Limitations

Несмотря на то, что ее тело все еще жаждало секса до нелепости, заниматься им становилось все сложнее. Как бы сильно тело ни хотело секса, оно уже не было таким податливым, поэтому ей с Годжо приходилось находить решение. Обычно это означало оральный секс, на который Годжо не жаловался. Он был готов заниматься с ней до тех пор, пока она не превратится во всхлипывающую слабую куклу, и терся своим членом о любую ее часть тела до тех пор, пока она либо не сделает ему небрежный минет, либо сама не кончит на него - и то, и другое никогда не длилось долго, хотя бы потому, что они так легко возбуждались. Когда они занимались сексом, Годжо был вынужден двигаться медленно. Теперь, когда она была явно беременна, даже он стал с опаской относиться к занятиям вагинальным сексом. Она никогда не сможет забыть, как Годжо спрашивал, не навредит ли он ребенку. Это расстраивало Утахиме. Она не любила ныть по любому поводу, но особенно из-за члена Годжо. Этого было достаточно, чтобы ей становилось мрачно. Врач заверила их, что секс безвреден при условии соблюдения осторожности, и Годжо впервые в жизни был с ней очень внимателен. В некоторых позах они не могли заниматься сексом, что подразумевало множество проб и ошибок. Сверху ей было удобно, но утомительно, на боку - уютно, но немного тесновато и трудно двигаться. Он брал ее сзади, когда она вставала на четвереньки, - это был лучший из возможных вариантов, и именно так они сейчас и занимались. Утахиме не ожидала, что Годжо захочет заняться с ней сексом, пока она надута, как воздушный шар, и полагала, что беременность будет пугать его слишком сильно сейчас, когда она была уже на пороге рождение ребёнка, но Годжо был полон сюрпризов. Она вздрагивала каждый раз, когда одна из его ладоней проходила по ее обнаженному животу, обхватывая его, словно он сам носил их ребенка. Он, казалось, тоже был немного ошеломлен, моргая от удивления, пока медленно погружался в нее, а затем выходил, повторяя процесс снова и снова, пока она не начала задыхаться и дрожать. Когда она подалась назад, чтобы снова заставить его войти в нее, он нежно похлопал ее по попке. — Нет, Ута, мы должны делать это медленно. Так сказала твой врач. Утахиме впилась зубами в подушку и приглушенно выругалась: — Медленно, блядь. Годжо усмехнулся. — Тебе будет так стыдно за себя, когда все закончится. Так бы и было, но ей было все равно, главное, чтобы Годжо старательно довел ее до оргазма. К моменту, когда она содрогнулась от удовольствия и застонала на постели, даже он прикусил язык. По его напряженной хватке на бедрах она поняла, что он тоже сдерживает себя, отчаянно желая трахнуть ее, когда ее стенки сжимали его член, казалось, сильнее, чем когда-либо, но он сдерживался, в конце концов, он оказался сильнее ее. Ну и дела. Когда он наконец кончил в нее, то сделал это со стоном, и они вдвоем опустились на кровать настолько, насколько позволял ее живот. Годжо навис над ней, упираясь руками в кровать, что означало, что ее задница находится в поднятом положении, а лицо зарыто в подушку. Она могла поклясться, что чувствует биение его сердца на своей спине, его грудь блестела от пота, несмотря на медлительность их занятий. — Мне будет этого не хватать, — пробормотал Годжо ей в затылок. Совершенно выбитая из колеи, Утахиме смогла только спросить: — Чего именно? — Кончать в тебя, когда захочется. Утахиме фыркнула. Раньше его ничто не останавливало, но теперь они как никогда остро осознавали последствия этого, так что после рождения ребенка им придется быть более осторожными. То, что никто из них не сомневался в том, что будет после... Она слишком устала, чтобы думать об этом, и была слишком довольна и счастлива, чтобы испортить момент. Он осторожно вышел из нее, уложив ее на бок и натягивая на нее одеяло, чтобы ей было комфортно. Она обратила внимание на то, что он не присоединился к ней под одеялом, а целовал ее шею и плечо, когда убирал ее волосы в сторону. В этом