Ш-ш-шипение чувств

– Ну, как он? – Хосок и Сокджин с заснувшим почти Гуком на руках сидели в гостиной бунгало Минов. – После того, как ты осмотрел Чимина, Джин, все синяки и царапины обработал, он так и спит, – Юнги устало опустился в кресло. – С омегой, слава Небу, ничего серьезного в физическом смысле. Хотя могло бы. Я переговорил с герпетологом, который приехал в особняк Густи вскоре после того, как нашли Чимина: надо же было осмотреть и пристроить куда-то всех кобр этого целителя. Запах, что исходил от омеги! Настойка церберы. Страшный яд! Если бросить в огонь только один листок этого растения, отравиться можно даже дымом. А господин Багус, Мадэ подтвердил, использовал травяной настой церберы как средство, что парализует змей. Ему для опытов и работы это нужно было. И как бы ужасно ни звучало: счастье, что поверх настоя заклинатель нанес бамбуковый уголь. Он хотел, чтобы Чимина не узнал никто и его отметины были надежно спрятаны, но именно уголь здорово ослабил действие яда, и в мышцы, в кровь его попало совсем немного. Вдобавок Мадэ, благослови его Небеса, еще и антидот вам принес. И, конечно, вода. Для гибрида она спасение, смывает остатки яда. Это мне герпетолог рассказал. А вот для тебя, Юнги, попади вода на кожу в том месте, где был яд, это могло бы гибелью закончиться или тяжелейшим отравлением. – Друзья, тысячу раз спасибо. Я не знаю, что делал бы без твоей помощи, Хосок. Джин, спасибо, что ты, – грустно усмехнулся, – отпустил со мной мужа-отпускника, за то, что переживал и помог Чимину, когда мы вернулись. Ну, а маленький Гук с его рассказом про белого дядьку, поддержкой и верой… С его морковками… Ох уж эти морковки. Чимин так плакал, когда увидел их… Юнги закрыл ладонями лицо, провел по нему чуть подрагивающими пальцами. – Хосок, Чимин спрашивал, что будет с Мадэ? Ты представляешь примерно? – Сейчас его под подписку освободили, но, учитывая, что он фактически спас Чимина от смерти, да это ваше заявление с просьбой не привлекать его ни к какой ответственности, да то, что он имеет особенность в развитии. Скорее всего, отделается условным сроком. Знаешь, кстати, что ответил Мадэ, когда я спросил его, почему он решил помочь? На, сохрани на память. Хосок достал из кармана шортов и протянул альфе листок бумаги. «Просто такая сильная любовь», гласила надпись. Юнги улыбнулся, подрагивающими пальцами провел по строке: – Ну, а Густи? – Багус, как и было сказано, сядет надолго. Закон в отношении противоправных действий с гибридами или перевертышами, да еще когда они вне человеческого обличья, очень строг. А здесь похищение, причинение вреда здоровью в обеих сущностях перевертыша да еще и покушение на его убийство. Только за это заклинателю лет десять светит. И ведь сидел бы себе на попе ровно, работал и зарабатывал. Для меня полной неожиданностью стало то, что он все-таки окончил медицинский вуз, пусть и частный. Его бы и за шарлатанство в такой ситуации не привлекли. Но вот эта его вера в божественные отметины на шее Чимина! Юнги, – Хосок хмыкнул тихонько, – твой статус сильно повысился в моих глазах. Может, и меня укусишь, чтобы я здоровее был? Трое переглянулись и улыбнулись, наверное, впервые за вечер. – Юнги, на самом деле, вам обоим понадобится время, чтобы прийти в себя, – спокойно сказал Джин. – К тому же Чимину сразу после отпуска… – омега запнулся. – В общем, все рекомендации он получил. А по возвращении в Сеул я еще и наберу его, напомню. Мы все равно договорились встретиться, погулять вместе, в кафе посидеть. – В общем, начинаем дружить семьями. Кажется, – неуверенно произнес Хосок. – Ага. Вот Чимин родит скоро кого-нибудь, и мы с Тэ тоже будем с этим кем-то дружить, – сонно пробормотал Гук, почесывая ушко и вновь проваливаясь в сон, посапывая уютно. – Небо Омегаверсное, – крякнул возмущенно Хосок, – он спит когда-нибудь вообще? Такое ощущение, что уши и глаза нашего ребенка живут отдельной жизнью. – И их Гуки, определенно, у папы позаимствовал, – улыбнулся