Справедливость в кубе

      Когда Мария Скаровски получила приглашение в Институт Когнитивной Психологии (ИКП), то не раздумывала ни секунды. Подумать только — ее, замухрышку-доктора с синим дипломом, пятую по оценкам выпускницу, берут на работу в святая святых психиатрии, в наиглавнейший центр, работать в котором было бы мечтой для любого амбициозного задиры!       Конечно, психология с детства была для Марии делом решенным. Натаскивал ее на это все время папочка, гений ментальной терапии, медицинское светило. Но дочка не оправдала папиных надежд. Не лежала ее душа к этому сложному делу — копанию в человеческих мыслях. Так орел, стремившийся было ввысь, к кристально-чистой голубизне неба, вдруг падает, подпаленный лучами слишком яркого солнца. Так же и нерадивый родитель, стремящийся вырастить из ребенка полное подобие самого себя, в итоге выращивает лишь овощ, бездарно маящийся на грядке и не имеющий целей в чем-либо.       Но Мария, подумав, согласилась. В конце концов, Институт был для многих землей обетованной. Для любителей копаться в чужих душах. Хоть и ходили про это место разные нехорошие слухи — что, мол, там проводили незаконные эксперименты над людьми.       В назначенный день и час Мария уже стояла в лобби Института, ожидая вызова наверх. Серого кафеля здание уходило далеко ввысь, мерцая расписными стенами. Фонтан посреди лобби сверкал хрустально чистой воды, в которой плавали золотые рыбки, сверкавшие переливавшейся чешуей и плескавшие плавниками по поверхности воды. Все это великолепие так и притягивало глаз, так словно бы и кричало: «У нас тут все дорого-богато! Мы тут главные по этой области во всем городе, хэй, вы видите!» Как будто бы скромный и непрезентабельный дядечка, только-только купивший фрак и камзол на блошином рынке, возомнил себя сливками высшего общества.       Мимо Марии, направляясь от турникетов к вертящимся дверям и стеклянным лифтам, сновали сотрудники и посетители здания. Все как на подбор были одеты в белые халаты с бейджами и костюмы, прямо-таки кричащие о правилах приличия официально-делового стиля. В таком строгом месте даже от посетителей требовали соблюдения дресс-кода.       Мария на всякий случай окинула себя взглядом в гигантском зеркале у стены с ног до головы. Одежда, к счастью, была в полном порядке — ни единой складки на блузе, ни пылинки на темно-синей юбке-карандаше, ни стрелки на тонких черных колготках. Даже дерзкая огненная шевелюра, смотревшаяся нелепо в сравнении со всем ее деловым образом, была идеально уложена. С руководства Института сталось бы, если бы девушку не приняли на работу только из-за несоблюдения стиля.       Наконец последовал вызов. Механический равнодушный голос, прогремевший из динамика в самом верхнем углу, объявил, что Марию ждут на десятом этаже, в кабинете 45. Почему-то руководство предпочитало передавать подобные сообщения через бездушные ИИ, хотя у них имелась и секретарша, сидевшая в дальнем углу за стойкой и лениво зевавшая над каким-то модным журналом. Вот она, пожалуй, была полной противоположностью этому месту. Расхлябанная, неряшливая, в какой-то серой шерстяной, будто бы одолженной у бабки кофте. Словно бы девушка таким образом бросала вызов этому вылизанному и вышколенному зданию. Или же попросту устала от всех этих каждодневных условностей и ритуалов, превращавших великолепие и презентабельность здания в рутину.       Цокая каблучками, чей звук утопал в дорогом ворсяном ковре на полу, гостья направилась к лифту. Вскоре, непривычно зажатая между каким-то потным усатым дядечкой и взбалмошной кудрявой дамочкой с кучей папок и отчетов в руках, она взлетела вверх. Лифт как будто бы нарочно ехал очень медленно, все больше и больше нагоняя на девушку интригу. Будто бы самое здание намеренно готовило ее к некому сюрпризу, который ей предстояло увидеть. Так майский жук, беззаботно раскинув крылышки, летит где-нибудь над загородной трассой и внезапно врезается в лобовое стекло равнодушного автомобиля, в котором донельзя унылое семейство едет на пикник.       