Limitations

"На протяжении всего этого времени я задавалась вопросом, одна ли я такая, или другие родители чувствуют то же самое, что и я, - что все, что связано с нашими детьми, в той или иной степени болезненно. Эмоции, будь то радость, печаль, любовь или гордость, были настолько глубокими и острыми, что в конце концов оставляли вас, незащищенным и испытывающим боль. Человеческое сердце не предназначено для того, чтобы биться вне человеческого тела, и все же каждый ребенок представлял собой именно это - обнаженное родительское сердце, вечно бьющееся вне груди".- Дебра Гинзберг

Утахиме прищурилась на стрелки часов и в третий раз за день подумала, что ей хотелось бы бросить что-нибудь в Годжо. Его даже не было рядом, но желание швырнуть в него чем-нибудь, даже если бы она знала, что это не преодолеет барьер его Бесконечности и не поразит его, сильно тяготило ее. Это было странно. Несколько ночей назад она даже не замечала, что что-то не так, но откладывала это на потом, полагая, что у нее просто плохое самочувствие и все пройдет. Тошнота по утрам проходила, стоило ей съесть что-нибудь нормальное на завтрак, но она все равно не могла избавиться от ощущения, что что-то не так. Всю оставшуюся неделю она не обращала на это внимания, пока наконец она не позвонила Сёко около десяти вечера. Это было ошибкой. Если она не хотела услышать холодную правду из разжатых губ Сёко, ей не следовало звонить близкой подруге в выходные после восьми. «Когда у тебя в последний раз были месячные?» — прямо спросила Сёко, и в этот самый момент Утахиме чуть не повесила трубку. Она не могла поверить в такую дерзость, но Сёко сделала карьеру на том, что избегала всего на свете, и только когда была по-настоящему пьяна, могла спокойно говорить все, что у нее на уме. Конечно, Утахиме отказывалась даже думать об этом. Если бы она так поступила, это придало бы вопросу достоверность, а этого она делать не стала. Нет, то, чтобы предложение Сёко, было нелепым, глупым и совершенно невозможным. Кроме того, она принимала противозачаточные средства, так что это не имело значения. Честно. Серьезно. Это было так... ужасно... Две полоски ярко сияли на белом фоне. Утахиме снова взглянула на инструкцию, а затем на полоски. Ответ был совершенно очевиден - он прямо смотрел ей в лицо, - но она не хотела в него верить. Она не могла. В конце концов, если бы она поверила этой маленькой штучке, что держит в руке, она бы знала, что правдой является что-то еще, а если бы это было правдой, ей пришлось бы пересечь мост, по которому она никогда даже не думала перейти за всю свою жизнь, и если бы это было правдой, она пересечет этот мост, тогда была большая вероятность, что на другой стороне ее никто не будет ждать, и… Утахиме положила тестовую палочку и прислонилась спиной к стенке ванной, зажав ноготь большого пальца между зубами и не прикусывая его. Ее жизнь, как шамана и учителя, никогда не была нормальной и не шла по плану, поскольку работа с проклятиями постоянно создавала ухабы и рытвины на дороге, но это было настолько до боли банально и типично для жизни многих людей, что она не могла взять в толк. Воистину, из всех вещей на свете Утахиме не планировала быть беременной. Утахиме любила детей. Конечно, учить старшеклассников было несколько иначе, тем более что они не были обычными детьми и их часто бросали на произвол судьбы, прежде чем она успевала с этим смириться, но все равно они ей нравились. До того как ее затянуло в мир дзюцу и проклятий, она даже мечтала о семье - найти любовь всей своей жизни, выйти замуж, поселиться в хорошем доме, завести двоих детей. Спустя два десятилетия она не могла себе этого представить, хотя, по ее признанию, иногда мечтала об этом. Ведь у шаманов тоже могут быть семьи, верно? К тому же, ее семья все равно хотела, чтобы она вышла замуж. Она почувствовала намеки на разочарование, когда ей исполнилось тридцать, а она все еще была незамужней и без