Il divo

Сяо Чжань отчетливо запомнил тот день, когда его привели в приют и с рук на руки передали молодой круглолицей монахине. Он был так подавлен, что не решился даже поздороваться, боясь, что слезы тут же хлынут рекой. Но он ведь уже большой мальчик, целых семь лет, и плакать ему не пристало. Дядюшка Ли объяснил ему, что никак не может взять его с собой в долгое и опасное путешествие на Восток, и остаться с няней Сяо Чжань тоже не может, потому что ему пора учиться. А приют Оспедале делла Пьета, приют Милосердия — самое лучшее в Венеции учебное заведение для музыкально одарённых детей-сирот. Ведь Чжань-Чжань же любит петь? Так вот, в Пьете преподает на постоянной основе сам маэстро Вивальди и многие другие известные музыканты приходят давать уроки. — Но это же приют, — хныкал Сяо Чжань, — меня будут бить и морить голодом. — Да нет же, дети находятся под покровительством самого дожа, никто тебя не обидит. Некоторые иностранные аристократы даже платят, чтобы их детки там учились. Мальчиков туда почти никогда не принимают, но за тебя ходатайствовал маэстро Хассе. Помнишь, ты пел для него в Фондако деи Тедески? Сяо Чжань кивнул, посопел, и смирился со своим будущим, но когда это будущее предстало перед ним в виде большого дворца за высокой стеной, он почувствовал, как жгучие слезы так и закипают на глазах. Он изо всех сил вцепился в руку дядюшки Ли, но тот аккуратно отцепил тоненькие пальчики и погладил Сяо Чжаня по голове. — Не бойся. Увидишь, все не так уж и страшно. Во внутреннем дворе было много цветущих деревьев, веяло нежным ароматом глициний и откуда-то из-за кустов доносился веселый девчачий смех. Но Сяо Чжаню было не до девочек. На пороге появилась молодая женщина в монашеском одеянии и сделала им знак приблизиться. — Так это и есть малыш Джанни? Какой он высокий для своего возраста! Ты же будешь хорошо учиться, чтобы твой дядя мог тобой гордиться? Сяо Чжань взглянул на нее своими большими оленьими глазами и поклонился. На словесный ответ его выдержки не хватило бы. Тут со стороны сада послышался взволнованный голосок. — Новенький, новенький! — Что, подкидыш, среди бела дня?! — Нет, большой мальчик, его только что привели, сестра Тереза с ними как раз разговаривает. — Ах, а мы уж подумали, младенец… Что ты сказала?! Мальчик? Быть не может. У нас же приют для девочек. — А он китайчонок, ему можно, — из-за ближайшего дерева выскочила рыжая пигалица и во все глаза уставилась на Сяо Чжаня. Остальные тоже немедленно пожелали познакомиться с настоящим китайчонком и в мгновение ока окружили Сяо Чжаня. Он только и мог, что растерянно хлопать глазами. Ему показалось, что вокруг собралась целая толпа. На самом деле, рядом с ним суетились всего четыре девочки примерно его возраста или чуть постарше. Утренние занятия у них уже закончились и их вывели на прогулку. Старшие еще вовсю продолжали заниматься и из окон доносились нестройные звуки скрипок, виол и вокальных упражнений. Сяо Чжань прислушался и невольно подумал, что, может быть, дядя прав и в этом «музыкальном» приюте ему будет не так уж плохо. Строго говоря, дядя Ли не был ему родственником. Он был купцом, который подобрал Сяо Чжаня еще совсем маленьким после того, как его родители погибли. Господин Ли не любил об этом распространяться и велел Сяо Чжаню говорить всем, что он его настоящий дядя. Но по правде говоря, никто не интересовался степенью их родства. Stranieri e basta (Иностранцы — и точка) Сяо Чжань судорожно сглотнул ком в горле, попрощался с дядюшкой, уж и не чая когда-нибудь увидеть его снова и поплелся за сестрой Терезой, сопровождаемый девчушками. Монахиня цыкнула на них. — Ступайте гулять, не мешайтесь. Вы