Часть 1. Первые дни на море
31 марта 2024 г. в 12:46
Идея о том, что можно и отдохнуть, и заработать одновременно начала терпеть крах уже с первых дней своего осуществления. Как выяснилось, на крымском берегу не было особого недостатка во врачах, поэтому скромное объявление, вывешенное на воротах: «Фельдшерица. Принимаю до 12 дня или по договоренности» практически не привело к каким-либо результатам. И даже оплата «всего лишь в двадцать копеек» не обеспечивала не просто толп желающих, но даже какого-либо небольшого их потока.
— За три дома отсюда врач живет — к нему все ходят, — однажды сказал прохожий, увидев во дворе Машуньку.
— Дочь желает принимать — не вправе ей мешать, — ответила женщина.
Конечно, иногда пациенты приходили. Кто-то порезался об острые камни во время купания, кто-то из приезжих шел к врачу, но, дойдя до фельдшерицы, решил не искать добра от добра, но денег едва хватало на мороженое и пирожки, не говоря уже о чем-либо более крупном.
Эта поездка была практически целиком оплачена Глашей — девушка хотела потратить деньги, заработанные в больнице, с шиком. В идеале — еще и заработать. Однако заработать не получалось, что мало расстраивало девушку. Деньги на оплату учебы в университете все равно были отложены, Машунька на всякий случай взяла с собой деньги, «если что-то пойдет не так», однако, судя по всему, они были лишние. Глаша не просто взяла с собой необходимую сумму, но еще и умудрялась слегка подрабатывать, во что Машунька еще неделю назад не верила.
— Купите в аптеке порошок от жара, — где-то вдалеке, под раскидистым каштаном, говорила Глаша. — Я сейчас запишу на бумажку.
— А если не покупать? — этот вопрос удивил Машуньку.
— Тогда нужно обтирать холодной водой, водкой — зачем вам это надо? — Глаша отвечала на столь идиотский вопрос весьма спокойно. — Можно вообще ничего не делать, но если сердце больное, может и конец прийти. Сэкономите здесь — потратитесь на отпевание.
Черный юмор тоже казался Машуньке неуместным, поэтому, когда человек ушел, женщина сказала:
— Оба друг друга стоите. Как тебе еще в лоб не дали за шуточки про отпевание?
— Что взять с того, что он дурак? — ответила Глаша. — Мне однажды в больнице рассказывали, что один идиот решил лечить горячку слабительным порошком. Со словами, что какая разница, какой порошок, он же в аптеке куплен.
— Как ты их терпишь? — удивилась Машунька.
— Да, я вижу, что ты не особенно терпишь тех, кто не так быстро соображает во время частных уроков, — Глаша намекнула на себя.
Отдых был восхитителен. В глубине души раз десять посмеявшись над словами Дусечки, когда та, узнав, что «дочь, в которую я столько вложила сил и труда, наконец-то отдает мне свое», предложила «не страдать ерундой, не ехать на море и пустить деньги на благое дело», после чего была в вежливой форме послана, Машунька поблагодарила Бога за счастливую жизнь, после чего пришла к выводу, что и вправду разумно воспитывала дочь, раз теперь пожинает такие шикарные плоды.
В один из дней возле калитки раздался голос:
— Мадемуазель! Фельдшерица!
Глаша, отдыхавшая в тени кустарников, подошла к воротам.
— Вот, значит, кто у меня пациентов уводит, — произнес мужчина лет пятидесяти.
— Уводят коров на веревочке, а у людей есть свободная воля. — Выражения родом с ненавистного Закона Божьего пришли в голову сами по себе.
— Так правильно — если прием в цене отличается почти вдвое, — ответил незваный гость.
— Так правильно — к фельдшерице по особо важным поводам и не пойдут, — сказала Глаша. — Если все сильно плохо, я и сама принимать не буду — к врачу отправлю.
— Отдыхаете здесь, мадемуазель? — спросил он.