детей. Но, похоже, этого просто не было в планах. Она придумывала всевозможные оправдания: у нее не было времени, работа учителя была слишком важна, жизнь шамана слишком опасна и непредсказуема, отношения разладились и ни к чему не привели, он был не тот, он хотел, чтобы она бросила работу, она не могла доверить другому правду о своей жизни, она была не в настроении, она не была готова, это было не то время. И все же судьба решила разыграть ее и решила, что не имеет значения, что она себе говорила. Не в силах больше сидеть в ванной, Утахиме выскочила из комнаты. Она схватила ключи и сумочку и, не задумываясь, ушла, проскочив мимо студентов и другого учителя, даже не поздоровавшись с ними, как обычно. К счастью, в кампусе царила полуспокойная обстановка, поэтому она могла позволить себе уйти на весь день, не объясняя своего отсутствия, но от этого ей не становилось легче. Всю поездку на поезде до Токио ее тело было напряжено, и напряжение росло по мере приближения, пока не стало казаться, что оно может порваться, как резинка. Она постукивала пальцами по подлокотнику, настолько погрузившись в свои мысли, что даже не заметила, что забыла включить музыку на телефоне. Лишь когда поезд въехал в Токио, она пришла в себя, почти не понимая, как оказалась здесь. Поездка на такси до места, расположенного неподалеку от школы Токио, была наполнена лишь напряжением, о чем мог судить даже водитель. Подойдя к входу, она глубоко вдохнула, покачала головой, а затем ступила на территорию школы. Можно было пойти в двух направлениях, но она подумала, что ее стошнит, если она пойдет направо, поэтому она пошла налево и спустилась в морг. Мир Сёко здесь представлял собой смесь ярких флуоресцентных ламп и тусклого мрака без всяких промежутков, даже в ее кабинете и послеоперационных палатах, и ее, похоже, не заботила эта мрачная атмосфера. Всю дорогу Утахиме теребила пальцы. В морге не горел свет, поэтому она направилась в кабинет в конце коридора, где слышалась приглушенная музыка. Дойдя до двери, Утахиме замешкалась. Что она здесь делает? Она даже не удосужилась позвонить. Сёко могла быть завалена работой. Возможно, ее здесь и нет, она могла забыть выключить музыку и свет. Это было не в первый раз. Она могла бы быть с шаманом, используя свою технику, чтобы исцелить его в меру своих возможностей. Она могла быть просто занята, и у нее не было времени разбираться с личным экзистенциальным кризисом Утахиме. Однако как раз в тот момент, когда она решила убежать, прежде чем ее нашел кто-то другой, дверь распахнулась, и появилась сама Сёко, ее обычно с тяжелыми веками глаза на мгновение расширились. — Утахиме? Что ты здесь делаешь? У Утахиме сжалось горло: — Я… Сёко внимательно посмотрела на нее, наклонив голову, чтобы рассмотреть ее. — Ты ведь не ранена? Мне бы позвонили, если бы ты была... — Нет, я не... — Слова не выходили из её рта. Каждый раз, когда она пыталась заговорить, ее горло сжималось, а язык прихватывало. Утахиме просто стояла, как олень, застывший в свете фар, бледная и даже немного растерянная. Сёко хмыкнула и провела Утахиме в кабинет. Она закрыла за ними дверь и жестом пригласила Утахиме сесть напротив ее стола. В кабинете Сёко, как и в кабинете пассивного человека, был лишь намек на теплоту, плохое, но точное представление о том, кем она была на самом деле. За годы дружбы Утахиме узнала, что Сёко скрывает свои эмоции плотной завесой. Как и в офисе, она демонстрировала безвкусный внешний вид, чтобы никто не заглядывал слишком глубоко, но если присмотреться, то можно было найти небольшие кусочки ее сердца. Фотография на ее столе, старая и маленькая мягкая игрушка с фестиваля много лет назад на шкафу с документами, дипломы, повешенные в углу, чтобы их не заметили, деформированная глиняная пепельница, сделанная, похоже, с нуля кем-то, кто не знал, что делает. Все выглядело неважно, даже дипломы, но Утахиме знала, что так будет лучше. Они только поцарапали