Но вот томительное ожидание закончилось, и Мария, с трудом протиснувшись между неприветливыми обитателями здания, вышла на десятом этаже. Лифт умчался дальше, словно бы отрезав ей обратный путь. Теперь терять было действительно нечего.       Собравшись с духом, Мария двинулась вперед по унылому коридору. Здесь ковра уже не было, и потому стук каблучков по голому полу звучал зловеще, будто бы таймер, отсчитывавший для Марии последние секунды перед казнью. Громкое эхо разносило какофонию звуков по всему пустому коридору, отражаясь от стен и стеклянных окон. Все вокруг словно бы вымерло. Ни души, ни писка.       Окна в коридоре были не большими и панорамными, а расположены на значительном удалении от пола, узкими прямоугольниками пропускавшими резкий золотистый солнечный свет, терявшийся где-то на высоте, среди давно не работавших вентиляторов. Но это даже радовало Марию. Ей нравилось, что не приходилось видеть сквозь большие запыленные окна унылый и тусклый город вокруг.       Она постаралась припомнить все, что ей рассказывал в детстве об этом месте отец. Об этих скучных стенах, о запыленных картинках в рамке, о бесконечной череде дверей кабинетов, о работниках здания, столь же унылых, как оно само. Но на ум девушке, как назло, не пришло нечего. Отец остался для нее каким-то расплывавшимся во мраке пятном, чьи слова и мысли неумолимо ускользали от нее куда-то далеко. Именно таким она и запомнила его на похоронах. Где никто не плакал и не горевал по покойному, но все точно понимали: да, горе случилось, ничего уже не поделаешь.       Мария наконец остановилась возле двери с номером 45. Вся эта дверь каким-то странным образом выделялась на фоне всех остальных. Нет, не внешним видом, хотя табличка с золочеными буквами так и кричала об обратном, так и притягивала к себе взгляд, так и сияла на фоне унылых и непрезентабельных дверей рядовых сотрудников. Что-то в этой двери было особенное, странно притягивающее и манящее и в то же время отталкивающее и неприятное.       Глубоко вдохнув, Мария постучалась и, получив приглашение, вошла. Она оказалась в просторном кабинете, который, казалось, был полной противоположностью коридору. Он был залит лучами от плинтуса до потолка, благодаря панорамным окнам, дававшим отличный доступ солнечному морю. Как будто бы хозяйка кабинета намеренно не вешала на окна шторы, пытаясь шокировать гостя в первую секунду и, таким образом, получить над ним преимущество в диалоге. — Доктор Талия Уолфорд, — представилась невысокая, чей рост казался выше из-за каблуков, женщина, вставая из глубокого кожаного кресла навстречу Марии и протягивая ей для приветствия руку. Весь ее внешний вид будто бы изо всех сил старался соответствовать самому облику здания Института и собственному кабинету в одно и то же время. Холеная, дорогая и в то же время отталкивающе надменная доктор Уолфорд была одета в строгое деловое платье лилового цвета и имела идеально уложенную прическу каре блестящих каштановых волос. На вид ей было около сорока — чуть моложе отца Марии в момент его смерти. — Эдвин много рассказывал о вас, — так некстати начала она, пригласив девушку присесть за стол, предложив стандартную формулу «Чай, кофе?» и получив вежливый отказ. Мария смутилась такому внезапному началу разговора. — Говорил, что у вас имеются незаурядные способности в психологии.       Мария вновь попыталась вспомнить все, что мелькало в ее смутных воспоминаниях об отце об этой странной женщине, чье лицо под слоем декоративной косметики напоминало скорее кукольную маску и в то же время скрывало проявление любых живых эмоций. Как будто бы перед будущим светилом психологии внезапно оказался манекен, а не живой человек. Но в голове будто бы таинственным образом некий маленький человечек повернул ту самую лампочку, что отвечала за высветление образов из океана мутного туманного потока воспоминаний. Доктор Талия меж тем выстукивала незамысловатую мелодию по клавишам громоздкого компьютера на столе перед ней. Почему-то именно этот компьютер смотрелся ужасно несуразно среди всего лощеного