Юнги, кивнул Чонам, прошел в спальню, задержался там, вернулся с небольшим легким пледом, укрывая спящего Чонгука. – Чимин плакал сейчас во сне. Мин сжал кулак, вмазал в стену. – Сука, ненавижу, – помолчал, вдохнул глубоко. – Хоби, а когда ты заподозрил, что с угольной змеей что-то не так? – Когда Багус замялся и не смог сразу ответить, как зовут его драгоценную черную кобру. Ведь клички двух других назвал мгновенно, без запинки. А имя Чимину он придумал в тот самый момент, когда я спросил его. Да еще какое! Блэккоул, черный уголь. Ведь Густи фактически слил способ, которым скрыл метку Чимина, да и его самого изменил до неузнаваемости, нанеся на тело бамбуковый уголь. А потом еще заявил, что душ принимал прямо перед нашим приходом. Но подушечки его пальцев по-прежнему были темными, испачканными чем-то. Я тогда уже обратил на это внимание, только не совсем понял, что к чему. А потом в лаборатории увидел черные пятна на том столе, в желобке, и ты, Юнги, на полу обнаружил темные крупинки, и в твои пальцы эта пыль вбилась намертво. При этом Густи уверял нас, что свои опыты проводил лишь утром. Если бы это было так, к вечеру, да еще после душа, темных следов на пальцах все же не осталось бы. Или, скорее, они были бы почти незаметны. Значит, об утренних своих научных, – Хосок весь скривился, оскалился, – и-зыс-ка-ни-ях он врал. Впрочем, они, возможно, и были. Вот только черные пятна у Багуса появились именно вечером, когда он в спешке менял цвет чешуек твоего мужа. А избавиться от них он или не успел, потому что времени не хватило, или просто не рассчитывал, что эти темные следы и нас наведут на нужный след. Ну, и запах, конечно. Я почувствовал его, когда мы впервые оказались около террариума с Чимином. И мне не зря тогда показалось, что Густи напрягся, когда я носом считывал этот аромат. Потом такой же я ощутил около этого дурацкого стола в лаборатории. – Настой церберы, в самом деле, имеет выраженный аромат. А запах цветов этого дерева схож с цветущим жасмином, только более насыщенный и резкий. И скрыть его, даже разбавляя и смешивая с другими ароматами, довольно проблематично, – уточнил Джин. – А еще церберу не зря деревом самоубийц называют. В ней ядовито абсолютно все, от листьев до щепочек ствола. К нам в реанимацию привозили нескольких несчастных, которые с помощью сухих плодов церберы сводил счеты с жизнью. И это всегда было удачно, к сожалению. Антидот способен помочь, когда яда в организм поступает не больше определенного количества. Гибриды уязвимы тоже, но не так, как люди. – Багус признался все-таки, что не собирался убивать кобру сразу, – Хосок досадливо поморщился. – Прости, Юнги, понимаю, что слушать такое тяжело. Ему надо было парализовать Чимина на время, спрятать отметины, изменить цвет чешуи с кофейного на черный. И непременно показать нам твоего мужа в новом образе. Это как издевка, пощечина. Тебе, Юнги, да и мне, офицеру полиции, следователю, тоже. Оставить Чимина на самом видном месте! Там, где искать не надо вовсе, где никто и не будет искать. – Хосок, – голос альфы дрожал теперь, – я знаю, в это трудно поверить. Но я несколько раз слышал, как Чимин звал меня, просил найти, говорил, что он совсем рядом. А потом у террариума, когда я смотрел на него, видел, как он тянется ко мне из последних сил… И эти слезы, он плакал. Я думал, мне кажется это сквозь собственные. А в лаборатории этой дурацкой так четко представил Чимина в желобе, вытянутого, беспомощного. И темное пятно в этой выемке, и хрустящие крошки под ногами, которые стали черными на моих пальцах. И снова эти слезы, о которых я ни на секунду не забывал. И потом, уже на рассвете, когда мы уходили, я снова слышал, как он звал меня. – А Густи ведь уверен был, что ты не узнаешь, не поймешь, не почувствуешь. Да еще с этим куском ткани запутал нас окончательно. Просто подсунул нам его, как и террариум с Чимином. Предложил готовое решение. Омеги у него нет, ищите, хоть тресните. Зато где-то есть некто в похожем на