— Да, — ответила Глаша. — Оттрубила год в больнице — можно и понаслаждаться отдыхом.
— И как успехи? — поинтересовался гость.
— И на операциях была, а когда в деревне трудилась, и сама людей зашивала, — сказала Глаша.
— Ой, в деревне — там непочатый край работы… — Мужчина задумался.
После обоюдных воспоминаний о деревне визитер пожелал Глаше удачи, а затем вернулся обратно.
Машунька, когда посетитель ушел, спросила:
— Что хотел?
— Да дурью маялся, — ответила Глаша. — Врач, который живет рядом. Неплохо поболтали о деревне. Он, оказывается, там несколько лет отработал, потом уехал. Но он не в такой деревне, как мы прошлым летом ездили, жил, у него в подчинении целая медсестра с акушеркой была.
Девушка посмотрела на часы — было уже шесть минут первого.
— Я на берег, — произнесла Глаша. — Потом можно будет и погулять. Пройдемся вправо по берегу — мы туда еще не ходили.
Глаша спустилась к берегу, который был совсем рядом, приготовилась раздеваться, чтобы обкупнуться в белье. Однако совершенно неожиданно девушка увидела, что рядом уже лежит чья-то одежда, а сорочка, оказавшаяся сверху кучи, недвусмысленно намекала на то, что кто-то неподалеку плавает голышом.
— Бесстыдница! — крикнула Глаша подплывающей к берегу барышне. — Срамотища какая! Тьфу, смотреть мерзко!
— Так отойди — берег большой, — ответила девушка.
— А я желаю именно здесь купаться, — сказала Глаша.
— Так купайся — что я, мешаю тебе? — раздалось в ответ.
— Мои нравственные чувства оскорблены, осквернены тем, кто рядом кто-то смеет купаться голой! — Глаша решила вдоволь постебаться.
— Слушай, — начала девушка, — ты приперлась на дикий пляж. Одета не по этикету. Зонтика не вижу, перчаток тоже. Купального костюма на тебе не замечено. Да и вообще, благородные барышни вот так на диком берегу не переодеваются. Значит, кто ты? Излишне языкастая мадемуазелька, которая лезет не в свое дело. Небось, будешь так же купаться!
— Да черта с два! — крикнула Глаша.
Недолго думая, Глаша решила из принципа раздеться прямо на глазах купальщицы. Шляпка была аккуратно придавлена ближайшим камнем, платье — соседним. Победно взглянув на девушку, Глаша направилась в сторону воды.
— А сорочку кто будет снимать? — спросила купальщица.
— Ты еще мне скажи панталоны снимать! — пошутила Глаша, которая сняла панталоны еще дома, чтобы не мочить лишнюю вещь.
— А домой как обратно пойдешь? — не унималась девушка.
— Сниму сорочку и пойду в одном платье, — ответила Глаша.
— Не вижу смысла мочить сорочку, лучше просто пойти в сухом, — сказала девушка.
— Тогда отворачивайся, — произнесла Глаша.
Отвернувшись к кустам, чтобы никого не видеть в момент своего перформанса, Глаша вдруг услышала вопрос:
— А кто тебя вот так?
— Ты о чем? — не поняла Глаша, прикрывая рукой грудь и заходя в воду.
— О желтых полосах, — уточнила барышня.
— Мать за непослушание, — безрадостно ответила Глаша, вспомнив, что следы от последних побоев еще не успели сойти.
— Бедняжка! — вздохнула барышня. — А меня папенька жалеет. Никогда руку не поднимал! И без еды не оставлял, говорил, что нельзя, вредно.
— Меня мать тоже едой не обижала, — сразу же подключилась Глаша.
— Я врача дочь, — ответила барышня. — Все говорят, что повезло. Он не раз соседям говорил, что нельзя запирать детей голодных в сарае, а они говорят, что от одного дня ничего не будет. А он им говорит, что и на день так оставлять нельзя: плохо, вредно. А им все без толку!
Незнакомка посмотрела на Глашу и спросила:
— А ты откуда?
