Бремя

      На следующий день в квартире Горшенёва и Князева атмосфера была по-прежнему напряжной, скрытная смута не уходила. Андрей толком с Мишей-то и не контактировал: старался песни писать, жрать готовил, убирался, просто уходил в другую комнату... контактировал только тогда, когда Горшок чего-нибудь желал.       Андро отошёл на кухню. Открыл холодильник, достал добротный армянский коньяк и испил пару глотков из горла. Русоволосый поморщился, потом скрылся на балкон покурить, внутреннее борясь со своими демонами.       – Дю!..       Это было внезапно.       Князь подавился, начал интенсивно кашлять, сигарета едва не выпала из пальцев. Как Миша достал за эти месяцы. Донельзя достал. Но предать его — это унизительный поступок. И Андрею просто-напросто прощения не вымолить даже стоя на коленях.       – Что, Мих? – спрашивает голубоглазый с тлеющей сигаретой в зубах.       Горшенёв посмотрел на окно, потом на партнёра.       – Погулять на улице хочешь?       Кивок.       «Я давно не гулял.»       – Ладненько. Щас очухаюсь и начнём собираться.       Идти вообще не хотелось никуда.       На них будут смотреть, как на каких-то изгоев; перешёптываться, показывать пальцем, возможно, фоткать и снимать — Андро накручивает себя, не осознавая этого.       Тогда, собственно, в чём проблема просто отказать Михаилу в прогулке, придумать какую-нибудь отмазку? Князь по непонятной причине этого сделать не может — устало улыбается, соглашается, и всё с угасающей искренностью в глазах. Скоро она сгорит, умрёт, её не будет; от прежней любви тоже не останется ни грамма, поскольку Князь больше сиделка, чем любимый супруг. Но боится потерять Мишу, вот и терпит.       Дюха начал помогать супругу одеваться. Мишка снова смотрит жалостливо. Он понимает, что происходит. Происходит самое страшное, что темноволосый себе представлял когда-либо: Андрей его, похоже, противится. «Как мне жаль, что я тебе доставляю столько проблем... Я не хотел всего этого...», – Горшок опять в слёзы. Сердце его болезненно жмётся от тоски по тем временам, когда они с Князем были счастливы, горячо любили друг друга.       – Сейчас-то хоть не плач, пожалуйста, щеночек, – «щеночек», на удивление, всё так же ласкает слух, – а то мы вообще никуда не пойдём и будем до седой бороды дома сидеть.       Миха прикусил язык. Слёзы отступили.       Супруги вышли на улицу. Несильный прохладный ветерок приятно щекотал лицо. Солнце мозолило и жгло глаза. В такой хороший час народа было не много и не мало. Княжич неспешно повёз мужа вперёд, молча борясь с негативными мыслями. Горшенёв же не желал сидеть в тишине и подавленно выдал: «Дю»       – Мх... – он тяжело вздохнул, – что Дю? Что ты хочешь?       Ага, Миша прям взял и сказал, что ему нужно, когда по факту с трудом два слога может сложить.       – Хочешь, чтобы я тебе что-нибудь рассказал?       Кивок.       «Хоть что-нибудь расскажи, мне некомфортно в тишине ехать...»       – Хм, хм, хм... – Князев подумал, подумал. – Деньги на твоё лечение почти собрали, так что осталось потерпеть чуть-чуть — и ты снова почувствуешь землю под ногами, сможешь поцеловать и обнять всех, кого не мог. С Владиком увидишься. А, кстати! про Владика; он с Лёхой, Аллой и Кириллом поехали на дачу отдохнуть. Приедут через недельки полторы. Ребята наши из группы по мелочи иногда что-то играют. Я пытаюсь тексты писать, как ты мог замечать. Вот... ЮрМихалыч звонил недавно и сообщил, что хулиганов, которые тебя покалечили, наказали. В тюрьме сидят теперь, заслужили, ироды.       