поверхность. Поэтому, когда Сёко села за стол напротив нее и откинулась на спинку стула, Утахиме поняла, что врать о том, зачем она здесь, бесполезно. — Это из-за той ночи? — спросил Сёко. Нет, подумала Утахиме, закусив нижнюю губу. Когда она не ответила, Сёко вздохнула и вытащила пачку сигарет из кармана своего медицинского халата. Она взглянула на них почти с отчаянием, а затем швырнула их на стол. — Я бы поздравила, но полагаю, это неуместно. — Она оперлась локтем на подлокотник кресла и прижала щеку к пальцам. — И ты, похоже, не рада. Утахиме заерзал в кресле: — Это должно быть ошибкой. — Сколько тестов ты сделала? — спокойно спросила Сёко. — Пять. Сёко задумчиво хмыкнула: — Я могу провести для тебя несколько тестов. — Если ты не возражаешь, — ответила Утахиме, сложив руки на коленях. Это все еще могла быть ошибка. Она покупала все те же тесты в одном и том же магазине, так что, возможно, это была бракованная партия. Затем, так же точно, как скальпелем прорезают кожу трупа, Сёко спросила: — Ты уже сказала ему? Утахиме чуть не поперхнулась. Вместо этого она скрепила свою решимость, сидя прямо и твердо. — Нет, я с ним еще не разговаривала и не вижу необходимости в этом, пока все не будет окончательно подтверждено. — Она откинула волосы с лица. — Я не знаю, кого именно ты имеешь в виду, но когда придет время, я... Сёко подняла руку, чтобы остановить ее. — Утахиме, пожалуйста, если бы у тебя были серьезные отношения, мы бы говорили об этом задолго до этого, а ты не из тех, кто встречается на одну ночь, несмотря на то, что мы с Мей Мей указывали на многочисленные преимущества. Утахиме покраснела. — Я не... — Таким образом, есть только один человек, который может быть отцом твоего потенциального ребенка, — продолжила Сёко усталым голосом. Утахиме поджала губы и молча смотрела в ответ, ожидая неминуемой гибели, которая постигнет ее, когда это будет произнесено вслух. Сёко наклонила голову и потерла висок и лоб. — Есть только один человек, с которым ты могла бы даже случайно переспать. — Откуда ты это знаешь? — раздраженно воскликнула Утахиме. — Потому что я знаю тебя, — сказала Сёко, — и я знаю, что, несмотря на то, что он эгоистичная задница, он тебе небезразличен. — Она сделала неопределенный жест другой рукой. — А я знаю, что он красив и обаятелен, так что он, вероятно, сделал достаточно, чтобы привлечь тебя на свою сторону. Не то чтобы я винила тебя за то, что ты переспала с ним, потому что у женщины есть свои потребности, и я рада, что за последние несколько месяцев ты хотя бы раз их удовлетворила, но Годжо Сатору - не тот человек, которого ты хотела бы видеть в этой ситуации. Сердце опустилось в желудок. Она последовала за ним, опустившись еще ниже в кресло и опустив взгляд в пол. Конечно, это не так. Утахиме не была полной дурой. Переспать с ним (несколько раз в течение нескольких лет), вероятно, было ошибкой с самого начала, но она никогда не заставляла себя поверить, что это нечто большее. Годжо не хотел и, вероятно, никогда не хотел бы отношений, что устраивало Утахиме, поскольку она не хотела отношений с ним. Как сказала Сёко, у нее были потребности, когда она была одинока, и будь он проклят, если не удовлетворил их вдвойне. Если не считать синяков и царапин, оставленных после себя, не было ничего материального, что могло бы удержать их вместе. Они были коллегами, и ей не нужно было ничего сверх того, что у них было на данный момент, если у них вообще что-то было. Через день или два после одного из их проведенной время в постели (или где там еще они занимались сексом) все свидетельства о Годжо исчезали из ее жизни. Все было так просто. Она могла наслаждаться этим моментом, а потом забыть, насколько это возможно. Но это... Это было очень, очень, очень сильное напоминание о том, что они что-то сделали, и она начала чувствовать себя плохо по другой причине. Сёко вздохнула: — Разве ты не принимаешь противозачаточные средства? — Да! — Настаивала