его одеянии. И это он украл Чимина. И с машиной Густи придумал, зашибись: куча народа может доказать, что никуда он вечером в день похищения Чимина не выезжал. Автомобиль чистый, с холодным капотом стоит на видном месте. А тот, на котором Багус ездил за Чимином, нашли в лесу, недалеко от особняка. Мадэ показал… А еще знаешь, что я нашел в том сейфе в его лаборатории? Там флейта лежала. – Та самая? – Юнги сглотнул тяжело. – У Густи и не было других. А эту, Багус рассказал следователю, который вел допрос, он привез из Индии. Какой-то старик, маг и факир в глухой деревне, подарил ему, еще совсем молодому, этот инструмент. Ее на экспертизу отправили в Денпасар. Кадек звонил мне буквально час назад, сказал, что ничего особенного, магического, волшебного, в ней не обнаружили. Просто устроена она внутри таким хитрым образом, что уж больно тоскливо и монотонно звучит. Тут и обычный, не в настроении человек почувствует грусть и тревогу, а уж омеги-перевертыши! Помнишь, Джин пару дней назад говорил – с их хрупкой нервной системой и тонкой душевной организацией... Да если они еще в особом положении… – Хен, хен! – Чимин, взъерошенный, испуганный вышел из спальни. – Чимина, я здесь, Шипучка любимая… Юнги улыбнулся извиняюще Чонам. – Иди к нему, мы захлопнем двери и калитку закроем. Увидимся завтра. Альфа кивнул, скорым шагом направился к омеге: – Не бросай нас… меня, не оставляй одного, пожалуйста… – Не оставлю, мой любимый, не променяю ни на что… Юнги уложил мужа в кровать, поцеловал осторожно метку, внутренне желая Багусу, чтобы звуки его проклятой, навевающей тоску смертную дудки звучали у него в ушах до конца жизни, а сама жизнь в условиях неволи длилась как можно дольше. Чимин умостил теплую ладонь альфы себе на живот, свернулся клубком и лежал, тихонько всхлипывая, подрагивая телом. Почти атеист Юнги в который раз за день возблагодарил каждой клеткой души и тела Небо Омегаверсное за чудесное спасение любимого. Заурчал высоко, нежно, источая щедро свои мягкие успокаивающие феромоны, окутывая ими любимого, как надежным спасительным коконом. Через несколько минут всхлипы прекратились, Чимин тихонько засопел, впрочем, так и не отпуская руку Юнги из своей небольшой ладони. Маленькое бунгало погрузилось, наконец, в тишину безветренной летней ночи, чудесно оттеняющей мягкий шум океанических волн вдалеке и робкие песенки ночных сверчков. 🐍🐍🐍 Третье утро подряд Юнги и Чимин встречали рассвет у океана. Альфа сам не знал, что заставило его в первое после тех страшных суток утро вскочить ни свет ни заря, вместо того, чтобы отсыпаться и приходить в себя. Он посмотрел в окно: рассвет едва-едва заползал в маленькую спальню, разбавляя густые сумерки. Юнги вздрогнул. Сутки назад в это же время он сидел напротив террариума, глядя на угольную плачущую кобру. Альфа подошел к спящему Чимину, опустился на небольшой прикроватный коврик, лаская взглядом, а потом нежными прикосновениями лицо, сейчас расслабленное, спокойное. Прикоснулся, хмурясь, пальцами, а потом сухими губами к ранкам на пухлых губах и щеке. Омега вздрогнул, открыл глаза. Посмотрел сонным теплым взглядом. – Чимина, новый день начинается. Встретим его? Младший глянул непонимающе, но кивнул утвердительно. – Я сутки назад не знал еще, что мы вместе сможем встретить это утро, что мы снова будем вместе, – тяжело вздохнул альфа. Двое оделись и через четверть часа были на берегу океана. Юнги стал позади Чимина, обнял, голову положил ему на плечо. И теперь оба стояли по щиколотку в тепловатой океанической воде, глядя, как уверенно карабкается из-за горизонта на бледно-голубое небо оранжево-красный шар. Символ жизни и нового дня. – Хоби, смотри, Юнги с Чимином, – Чоны, которые каждый балийский рассвет непременно встречали на пляже, переглянулись, улыбаясь, глядя на двоих, неподвижно, в обнимку стоящих на фоне вылезшего почти из воды огромного, пока неярко сияющего шара. – А знаешь, Джин, я как раз вчера вечером хотел предложить Юнги вот так же, как