— А я своим честным трудом заработала деньги и вывезла мать на море, — ответила Глаша.
— А, ты фельдшерица, которая у нас больных уводит, — рассмеялась девушка. — Да ты не переживай, подумаешь, три калеки к тебе ушли!
— Я и не переживаю, — сказала Глаша. — Я вообще это объявление повесила для того, чтобы выполнить свой фельдшерский долг. Что я, зря училась?
— Папенька точно так же говорит, — ответила девушка. — Что раз я выучилась на акушерку, значит, должна помогать людям. Да сейчас, конечно! У нас за три улицы отсюда есть акушерка, пусть она и помогает. А меня просто выгнали учиться, чтобы дома не сидела. Я учиться-то и не хотела. Вот, сижу, жду замужества и надеюсь, что оно будет нескоро.
— И сколько тебе? — спросила Глаша.
— Двадцать, — ответила незнакомка.
— Мне восемнадцать, — сказала Глаша. — Отмучилась в гимназии, параллельно училась на фельдшерицу. Нет, фельдшерицей быть хорошо, никто тут не спорит.
— Хорошо сидеть дома и ни черта не делать, — произнесла девушка.
Глаша, вдоволь наплававшись, почувствовала, что уже начинает замерзать.
— Отворачивайся, только не так, как в прошлый раз, а нормально, — произнесла Глаша. — Я выхожу.
— Выходим обе, — раздалось в ответ. — Пока будем одеваться, некогда будет смотреть друг на друга.
Глаша вышла на берег, быстро надела сорочку, отряхнула платье.
— А ты красивая, — произнесла девушка.
Глаша возмущенно посмотрела на говорящую.
— А что не так? — спросила девушка. — Красивая фигурка, имеешь полное право без корсета ходить.
После таких слов Глаша решила, что имеет полное право рассмотреть слишком наглую комментаторшу. Высокая, темноволосая, с достаточно большой грудью, с явно лишними складочками на животе.
— Да говори прямо, что толстая — не обижусь, — сказала девушка.
— Толстая — это когда сто слоев сала разрежешь, пока до аппендикса доберешься, — честно ответила Глаша. — А ты не толстая. Тебе просто по приемам без корсета нельзя ходить.
— И мама так говорит, — улыбнулась девушка. — А я ходила. И ничего, жива до сих пор.
— Мне один врач рассказывал баечку, что однажды удаляли аппендикс у прямо толстого человека, — начала Глаша. — И один ломоть сала никак обратно не укладывался, когда зашивать начали. Пришлось взять да выбросить.
— Так нельзя же, — сказала девушка.
— Я тоже думаю, что это просто сказки под папироску, — согласилась Глаша.
— Куришь? — спросила девушка.
— Надоело, — ответила Глаша.
— А мне просто запах не нравится, — произнесла девушка. Вдруг, будто очнувшись, она спросила: — А как тебя зовут-то хоть?
— Глаша, — раздалось в ответ.
— Три рубля и ваша? — девушка рассмеялась.
Глаша, опешив от такой наглости, взяла сорочку и платье собеседницы и бросила их в море. Чуть подобрав подол своего платья, Глаша ногами затоптала вещи в воде, достала и бросила в самую пыль.
— Глашенька, да извини меня, что ты так сразу? — произнесла девушка. — Это же шутка!
— И я над тобой пошутила, — ответила Глаша. — Пойдешь домой как последняя шалава, которую в кустах сняли за десять копеек.
— Я дома скажу, что на спор с платьем так сделала, — сказала девушка. — И мне поверят, я могу такое сотворить. Мама поругает да успокоится. Ты вот спроси у соседей, что самого этакого они помнят, что делала Анька Михеенко, дочь врача? Они ответят. Обещание принять роды у коровы за цену, будто у человека, самое невинное.
— Да пошла ты, Анька Михеенко, делать мне больше нечего, чем про всяких идиоток спрашивать! — возмутилась Глаша и отправилась домой.