Время ягод и любви

Майский — человек далеко не тонкой душевной организации, так что к вещам (даже не самым приятным) привыкает крайне быстро, легко подстраивается под них и без единой проблемы следует новым, выработанным привычкам, так что лагерная рутина не стала для него чем-то тяжелым. Утро, конечно, все еще оставляет желать лучшего, но только потому что это Вару контролировать не способен — тут уж его биологические часы и сущность совы виноваты, и вовсе зеленоволосый не сидит до часа ночи в телефоне, нет, что вы? Подъем, умывание, дурацкая зарядка, суть которой Майский все еще не понимает, потому что висит без движений секунд пять на турнике и уступает очередь Вишнякову (который, черт, реально подтягивается раз пятнадцать минимум), потом завтрак, свободное время, которое Юра забирает у всех, заставляя пинать мячик на ближайшем футбольном поле, оправдываясь тем, что: «Вот приедет второй вожатый, так он вас и будет развлекать, ясно? Он получше меня в детях разбирается, я детство в лагерях не проводил», после обед, два тихих часа, рассчитанных на крепкий полуденный сон, и самое любимое время Майского — раздача полдника. Вот тогда уже реально «Берегись, Майский летит!» и как по закону подлости «ХА, уже не летит, он об тумбочку уебался, сейчас плачет почти». Вару конечно душой и телом сильный, так что слезы держит в себе и стоически поднимается с пола, восклицает, что это был отвлекающий маневр и первым занимает место в очереди за полдником, получая в ответ смех и веселые колкости. Феликс, как обычно, кричит что-то вроде: «Вар, займи очередь!», Ромео умоляюще поддакивает, потому что перспектива ждать своего времени за пятьюдесятью детьми его не радует, но зеленоволосый хитро ухмыляется и отказывается. Услугой «МайскийЗаймиБогаРадиМесто» удостаивается лишь Вишняков, что проходит мимо траурных выражений лиц блондина и его друга, улыбается и отбивает Вару кулачок. После успешной раздачи фруктов, вафлей и разлива сока по стаканам, всех отправляют на заслуженный отдых, — обычно выгоняют на улицу, чтобы воздухом свежим загородным дышали — но сегодня день знаменательный, ибо их собирают перед корпусом и объявляют о том, что им нужно придумать название пятому отряду, девиз и нарисовать плакат. Лица Пика и Вару нужно было видеть — оба отчаянные, но если у Вишнякова к этому было прибавлено глубокое понимание и смирение (конечно, трижды в лагерях), то у Майского реальный микс недовольства, удивления и негодования. Зеленоволосый много думать не любил, особенно над неинтересными вещами, поэтому простил Феликсу его долг в два полдника, проигранные в картах, и отправил к Ромео и двум девушкам, имя которых он вскоре узнал от Шевцова, ибо тот не мог перестать трещать о том, что Николь веселая, а Хелен просто лапушка в которую он, как сказал Вишняков, успел по уши влюбиться. По негодующему виду зеленоволосого Пик понял, что тот реально ничего не понимает, поэтому объяснил: — Рома влюбчивый, оставь его. Да и видел бы ты тех, кому он раньше в любви клялся, у него же типаж особый есть. Милые, чистые-светлые, прямо ангелочки, которые легко смущаются. По краткому описанию «чистые-светлые» Майский быстро смекнул, что Хелен это та, которая светловолосая, а рыжик, ну, Николь — чудо, смешанное из Феликса и того вчерашнего парня, которого (как подсказал Ромео, посплетничав с парочкой людей) зовут Куромаку. Пока Пик занимался просвещением Вару во всю эту жизнь тяжкую-лагерную, Сидоров уже вовсю прыгал вокруг и генератором рандомных слов в своей голове выдавал самые неожиданные будущие названия их отряда, заставляя девушку-которая-понравилась-Ромео смущаться и слегка неловко хихикать, пытаясь поддержать блондина в его неуспешных попытках, а самого