мы, каждое утро приходить сюда вместе с Чимином. – М-м-м-м? – Да все банально до чертиков. Утро, океан, солнце, которое встает из воды. Это настоящая Ода жизни. И нашей тоже. Рождается новый день. Который я проведу с любимым. И вот эти двое проведут его вместе. Это чудо! Благословение Неба! То, что надо ценить, за что надо быть благодарным неведомым Высшим силам. То, чему нет альтернативы, замены нет никакой! И вся вот эта красота! Как же здорово ее делить с любимым, наслаждаться ею. Как же здорово жить! – Хоби, – Джин посмотрел влажными глазами на мужа, – я не думал никогда, что ты такой романтик у меня. И ты точно атеист? После вот этих слов я что-то не уверен. – Да и я не совсем уверен теперь, мой сладкий кролик. Я не думал, я, правда, не думал до вчерашнего дня, что счастье может быть таким капризным. И хрупким, – привлекая омегу и целуя нежнейше, не отпуская долго, произнес Хосок. Двое, что стояли на берегу в теплых солнечных лучах, тоже не отрывались теперь от губ друг друга… 🐍🐍🐍 – Юнги, привет. Как дела? – Намджун звонил из машины и звучал довольно тревожно. – Нами, – Мин улыбнулся так лучезарно, как только мог. – Ты что вдруг по телефону? Да не из института или квартиры? Намджун проигнорировал вопросы друга, задал свои: – У вас все в порядке? Где Чимин? Давай-ка, покажи мне его! – Чимина, начальство твое звонит, хочет, наверное, отчета о нашем незабываемом отдыхе. Беги сюда быстренько. – Намджун, привет, как дела? – Чимин помахал рукой в экран телефона и замер в нескольких метрах. – У меня все хорошо. А что это у тебя с губой? И на щеке вон пятно красное. И у вас там похолодало на Бали? Чего ты зипку нацепил, да еще застегнул под самое горло? – Губа, м-м-м... Это я упал… Неудачно… Об корень пальмы споткнулся на пляже… И да, у нас тут похолодало… – Мг, плюс тридцать два… Тебе, может, куртку зимнюю отправить с экспресс-почтой? – прорычал альфа. – Ну-ка, колитесь, все точно в порядке? – В относительном, – хмыкнул Юнги. – А у тебя-то точно все хорошо?Ты что такой взбудораженный и сердитый? – Юнги, я в новостях сейчас услышал, что нашего соотечественника-гибрида, отдыхающего на Бали, похитил и едва не погубил какой-то сумасшедший доктор, целитель, который был помешан на змеях, лечении их ядом... И снадобьями, из самих… м-м-м… рептилий изготовленными. И так, знаешь, у меня что-то екнуло. Так страшно стало за Чимина. – Нами, дружище, как видишь, с моим мужем и твоим незаменимым коллегой все в порядке, – натянуто улыбаясь, ответил Юнги. – Намджун… – Чимин присел рядом с супругом, сглотнул. Омега был теперь в светлой футболке с вырезом-лодочкой, обнажающим шею в синяках, и рассеченная губа, и поврежденная скула Ким Намджуну видны были отлично. Он замер, выдохнул тихонько: – Чимина, это ты был? В самом деле? Омега кивнул: – Ты все равно узнал бы рано или поздно. Все началось еще несколько дней назад. Но со мной все отлично сейчас. Все в порядке. Юнги спас меня… И Чон Хосок, наш сосед по бунгало. Он полицейский… Они оба… – голос Чимина дрогнул, но омега собрался. – Я знаешь… Я все подробности расскажу тебе, когда мы вернемся в Сеул, Намджун-щи… Но вот сказать тебе спасибо, огромное спасибо, хочу прямо сейчас. – Мне? Чимина, мне-то за что? – Просто, если бы я один улетел на Бали… Если бы ты не рассказал обо всем хену... Конечно, ничего подобного, возможно, и не случилось бы. Но в противном случае… Чимин вздохнул тяжело, а Юнги обнял крепко, и все трое замолчали ненадолго. Омега первым прервал тишину: – Как там наша интернациональная корейско-вьетнамская кобрячья пара поживает? Намджун вздрогнул, вытер заблестевшие глаза, зашмыгал носом, выдохнул: – Гнездо строят… Лан за прораба, а Бэкхен у нее на подхвате. И вам бы уже пора! Чимин, Юнги, друзья мои, люблю вас очень, берегите себя, пожалуйста. И мое слабое сердце тоже. – И мы тебя любим, не разрывай наши сердца своими слезами, – глухо ответил Юнги. Намджун всхлипнул, улыбнулся робко и отключился. 