В сто раз к тебе ближе

Стоило Килеану уснуть, как Эстебан выбрался из комнаты. Он привычно покинул ее через окно, во дворе так кстати росла вишня, послушно роняющая ветви прямо в ставни, так что Эстебан даже не помял цветник, что рос под окнами. Эстен знал, что беспокоиться не о чем, но сегодня все… все это было иным, новым: Эстебан спешил к Валентину. Не просто быть с ним и говорить с ним, но… целовать его? Неужели? Сердце выбивало рваные спорые такты: не-у-же-ли… И замирало: Вэл. Эстебану было нужно, очень нужно убедиться, удостовериться, что не показалось, что Вэл не передумал, что там под балконом их встреча, их разговор — нет! — свидание было назначено, на самом деле. Грудь переполняли волнение и трепет — тот, что воспевали в романах. Эстебан всегда восхищался древними балладами и сказаниями, но считал: в жизни такого ни с кем не случается. Однако… Он был рад ошибиться. Наверное, как бы ни было все и без того ясно, когда Ричард рассказал о них с Рокэ, внутри Эстебана что-то изменилось. Какой-то невидимый запор разжался, каменная плита свалилась с груди и… И вот он уже чувствовал, уже действовал, спешил. И за одни только эти ощущения, за глаза Валентина напротив, за то, как он ответил на поцелуй, уже было не жалко всей прожитой жизни. Вэл точно стоил любого риска, любой авантюры. Собственное чувство не пугало, наоборот, оно нравилось, распускалось в груди волшебным цветком, раздувалось парусом и норовило выйти из берегов. Эстебан то и дело стискивал кулон, подаренный Валентином, грел его в пальцах: ощущение, что этот спрут, подарок Вэла — это он так жжет грудь, заставляло то и дело думать, вспоминать, давало Эстебану уверенность, что Вэл… Ждет его. Правда не показалось? Эстебан подтянулся и легко перемахнул через ограду Рокслеев, подальше от ворот и собак, и двинулся по заднему двору, высматривая окна Вэла. Будет ли какой-то знак, спит ли Вэл? Или все же ждет? Ждет так же сильно, как сам Эстебан? Эстебан старался не задумываться ни о чем кроме. По всему выходило, что все это опасно, неуместно, и оба они сошли с ума. Но… Окна Вэла были темны, что сообщило Эстену обо всем. Вэл не мог спать в такое время, но… сегодня он не спал по-особенному? Затаившись? Валентин довольно рано погасил свет в своей комнате, чтобы не привлекать внимание домочадцев, привыкнуть к темноте и лучше видеть, что происходит в саду. Он ни на мгновение не усомнился, что Эстен придет. Это было так… естественно? Даже думать об этом было неестественно, на самом деле, но Валентин знал Эстена и не мог сомневаться в нем. Заметив, наконец, движение, Валентин тихонько свистнул, привлекая внимание, и сел на подоконник, спустив ноги в сторону сада. Наверное, лучше было бы, чтобы Эстен забрался к нему в комнату, но с другой стороны — это наделало бы больше шума, а они вполне могли скрыться в пристройке, которой пользовался садовник, она так кстати стояла поблизости от окна Валентина. Эстебан подходил, и Валентин, оттолкнувшись от подоконника, прыгнул, приземляясь на колено и чуть морщась от боли. Эстебан вглядывался до рези в глазах, пока не различил силуэт, и тут же узнал. Сердце замерло, пока Валентин скользил из окна к земле, и снова пошло, когда Эстебан уже бегом подошел к Вэлу, протягивая руку: — Больно? — спросил он серьезно. Голова у Эстебана тотчас закружилась, словно это он провел несколько секунд в невесомости: они снова были вдвоем, снова в саду, и Эстен подумал даже, что… Вэл ждал его, вышел к нему, но предпочел встречу в комнате — саду. И… Наверное, это значило, что он чувствует себя неуверенно, что не нужно спешить? Эстен очень надеялся что именно это, а не то, что, обдумав все, Вэл сейчас скажет, что они должны остановиться и быть благоразумны. Эстен знал — он не сумеет. — Не особо, — Валентин пожал плечами и чуть улыбнулся. Голос Эстебана звучал немного неуверенно, и Вэл пока