горе-романтинтика проявлять знаки внимания маленьким букетом цветочков, собранным впопыхах и нежно протянутым девушке, любезно от них отказавшейся из-за аллергии на ромашки в нем. Когда этот балаган стал достаточно невыносимым, а рандомайзер Феликса дошел до слова, внимание, человеконенавистничество (а начинался он со слов яблоко и одуванчик), Юра, ну, который вожатый, стоящий недалеко от открытой двери их комнаты не выдержал: — Да кто вообще сможет придумать рифму к слову человкеко… человеконенависи… человеконенавистничество?! Правильно мне говорил Вова, нужно было брать корвалол… — Мы отряд корвалор! — снова запел по слогам Феликс, не замечая своих ошибок в словах и интонации. — Мы в очко ебем весь двор! — задорно выкрикивает Вару, за что удосуживается громкого хохота от остальных парней, чуть ли не скулежа о невыносимости подростков от Юры (что, вообще-то, сам еще подросток, чего это он тут нюни развесил?) и последующего добровольно-принудительного приказа сходить развеяться, что звучал примерно как: «Иди жопу свою проветри, комик». Словом, Вару и Пик, ответственно скинув всю работу над проектом и кричалками, ушли из корпуса — да подальше, чтобы их чуть что не приплели нечаянно. За пределами их деревянного общежития на три недели (как обозвал пятый корпус Майский), сокрытого под тенью нависающими над ним деревьями, было безумно жарко, так что зеленоволосый два раза забегал обратно в комнату — первый раз, чтобы переодеться свободную футболку, второй, дабы взять бутылку воды, заставляя недовольного Вишнякова ждать его под палящим солнцем. — Все! Господи, как же я замаялся, — канючит Вару, подбегая к другу и протягивая тому воды. — Будешь? — Естественно, — Пик принимает бутылку, откручивает крышку и отпивает пару глоточков, а после возвращает владельцу. — Пошли походим, я не собираюсь стоять, чтобы меня приплели к этим художественным делам, я ужасен в этом. — Да ладно тебе, все художники так говорят. Уверен, ты как… Ну этот самый… Палладио, вот! — Палладио? — весело хмыкает Вишняков, шагая с Вару по лагерным тропинкам. — Который архитектор? — Нет, который художник. — Палладио это архитектор, — открыто насмехается над другом Вишняков, проходя мимо дверей столовой и сворачивая за угол, ведя за собой Майского куда-то, где зеленоволосому еще не доводилось побывать. — Ну, тогда не Палладио. Кто там еще на «П» есть? — Пикассо? — играючи спрашивает парень. — Да! Я вот его и хотел назвать! — Да ну, — хохочет Вишняков. — Ты вот мне скажи: откуда знаешь Палладио, если без понятия чем он занимается? — Занимался, — поправляет Вару, усмехаясь. — Я думаю, пятьсот лет он прожить бы не смог. — парень только вздыхает, чтобы продолжить говорить, как его перебивает Пик: — Глянь, так и думал, что тут уже играют. Пошли к ним. Майский непонимающе хмурится, глядит сначала на Вишнякова, а потом в сторону, куда он указывает, и видит недалеко от себя песок, натянутую волейбольную сетку и шестерых парней, перекидывающих желто-сине-белый мяч друг другу, при этом громко смеясь с чужих неудачных ударов. Пик хватает друга за руку и почти тащит к тем подросткам, но зеленоволосый стоически упирается в землю, вертя головой. — Я не умею играть в волейбол. — ТЫ НЕ УМЕЕШЬ ИГРАТЬ В ВОЛЕЙБОЛ? — кричит Вишняков, и это первый раз, когда тот проявляет столь яркие эмоции, не сказав или спросив по-нормальному, а заорав. Прямо капсом. — Тише ты, — Вару резко приставляет ладошку к чужому рту, затыкая, чуть ли не ударяя парня, ведь видит какое количество нежеланного внимания привлек Вишняков своим криком. — Я хреново играю. — Да ладно тебе, все волейболисты так говорят, — только отодвинувшись и выбравшись из этого немого плена, Пик копирует слова парня, издеваясь. — Уверен, ты