Утахиме. — А презерватив ты тоже использовала? Утахиме заколебалась. — Не все время… Сёко приподняла брови в ответ на этот намек. — Ну что ж, тогда это напоминание о том, что при девяносто девяти процентах эффективности есть и один процент неэффективности. — Сейчас не время для сухого юмора, — огрызнулась Утахиме. — Может, и нет. — Сёко посмотрела на свои сигареты, явно желая закурить, но сдержалась. Запах последней сигареты все еще витал в воздухе, вызывая у Утахиме чувство тошноты, а может, она просто была слишком чувствительна. Иногда такое случалось, не так ли? — Я думаю, мы оба знаем, что скажут тесты, которые я проведу, но тебе следует потратить время на то, чтобы подумать, что ему сказать. Утахиме застонала: — Обязательно ли мне говорить ему? Разве я не могу просто притвориться, что от другого человек? Сёко безмятежно улыбнулась. — Можно, и я уверена, что ему станет легче, если он узнает, что ему не придется отвечать за человека младше десяти лет - не то что за учеников, которые находятся под его опекой. Без шуток, но в их случае все было иначе. В отличие от большинства старших школ, домашние задания, которые они задавали своим ученикам, обычно сопровождались насилием и возможными травмами, но Годжо, похоже, действительно выбрасывал своих детей туда. Полагала она, именно это он и получил за то, что выбрал трудных и особых учеников. — Но, к сожалению, у тебя нет выбора, — сказала Сёко. Утахиме насмешливо хмыкнула. — Почему бы и нет? — Потому что, — продолжала Сёко, поднимая голову и глядя Утахиме прямо в глаза, как никогда серьезно, — если ты носишь ребенка сильнейшего из известных шаманов, то на тебя обрушится целый ад. Утахиме откинула голову назад и уставилась в потолок. Это было не очень корректно и даже не очень умно, но единственное, что она могла подумать, - "Ну и дела, блять". Сёко обещала, что проверка не займет много времени, но Утахиме было не по себе, когда она находилась на территории школы. Годжо не должен был находиться рядом, но она чувствовала его присутствие везде, куда бы ни посмотрела. Она была почти уверена, что он почувствует, что кто-то думает о нем, и появится из ниоткуда. Кусты на окраине школы зашуршали, и она чуть не выпрыгнула из кожи, думая, что он выскочит из них. После неопределенного времени блуждания телефон Утахиме зазвонил. Она вытащила его из кармана и ответила: — Да? — Ты хочешь, чтобы я пришла к тебе или...? — Просто скажи мне, Сёко, — отрезала Утахиме. — Однозначное "да". Утахиме закрыла глаза и глубоко вздохнула. Когда она снова открыла глаза, то смотрела вниз на пруд с кои, который она нашла где-то в территории кампуса. Рыбки кружились под водой, иногда мелькая на поверхности хвостами. Все вокруг было прекрасно, камни и листва украшали края пруда. Еще день назад она была бы в восторге. Теперь ей казалось, что она просто тонет под водой. — Спасибо, — наконец произнесла Утахиме ровным тоном. — Не делай этого одна, хорошо? — сказала Сёко. — Потому что это не так. Какое бы решение ты ни приняла, что бы ты ни решила сделать, ты не одна. Утахиме провела рукой по животу. Нет, это не так. — Да, конечно. — У тебя еще есть время, — заметила Сёко. — Полагаю, из всех нас ты лучшая. Не могу представить, что бы я делала в такой ситуации. Утахиме тихонько фыркнула: — Тебе пришлось бы бросить курить и пить. Сёко насмешливо хмыкнула. — Звучит ужасно. — Она сделала паузу, но Утахиме слышала, как зажигалка щелкает, словно нервный тик. — Это была долгая поездка. Почему бы тебе не остаться на ночь? Ты можешь остаться у меня или мы найдем тебе комнату... — Нет, спасибо, — отрезала Утахиме. — Я позвоню тебе позже. Мне нужно... мне нужно время и уехать отсюда, пока Годжо не узнал, что я здесь. Ты можешь прятать меня сколько угодно, но, клянусь, он сможет меня вычислить. — Я бы предпочла, чтобы ты осталась, но... — Сёко с сожалением вздохнула. — Ты не ошибаешься. Они попрощались, и Утахиме завершила вызов. Она положила телефон