был смысл. В такую рань ему нужно было телепортироваться обратно в Токио, чтобы начать учебный день, но у нее было свободное утро, а ее ученики были заранее распределены по миссиям. Это были мелочи, проклятия низшего уровня, с которыми, как она знала, они могли справиться и без ее вмешательства, поэтому она займется ими во второй половине дня, когда они вернутся. — Тебе скоро нужно уходить? — Утахиме спросила, уже закрыв глаза. — Совсем скоро, — признался Годжо, продолжая медленно целовать ее шею. Утахиме прижалась к нему. — Прекрати, а то я опять заведусь. Губы Годжо изогнулись в ухмылке на ее шее. — Может быть, в этом и состоит смысл. Как раз в тот момент, когда она собиралась перевернуться на бок, чтобы повернуться к нему лицом, их прервал стук в дверь. Они оба замерли, глядя друг на друга, но Утахиме не знала, кто это может быть. У нее была политика «открытых дверей» для всех учеников, то есть любой из них мог прийти к ней в класс или в школьные апартаменты, если им что-то было нужно, но она никогда не видела учеников так рано утром. Вероятнее всего, это был Гакуганджи, но он никогда не приходил сюда в такое время. Он бы так поступил только в том случае, если бы дело было серьезным, но Годжо наверняка бы позвонил сначала, если бы дело было настолько важным - если только он не знал, что он здесь, и не потрудился позвонить или написать. Они одновременно пришли к одному и тому же выводу, и Утахиме воскликнула — Одну минуту! Она не могла спешно собираться так же быстро, как Годжо, который натянул штаны и боксеры с рекордной скоростью. Самое быстрое, что ей удалось сделать, - это надеть футболку и нижнее белье, накинуть халат и завязать пояс на животе. После того как Годжо натянул на себя футболку, он посмотрел на нее таким странным теплым взглядом, словно хотел снова ее приласкать, но потом она отпихнула его в сторону, чтобы открыть дверь. И тут же застыла в недоумении, оказавшись лицом к лицу с матерью Годжо. — Ох, — удалось вымолвить Утахиме. — Здравствуйте. Масами Годжо, с прямой, как доска, спиной и выражением гордости, вздохнула. — Хорошо, что ты проснулась. Годжо положил руку на плечо Утахиме и нахмурился, глядя на мать. — Что ты здесь делаешь? — Пытаюсь тебе помочь, — ответила его мать, — вопреки твоему мнению. Она вернула свой острый взгляд обратно к Утахиме, которая все еще пыталась примириться с неожиданной переменой в ее утреннем настроении. — Можно войти? — Да, конечно, хорошо. Утахиме не знала, что еще сказать, отступила в сторону и прижалась к Годжо, чтобы дать его матери возможность войти в свои апартаменты. Она закрыла дверь, прекрасно понимая, что его мать оценивает состояние ее жилища: пиджак Годжо на полу, фотографии ее учеников, случайные предметы искусства и декора, которые она накопила за годы своей службы магом. Он не был таким уж впечатляющим, но это был ее дом. Жить в кампусе было проще и дешевле, когда она так часто требовалась здесь. — Как ты узнала, что нужно прийти сюда? — требовательно сказал Годжо. — Утахиме ведь здесь работает, не так ли? — спокойно произнесла его мать, глядя на него сдержанным взглядом. Годжо моргнул, на его лице промелькнуло изумленное выражение. — Ты здесь не из за меня? — Мир может и изменился, когда ты родился, — сказала ему мать, — но он не вращается вокруг тебя. Она глубоко вздохнула, и ее плечи расслабились. — Я пришла сюда, чтобы поговорить с матерью моего внука. Утахиме посмотрела на Годжо, но больше ничего не могла сделать. Какая-то часть ее души обрадовалась словам его матери, радуясь признанию внука, но она все еще не понимала, чего хочет эта женщина. Все, что она могла сделать, - это смотреть на Годжо и надеяться на лучшее. Ей показалось странным, что его мать пришла без его отца, бывшего главы клана Годжо, но не ее дело было задавать вопросы. Скоро она окажется в таком же положении, не так ли? — Ты скоро должна родить, да? — Спросила мать Годжо. Утахиме не решалась ответить, но все же сделала