блеска кабинета. Как будто бы какой-то древний заплесневелый кубок метнуло шальной морской волной куда-то на берег идеально белого песчаного пляжа. Мария тщательно наблюдала за пальцами доктора Уолфорд с идеальным неброским маникюром. Почему-то и сам маникюр, и то, с какой скоростью давняя знакомая ее отца печатала по клавишам, и то, что она вообще уткнулась в компьютер вместо того чтобы уделять должное внимание гостье, ужасно раздражали. — Что ж, — заговорила наконец Талия, соизволив оторваться от монитора. — Если ваши когнитивные способности, описанные вашим отцом в досье, действительно правдивы, то вы, думаю, с легкостью сможете ответить на мой несложный вопрос. Итак, ответьте мне: что именно в моем кабинете выступает в роли намеренного раздражителя? Уж если вы собрались здесь работать, то давайте будем честны до конца. Да-да, я именно проверяю вас. Что ж, я готова выслушать вас.       Мария задумалась лишь на секунду. Кажется, ответ пришел ей в голову в тот же самый миг, когда она переступила порог кабинета. — Солнце, ярко светящее в глаза? — наугад брякнула она. — Вы намеренно не занавесили окно шторами? — Увы, нет, — качнула головой доктор Уолфорд с едва заметной улыбкой. — Что ж, даю вам последний шанс. Если и в этот раз ответите неверно, увы, нам придется распрощаться навсегда. Надежды вашего отца, боюсь, так и останутся неоправданными.       Мария задумалась на этот раз чуть сильнее и дольше. Что же именно могло вызывать у нее в этом кабинете дискомфорт, причем именно такой, который был бы срежиссирован самой хозяйкой? И каков именно он должен быть — физический или какого-то иного рода? Что с большей вероятностью вызвало бы у нее раздражение больше всего, если попытаться думать именно от лица доктора Уолфорд? Неужели столь неудобное жесткое кресло, в которое она села, полная противоположность креслу хозяйки? Ну да, конечно же! Ведь она же пригласила ее присесть, значит, как минимум задумала раздражающий фактор где-то в этом направлении!       Но, прежде чем выпалить неосторожный ответ, Мария все же задумалась. А если и тут она лажанется? Другого шанса устроиться в Институт у нее ведь больше не будет. Да и нельзя все же подвести память отца, который возлагал на нее несомненно большие надежды! Что будут говорить потом, о неоправдании громкой фамилии столь мелочными амбициями?       «Нет, надо подумать более тщательно. Именно ли кресло выступает столь явной и неоднозначной причиной моего неудобства? Но почему конкретно кресло как целое? Задумывала ли хозяйка именно фактор неудобства применительно ко всему моему телу? Знала ли она его нужные параметры и подбирала ли мебель с соответствующим вкусом? Сомневаюсь».       Мария подумала еще и, попытавшись в уме разложить свое тело на составные части, сопоставила его с частями кресла. И ответ пришел сам собой! Под ногами будущий психолог столь явственно ощущала какой-то странный мягкий валик, которого у нормального кресла никак не должно было быть. Ну не могла же хозяйка подложить его туда для того, чтобы раскатывать на этом кресле в свободное от работы время! Уж как минимум для этого предназначались бы колесики. А валик смотрелся действительно чужеродно и неестественно, вроде бы массируя и расслабляя голени сзади, а на деле лишь заставляя держать ноги в неудобном положении. — Валик под ногами! — уверенно выпалила Мария. — Что ж, верно, — со слегка удрученным видом ответила доктор Уолфорд. — Увы, завалить вас на столь простом тесте мне не удалось, а значит, когнитивные способности у вас действительно имеются. Насколько они хороши, я пока не знаю, но буду все же полагаться на столь лестную характеристику, данную вашим отцом. Одним словом, вы приняты в Институт. Сейчас получите в хозчасти рабочий халат и ключ-карту и уже с завтрашнего дня сможете приступать к своим обязанностям. Я покажу вам рабочее место и введу в курс дела.       На этот раз Мария вылетела из кабинета словно на крыльях. Она знала, что папочка верил в нее не зря. И теперь она собиралась во что бы то ни стало не посрамить его память.