обратно в карман. Ей действительно нужно было выбраться отсюда. В кампусе стало душно, и она с трудом переводила дыхание, пытаясь найти выход. К тому времени, когда она нашла его, паника уже подкатила к горлу, но ей удалось взять себя в руки. Она пошла пешком к вокзалу, не став ловить такси, но шум машин был слышен далеко, несмотря на их близость. По дороге обратно в Киото она включила на телефоне длинный плейлист, но музыка не могла ее отвлечь. Теперь, когда она возвращалась домой, ее мозг не мог отпустить это. Она была беременна - и не просто чьим-то ребенком. Это должен был быть самый плохой человек на свете. Ладно, если честно, он был не так уж плох (она жалела об этой мысли каждый раз, когда она ее допускала), но Сёко была права. Он был самым худшим человеком, от которого можно было завести ребенка, потому что это не могло быть чем-то простым. Годжо, по общему мнению, был самым могущественным шаманом за последние столетия. Его статус особого класса не имел себе равных, а его техники вызывали зависть и ненависть у многих. Ребенок от него был бы... Опасным. Пугающим. Разыскиваемым. Любимым. Если только он не унаследует ни одну из техник проклятия его семьи. Если кто-то из его детей не будет обладать Бесконечностью, это будет одновременно и трагедией, и благословением, тем более что унаследовать Шести глаз, чтобы уменьшить недостатки, при живом Годжо было невозможно. И это при условии, что она... Какое бы решение ты ни приняла. Утахиме вышла из поезда и глубоко вздохнула. Сегодня она часто так делала. Нацепив на себя спокойное выражение лица, она направилась к школе Киото. Дойдя до кампуса, она вежливо кивала и улыбалась, проходя мимо людей, махала им рукой и даже обменялась парой любезностей. Она прошла мимо столовой, где группа студенток сгрудилась над тарелкой с блюдом из эдамаме. По какой-то причине от этого зрелища сердце Утахиме подскочило к горлу. Придется ли кому-то из них однажды принимать такое решение? Утахиме направилась в свою комнату. Она заперла дверь, как только захлопнула ее, и даже поддалась искушению накинуть завесу, хотя это мало что дало бы, кроме подозрений. Ей хотелось отгородиться от всего мира, хотя бы на одну ночь. Вместо этого она разделась, аккуратно отложив одежду в сторону, и приняла теплую ванну. Не слишком горячо, напомнила она себе, погружаясь под воду, и поморщилась. Ей не хотелось думать о том, что она уже волнуется. Откинув голову на спинку ванны, Утахиме взглянула на себя. Обнаженная, ей нечего было скрывать – шрамы, скрытые под слоями одежды, легкие изгибы ее тела, мягкость, от которой она не могла избавиться, даже мышцы под ней. Ее живот все еще был практически плоским. Потребовалось некоторое время, чтобы это действительно начало проявляться, хотя, честно говоря, о самой беременности она знала мало. Может быть, несколько месяцев? До тех пор было бы легко спрятаться, если бы ее не рвало повсюду. Вопрос заключался в том, как долго она сможет скрывать это от него, если решится на такое? И что он сделает, если она решится? Поняв, что вода давно остыла, Утахиме вылезла из ванны и схватила полотенце, обернув его вокруг себя, а на ноги надела теплые пушистые тапочки. Она вышла из ванной, с волос все еще капала вода, а мысли были в туманной дымке, когда раздался телефонный звонок. Если это было какое-то задание, то рингтон звонка был бы другой. Вместо этого она увидела имя Годжо и чуть не швырнула телефон через всю комнату. Она могла бы проигнорировать звонок, но тогда у него возникли бы подозрения. Они жили в мире, где отсутствие ответа на звонок могло означать, что ты дремлешь или умираешь в канаве, так что обычно лучше было ответить или перезвонить сразу. Она могла проигнорировать звонок и отправить ему сообщение о том, что занята, но это дало бы ей всего несколько часов, прежде чем его несносный характер возьмет верх, и он, возможно, станет еще надоедливее. Взвесив все за и против, она в последнюю секунду