это: — Да, в ближайшие полтора месяца. Мать Годжо глубоко вздохнула, а затем выдохнула. — Я знаю, что вы будете спорить, но я пришла сюда одна и не просто так, поэтому я умоляю: пожалуйста, родите ребенка в поместье Годжо. Как по команде, Годжо напрягся. — Что...? — Дело не в политике клана, Сатору, и не в стремлении к захвату власти, — твердо произнесла его мать. — Я пришла сюда, чтобы попросить тебя об этом ради защиты твоего ребенка и женщины, которую ты так явно любишь. Годжо замолчал, понурившись и потупившись. Даже Утахиме не могла с этим поспорить: ее глаза перебегали с Годжо на его мать, когда они смотрели друг на друга. Никто из них не произнес ни слова - ни для того, чтобы возразить, ни для того, чтобы защититься. Утахиме не могла ничего сказать, чтобы не противоречить заявлению его матери, а Годжо... Он затих на заднем плане, накаленный, но молчаливый. — Вы двое приняли своё решения, и как бы я ни была с ними не согласна... — Его мать медленно вздохнула. — Я понимаю это. Годжо смотрел на нее ровным взглядом. — Ты понимаешь это. — Да, Сатору, я вас понимаю, потому что у меня тоже были такие же мысли, — возразила его мать, словно отчитывая его, подобно матери непоседливого ребенка. — Я тоже не происходила из этого клана. Меня воспитывали в духе мыслей, чтобы я могла понравиться главе, но я была еще наивной девочкой, когда меня выбрали в жены твоему отцу, вскоре после того, как он стал главой клана. — Она вздохнула и села на стул, внезапно став выглядеть старше своих лет. Как и Годжо, она выглядела моложе своих лет, но вот-вот должна была стать бабушкой. — Я была молода, когда забеременела тобой, и не смогла стать той матерью, о которой мечтала. Годжо, как всегда, скорчил гримасу. — О, так ты теперь извиняешься за то, что была такой отстраненной и холодной? — Нет, я сама заварила эту кашу, и я буду сама её расхлёбывать, — заявила его мать. — Но я могу понять, что Утахиме - другая. Годжо встал за ее спиной, чувствуя себя выше, чем когда-либо прежде. — Ты чертовски права. — Но это не значит, что вы двое можете отказаться от крайних мер, через которые нам пришлось пройти, когда речь шла о твоем рождении, — подчеркнула его мать, садясь прямо. — Независимо от того, претендуешь ты на этого ребенка как на наследника или нет, он твоей крови, а значит, с момента рождения будет подвергаться опасностям. Я бы даже добавила, что сейчас они находятся в опасности, но я не собираюсь прямо обвинять старейшин в том, что они специально подвергают Утахиме угрозам. При этих словах и Утахиме, и Годжо замерли. Никто из них не рассказал своим родителям об инциденте, когда Утахиме более или менее принудительно отправили на опасную миссию по наблюдению, о той самой ночи, которая заставила их столкнуться с их отношениями и переживаниями по поводу беременности и друг друга, но, похоже, это не имело никакого значения. Возможно, его родители узнали об этом от старейшин. Или пожалуй, они были достаточно мудры, чтобы понять, что это вполне возможно, не зная правды. Теперь это не имело большого значения. — Я знаю, — продолжила его мать, в голосе которой звучало больше всего опасения, — потому что я была в таком же положении. — Тебе пришлось иметь дело с старейшинами и политикой, пока ты была беременна мной, — недовольно пробормотал Годжо. — Конечно, да, — хмыкнула его мать, — и после твоего рождения все стало только хуже. Она прижала пальцы к виску, как бы стирая головную боль. — Ты изменил мир. Я знала, что ты особенный, еще до твоего рождения, но пыталась это скрыть. Я была так молода, и мне было страшно. Я хотела, чтобы ты был счастлив, как и ты хочешь для своего ребенка, но ты... — Она вздохнула, откинувшись на спинку стула. — Ты был исключительным. Я ничего не могла сделать, чтобы защитить тебя, по крайней мере, не больше того, что я делала. Я знаю, что это было не идеально, но Сатору, ты не был обычным ребенком. Я не могла дать тебе нормальную жизнь. — Я не хочу, чтобы мой ребенок