Термитник

Удар. Помещение подсвечено тусклым светом. Тени следуют за двигающимися телами. В воздухе противный запах пота, резины и медикаментов. Удар. В ушах стоит свист, сливаясь воедино со звоном и криками. Глотку режет от частых вздохов, а лёгкие грозятся лопнуть, неконтролируемо расширяясь и сужаясь. Блок. Мышцы горят от напряжения. Лёгкий ветерок из приоткрытой двери заставляет кожу покрыться мурашками. Удар. Кулаки, измазанные в чужой запекшейся крови, окрашиваются в алый, смешиваясь с потом. И пыль, витающая в воздухе, оседает на языке, крошится между пережатых зубов. — Джо, ну! Прикончи эту суку! — чужой голос врезается в голову. Джо опасно покачивается, вертит заторможенно головой, чтобы уследить за ней. Слышит вой и брань тех, кто ставил против него, слышит, как шуршат купюры в руках голосовавших за него. Предвкушает победу и выдыхает широко открытым ртом, напоминающим подобие улыбки. Делает выпад, замахнувшись, и вместо долгожданной победы, испытывает резкую боль в челюсти, падая на бетон. Пропущенный удар стоит ему пачки денег. — Победителем становится Лори! — кричит мужчина, поднимая руку девушки. Толпа ревёт, полная радости и негодования. Лу всегда не любила имя Лори, но отчего-то именно его решила использовать в качестве псевдонима. Она оглядывает взглядом толпу, трясёт пульсирующей ладонью, стряхивая на грязный пол капли крови. Дышит глубоко, с небольшими паузами, восстанавливая дыхание. Чувствует на себе чужой взгляд, но не понимает, кто именно на неё смотрит среди десятков пар глаз. Импровизированный рефери наконец отпускает её руку и продолжает свою речь. Лу, воспользовавшись небольшой паузой, покидает ринг через спрятанный в тени коридор. Трёт дрожащей ладонью грудь, чтобы избавиться от странного предчувствия, но лишь сильнее убеждается в том, что что-то не так. Попадает в чужой кабинет под надзором пары человек. Смотрит невидящим взглядом на лежащие на столе деньги. Медлит пару секунд, ведь после боя невыносимо трещит голова. Месье Симон довольно смотрит на неё своими жёлтыми, непривычно яркими глазами, вылизывает взглядом, от которого Лу чувствует себя грязной, но терпит, потому что иначе нельзя. Напоминает себе, что ради матери можно вытерпеть и не такое дерьмо, ради матери можно и прикинуться слепой, промолчать, проглотив собственную гордость, и выслушать, что в этот раз скажет он. И к счастью, разговор проходит быстро, привычно, без лишних подробностей. И даже его шавки спокойно стоят в сторонке, по бокам от него. Лу забирает свою часть и покидает подвал, сливаясь с выходящей толпой. Думает о том, что надо принять душ и смыть с себя всю грязь, думает о том, выпила ли мать таблетки или снова забыла, взяв одну лишнюю смену. Проклинает Тайлера, который даже не хотел ей помочь, а просто пользовался добротой её матери, и бьёт кулаком по ближайшей стене. И нет ничего: ни боли, ни тремора, зато есть кровь, медленно стекающая по пальцам вниз. Бой не помог ей справиться с накопившимися эмоциями. Лу смотрит на стёртую кожу, на сбитые костяшки, и бьёт, бьёт, бьёт по стене, представляя вместо раскрошенного кирпича лица Тайлера и месье Симона. Представляя их перекошенные болью лица, окрашенные в тёмный красный, с разбитыми носами, с вывихнутыми челюстями, с размозженными черепами, чтобы они перестали травить жизнь других, чтобы перестали открывать свои грязные рты, чтобы перестали мучить тех, кто не мог дать отпор. В Термитнике жизнь никогда не была простой, честной, справедливой. И Лу знает, что это за жизнь. Помнит, как дрались мальчики с её детского сада за возможность получить сладости, как рвали друг другу одежду и волосы, лишь бы добраться первыми до заветной конфеты. Как в интернате все распределялись на группы и собачились между собой, помечая мнимые территории. Как даже повзрослев, она наблюдала за боями, теперь уже в подвале клуба прежде чем стать одной из дерущихся. Прежде чем найти постоянный заработок, но не на подходящей ей работе, а там, на ринге, окруженная ревущей толпой, в пыли, удушающей жаре или холоде, в комках из крови и грязи от предыдущих боёв. Помнит, как мать, маленькая и хрупкая, дрожащая всем телом, обняла её, бесконечно извиняясь и давая обещание всё исправить, заботиться о ней несмотря ни на что. Помнит, как случайно увидела анализы последней проверки, как вырезало скальпелем в мозгу мамин диагноз — лейкоз. Лу отходит от стены, вытирая рукавом старой кофты рот и пальцы. Смотрит на след от кулаков и вспоминает разговор с матерью. — Единый, Лу, что с твоим лицом? — спрашивает мама в первый вечер после боя, хватает ласково её лицо, стараясь не задеть синяки, — Неужели ты