🐍🐍🐍 Хосок и Сокджин, которые каждый рассвет встречали на океане и уже несколько дней подряд замечали там Юнги и Чимина, но ни разу не давали знать о своем присутствии, сегодня поутру столкнулись наконец с альфой и омегой. Точнее, Мины сами обнаружили Хоби и Джина, плавающих в океане в районе буйков. Ничего такого! Чоны, в самом деле, наслаждались купанием в лучах нежаркого еще восходящего солнца. И Юнги с Чимином, которые в это утро тоже решили не просто встретить рассвет, но и поплавать, заметили своих, резвящихся в воде друзей. – Вы такие романтики, Сокджин! Каждый рассвет на океане. Круто! – улыбающийся Чимин вышел из воды, взял полотенце. – Дай спинку протру, булка моя миндальная, – Юнги, вышедший следом, вопреки собственным словам протирал Чимину не спинку, а небольшой, обозначившийся под свободными плавательными шортами, животик. – Бу-у-улочка моя, люби-и-и-мая… Переодевшись, четверо отправились домой. Альфы ускорились, омеги неспешно шли позади. – Чимин, – Джин глянул очень выразительно, – это не мое, конечно, дело. Но, кажется, Юнги не в курсе до сих пор? – А Хосок? Ты говорил ему обо мне? – Нет, конечно. Но он, как твой муж – самого важного долго не замечал. У меня живот уже прилично вырос, а Хоби только ходил и подкалывал: «Ах, ты мой сластена, эти твои тортики любимые вон что вытворяют». – Ну, у нас, как видишь, версия с молоком и миндальными булками. Я расскажу Юнги прямо сейчас, вот вернемся только. Надеюсь, в этот раз не помешает ничего. – Ну и отлично, – засиял Сокджин, – рассказывай, а мы через часик зайдем: Хосок катер забронировал, по океану покатаемся, покупаемся. – А Юнги не сегодняшний вечер в ресторанчике в Пране столик зарезервировал. – Надеюсь, будет, что отметить, – засмеялся Сокджин, нагоняя мужа. 🐍🐍🐍 – Юнги, – Чимин подошел к сидевшему за ноутом в гостиной, завершившему только что коротенькую утреннюю планерку с коллегами мужу, обнял, – через три минуты жду тебя у эбенового дерева. – Ох, Чимина, – Юнги дернулся, – последний раз, когда я слышал такое… – глянул на сморщившего нос омегу. – Все-все… Приду, приду… Чимин вышел, окунулся в искрящее молочное облако и быстренько устроился в гнезде, предвкушая момент, которого он ждал так долго, высунув голову и тихонько шипя от удовольствия. Прошла минута, другая и третья. И пятая. Муж так и не появился. 🐍🐍🐍 Юнги просмотрел быстренько почту, закрыл крышку ноута, услышал шипение и ощутимую довольно вибрацию от передвигающегося по полу тела. – Чимина, прости, прости, пожалуйста, – поднял голову, – мне казалось, трех минут… Замер, ощущая, как холодный пот прошиб все тело, на автомате закончил глухим, прерывающимся шепотом: – ...еще не прошло. Огромная королевская кобра, приподнявшись на полтора метра от пола, не двигаясь с места, но извиваясь, раскачивалась взад-вперед, громко, зло шипя в нескольких метрах от голых, в коротких шортах, ног альфы. В широко раскрытой пасти торчали длинные острые зубы-иглы, несущие смерть жизни, всему живому. Юнги, замерев, обливаясь потом, смотрел на гигантскую, с мощным телом рептилию, что начала свое движение, приближаясь к нему медленно, но неуклонно. «Чимин, любимый мой… Неужели же не судьба?.. Значит, не судьба… Я даже не успею последний раз сказать, как сильно люблю… Как до сих пор не могу простить себе твои ночи на полу у холодильника… Свой холод… Твои слезы…» Блестящее извивающееся тело все ближе. Звуки шипения – раздраженные, яростные – ядом уже ползут по коже. Холодят, смертельной тоской, ужасом парализуют тело альфы. Сковывают движения, как сковывала чиминовы проклятая дудка факира. Замедляют дыхание, но сердце пускают бешеным галопом. «Твои слезы, мой любимый… И те, на полу на кухне… Прости... И те, что катились в стеклянном кубе в доме проклятого целителя… Прости за все… Я не понял сразу… Продляя твои муки на часы, когда и каждая минута казалась убийственной вечностью… Тебе… И мне… И все закончилось хорошо… Но хорошо не может длиться вечно…» Гигантская темно-коричневая змея совсем рядом, бледно-желтые