прошел через это, — проворчал Годжо. — Я знаю, — подчеркнула его мать, — и я понимаю, почему, но ты должен также понимать, что то, что мы делали - как мы тебя воспитывали, - было для твоего же блага и для твоей защиты. — Она протянула к нему руку. — Даже тебя, сильнейшего мага нашего времени, кто-то смог перехитрить и победить. Ваш ребенок будет слабее, хотя бы потому, что не сможет унаследовать Шесть глаз, но он все равно будет мишенью, если не больше, потому что люди будут знать о его слабости. В детстве ты был сильнее взрослых, но для твоего ребенка это будет не так. Он будет уязвимым. И люди, и проклятия будут пытаться использовать его против тебя. Годжо напрягся. — Я никому не позволю... — Разве ты не говорил себе то же самое, когда речь шла о твоих учениках? — перебила его мать, остановив его на полуслове. — Сатору, несмотря на то, что у меня не сложилось с тобой как у матери, я люблю тебя больше всего на свете, больше твоего отца и всего клана, но мне нужно, чтобы ты хорошо подумал. — Чего ты хочешь? — Годжо спросил, расстроившись так, как Утахиме его еще никогда не слышала. Она коснулась его руки и посмотрела на него снизу вверх, он вздохнул и отвел взгляд, но положил руку на ее ладонь. — Я понимаю ваши решения в отношении ребенка, — сказала его мать. — Согласна ли я с ними? Нет, я не могу, но я понимаю. Я чувствовала то же, что и вы, но у меня не было такой же власти. — Она вдохнула и выдохнула, а затем наклонилась вперед, молитвенно сжав руки. — Но я умоляю тебя: когда придет время рожать, нам всем будет спокойнее, если твой ребенок появится на свет в поместье. Вы можете пригласить своего врача. Я бы хотела, чтобы родители Утахиме были там, если они смогут приехать. Но, пожалуйста, пусть ваш ребенок будет в безопасности и Утахиме, пусть роды пройдут у нас - там, где мы все сможем защитить вас наилучшим образом. После минутного разглядывания матери с каменным выражением лица Годжо спросил: — И это не попытка узурпировать меня или получить какую-то власть? — Может быть, для твоего отца и других членов семьи, но меня это не волнует, — без колебаний заявила его мать. Ее непокорность застала Утахиме врасплох, она не ожидала такого от женщины, которая четко следовала негласным правилам магического и кланового общества. — Я просто хочу защитить их и убедиться, что роды пройдут так гладко, как только возможно. Твое рождение было неспокойным и опасным. Мы не можем гарантировать, как пройдет рождение вашего ребенка. Это может быть опасно, если делать это в обычной больнице. Годжо в задумчивости поджал губы, но Утахиме видела его взгляд - расчетливый, пристальный, серьезный. Как ни неприятно было Утахиме признавать это, она могла понять доводы его матери. Они планировали, что она будет рожать в больнице в Киото, где ее будет обслуживать обычный акушер-гинеколог, но это... может быть не совсем обычные роды. Возможно, в конечном счете будет лучше, если она будет в целости и сохранности, в окружении других магов, на всякий случай, в укромном месте. — Я почувствовала изменения в мире, когда ты еще рос во мне, но маги всего мира ощутили их в тот момент, когда ты родился, — сказала его мать. — Оно притягивало магов и проклятия - в благоговении, в ненависти, в страхе, в волнении. В ответ на твое рождение появились проклятия. Некоторые люди хотели почитать тебя как божество - и многие желали твоей смерти. Первая награда за твою голову была назначена, когда тебе была всего неделя от роду. Сердце Утахиме заколотилось при этой мысли, и она по привычке провела рукой по животу. Это привлекло внимание его матери, ее взгляд остановился на ней. Годжо тоже заметил это. — Не нужно перекладывать на нее свои прошлые травмы. — Я не говорю, что все будет так же, — продолжала его мать, — но некоторые люди будут видеть в твоем ребенке оружие, которое можно использовать против тебя, слабое место в твоей броне. Ты очень заботишься о других, и я горжусь тем, что ты используешь свою