подралась? Скажи, кто это был? Мальчики? Снова Йонас и Тома втянули тебя в свои глупые игры? — Нет, мам, — шепчет Лу и слегка давит на её запястья, — попались какие-то придурки… — Лу, выражения, — мягко напоминает мама, усаживая её за стол и выносит аптечку, — Сколько раз я тебя говорила: «Не гуляй ночью». Нет, упрёшься же. — Они мне ничего не сделают, я сильная-ай, — Лу ведёт головой в бок, чтобы избежать холодной ваты, но мама настойчиво ведёт ею по ранке. — Вижу я, какая ты сильная, — она качает головой и её лицо меняется, из обеспокоенного и взволнованного становится грустным и печальным. — Эй, мам, я в порядке, видишь? — Лу берёт её ладони в свои и улыбается, стараясь отвлечь. — До каких пор ты будешь «в порядке»? А если меня не станет? — Мам. Ничего не случилось. А это, — Лу обводит контур своего лица, — заживёт. Давай поедим? Я проголодалась. Мама качает головой и ласково гладит по щеке, заправляя прядь волос Лу. — Будь осторожна. Хорошо? — Хорошо. Когда она уходит на кухню, Лу быстро проскальзывает в комнату матери и подсовывает деньги во внутренний карман её сумки. Отдаёт первые заработанные деньги без остатка. Это было только началом. Бои стали частью её жизни, но матери Лу никогда не рассказывала. Она бы не поняла и пыталась отговорить. Как делала всегда. Лу выдыхает пар, поднимая голову к небу, и прячет похолодевшие ладони в карманы. Никто не виноват в том, что так сложилась жизнь, — такое случается, кому-то везёт больше, кому-то меньше. Кто-то рождается чистым в центре, кто-то рождается нестабильным в Термитнике. Кого-то с детства учат ходить няньки, сиделки, мамочки, а кого-то бросают в мусорный бак, потому что не хватило денег на аборт. Кто-то заканчивает интернат и академию с отличием, попадая в больницу на окраине центра, а кто-то выбивает дурь из ублюдков в сырых и полутёмных подвалах, чтобы незаконно приобрести лекарства. Она не была особенным или талантливым ребёнком, не была маленьким вундеркиндом или гением. И она не виновата в том, что стала той, кем была сейчас, и всё же… Лу опускается на корточки, сжимая голову в ладонях, словно прячется от мира. Ей хочется взвыть сквозь зубы, хочется разодрать грудину от зудящей, непроходимой боли. А в голове вновь звучит мягкий голос матери, плеч и рук касаются её тёплые мозолистые ладони. Дрожащие от страха, укрывающие от ужаса за дверью, от криков напившегося Тайлера, который пытается вломиться в их комнату. Она помнит, помнит мамины глаза, которые неотрывно смотрят на дверь и словно становятся больше, и тогда Лу понимает, неожиданно осознаёт, что не только ей плохо, что не только она боится, что маме тоже хочется уйти, хочется спрятаться где-нибудь. — Всё хорошо, Лу, — у неё дрожащий, тихий голос, едва слышный среди мешанины звуков. — Всё хорошо, слышишь? Он ничего нам не сделает, не сделает. Всё хорошо, Лу. Лу отнимает ладони от лица, наваливаясь на стену. У неё саднят губы, невыносимо чешутся и пощипывают костяшки пальцев, болят ушибленные рёбра, и тошнит, выворачивает наизнанку от непонятных ощущений. На улице заметно рассветает. Лу тянет рукой, разминая плечо, и вытаскивает телефон. Экран, измазанный в крови, не поддаётся касаниям, словно назло предупреждая о возможности взлома. И двадцать пять секунд ожидания кажутся пыткой, пока на дисплее не высвечивается диалог. Вы: таблетки есть? Почти Док: ты неделю пропадала и теперь решила написать мне? Почти Док: какого хрена, Лу? Вы: Йонас, не будь занозой в заднице Вы: есть? Почти Док: есть. Вы: деньги завезу завтра Почти Док: давай сегодня, я на смене. Почти Док: ты как, в норме? Вы: порядок. слегка потрепало Йонас неожиданно выходит из сети и возвращается лишь через пять минут. Почти Док: назначил тебя оф.приём. Почти Док: заходи, полечим. Вы: спасибо, за мной должок Почти Док: дура? все мозги вышибли? Почти Док: я друг тебе или кто? Вы: лучший друг Почти Док: значит, не все вышибли. Почти Док: не думай, просто приходи. Вы: спасибо, Йонас. Лу отключает телефон и идёт домой. Знает: не хочет возвращаться туда, не хочет видеть разочарованное лицо матери или Тайлера, который снова нажрался в хламину и занял диван в гостиной. Не хочет слышать расспросы Йонаса утром или выслушивать наставления месье Симона перед боем на неделе. Не хочет думать своей головой и решать, что правильно, что неправильно. Ей до безумия становится жаль саму себя. Но жалость не играет никакой роли, как и чувства, от них нет пользы. Нет пользы от мыслей, которые возвращаются вновь и вновь, пропитанные страхом, вызванные неизвестностью, даже если их заглушить. Правда в том, что от себя не сбежишь. И в Термитнике все пути ведут в один конец.