капельки выступившего яда блестят на длинных зубах-иглах. «Я так и не узнаю, что же ты хотел сказать мне у эбенового дерева… Тогда исчез ты… Теперь я исчезну, но здесь уже без вариантов… Здесь навсегда… Небо Омегаверсное, сохрани его… Пусть остается там, где он сейчас… Теперь моя очередь…» Шипение. Тихое, завораживающее. И удары хвостом по полу. Намеренно сильные, звучные. И нежно-кофейная чешуя переливается в столпе золотых солнечных лучей, что падают в открытое окно бунгало. И фиолетовая метка на раскрытом капюшоне. И тело, что извивается так соблазнительно, так призывно. И аромат. Невозможно привлекательный, зовущий, возбуждающий. Его не слышит Юнги, но гигантский самец-аспид, язык которого уже коснулся голой альфийской ноги, улавливает этот запах мгновенно. Юнги хочет кричать, но тело и голос парализованы ужасом, и широко распахнутыми глазами он смотрит, как огромная змея ползет к Чимину, такому маленькому, изящному. С небольшим, но хорошо заметным в нижней половине тела бугорком. Огромный аспид приближается, замирает на мгновение, а потом медленно, будто гигантский хищный паук, только не паутиной смертельной, но собственным телом начинает оплетать тело кофейной кобры. Подрагивая, подергиваясь, потираясь, шипя нежно… А потом, замерев, язык высунув, вдруг злобно, яростно лая, сжимая теперь едва подрагивающее тонкое тело, открывая рот, ядовитые зубы выпуская. Любимая Шипучка. Маленький бугорок. Слова Намджуна, что всплывают в памяти: – Видишь, какая она толстенькая вот тут, в нижней трети. Эта девочка в положении… И уже вдова… Чужой самец убил ее мужа, а потом стал домогаться самку… Посмотри, как страшно повреждена чешуя... А когда он вдобавок почувствовал, что кобра в положении, то попытался убить ее. Удушить… А потом… Чимин сейчас приносит себя в жертву, чтобы спасти Юнги, дать ему возможность уйти. Два тела туго сплетены в один узел. Самец, у которого крышу снесло от призывных феромонов, услышал еще один, особый запах, что источает... беременная кобра. И теперь хочет одного. Ее смерти. – Нет, Чимин! Нет! Юнги орет, вопит, воет, как никогда в жизни. И тут же облачко. Густое. Белое. И огромный снопы искр. И не голос уже, а визг. Невыносимо-пронзительный, высокий, злой, воинственный. И гладкий пол так близко, а потолок так высоко. И серая, в мелкие темные полоски жесткая шерсть, и крепкие лапы с узкими, мощными когтями. И длинная мордочка, и зубы. Полный рот зубов. Острых, готовых вгрызаться, кусать, рвать на ошметки, чешую перемалывать. И копчик. Там что-то давило, кажется. А сейчас там хвост, длинный, пушистый, на конус похожий. Ходуном ходит за спиной. И страха нет. И яд, что смерть несет для всех живых, не так уж страшен для… мангуста. А вот мангуст, что рвется в бой, кричит воинственно и злобно, страшен для огромной змеи, ядовитые зубы которой уже прикоснулись к кофейной чешуе маленькой кобры и тело сдавили так, что она задыхается, погибает от боли, от силы сжатия, от невозможности дышать. Юнги визжит, бросается, царапает лапами коричневый хвост, кусает сильно. Нападает, кажется, со всех сторон одновременно. Он на куски бы разорвал эту кобру, которая посмела тронуть его мужа, причинить боль его любимой Шипучке, душить ее, сжимать своим телом. Нет страха, только бешеная злоба. Звериная ярость. О! Теперь он в полной мере ощущает это. Пусть он не лев, не тигр, не гепард. Он просто гибрид-первертыш, до безумия, до слепоты любящий другого перевертыша. И по иронии судьбы, по причуде Небес, по странному, невероятному стечению обстоятельств, судеб, избранником мангуста стала кобра. И он будет защищать эту кобру, сколько хватит сил, и жизнь за нее отдаст, не сомневаясь ни секунды. Огромная рептилия под бешеным напором зверька ослабляет хватку, уползает в сторону, поднимается над полом, раздувая капюшон. А Чимин-кобра лежит, чуть подрагивая телом, дышит тяжело. Но дышит. Дышит! Мангуст облизывает шершавым язычком мордочку, острым влажным носом тыкается в плоский. И змея глаза