не мог понять, как это верно интерпретировать. — Шум в доме покажется подозрительным, — сказал он пока. — Пойдем туда, — он кивнул головой на пристройку. На самом деле Валентин не совсем представлял себе для чего Эстебан хочет прийти, но ему все равно хотелось, чтобы он был рядом. Да и спорить с Эстеном правда было бесполезно. Валентин нашел его руку, чуть сжал и повел за собой. Эстебан был рядом, а его дыхание снова касалось шеи, заставляя не нервничать, но все же… Тревожа? Но то была приятная тревога. Эстебан чуть сжал в ответ холодные, как всегда, пальцы Валентина. Его волосы в темноте казались почти пепельными, как и его бледная кожа. «Ты такой красивый», — впервые подумал Эстебан без всякого стеснения и попыток засунуть эту мысль куда подальше. А Валентин… снова думал, явно напряженно и все… рассчитал. Даже то, что они не станут торчать в саду? Валентин отодвинул засов и втянул Эстена за собой в темное помещение. — Понятия не имею, что тут стоит и в каком порядке, и как вести себя потише, — предупредил он. Теперь сердце Эстебана прыгнуло к горлу и там встало, мешая сказать хоть слово. Эстебан отчего-то был весь на взводе и внятно чувствовал ответную тревогу Вэла. Тот всегда был удивительно чутким и легко заражался. А, может, все было наоборот: это Эстебан повторял настроения Вэла, сам того не замечая? Следовал за ним и его эмоциями, так, как сейчас шел за самим Валентином. Но это Эстена ничуть не смущало — с Вэлом он пошел бы и в разведку, и на эшафот, и на край света — без сомнений. — Вэл, — выдавил из себя Эстен с усилием, пристраиваясь как-то в пространстве, ограниченном крошечным помещением и садовым инвентарем. Места почти не оставалось, но это лишь позволило безнаказанно быть ближе к Вэлу. Эстебан поднял руку, отводя пряди от лица Валентина и дыша ему в щеку. — Мне всегда так мало времени с тобой, Вэл, — выдохнул Эстен. — Я так скучаю, но всегда так… скоро все заканчивается. Эстебан почти жаловался и уже почти обнимал Вэла, сжимая его ладонь, сплетаясь пальцами, гладя большим по его запястью — так привычно и нет — не для них. Отчаянно хотелось снова поцеловать, почувствовать не только дыхание Вэла, которое Эстебан и сейчас с упорством ловил на своем лице, но его губы, его реакцию, его прикосновения, его руки на плечах или… лучше сразу в волосах? У Валентина на мгновение перехватило дыхание, тревога внутри уже почти звенела, превращаясь в дикое нетерпение. Валентин всегда плохо мог совладать с ним, и старался просто игнорировать или не попадать в такие вот ситуации, но с Эстеном все шло не так, как должно. — Я тоже… — тихо сказал он. — А по Ричарду почти нет. Это звучало глупо, наверное, но Валентин не знал, что еще сказать. Он мог придумать, что наплести девице, опираясь на пьесы и сонеты, но, на самом деле, ему ведь никто раньше достаточно не нравился, а сейчас рядом с Эстеном слова не находились. А тот странно не настаивал, не спешил… Но, как разочарованный в своих действиях человек, не выглядел. — Эстен… — Валентин шумно выдохнул и все же решился, сделал свои полшага и едва коснулся губ Эстебана своими. Мир Эстебана перевернулся, а потом, встав на голову, засверкал всеми цветами и оттенками. И самым ярким были глаза Валентина. Эстен заглянул в них, прежде чем совсем поплыть и сомкнуть веки, полностью отдаваясь ощущениям. Эстебан и не чаял, что может быть так, но был совершенно очарован. Вэл всегда оставался смелым. Осторожным, осмотрительным — да, но все же таким… бесстрашным, решительным — необыкновенным. Эстебан старался оставаться нежным: хотел, рассчитывал завлечь Вэла сладостью поцелуев… Точнее старался бы, но крышу срывало, в голове бился ветер, он раздувал пламя в груди. Это было то, что не удержать… А поцелуи оказались не столько сладкими, сколько острыми, яркими, пьянящими и до дрожи необходимыми. Эстебан целовал уже