как Кирай. — Один — один, ничья, — признает Вару. — Какой Кирай вообще? Он то откуда у тебя в голове взялся? — Который Карч, — улыбается Вишняков, только сейчас выпутываясь из чужого захвата. — Пойдем играть. Ниче, валик легкий, научишься, не зря же сюда приехал. Вару силой тащат к волейбольной площадке, так что парни — Майский и Вишняков, оба до невозможности хмурые: зеленоволосый от недовольства, а сведенные к переносице брови у Пика были стабильным выражением его лица — выглядят не как те, кто хочет присоединиться к игре, однако фиолетоволосый восклицает: — Ребят, найдется место для двоих? Мальчишки переглядываются, с секунду ведут немой разговор, а после доброжелательно кивают, а парочка из них — видимо самых феликсообразных — радостно зазывают к себе. — Какая из команд сильнее? — легко спрашивает Вишняков, снимая с себя обувь и подталкивая своего друга сделать то же самое. — Та, — указывает парнишка на другую половину поля, а Пик может лишь поверить им на слово и отправиться к команде послабее, тем самым заставляя Вару топать к сильным, чтобы не рушить эту хрупкую игровую экосистему. Как только игра начинается уже с участием двух нежданных хмуриков, она приобретает большее соперничество, чем было до этого — Вишняков, ухмыляясь, пасует своим сокомандникам, а те одним ударом кидают его в ничего непонимающего Вару, стоящего, видимо, чисто вместо украшения. Майский особым спортивным духом никогда не славился, но основы — прямо самые базовые, скорее даже инстинктивные штуки волейбола — он знал, поэтому выставил перед собой две руки, сложенные в кулачок и отбил мяч, получая довольную улыбку Пика. Майский, после двух-трех целенаправленных ударов мячом, в игру втянулся и сам не заметил, как бегал по песку, хихикая и подкладывая Вишнякова, при этом даже умудряясь отбивать некоторые пасы с противоположной стороны сетки. Фиолетоволосый, видно, рад, что заставил его повеселиться, так что когда спустя пятнадцать минут игры подавать наступает очередь Вару, даже подбадривает его, пока тот в сомнениях крутит мяч. Пик знает, что отобьет, ведь сколько бы его друг не пытался получить очко, забив именно ему, у того ничего не выходило, однако в какой-то момент Вару наконец поднимает взгляд с мячика в своих руках и, чуть постояв, подбрасывает его, следом с силой хлопая по нему, подавая. Быстрый и сильный удар заставляет мяч лететь неожиданно быстро, но довольно низко, так что Вишняков даже не дергается, считая, что он мячик ударится в сетку и позорно упадет на песок, но в самый последний момент он, словно заколдованный ручками Вару, балансирует на сетке и все-таки падает на сторону Пика, заставляя Майского победить в их мини-соревновании. Зеленоволосый ликует, ведь наконец смог забить своему другу — да так, что сбегает с песка к Вишнякову и начинает смеяться, тыкая ему в плечо, пока остальные парни чуть ли не смеясь наблюдают за ними. Пик решает: 2:1 в пользу Вару и, вздохнув как проигравший, дабы потешить чужое эго, прощается с парнями, обувает кроссовки, зашнуровывая их, и не спеша уходит с поля, зная, что Майский отправится за ним, как только натянет свои кеды — естественно, не завязав шнурки. — Пик, я так афигенски подал, скажи, а! Да те чуваки чуть на колени от великолепия этого не упали, видал? — хвалится зеленоволосый, топая сзади Пика, отбрасывая на тень фиолетоволосого свою тень. Вишняков завороженно смотрит на эти темные силуэты на асфальте и чувствует что-то неладное — в них, вот слово даю, что-то не сходится. Слишком они… Широкие? Да вроде нет, самые обыкновенные. Длинные? Не-а, время послеполуденное, так что максимально повторяют настоящие телосложения парней. Короткие? Тоже мимо. Слишком размытые? Вообще нет. А может… Пик