открывает, наконец, и отшатывается резко, и над полом чуть приподнимается. Юнги-мангуст задирает голову, скалится, носом дергает: «Не узнал, Чимина?! Что же, не мудрено. Я сам себя не узнаю. Но вот она, семейная легенда во плоти. Приходи в себя любимый, скорее». Мангуст, озлобленный и одновременно довольный, – к кобре. Прыгает, вертится вокруг юрко, на задних лапах кружит, зубами хватает, когтями раздирет и ловко отскакивает. И пофыркивает громко, и повизгивает, и урчит. И вновь – короткий укус за коротким. Кобра, один за другим, делает выпады. Задевает пушистую серую, в черные полоски шерсть, но укусить не успевает. Мангуст – в ударе! Мангуст наносит удары! Ярость. Любовь. Вся боль недавнего прошлого. Вся радость, которую только что опять попытались вырвать у Юнги. Все чувства смешались в один клубок. И змея отступает, уползает в сад, а зверек по пятам за ней. Не отстает. Бросается, царапает, кусает. У эбенового дерева кобра замирает так резко, что мангуст врезается в нее, отпружинивает и тут же, подпрыгнув, намертво впивается зубами в капюшон. Огромная рептилия мечется сумасшедше, но острые зубы вгрызаются еще сильнее, глубже, прокусывая чешую, ткань, сосуды. Змея из последних сил дергается резко, сильно, пытаясь сбросить с себя ненавистного мангуста. Шипит в предсмертных муках. И мангуст шипит, сжимая зубы на ее шее. И Чимин, сбегая в сад, наблюдая за схваткой, рот рукой прикрывая, сквозь зубы втягивая воздух, шипит от страха тоже. Чувства – шипят! Но вот змея в последнем броске тело выгибает, ударяясь капюшоном с висящим на ней зверьком в ствол дерева и, отпружинив, замертво падает в паре метров от ствола, а перевертыш, оглушенный, на траву под эбеном. Чимин несется к Юнги. И все теперь наоборот. Омега влетает в молочное облако, в искры-брызги, успевая ощутить под пальцами жесткую шерстку, но уже в следующую секунду чувствуя гладкую кожу теплого тела. Облачко тает мгновенно. Юнги, обнаженный, неподвижно лежит на сухой траве. Чимин садится, голову мужа кладет себе на бедра. Гладит спутанные черные волосы. Вжимается затылком в шершавый ствол. Маленький Чонгук, что, обгоняя родителей, залетает через четверть часа в садик господ Минов, не кричит, но издает высокий, пронзительный, испуганный, совершенно кроличий писк. Хосок и Сокджин, залетая в сад следом, замирают: под эбеном на коленях у спящего Чимина лежит обнаженный, с закрытыми глазами, Юнги. А в паре метров от них застыла навсегда огромная, с ошметками вместо капюшона, мертвая королевская кобра. Джин подбегает, осматривает бегло обоих, пульс щупает, прикасается к теплой коже. Выдыхает с облегчением: – Хоби, похоже, они просто спят. Чонгук подходит к папе и отцу, смотрит на них и спрашивает. Серьезно. Грустно. С болью в голосе: – Как вы думаете, этих двоих вообще можно хоть ненадолго оставить одних и знать, что они ни во что за это время не вляпаются? Взрослые молчат. Нет, ни Хоби, ни Сокджина не удивляет вопрос их маленького умного сына. Они просто ответа не знают. – Молчите? Нельзя! Да и вас нельзя тоже. Как дети, честное слово, – убегает в бунгало, возвращаясь с пледом, укрывая обнаженного Юнги. – И как вы вообще без меня раньше жили? – сухой веткой поддевая мертвую кобру, любопытствует Чонгук. Родители по-прежнему молчат, но омежка и не ждет ответа. Эти взрослые, как дети. Какой с них вообще спрос, если даже Тэ серьезнее. 🐍🐍🐍 – Юнги, мой отважный мангуст, гроза всех кобр округи, – Чимин сдерживает смех. – Попытка номер три. А Небо, как известно, тройку любит. – Все в сад, все в сад! – поддразнивает, смеясь, Юнги. – Давай уже, Шипучка, ползи… Ровно через три минуты Юнги стоит у эбенового дерева, с удивлением глядит на ветку, которую давно уже в качестве качели или лежанки облюбовал его драгоценный супруг. Но на ней пусто. А шипение, тихое, довольное, раздается где-то повыше. Юнги голову задирает, хватается за самый нижний сук. Подтягивается, болезненно морщась. Тот огромный аспид здорово приложил его к стволу эбена. Спина