жадно, требовательно, лаская Вэла языком, притягивая его к себе, почти вплавляясь в него сам, обнимая и скользя по его позвонкам, как тогда в саду, но уже не поверх колета, а под рубашкой. Каждое прикосновение было невероятно сильным, желанным. Вся жизнь сосредоточилась на одном только Вэле, и радость, и счастье — все — сошлось в нем. Эстебан судорожно выправлял рубашку Вэла из брюк, и гладил уже не только спину, но и ребра, так и не разрывая поцелуя. Они оторвались друг от друга лишь на секунду, чтобы глотнуть воздуха и нырнули снова — Вэл то застывал, то отмирал, словно чуть дрожал, хотя руки Эстена были горячими. — Я не знаю, как остановиться, — прошептал Эстебан Вэлу на ухо и тут же поцеловал в шею под ним. — Но если ты скажешь, я все сделаю… Вэл, я… умру, только бы тебе было хорошо. Эстебан даже не пытался списать все на горячку от происходящего, нет — он точно знал, что давно уже лелеял именно эти мысли, просто словами они обернулись только что. Теперь для подобных признаний случилось время и место, и говорить оказалось так легко, так важно. — Остановится? — повторил Вэл, не совсем понимая. Ему не хотелось останавливаться, но осознание вдруг навалилось на него. Встало комом в горле, той самой картиной в голове, и Валентин замер. Он не отстранялся от Эстена, но теперь не мог уже просто чувствовать его. — Наверное, обычно от этого не умирают. Даже Джастин, как мы знаем, умер совсем из-за другого. Если бы Алва был его любовником — Джес бы был в полной безопасности. Эти мысли были неудачными, но такими яркими и больными, они затмевали все другие и одновременно не имели значения. — Эстен… Только не надо умирать. Но я… я не знаю, что дальше. Валентин имел в виду и то, что может случиться между ними сейчас или чуть позже, и всю ситуацию глобально. Вэл стал теперь зыбким и хрупким — почти хрустальным, и он снова думал… — О… нет, это… Вэл… — Эстебан коснулся щеки Валентина, невесомо поцеловал в угол рта. — Я не сделаю ничего, что тебе не понравится, обещаю. А мой отец… не станет посылать твоему никаких картин, он даже не узнает. Если хочешь, мы, вообще, никому не скажем, даже Ричарду. Мы будем делать только то, что ты захочешь, как ты захочешь… Эстебан обнял Валентина, стараясь забрать его у тревожных мыслей, заслонить от них, сделать так, чтобы они отступили. Обнял просто нежно, защищая — обнял, но и за одно это не жалко было ничего. А потом запутался пальцами в волосах Валентина и теперь гладил его по затылку, мягко, осторожно, успокаивая, но отвлекая. — Это должно быть хорошо, а не больно, Вэл. Это… Я люблю тебя, — снова сказал Эстебан Валентину, словно эти слова были заклинанием и могли разрешить все трудности и отвести беду. — Тогда не останавливайся, — ответил Валентин сразу на всё и снова поцеловал Эстебана. Валентин не знал, как действовать правильно, но решил делать шаг за шагом и начал раздевать Эстебана, отстегивая застежки его колета. Вэл был безумен и легко сводил с ума. — Не буду, — пообещал Эстебан, чувствуя, как отщелкиваются драгоценные пуговицы. Он не помогал Вэлу, но параллельно раздевал его, не до конца, конечно, но давая себе больше воли, даже дернул шнуровку брюк, но не спешил уронить их… Эстебан целовал Вэла жадно, покрывая поцелуями и его лицо, и шею, роняя с плеч колет, и все шарил под рубашкой, наслаждаясь каждой секундой, а потом… Случайно… Почти задел сосок Валентина. Задохнулся, представил себе, как это могло бы выглядеть, и коснулся соска… теперь намеренно. Эстебан и знал, и не знал, что делает — с женщинами было иначе. Но он и правда не хотел останавливаться. Лишь желал убедиться, что Вэл хочет того же. Валентин чуть вздрогнул, потом замер ладонями на спине Эстебана. Как это могло быть? Как это должно было быть здесь, в этом месте? Но останавливаться и правда было не время. Валентин лишь отшагнул назад, опираясь спиной на дверь. Ее шершавая