резко тормозит одновременно с мыслями в своей голове, так что Вару, топающему за ним, приходится тоже встать, дабы не навалиться на парня. Вишняков разворачивается и ошалело глядит в эти нагленькие зеленые глаза, понимая, что чуть задирает голову ради этого, и тогда пазл в его голове складывается, а вселенная схлопывается. Вару был выше Пика. Окей, может на сантиметра три, но это не отменяет факт того, что Майский за пару дней вырос на несколько сантиметров, ведь в первый день — Вишняков это запомнил — он был ровно того же роста, что и фиолетоволосый. То, что беспокоило Пика в этих обычных тенях было тем, что эти чернушные силуэты были одной длины, хотя Вару следовало быть выше, раз тот шел сзади него. Вишняков сам удивился тому, что заметил такую мелочь, ведь обычно его внимание редко заостряется на подобном, но от этого менее ахреневшим от того, что этот зеленый черт за пару дней опередил его в росте, не стал. Майский, судя по вспыхнувшим озорным огонькам веселья в его глазах, с Пиком один эмоциональный вайб словил, ухмыльнулся широко-широко, так, что фиолетоволосый подумал: «бог дай, лицо не треснуло бы», и выдал: — Какой низкий. — Вару хихикает, пока Вишняков щурится на него, пару секунд рассматривает лицо вблизи, отмечая, что у его друга ямочка на одной щеке имеется, разворачивается и топает по тропинке дальше. Майский, естественно, почти что виляя хвостом, следует таким же виляющим хвостиком за Пиком, изучая территорию вокруг, болтая и потихоньку все запоминая. Фиолетоволосый кидается фразами в ответ, — ну, чтобы идти скучно не было — обсуждая того самого Палладио, жившего на этой земле грешной пятьсот лет назад, но Вару эта тема скоро надоедает, так что он канючит, прося Вишнякова найти более интересную, но когда (после десяти разных предложений парня) его ничего не интересует, начинает ныть о том как же тут — в этой лагеро-тюрмо-каторге — невыносимо жарко. — В июле всегда жарко, — плоско отвечает Пик. — Вишняко-о-ов, не будь су-укой, — страдальчески тянет Вару, чуточку наваливаясь на своего друга, словно умирая. Фиолетоволосый недовольно вздыхает, кидает: «Пошли тогда, я знаю одно место» — и топает к пятому корпусу, но не заходит внутрь, а направляется к тому самому колючему кусту, который Майский видел вчера и отметил в голове пометкой «интересно». Вишняков говорит, что в этом месте самое низкое расстояние между землей и верхушкой забора, да еще и удобные выступы для залазения есть, так что выбор, где именно расставаться с лагерной территорией, становится очевидным. Вару лазит ахрененно, — ему все товарищи так говорили, когда они по заброшкам скакали — но когда он видит Пика, что двумя рывками добрался до верхушки забора и уже восседал там, ожидая своего друга, Майский понимает, что он вообще ни разу не профи, а лузер на его фоне. Майский включает все свои навыки скалолаза за максимум и с горем пополам оказывается на вершине, а Пик спрыгивает вниз и уже ожидает его там, расставив руки и пошутив: — Прыгай, словлю. Зеленоволосый показывает язык, хочет спрыгнуть на землю очень красиво и аккуратно, — ну, чтобы показать, что он не лыком шитый — но поскальзывается и наебывается, пока разворачивается, оказываясь на земле с тихим, шипящим «ауч». Вару поднимается с земли, отряхивается и пытается отдышаться после такого улетного времяпрепровождения, а Вишняков стоит рядом с ним и подшучивает, ехидно произнося: «Какая одышка! Ты что, куришь?», пока Майский показывает ему средний палец и говорит, что таким не промышляет. — А сам то? — подкалывает Вару, наконец разогнувшись, готовый продолжать путь к месту, которое знает Пик. — Курю, — отвечает Вишняков, начиная топать вперед, задевая кроссовками высокую траву, протаптывая