силу для защиты тех, кто слабее тебя, но это совсем другое. Сильным или нет, но твой мир изменится, когда он родится, и я отчаянно пытаюсь защитить вас. Очевидно, что Годжо был в смятении и, казалось, уже в который раз терял дар речи. У Утахиме возникло четкое ощущение, что, возможно, впервые кто-то из его родителей так откровенно рассказал ему о своих чувствах. Это немного разбило сердце Утахиме. Разве они не плакали от радости, когда Годжо был освобожден из заточения? Разве его мать не сломалась и не упала на колени, когда ее сын был возвращен им? Даже Утахиме, впервые увидев его, крепко прижалась к нему, била в грудь и рыдала в его окровавленную одежду, пока наконец не прижалась к нему, и оба они дрожали от адреналина, истощения и множества других эмоций, которые она теперь понимала. Когда мать и сын зашли в тупик, Утахиме вновь выступил в роли посредника. — Думаю... она права, Годжо. Он посмотрел на нее боковым зрением, выражение его лица было трудно разобрать из-за неподвижности, но он не стал с ней спорить. И не стал бы. Если бы она настояла на том, чтобы рожать в больнице, как было запланировано, он, скорее всего, поддержал бы ее решение. Дело не в том, что он не хотел принимать решения; он просто хотел предоставить ей самостоятельность. Теперь она это понимала. — Мне неприятно это признавать, но я... — Утахиме глубоко вздохнула. — Мне страшно. Выражение лица Годжо наконец смягчилось, и напряжение, вызванное ее признанием, рассеялось. — Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. — По крайней мере, мы сможем лучше контролировать обстановку в поместье, — добавила его мать. — Мы позаботимся о вас и ребенке, чтобы о них позаботились. — Сёко, — пролепетала Утахиме, борясь с желанием начать болтать и поддаться эмоциям. Чертовы гормоны. — Я хочу, чтобы Сёко была там. — Думаю, это лучший вариант, — согласился Годжо. — Я бы не доверял ни одному врачу, который работает с кланами. Его мать наклонила голову. — Она же у вас в школе владеет техникой обратного проклятия, верно? — Так и есть, — сказал Годжо, — она давно мечтает стать ведущим врачом Утахиме. Для той, кто обманом пробилась в медицинскую школу, я никогда не видел ее такой прилежной. Его мать нахмурилась: — Это не внушает надежды. На губах Годжо заиграла ухмылка. — Она спасла больше жизней, чем любой другой врач мог бы мечтать, и она лучшая подруга Утахиме, так что вряд ли кто-то сможет позаботиться о ней лучше, чем она. — Если ты настаиваешь, — вздохнула его мать. — Еще какие-нибудь пожелания? Мы должны быть не очень многочисленны, чтобы не переутомлять Утахиме, а также из соображений безопасности. Мы сможем обсудить детали, когда соберемся вместе. Возможно, она сможет приехать на неделю раньше срока - или хотя бы на несколько дней, на всякий случай. Не то чтобы ребенок придерживался расписания, и я не сомневаюсь, что с твоим все будет так же сложно, как и с тобой. Годжо оглянулся на Утахиме. — Ты хочешь, чтобы там был кто-то еще, кроме твоих родителей? Прикусив губу, Утахиме на мгновение замешкалась, а потом пробормотала: — Мэй Мэй и Нанами, если они захотят присутствовать. — Нанамин будет моей эмоциональной поддержкой, — пошутил Годжо. Это было настолько нелепо, что Утахиме фыркнула. — Он не придет, если ты ему это скажешь. — И это все? — спросила его мать, похоже, ничуть не смущенная их короткой шуткой. — Никаких высших, — заявил Годжо. — Если я увижу хотя бы намек на них, я уничтожу их. Его мать скорчила гримасу, сморщив нос, словно учуяла что-то отвратительное. — Конечно, нет. Я усвоила урок с тобой. Они так часто вмешивались, требуя встречи с тобой, желая заполучить любой клочок тебя. Тогда я была слишком молода и пуглива, чтобы сказать им «нет», но если они попробуют повторить подобное, я лично их прогоню. Утахиме не могла не улыбнуться, особенно когда увидела, как с облегчением опустились плечи Годжо. Теперь она догадывалась, откуда у него такой темперамент. Она все еще оставалась тем