И опять тишина. Пока что. У Андрея невольно складывалось ощущение, что он идёт как по передовой под прицелом пристальных глаз. Хотелось куда-нибудь спрятаться, изолироваться, утонуть в болотной хляби. Но обратно Княже не пошёл, ведь они только вышли из дома и возвращаться обратно крайне глупо.       Ребята гуляли достаточно долго. Дю иногда что-то рассказывал ещё, но большую часть прогулки составляло молчание. По прибытии в квартиру они немного отдохнули, поели. В восемь часов первым мыться пошёл Князев, потом настала пора Горшенёва.       Андрей, как ни странно, во время этой процедуры никакого отвращения к мужу не испытывал. Чуточку остыл, на улице развеялся. Михаил опять думал, что муж испытывает к нему неприязнь; что глаза Князева болят от мимолётного взгляда на совсем тонкие, высохшие от атрофии мышц ноги и прочее. Кареглазому до покалывания в жилах стыдно, что за ним приходится ухаживать. Княже прочитал всю подавленность в карих глазах и томно вздохнул.       – Мишань, вот неужели тебе самому не надоело грустить? Я примерно представляю, какие у тебя мысли в голове... – русоволосый призадумался, – ты думаешь, что я к тебе якобы испытываю отвращение, какая-нибудь, наверное, глупость ещё... Не могу сказать точно, так ли это или нет. Может, и есть какое отвращение. Но ты ведь в этой беде не виноват ни коем боком, это у тех избивших тебя педерастов беды с башкой, поэтому злиться на тебя хуй пойми за что — абсурдно, дико... – Андрей начинает всё потихоньку осознавать. Парень пока остановился, держа пенистую мочалку в руках. – Я не отвернусь от тебя, потому что знаю, что... что нужен тебе. И не скажу, что ты какой-то неправильный, страшный аль чёт подобное. Моё мнение таково — ты красивый всем на зависть.       Мишутка лучезарно улыбается. Последняя фраза вмиг уничтожила все сомнения.       – Молодец! Просто умница!       Горшенёв получает поцелуй в макушку.       Опосля мужья легли в постель. Князев тоскливо вздыхает и смотрит в никуда. Похоже, он заразился вредной апатией. Русый изрядно вымотан — и это отчётливо заметит даже слепой.       – Дю? – больной интересуется, что случилось.       – Я так устаю, Мишенька, так устаю; но не хочу, чтобы ты в чём-либо нуждался, и не хочу больше тебя оставлять... – Князь лёг поближе к Горшку, – прости, пожалуйста, щеночек, если я всё-таки делаю что-то недостаточно, если где-то поступал неправильно и делал тебе больно...       «Эх... я, конечно, понимаю, что ты заботишься обо мне и всякое такое, но не забывай о себе уж совсем. Отдыхай хоть иногда», – наклонив шею, Михаил помечает Андрея поцелуем, дабы тот тоже не уходил в уныние.       Утром брюнет выглядел совсем неважно: лицо покрылось смертной беднотой, со лба редкими каплями сочится пот; также мучали приступы кашля, из-за которых тело судорожно дёргается. Градусник показал отметку ртути на тридцати семи с половиной градусах.       – Пиз... японский городовой, – Княже помогает выпивать супругу жаропонижающие лекарство, – и каким образом ты умудрился заболеть? Вообще там ветер, да, могло и продуть, но... одет-то ты был нормально.       Дюха решил не углубляться в эту несуразницу.       Миша болезненно стонет, пытается «сказать», как ему плохо; но голубоглазый это и так видит прекрасно. Князев укутал его в одеяло и сделал компресс на лоб в виде тряпки, намоченной прохладной водой.       – Вылечим, всё будет хорошо, солнышко.       «Я так хочу обнять тебя, так сильно прижаться к тебе и не отпускать... Андрюша, пожалуйста, побудь рядом со мной...» – вымаливает жалобным взглядом лежачий. Андрей любезно ложится рядом, начинает поглаживать Горшенёва, иногда перебирая тёмные как смоль волосы. Когда Михаил крепко засопел подбитым зверем, Князь осторожно кладёт его голову на разогретую подушку и уходит на балкон.       Сладковато-нежный и горький привкус вишни отдался в лёгкие, а потом вышел наружу серой тонкой струйкой дыма. Дыхание становится немного лёгким, невидимый людскому глазу тяжкий груз растворяется в воздухе. Дю смотрит на ослепительно яркое солнце, прожигающее глазницы, на бесформенные облака, пытается в них что-то да увидеть... и мысленно говорит: «Может, попробовать-таки Владьку привести? Дай Боже, чтоб всё было хорошо» — гениально атеисту обращаться к всевышнему, не так ли?       Княжич тихонько собрался и выдвинулся к дому Лёшки. Потом стук в квартирную дверь.       – О, Андрюх, здорова! – Алекс любезно пожал ладонь знакомому, – с сыном время опять решил провести?       – Нет. Думаю забрать Влада насовсем.       – А ты справишься и с уходом за ним, и с уходом за Мишкой?       – Попробую. – по бегающим глазам Дю можно понять, что он не до конца уверен в своих словах.       – Ну-у, – Горшенёв почесал затылок, – если уж помощь понадобится какая — обращайся. Мы постараемся помочь, чем сможем.       Безмолвно улыбнувшись в знак благодарности, русоволосый проходит в гостиную. Владик сидел на полу напротив телевизора, с заворожением смотря концерт группы «Наутилус Помпилиус» с DVD-плеера.       – Удобно? – усмехается Андрей.       Малой тут же подскакивает и радостный бежит к отцу, впоследствии крепко обнимая его.       – Поедешь домой, цыплёнок?       «Цыплёнком» Влада называют из-за белокурых пушистых волос.       – Да! Да! Да!       Они собрались, попрощались с Лёшкой и через некоторое время приехал домой.       Михаил ещё крепко-крепко спал, повернув голову затылком ко входу в комнату. Князь прикрыл дверь и пока решил заняться ребёнком, провести с ним время — порисовать.       Немного позже послышалось привычное, но до жути надоевшее мычание.       – Это что было?.. – Владик немного испугался, – это папа Миша?..       – Да. Пойдём в комнату, увидишься с ним.       Сын шёл с опаской. Чего он боится — Андрюхе непонятно, да и в общем это проблематично объяснить.       Влад застопорился на пороге спальни, будто путь ему перегородил невидимый барьер. Горшок увидел мальчишку и весь засветился от счастья.       – Чё ты, папу Мишу не узнал? Что ты как дикарь себя ведёшь, Владь? – голубоглазый поволок ребёнка за собой, – он по тебе соскучился. Солнце, пошли.       Малой еле переборол себя.       Княжич посадил супруга в кресло. Влад подошёл к родителю ближе, обнял его, нервно дыша в грудь. Андрей положил руки Миши на спину сына. «Как я тебя люблю, маленький», – мысленно говорит Горшенёв. Малой кратко поцеловал Михаила в щетинистую щёку и убежал в свою комнату.       – Ну как, Миш, ты рад?       Темноволосый кивнул.       «Но Влад ведёт себя так, будто... ну», – и опять горечь накрывает тёмной пеленой душу, показывая себя в печальном взгляде.       – Эй, тиш, тиш, – Князев молвит шёпотом во избежание возможных вопросов от сына, мол, почему папа Миша расстроен, – что опять? Выкинь всякую ерунду из головы немедленно!.. Владу просто нужно привыкнуть, что ты временно в таком состоянии. Ничего критичного здесь не-ет.       Вроде как помогло. Горшок успокоился, сохранив в себе еадежду, что Владик вскоре станет вести себя иначе.