что, мальчиков никогда не видели? — Таких — нет, — пискнула рыженькая, — и потом, его же поселят отдельно и мы не сможем играть с ним. — Смотрю, синьорина Леонарда хочет остаться сегодня без ужина. Ишь разговорилась. Леонарда спряталась за спину более рослой подруги и оттуда подмигнула Сяо Чжаню. Мол, не бойся, тут все свои. В приюте, действительно, оказалось совсем не так страшно, как мерещилось Сяо Чжаню, но очень одиноко. Его поселили отдельно от девочек, в маленькой комнатушке за спальнями наставниц, еду приносили туда же, и гулял он тоже отдельно. Своих знакомых обитательниц приюта он видел только из сада, когда они корчили ему рожицы из высоких окон. Во время занятий от остальных его отделяла перегородка, и в его классе большинство учениц было старше его. Пение было его единственным развлечением в этом унылом месте и он пел почти всегда. Тем более, что никто его за это не ругал. Пожилая служанка, которая приносила ему еду и занималась одеждой, вздыхала и старалась подсунуть лишний кусочек, а учителя одобрительно кивали. Строгий маэстро Порпора, которого девочки побаивались, часто ставил его в пример. Но Сяо Чжаня это не радовало. Он скучал по своей няне, по дядюшке Ли, по шумным венецианским улицам. Девочки, у которых имелись родные, изредка покидали приют, чтобы повидаться с ними, а те, кто постарше, иногда выступали на балах. Это было выдающимся событием, и хотя воспитанниц охраняли не хуже государственных преступников, им все же удавалось развлечься. Всласть поесть пирожных, налюбоваться разодетыми в пух и прах гостями, а иногда и перемолвиться словечком с каким-нибудь особо смелым поклонником. Пусть происхождение девушек из Пьеты и оставляло желать лучшего, они считались дочерьми республики Венеция, и за ними давали неплохое приданое. А поскольку музыка была неотъемлемой частью жизни всех венецианцев — от простонародья до знати, заполучить в семью музыкантшу считалось подарком судьбы. Сяо Чжаня на такие роскошные мероприятия не брали, для публики он пел только в близлежащей церкви на Рива дельи Скьявони. И там он тоже был один. Девочки, которые вполне официально назывались «дочери хора» находились на одной галерее для певчих, а он, видимо, как пасынок, на другой, с противоположной стороны. Пару раз он видел среди прихожан свою няню, синьору Матильду, но поговорить с ней не мог. Утешал себя мыслью, что она должна узнать его по голосу и понять, как он скучает. От этого его пение звучало так трогательно, что все присутствующие утирали слезы и вздыхали. «Воистину так могут петь только ангелы» Но Сяо Чжань не хотел быть ангелом. Ему хотелось бегать, играть с другими детьми, пусть бы даже они его дразнили за восточный разрез глаз и смеялись над ним. В приюте, помимо собственно пения, его обучали всякой скукоте — латыни, сольфеджио, даже математике. Еще и уверяли, что она лежит в основе музыки. Сяо Чжань этому не верил, но упражнения делал. Просто, чтобы чем-то занять себя. В канун праздников, светских и церковных, когда все были поглощены подготовкой, к нему прокрадывалась малышка Леонарда, с которой он познакомился в свой первый день в приюте. Она не была подкидышем, но ее мать была очень бедна, и когда обнаружилось, что у девочки абсолютный слух, ее согласились принять в число воспитанниц Пьеты. Этот рыжий огонек без проблем носился по всему зданию, прокрадываясь в самые отдаленные уголки, благодаря умению открывать любые двери. Для этой цели годился любой мелкий металлический предмет. Этим полезным навыком Леонарда щедро поделилась с Сяо Чжанем. «Чтобы тебе было тут повеселее», — объяснила она свою щедрость. У Сяо Чжаня как раз имелась подходящая вещица — маленькая заколка, которая