грозным матриархом, которую Утахиме впервые встретила в его родовом поместье, но в то же время становилась все более напоминающей мать. Годжо явно многое унаследовал от нее, даже если это и не казалось таковым из-за его дурацкого и безрассудного характера. Встав, мать в задумчивости поджала губы и небрежно добавила: — Скорее всего, я запрещу большинству твоих родственников появляться в доме, просто чтобы подстраховаться. Мне пришлось проткнуть руку одной из твоих теток, когда ей взбрело в голову похитить тебя. Внезапная перемена испугала Утахиме и заставила ее испуганно спросить: — Что? — Глупая и отчаянная женщина, — хмыкнула его мать. — Она думала, что сможет убить его отца и меня, а потом воспитать Сатору как своего, став, по сути, главой клана до его совершеннолетия. —Она закатила глаза. — Это было жалко, правда. Годжо, в свою очередь, выглядел лишь слегка заинтересованным, почесывая подбородок. — А, так вот что с ней случилось. Мне было интересно, куда она делась. Она всегда приносила мне так много конфет. — Маленькие взятки, чтобы заставить тебя любить и доверять ей, — фыркнула его мать. Ну и отлично. Ей пришлось опасаться не только внешних угроз, но и внутренних. Чувствуя ее растущее беспокойство, Годжо сжал ее руку и подмигнул ей. Если бы мать не заговорила об этом, она могла бы подумать, что он шутит и придумывает историю, но нет, это был мир, в котором Сатору вырос - мир, в котором его родители были вынуждены его воспитывать - с постоянным ножом у его спины. Хотелось бы надеяться, что с их ребенком все будет не так плохо, но угроза все же существовала. — Итак, — сказала его мать, снова выпрямляясь. — Я бы хотела поговорить с Утахиме - наедине. Годжо снова вздрогнул. — Все, что ты скажешь ей, ты можешь сказать при мне. — Я не собираюсь оскорблять или ругать ее, Сатору, — сказала ему мать. — Я просто хочу поговорить с ней как мать с матерью. — Все в порядке, Годжо, — сказала ему Утахиме. — Тебе нужно готовиться к занятиям. Несмотря на то, что перспектива остаться наедине с матерью немного тревожила Утахиме, она сохраняла пассивное выражение лица, не сводя глаз с Годжо, пока тот наконец не кивнул. Они обе смотрели, как он подбирает с пола пиджак, а затем и повязку для глаз с тумбочки, после чего вышел из комнаты. Годжо Масами действительно была устрашающей женщиной, больше, чем кто-либо из старейшин. Она, должно быть, не уступала другим главам кланов, совсем не похожая на их покорных жен и любовниц. Как только дверь закрылась, мать Годжо шагнула вперед, протягивая руки. — Можно? Утахиме растерялась, пораженная внезапной близостью этого жеста. — О, конечно. Сделав едва заметный вдох, Масами положила руки на живот Утахиме, под пояс, который она завязала под грудью. Утахиме старалась не вздрагивать, когда ее руки коснулись большой выпуклости, и не могла удержаться от того, чтобы не посмотреть на ее лицо, когда она, несомненно, почувствовала толчок от растущего внутри нее ребенка. — Я чувствую, что он силен, — пробормотала Масами. — Вы тоже это чувствуете? — Утахиме тихо спросила. — Я почувствовала это сразу, как только увидела тебя, — согласилась Масами. — Вряд ли они будут столь же сильны, как Сатору, ведь ему нельзя унаследовать Шесть Глаз, пока он жив, но я уже чувствую, как смешалась проклятая энергия с твоей. Он силён. — Масами подняла глаза и посмотрела на Утахиме, привлекая ее внимание. Они были более темного оттенка, чем у Годжо, и смутно напомнили ей Юту. Мать Годжо, как она узнала, тоже происходила из рода Сугувара, отсюда и выбранная ею роль жены главы клана Годжо, и ее собственный статус мага первого ранга. — Ты должна быть очень осторожна, если используешь свою технику. Это может быть очень опасно. Утахиме сглотнула. — У вас были такие проблемы? — У меня нет собственной врожденной проклятой техники, — пояснила Масами. — Еще одна причина, по которой меня выбрали в жены отцу Сатору. У меня не было такой техники, чтобы угрожать передачей