дорогу. — Курил, вернее. Бросить пытаюсь, вот, летом еще ни одной сигаретки. Майский удивляется, потому что он и подумать не мог, что такой, как Пик — сильный, выносливый, подкачанный, спортивный — может иметь подобную вредную привычку. Вару следует по пятам за своим другом и восхищается тем, что он пытается улучшить свою жизнь и отказаться от курения, а не как многие подростки, наоборот, с головой окунается во всю эту нико-алко-нарко историю. Зеленоволосый нагоняет своего друга, хлопает по плечу и приободряюще произносит: «Правильно, нечего здоровье портить!». В ответ Пик лишь улыбается, и парни топают вперед в приятной тишине и компании друг друга до тех пор, пока не выходят к одной красивой полянке с малым количеством цветочков. Небольшой холмик с невысокой травой и деревом с пышной листвой, что закрывает от солнца всякого, кто решит расположиться на травке под ним. Вишняков садится, спиной приваливаясь к дереву, чтобы тень полностью поглотила его, и стало чуть менее жарко, пока Вару мнется, не решаясь опуститься рядышком с ним, но после зазывающего хлоп-хлоп рукой по траве рядом собой от Пика и такого же упрошающего хлоп-хлоп медово-карих глаз, Майский сокрушительно присаживается рядышком, вздыхая. Зеленоволосый устраивается поудобнее несколько долгих секунд, а потом смотрит на своего друга, что улыбается — хитренько так, слово задумал что-то — кладет руку на несколько зеленых листочков, отворачивается от Вару, скрывая то, что он делает своей спиной, шуршит, вгоняя Майского в крайнюю степень непонимания, разворачивает корпус обратно и протягивает ему ладошку, полную земляники. Вару в восторге. Нет, Вару в ВОСТОРГЕ! Он до невозможности сильно удивляется такому презенту, восхищается и почти пищит от резко переполнивших его душу эмоций, поджимает губы и наверняка радуется слишком по-детски наивно для шестнадцатилетки, однако останавливается не хочет. — ОМАГАД, ПИ-ИК, СПАСИБО! — почти ультразвуком кричит Майский, думая, что ситуация настолько милая, что скоро его сердце не выдержит, и его схватит инфаркт. Зато умрет счастливым и в компании такого чудесного и привлекательного парня, не о таком ли зеленоволосый мечтал? Вару тянет руки, Пик пересыпает ему ягоды, зеленоволосый начинает с блеском в глазах их кушать, наслаждаясь таким до одури восхитительным моментом, что добрые несколько лет точно не покинет его голову, потому что Майский готов годами помнить любой приятный жест, оказанный в его сторону ровно также, как привязываться к людям после их первого хорошего слова. Вару уплетает землянику, пока Вишняков ее ему неторопливо собирает, и наблюдает, нет, скорее любуется за его теплой-теплой, безумно красивой улыбкой и взглядом, не таким уж и хмурым, как он считал раньше. Прямо сейчас, сидя в теньке под деревом, редко озаряемый солнечными лучами, способными пробраться сквозь зеленую крону, Пик выглядит до невозможности нежным, добрым и милым, так что Майский с трудом держится, дабы не начать тискать его или не сморозить какой-нибудь бред, что всегда вылетает из его рта бессвязным потоком, когда ему на глаза попадется что-то такое… ПРОСТО ТАКОЕ! И Вару настолько доволен абсолютно всем-всем прямо сейчас, так что в какой-то момент на радостях бухется на траву всем телом, ложась головой на бедро Пика, словно на подушку, а потом до чертиков счастливый, с искорками в глазах, смотрит на друга снизу вверх и, прикалываясь, спрашивает: — Возможно ли съесть тут всю землянику? Вишняков, отойдя от легкого удивления, хитро улыбается, щурится и отвечает в том же тоне: — Мы попробуем. Вару вдруг становится так хорошо-хорошо проживать это мгновение, так что он шутливо приоткрывает рот, высовывая язык, и Пик кидает ему ягодку, тихо посмеиваясь.