была у него столько, сколько он себя помнил. Дядюшка объяснил ему, что иероглифы на ней обозначают его имя --"подобный битве». Такие же закорючки, только совсем крохотные, были вытатуированы у него и на левом плече. Дядя объяснил ему, что это было сделано для того, чтобы родители могли найти его, если он вдруг потеряется. И Сяо Чжань, несмотря на то, что он помнил страшный шторм на море и тонущий корабль, продолжал надеяться, что когда-нибудь его мама и папа объявятся и заберут его домой. С заколкой он не расставался и носил ее прицепленной к ленте, которой завязывал волосы. Они пока были не слишком длинные и хвостик выглядел куцым. Но Сяо Чжаня это не смущало, хотя он часто ловил на себе жалостливые взгляды наставниц и прислуги. Только настоятельница, возглавлявшая приют, смотрела на него по-другому. Холодновато-оценивающе. Сяо Чжань ее побаивался и старался избегать. Никогда не ходил мимо ее рабочего кабинета, хотя воспитанницы иногда прокрадывались к самым дверям в надежде подслушать что-нибудь интересное. Поскольку на слух здесь никто не жаловался, иногда удавалось уловить обрывки разговоров и их потом часами обсуждали в спальнях. Но Сяо Чжань, который часто выскальзывал из своей комнаты по ночам, девочек не тревожил. Он прокрадывался или на кухню, чтобы поживиться сладким, или в сад. Там карабкался на высокое дерево у самой стены и смотрел на набережную и лагуну, опасно-заманчиво переливающуюся темным сиянием в свете луны. Со сладостями в приюте дело обстояло не слишком хорошо. Но на Пасху и Рождество, помимо традиционных байколи, детей баловали даже шоколадными конфетами, которые были дорогим и популярным лакомством. Кроме модных кондитеров, которые драли втридорога, шоколад ещё успешно делали в гетто, и несмотря на то, что католическому приюту не пристало иметь дело с евреями, экономия была важнее. Канцелярия самого дожа строго следила за расходами. По этой же причине вся одежда, включая наряды для девушек, выступавших на балах, шилась тоже в гетто. Воспитанницам, когда они выходили в город, полагалось надевать скромное платье красного цвета. Сяо Чжань, когда впервые увидел свою подружку в этом одеянии, чуть не свалился с дерева, на котором в тот момент сидел. — Ты что, замуж собралась? — изумлённо вопросил он, глядя как Леонарда в красном платье, чуть ли не в тон ее волосам, сияет в утреннем свете. — Ты на солнце перегрелся или в конфетках тетушки Ракель было что-то не то? — В Китае красное надевают на свадьбу, — просветил ее Сяо Чжань. — Правда? А здесь считается, что этот цвет привлечет внимание к бедным сироткам и заставит пожертвовать на приют побольше. — Но ты же ведь не сиротка. — Какая разница. Маме все равно до меня нет дела. Она только о мужчинах и думает и всегда мимо. Только найдет себе богатого покровителя, как тут же влюбляется в какого-нибудь проходимца и хлоп… опять на мели. Ой, я побежала. Дядя Маттео уже сердито зыркает. Маттео, пожилой хромой приютский сторож, обязан был провожать воспитанниц к родным и пользовался этой возможностью, чтобы хорошенько надраться в городе. Поэтому частенько не он доставлял девушек назад, а они его. Сгружали в каморке при входе, но никогда не выдавали начальству. Зная его секрет, всегда можно было обратиться к нему за помощью, если требовалось передать записку или навестить в городе кого-нибудь, кроме родных. Хотя девушки помнили о выгодах своего положения и редко пускались в авантюры. Наиболее одаренные воспитанницы, достигнув совершеннолетия, и обучив двух преемниц, могли выступать на публике и ездить с концертами по всей Европе. Их приглашали к королевским дворам, они были знакомы со всеми знаменитостями. Несмотря на