Безграничности или Шести глаз. — Ее взгляд снова упал на руку, лежащую на животе Утахиме. — Но мой выброс проклятой энергии был критическим. Он вырывался наружу рывками, вызывал беспорядки, заглушал комнату. Её было слишком много, чтобы сдерживать. Ты должна быть сильной, чтобы держать все это в себе. Утахиме издала легкий смешок, вздохнув. — Годжо всегда дразнил меня, что я слабая. Масами хмыкнула. — Это его незрелый способ сказать, что он хочет защитить тебя. — Не успела Утахиме задаться вопросом, откуда она это знает, как Масами спросила: — Девочка или мальчик? — Мы не знаем, — призналась Утахиме. — Определить это во время УЗИ оказалось сложно, поэтому через некоторое время мы решили просто дождаться родов, чтобы узнать это. К удивлению, Масами кивнула. — Возможно, это и к лучшему. — Годжо считает, что кланы и старейшины будут больше наседать, если узнают, что это мальчик, — пояснила Утахиме. Слегка покачав головой, Масами заявила: — Глупцы, все они. Они забывают о том, что женщины принесли их в этот мир, несмотря на то, что воспринимают женщин лишь как своего рода мулов. — Так ли это было для вас? — Утахиме не удержалась и спросила. — Да, так и было, — ответила Масами, предельно честно и непреклонно. — Меня отдали отцу Сатору, чтобы я родила ему наследника, и я сделала это сполна. Я подарила ему самого сильного наследника, какого только можно себе представить. Я делала то, что от меня требовалось, и тогда, в некотором смысле, во мне больше не было нужды. — На ее губах заиграла странная полуулыбка. " — Конечно, клан Годжо отличается от Камо и Зенин. Я не была какой-то глупой и слабой, поэтому после рождения Сатору у меня были другие обязанности и роли. И ты ведь тоже. Сатору не мог бы полюбить другого человека. На щеках Утахиме вспыхнул румянец. — Ох, я не знаю... — Он говорил о тебе раньше, — сказала Масами, убирая руки и делая шаг назад. — Когда он был молод и приезжал в поместье на каникулы. Глаза Утахиме слегка расширились. — Правда? — Ты была для него светом в темное и трудное время, — сказала ей Масами. — Спасибо. — Я не... Я не, правда... — Утахиме не знала, что сказать, поэтому просто неловко поклонилась, и странный интимный и тихий момент подошел к концу. Записав на листке бумаги свой номер и попросив Утахиме звонить ей, если у нее возникнут вопросы или опасения по поводу беременности или рождения ребенка в поместье клана Годжо, мать Годжо ушла так же незаметно, как и появилась. Она бросила последний взгляд на живот Утахиме, а затем вышла, коротко переговорив с сыном, который явно ждал у двери возможности вернуться. Утахиме отвернулась от них, давая им возможность побыть наедине, и обернулась только тогда, когда услышала, как захлопнулась дверь и позади нее послышались знакомые шаги Годжо. — О чем она хотела поговорить? — Годжо спросил. — Ты в порядке? — Я в порядке, — заявила Утахиме, закатив глаза. — Она просто хотела поговорить о беременности - почувствовать его пинки на себе. — Она скривила губы в легкой улыбке. — Не думаю, что она хочет, чтобы ты видел ее мягкой. Годжо фыркнул. — Эта женщина? Мягкой. Никогда. Она совершенно каменная и холодная. — Ты можешь удивиться. Утахиме и сама не была такой уж каменно-холодной, так что она обхватила Годжо руками. Живот мешал прижаться к его груди, но она закрыла глаза, когда Годжо провел ладонью по ее спине и спросил: — Ты уверена, что не против? — Это к лучшему, — вздохнула Утахиме. Годжо поцеловал ее в макушку. — Я не оставлю тебя с ними наедине. Странно. Именно этого она боялась, когда впервые узнала о своей беременности, и вот Годжо оспаривает ее страхи вслух без всяких намеков. Они действительно сильно повзрослели за последние восемь месяцев. Это был уже не тот мужчина, который, перепихнувшись с ней до пяти утра, уйдет. Теперь она знала, что не останется одна. Сёко будет там, ее родители, ее друзья. Для того чтобы вырастить ребенка, нужна целая семья - и, видимо, для того, чтобы свести вместе двух людей.