поверхность ощущалась через тонкую ткань рубашки, и Валентин успел подумать о том, что останутся занозы. Эстебан был очень близко, и Валентин, чуть склонив голову, повел языком по его шее, чувствуя чуть солоноватый вкус. Он не стал, как Эстебан, распускать шнуровку его штанов, но повел одной рукой вниз, касаясь через ткань, чувствуя как Эстебан возбужден. Это снова заставило вздрогнуть и замереть, но не отвести руки. От прикосновения Эстен почти перестал дышать, а потом прильнул к Вэлу, вжимая его в дверь, словно накрывая собой. Эстебан знал, что Вэл решителен и смел настолько, что всем до него далеко, но… Никак не ожидал, что и тут Вэл окажется… Первым? Он действовал, и, казалось, это так просто. А Эстебан захлебывался в том, насколько все это было не только желанно — долгожданно. — Я не знаю никого смелее, — признался он. Эстебан хотел… Хотел чувствовать кожу Вэла под ладонями, снова и снова, хотел изучить и запомнить все его тело на ощупь, хотел научиться видеть его и с закрытыми глазами. И делал это, вползая теперь под рубашку Вэла много увереннее, входя во вкус. Эстен снова добрался до соска и чуть погладил его пальцами. Соски Вэла были ужасно напряженными, Эстебан жаждал целовать их, но вырез рубашки позволил ему лишь коснуться языком пониже ключиц и поцеловать там: глубоко, втягивая кожу, подозревая, что оставит засос и… желая этого. Эстебан вдруг лишил Валентина места для маневра, а его поцелуй заставил сжать зубы — шуметь было все еще недопустимо. Вместо того Валентин закрыл глаза и прогнулся, вжимаясь в Эстебана бедрами. — Ты… — все-таки выдохнул Валентин. — Я… Валентин думал недолго, он обхватил Эстебана обеими руками за шею и начал сползать на пол. Вэл опускался на грязный дощатый пол… Валентин, совершенный, строгий, всегда такой аккуратный, нереально красивый, сдержанный, собранный и… На грязном полу сарая? Но Эстебан не смог бы отказаться, даже если бы хотел. А он не хотел. Но все еще мог решить хоть что-то. И, утекая с Вэлом вместе вниз, Эстен легко провернул все так, что на полу оказался он сам, роняя Вэла на себя. Так было правильно и единственно возможно. Вытянуться не вышло, но с согнутыми коленями они прекрасно поместились на жалком кусочке пустого пространства. И этого было достаточно, это было восхитительно. Эстебан чувствовал теперь вес Вэла на себе, чувствовал и свое, и его возбуждение через брюки и… пусть он терял ориентиры, но не терял Валентина. Наоборот: Валентин всходил на небосклоне Эстебана звездой, такой яркой, какой могло быть одно лишь солнце, но Вэл был больше — он заменял собой и небо, и воздух… «Повсюду» — подумал Эстен, снова притягивая Вэла к себе для поцелуя и вот теперь между вздохами стаскивая с него рубашку, чтобы увидеть его… снова, но иначе, так, как никогда себе не позволял. Кулон со знаком медведя качался на груди Валентина в такт колыханию его волос, и Эстебан целовал эту открытую желанную обнаженную грудь, наконец находя сосок, губами. Валентин мгновенно оценил свою положение, как невыгодное. Он был сверху, но у него снова и снова не было места для маневра. — Эстен, — прошептал он, чуть выгибаясь. Валентин хотел бы отругать Эстебана, но тот уже действовал, целовал, водил руками, и Валентин забыл о своем намерении, тяжело опираясь на руки. Зато без особого труда — Эстен не удерживал его — Валентин сумел лечь на бок рядом. — Все должно быть честно, — сообщил он под прожигающим взглядом Эстебана, переплетаясь с ним ногами, склоняясь после к его шее и целуя ее. — Сразу видно, что ты сторонник демократии, — хмыкнул Эстен с восхищением, — не устаю тебе поражаться. Сам Эстен вовсе не был уверен, что равноправие так уж важно. Но он все еще мог прижимать Вэла к себе и даже пристроил руку под его голову, чтобы Вэл не касался волосами твердого и не очень чистого пола. — Ты не знаешь, как ты хорош, — констатировал