ответила на звонок простым: "Да?". — Я слышал, ты сегодня была в Токио, — сказал Годжо. — И не слишком долго. — У меня были небольшие дела, — ответила Утахиме, ее голос был волшебным образом ровным. — Пять часов в оба конца ради двух часов работы? — спросил Годжо. — Звонка не хватило? Утахиме сдвинулась с места. — Некоторые вещи лучше делать лично. — С Сёко, — продолжал Годжо, явно выискивая информацию. То есть он знал, что она виделась с Сёко, но не знал, зачем. Утахиме ожидала именно этого. Сёко была бы слишком скрытной, чтобы Годжо смог выудить из нее информацию. Возможно, она выпустила ему в лицо дым и сказала, что это не его дело. — Ты не осталась, чтобы повидаться со мной? — Не было времени. — Значит, времени хватило на пятичасовую поездку на поезде, но не хватило, чтобы увидеться со мной? — Мелодраматический смешок Годжо был слышен даже по телефону. — Как жестоко с твоей стороны. Разве ты не скучаешь по мне? Мы не виделись целый месяц. О, она определенно знала это. Утахиме не могла забыть, когда в последний раз виделась с Годжо, ведь следы того визита остались гораздо дольше, чем несколько синяков и царапин. И скучала ли она по нему? На этот вопрос она предпочла бы не отвечать. Утахиме откинула голову назад и подняла глаза к потолку: — Тебя не было на месте. Я не знала, когда ты вернешься, и не собиралась звонить тебе, если ты был занят. — В любом случае, это было не так, и он это знал. Он звонил ей. Почти всегда это было в это время. По пальцам одной руки можно было пересчитать, сколько раз она обращалась к нему по... личным причинам. — Прости, что разминулась с тобой. Я не знала, что ты вернешься так скоро. Ты не задерживаешься в кампусе больше, чем нужно. — Хм, ты права, — неохотно согласился Годжо. — Все еще такое чувство, будто упущена возможность. «Ты мог бы приехать в Киото», — чуть было не сказала она. Вместо этого она закрыла глаза и ответила: — Возможно, в следующий раз. — Знаешь, ты говоришь на удивление спокойно, — заметил Годжо. — Я спокойна, — ответила Утахиме. — Мне не нужно было иметь с тобой дело, и я только что закончила принимать горячую ванну. — Только что закончила? Так ты в полотенце? Голая? Скажи мне, что ты разговариваешь со мной обнаженной. — Оставлю это твоему воображению, извращенец, — сухо сказала Утахиме. — Нечестно оставлять меня с этим образом. — Годжо практически скулил. — Боюсь, тебе придется согреваться ночью, — сказала Утахиме, и ее губы сами собой изогнулись. С ним не должно быть так легко разговаривать. Иногда это раздражало ее - ведь для нее было бы лучше, если бы подобные шутки не были развлекательными, но сейчас она действительно слишком устала, чтобы бороться с этим. — Увидимся позже, Годжо. — Не слишком долго, — предостерегающе сказал Годжо. — Тебе нравится иметь со мной дело. Не отрицай этого. — Я буду отрицать это, пока жива, — сказала ему Утахиме, прежде чем завершить разговор. Она некоторое время смотрела на телефон, а потом положила его на комод. Она слышала голос Сёко, напоминающий ей, что она должна ему сказать, но телефонный звонок не мог быть достаточным. С другой стороны, может, это и к лучшему. Возможно, им обоим будет легче, если они будут держаться как можно дальше друг от друга. В конце концов, Годжо был... нестандартным учителем, но она не знала, как он поведет себя с маленькими детьми. На его плечах лежала огромная ответственность за то, кем он был, но это совсем другое дело. Он хорошо относился к студентам, в своей странной манере, но она не могла представить его рядом с ребенком. Он бы, наверное, держал его вверх ногами и тыкал в живот. Ты дура, — выругалась она. Тем не менее, сейчас она мало что могла сделать. У нее будет много времени, чтобы ругать себя. Сейчас, после долгого дня путешествий и судьбоносных новостей, ей хотелось просто уснуть и ни о чем не думать. И если ее сны были беспорядочны и наполнены тревожными проблесками Годжо, утром она не станет о них вспоминать.