? Боязнь, что может что-нибудь не получиться? Привычка жить с ними за столько времени? Я бы очень хотел разобраться в этом и, наконец, сделать хоть какой-нибудь, самый малый шаг на пути к другой жизни. Но потом приходил с работы или просыпался утром в теплой постели, заправленной мамой и как-то что-то вдруг мне уже ничего не хотелось. Я за версту чувствовал запах маминых блинчиков, слышал папино ворчание или Костино нытье из кухни и оставался. Оставался там, где и всегда, похоже, буду. Если, конечно, что-то кардинальное не заставит уехать. Например, падение метеорита. И то - не факт, далеко не факт, что это будет веской причиной. Вот и сейчас я, гонимый на кухню запахом маминых котлеток, не задумывался о том, чтобы переехать от них хотя бы когда-нибудь. Как? А кто будет готовить мне такую вкуснотищу? А кто будет с такой любовью целовать меня в лоб? Кто будет ворчать над ухом каждый день, перелистывая газету? Кто будет приходить сюда, к родителям, и ныть? Нет, глядя на младшего брата, я, конечно, очень завидовал. В этом пришлось признаваться себе и не раз: я завидую его жизни и хотел бы себе такую. Жена - красавица, трое детей и престижная работа. Пока он сидит на каком-нибудь вечере творчества или за компом стучит клавиши, я же в этот момент ловлю очередного урода, который у бабки сумку из рук на ходу вырвал. А потом возвращаю потерю и получаю, дай бог, сухонькое "спасибо". И ничего больше не получаю. У него же - признание, какая-никакая слава, узнают. И на матчи халявно проходит! Но самое важное даже не это. Самое важное и обидное здесь то, что ему достается любовь нашей мамы в почти сто процентов. Девяносто девять и девять. А остаток - такой большой остаток - конечно же, переходит мне. И то, от случая к случаю. В основном, её внимание целиком отдано младшему. Обо мне вспоминают, например, если нужно открыть банку огурцов, перетащить диван или порезать арбуз. Костику ведь не пристало таким заниматься! А я что? Я потерплю как-нибудь, я же железный. - Лёнечка, кушать будешь? Только подожди немного, сейчас Костю дождёмся и сядем за стол. Мама носится туда-сюда по кухне, к чему я тоже уже очень привык. И если уеду - кто будет так носиться ради меня? Спрашивать, буду ли я кушать? Я сажусь за стол, пропустив мимо ушей слова про Костика. Хоть настроение себе окончательно не портить - он ведь и так скоро, судя по словам мамы, должен припереться сюда. Так и вышло. Через пару минут дверь балкона открылась и появился мамин и вообще всеобщий кумир со своей идиотской улыбкой. И не маме же он улыбается! Котлетам! Стопроцентно! Но если бы я уехал, то как часто мог бы это видеть? Наверное, раз в неделю или того реже. Да, пусть мне, мягко сказать, не слишком нравилась морда моего младшего братца. Но я и к ней привык за столько лет и если даже этого не будет в моей жизни - что будет тогда? Что-то наверняка новое и... и страшное. - Привет, мам! - Привет, Костик! Проходи, садись - ждём только тебя! Костик не забыл и со мной поздороваться тоже: - Лёнь, привет. Ты чего сегодня такой как всегда угрюмый? Что, не влез опять в штаны или весы сломал? Не обалдеть, конечно, как смешно. Но, как я уже говорил: без этих шуток и всего прочего я вряд ли смог представить свою жизнь теперь. Да, мама больше любит брата, чем меня и я это знаю; отец - неотесанный сухарь, каких только поискать и тоже со своими тараканами в лысой голове; братец - придурок, который не упустит и малейшей возможности пошутить над моими лишними килограммами. Однако, они - всё, что у меня есть. Семья. - Всю ночь придумывал этот идиотизм? - Нет, вот посмотрел на тебя и сразу шутка в голову пришла. Или не шутка, а факт. - Щас тебе вместо шутки и факта мой кулак в голову придет! Точнее, прилетит! Мы начинаем беситься, хватаясь друг за друга руками. Это тоже было неотъемлемой частью моей жизни. А сейчас мама должна обернуться и закричать своё любимое "мальчики! Мальчики! Прекратите, вы же уже взрослые!" - Мальчики, ну вы же взрослые уже! Перестаньте! Мы прекращаем игру и рассаживаемся по местам. Главное правило, которое оба мы уяснили еще в далеком детстве было простое и за его нарушение полагался подзатыльник: никогда не занимать почетное место отца. Он как раз вальяжно проходит на кухню в трусах и майке, никого совершенно не стесняясь и чувствуя себя при этом королем мира. - Привет, пап! - здоровается Костя. - И тебе, Люся, привет! Люся - обидное для моего братишки прозвище, данное ему папой еще давно и неизвестно, почему. Просто оно прилипло к нему и всё. А мне нравилось, ведь Костику оно подходило, как никогда. За его привычку ныть из-за пустяков и распускать сопли. Мама ставит на стол четыре тарелки с блинчиками, не забыв щедро полить каждую стопку сгущенкой. - А почему у Люси в тарелке больше сгущенки, чем у меня?! - возмущается папа такой несправедливости. - Коля, я всем положила и налила одинаково! - Ну где одинаково-то? У меня тут два раза птичка стрельнула, а у него - озеро целое! - Вовсе нет, всё поровну! Тем более, много сгущенки тебе вредно! - Да мне находиться с тобой, Галя, вредно! И ничего - я ж молчу! Я вздохнул. Голова от их "приятного разговора" почти и не болит. Этот обряд повторяется почти каждое утро, а потом я собираюсь и ухожу тихонько на работу - они всё равно не заметят сразу. Потом возвращаюсь под вечер домой и слышу примерно то же самое, только про телевизор, ужин и то, как за весь день мама пропилила отцу мозг.

***

Сидя перед телевизором, я ни о чем таком и не думал. Смотрел футбол и понимал, что наши опять проигрывают. Даже здесь ничего нового не ждать. Костя вошел тихо и слегка напугал меня толчком в бок локтем. - Чё ты делаешь?! Я же тебе врезать мог! - Лёнь, да ты бы пока собрался... Я вот, что думаю: а может, тебе... Договорить он не успевает, так как мама с папой переносят свой очередной "приятный диалог" в гостиную и крики отца буквально заглушают и Костю, и телевизор и всё остальное. - Галя! Я тебе сказал: никакой подушки к моим штанам ты не пришьешь! А если мужики увидят? - Я сказала: пришью! Вот возьму и пришью! - Ну и нахрена она мне нужна? Да еще к тем, в которых я почти каждый день хожу в баню! - Чтоб сидеть тебе было мягче, старый ты ворчун! О тебе же, между прочим, и забота! Когда под собственные вопли они расходятся по разным комнатам, Костя спешно оглядывается, будто бы боится и почти шепотом продолжает то, что не сказал: - Я подумал, может быть, тебе, наконец-то, переехать уже от них?