Эстебан, притягивая Валентина к себе за шею, — и достоин гораздо большего, но… у нас есть только эти условия. Пока. И я хочу компенсировать всю неподходящесть. Валентин не стал спорить, хотя Эстебан тоже был достоин большего, чем этот дурацкий сарай, и сам он был уже более, чем достойной компенсацией за неудобства. Они снова целовались, Валентин уже не вздрагивал и не замирал, когда Эстебан продвигался в своих ласках, но и ответить достаточно не успевал. Эстебан и сам не понял, как оказался далеко за поясом брюк Вэла, но было уже так — он гладил теперь пониже поясницы, изучал непривычно нежно, приобретая уверенность, чуть сжимал с всем восторгом, и дух захватывало от того, как это. Эстебан не был девственником, и это придавало ему уверенности. Но с Вэлом все было так… не похоже на все, что раньше, не похоже на остальных, что Эстебан отвлекался постоянно. Каждое прикосновение было значимым, важным и приносило столько захватывающих ощущений, что… Эстен и не подозревал о возможности такого эффекта и столь ярких своих реакциях. Но это же был Вэл. И Эстебан был сосредоточен на нем, вслушивался в него, ища ответ на вопрос: все еще можно продолжать? Эстебан понятия не имел, как далеко они могут зайти, и беспокоился сделать то, что не понравится Валентину. Но все же действовал, просто следуя за своими желаниями: оставаться рядом, продолжать, касаться — любить. Прикосновения Эстебана обжигали, отвлекали, сводили с ума… Валентин и не помнил уже, когда чувствовал такое яркое желание. — Эстен, — прошептал он, прижимая Эстебана к себе сильнее, Валентин хотел бы… Он даже не мог себе представить, чего он бы хотел. Просто Эстебана. Опыт Валентина никак не подсказывал ему идей для продолжения, но Валентин все-таки тоже решился распустить завязку штанов Эстена, замер рукой на его животе, повел выше, чувствуя как под ладонью чуть напрягаются мышцы и стучит сердце. Эстебан больше не думал останавливаться, становясь все раскованнее, а, встречая ответные ласки Валентина, находил в них разрешение продолжать и, шалея, двигался дальше. И теперь, когда Вэл довольно уверенно обозначал, что ему… не страшно, Эстебан позволил себе сместиться с его задницы вперед. Он провел от колена Вэла выше, поверх штанины, а потом оказался под поясом и чуть коснулся члена Вэла. Можно было даже сказать, что получилось не очень решительно. Такого опыта у Эстебана еще не было — это делало происходящее словно еще большим таинством. Предназначенном им одним, рождающимся впервые здесь и сейчас — только между ними. От одного лишь легкого прикосновения Эстебана возбуждение вдруг стало настолько сильнее, что Валентину сделалось почти стыдно за себя. Он охнул, но поддался вперед, одновременно пряча на плече Эстебана пылающее лицо. Теперь Валентин был готов даже сказать «нет», остановить, но не потому, что не хотел, просто… Это оказалось так… Картина снова всплыла в голове во всей ее неприличности… и странной красоте. Эстебан сливался в Вэлом и, казалось, чувствовал все: его возбуждение, его отклик и… его… тревогу? Он прижал Вэла к себе лишь крепче, погладил по затылку, словно утешая, целуя, в висок, в лоб, в глаза, но руки не отнял. Наоборот: возбуждение Вэла оказалось еще больше, чем можно было представить через одежду, и Эстебан хотел умножить его. Он позволил своим прикосновениям стать полноценнее, ощутимее: чуть погладил головку пальцами, а потом обхватил член Вэла всей ладонью, стараясь сжимать не сильно, но с чувством. И повел вниз, не видя, но отлично представляя себе, как открывается головка. Эстебан никогда бы не подумал, но реальность была ярче любых его прежних фантазий. И что фантазировать, что делать мечту явью, оказалось вовсе не стыдно, только лишь страстно, волнительно, и головокружительно. Вэл не оставлял шанса: теперь с окрашенным нескрываемым желанием лицом, он стал только еще