побаливает, да и гематома на затылке под волосами ноет. Тем не менее, он обеими ногами теперь стоит на крепкой толстой ветке и громкое шипение слышится совсем рядом, над головой. Альфа разводит густую листву и тонкие прутики. На еще одной внушительных размеров ветке он видит теперь большое гнездо, по окружности которого разбросаны его пропавшая рубашка и брюки. А на двух светлых футболках внутри, свернувшись многослойным колечком и голову уместив на брючине, лежит, тихонько шипя, глаза зажмурив и всем своим видом демонстрируя блаженство неземное, его любимый муж. Драгоценный, потерянный и обретенный муж. И… будущий папа. Юнги догадался об этом, когда Чимин, рискуя собой и их малышом, спасал Юнги, отвлекая на себя внимание огромной разъяренной кобры, которая приползла из леса в бунгало семьи Мин, чуть не отправив на тот свет альфу, а потом и его омегу. И Юнги перевоплотился впервые в жизни, чтобы спасти того, кого больше жизни любил. И семейная, но со значимым пробелом легенда многих поколений династии Мин обрела теперь завершенность. И полную ясность. А альфа сохранил свою догадку в тайне, чтобы омега мог рассказать о ней сам. Так, как хотел, как мечтал. – Чимина, Шипучка моя любимая, – говорил Юнги пару минут спустя, стоя под эбеновым деревом на коленях перед мужем, нежно поглаживая, а потом целуя мягко животик, – это, наверное, самый чудесный и необычный рассказ о беременности. И как же долго я, сам того не зная, его ждал. – И как же долго у меня не получалось рассказать, – наклоняясь и целуя мужа в темную макушку, тихонько улыбнулся Чимин. Юнги поднялся, посмотрел в глаза омеге: – Любимый мой, говорят, всему свое время. Значит, для этой новости оно пришло сегодня. – Главное, что пришло, – тихонько всхлипнул Чимин. Юнги лишь кивнул, мягко привлекая к себе мужа, обнимая нежно. 🐍🐍🐍 До конца отпуска оставалось два дня. Юнги и Чимин накануне проводили в аэропорт семейство Чон, договорившись встретиться через четыре дня дома у Хосока и Сокджина. – Чимин, я тебя с Тэ познакомлю. Мне он очень нравится, но хочу, чтобы и ты оценил моего будущего мужа, мне это важно, – доверительно и доверчиво прошептал, обнимая омегу, маленький омежка, а потом вздохнул, добавил. – И пообещай мне, пожалуйста, что за эти два дня с тобой и Юнги-хеном ничего не случится. Юнги, что услышал эти слова, подошел, подхватил Гука на руки, сказал чрезвычайно серьезно: – Мы будем очень-очень стараться, Чонгук-хен. 🐍🐍🐍 Знакомая мелодия оживила телефон Юнги, когда альфа и омега сидели под огромной пальмой, глядя на заходящее в океан солнышко. – Твой арабский заказчик? – улыбнулся Чимин. – Я прогуляюсь пока. Поднялся, пошел в сторону океана. Юнги подошел спустя десять минут. – Чимина, пока ты не ушел в декретный отпуск, не хочешь продлить обычный еще на пару недель? С Намджуном я уже договорился. И если наш малыш тоже не будет возражать и позволит папе еще пару длительных авиаперелетов, то через пять дней нас ждет экскурсия по Дубаю. Чимин молчал, смотрел непонимающе на Юнги: – Мой арабский заказчик подписал бумагу о том, что все условия контракта выполнены в полном объеме и на высшем уровне. Приглашает в Дубай меня и Феликса, и непременно наши семьи. Правда, тебе придется побыть без меня… – Юнги заговорил теперь низко, хрипло, вкрадчиво-тревожно, – какой-нибудь… Чимин напрягся, замер. – …час, – расхохотался Юнги, получая заслуженный щелбан и целуя маленький кулачок. – Пока мы с Фелом проведем офф-лайн презентацию для господина Акрама. Могу я быть уверен, что мою Шипучку не похитит за это время какой-нибудь арабский заклинатель? Омега улыбнулся, посмотрел в глаза альфе. Чувства шипели в прикосновениях, взглядах, сердцах и душах: любовью, нежностью, теплом. – Я постараюсь, – улыбнулся провел по животу. – Мы постараемся. – И все получится. Ведь мы рядом. И вместе. Чимин прижался к альфе крепко, насколько позволял теперь чуть подросший животик. Оба замерли, наслаждаясь мягким теплом уходившего за горизонт неяркого солнца.