красивее. Валентин сжал зубы, но сдавленный стон прорвался в воздух. Сдерживаться было так трудно, жар возбуждения затмил собой все. — Если ты… «Не остановишься,» — собирался закончить Валентин, предупреждая, но не смог. А Эстен все не останавливался, и Валентин все больше терялся, теперь уже только поддаваясь навстречу, требовательно сжимая плечи Эстебана. — Я хочу быть с тобой, всегда, — прошептал Эстебан. Реакции Вэла были такими… острыми, такими выразительными, одновременно смелыми и смущенными — восхитительными. Эстебан хотел длить это, и точно хотел довести Валентина, увидеть как это, когда… Вэл подойдет с ним к пику. После этот момент навсегда останется между ними, бесценной памятью, снами и… Создатель! Если Валентину понравиться, то можно будет повторить?! Шепот Эстебана, его дыхание и сам смысл его слов вдруг оказались той последней каплей: Валентин даже не сумел не застонать, выгибаясь и кончая. На несколько секунд забывая вообще обо всем. Эстен чувствовал, как Вэл кончает и… этого вдруг оказалось достаточно — собственный оргазм прокатился по телу, заставляя сильнее прижиматься к Вэлу, соприкасаясь с ним хотя бы через штаны, теряя возможность говорить, решать, оставаться в здравом уме. Эстебан таял от удовольствия, что растеклось по телу безудержной яркой волной — остались лишь эти ощущения, чувства к Валентину и сам он в руках. Валентин не мог теперь отпустить Эстебана — вот это было откровенно страшно, как и посмотреть на него. И Валентин лишь дышал, закрыв глаза и не отрывая лица от плеча Эстебана. Мысли больше не путались, но пугали, и Валентин все искал, что сказать. Эстебан приоткрыл глаза лишь когда его чуть отпустило, и почувствовал всю внезапную нерешительность Вэла. И тут же сгреб его в охапку, прижимая к себе уже нежно, гладя по спине и волосам: — Вэл… Вэл, ты потрясающий. И… Я люблю тебя, — снова повторил Эстен, не зная никаких более подходящих слов. — Ты… что с тобой? Эстебан поцеловал Валентина в макушку и постарался приподнять к себе его лицо, тут же целуя открывающийся лоб, переносицу, нос. Вот такого Эстен никогда еще ни с кем не делал, и это нравилось ужасно. Словно все, что могло бы показаться даже немного смешным с кем-то другим, просто всегда, задолго до их знакомства, предназначалось одному лишь Валентину. Валентин вдруг улыбнулся, а потом даже тихо рассмеялся. А через мгновение все же решился посмотреть на Эстебана. — Я просто… не ожидал? Это так… по-другому. Не только физически. И я, кажется, для Спрута я слишком несдержан. Скажи… ты… тебе… понравилось? — Валентин снова прикрыл глаза и уткнулся в Эстебана. — Очень. Как никогда. А еще больше мне нравишься ты. И забудь о своей несдержанности. Ты был выдержан, как кремень, а… а у меня все получилось просто потому, что ты был рядом, — признался Эстен дерзко. — Но я уверен, ты сохранишь эту мою слабость в секрете. Она только для тебя, раньше со мной подобного не случалось, — закончил Эстебан шепотом, вот теперь сам немного смущаясь, но понимая, что Вэл, кажется… счастлив и не жалеет? Валентин очень медленно поднял лицо к Эстебану, немного не веря, но одновременно нисколько не сомневаясь ни в нем, ни в его словах. — Правда? — спросил он совсем по-детски, а потом опять улыбнулся. — Ты удивительный. И я, кажется, еще не вернул тебе признание. Но я тоже… люблю тебя. Эстебан кивнул, губы сами расцвели улыбкой, и поцеловал Вэла теперь очень легко одними губами. Он жалел только о том, что им придется разойтись, что нельзя просто проснуться вместе, нельзя так запросто заявить о своей любви всему миру, нельзя орать о ней с крыши. Такой… бесценной, взлелеянной уже и… о чудо — ответной. Эстебан лишь сильнее ловил момент, забирая себе все эти минуты, которые можно оставаться рядом с Валентином. И верил, что преодолеть можно все — что угодно, если они будет вместе. Он знал — их уже не остановить.