то, что значительную часть гонорара они отдавали родному приюту, их это устраивало. После завершения карьеры, если они не выходили замуж, они могли вернуться в Оспедале Делла Пьета и мирно доживать свой век, обучая новое поколение премудростям музыки. За полгода Сяо Чжань полностью втянулся в размеренный ритм приютской жизни, а ещё через полгода решил, что приложит все усилия, чтобы со временем стать выдающимся певцом и порадовать своих учителей. А также заработать побольше денег, чтобы найти кого-нибудь из своих родных. Или, когда он станет совсем стареньким, лет эдак через двадцать, жениться на Леонарде и жить вместе с ней припеваючи на канале Каннареджо, недалеко от гетто, и каждый день есть вкусные конфеты от синьоры Ракель. Когда он думал обо всем этом, его нежный голос становился ещё мягче и слаще. Он гладил сердца слушателей чем-то одновременно и теплым, и прохладным, как драгоценный шелк, наполнял их странной щемящей тоской и манил в неведомые дали, на край земли, к краю неба. Так могли петь не только ангелы, но и сирены среди бескрайних морских волн. Некоторые находили странным подобный голос в устах ребенка, но большинство были в восторге. Особенно маэстро Хассе, который даже написал несколько вещей для Сяо Чжаня. Вообще маэстро вел себя довольно необычно. Он не был официальным наставником Пьеты, как Вивальди, но приходил очень часто, специально, чтобы позаниматься с Сяо Чжанем. Приносил ему партитуры не только духовной музыки, но и оперной, которая формально была под запретом для исполнителей из приюта. Но он объяснил Сяо Чжаню, что этот запрет распространялся только на девочек. Сяо Чжань с удовольствием распевал арии и песенки, которые доносились с улиц, и Хассе хвалил его и дарил конфеты. Один раз он пришел со своей супругой, известной певицей Фаустиной Бордони, и она тоже пришла в восторг от Сяо Чжаня. Ущипнула его за щёчку и повернувшись к мужу, сказала. — Малыш замечательный. Он принесет нам целое состояние. Ты только не тяни. Сяо Чжань так и замер, услышав это. Его хотят усыновить? И он будет выступать на сцене? За время пребывания в приюте ему случилось однажды, вместе с другими детьми, и под присмотром маэстро Вивальди, побывать в настоящем театре. Он до сих пор помнил этот вечер в Сант-Анджело, искусные декорации, прекрасную музыку, восторженную толпу зрителей, закидавших примадонну цветами… и истерики девочек по возвращении в приют. И да, ему бы хотелось быть на месте той певицы. Он подошёл к супругам Хассе и робко произнес. — Я буду очень стараться, если вы возьмёте меня к себе и будете учить. По лицу самого Хассе пробежала странная тень, но его жена разулыбалась. — Вот и замечательно. Рада буду видеть тебя в нашем доме как можно скорее. Окрылённый надеждой Сяо Чжань еле дождался вечера. Ему не терпелось поделиться радостной новостью со своей подружкой. Осенние сумерки наступили рано и к тому же зарядил дождь, быстро стемнело. Поэтому почти сразу после ужина ему представилась возможность прокрасться в темноте в пустующую кухню, где он обычно и встречался с Леонардой. Та уже была там и поглощала подгорелый пирог, который не удостоился подачи на стол. Взволнованный Сяо Чжань отказался от своей порции добычи и рассказал Леонарде о своей удаче. Но она, вместо того, чтобы обрадоваться за него, нахмурила брови. — Тут что-то нечисто, Джанни. Иногда случалось, что за детьми возвращались их родители… но это не тот случай. Не понимаю, в чем их выгода. Выступать сейчас на сцене ты никак не можешь, а позже у тебя изменится голос… — тут она замолчала и с тревогой уставилась на Сяо Чжаня, — мне кажется, я догадываюсь… но это слишком ужасно… слушай, Хассе говорили тебе, когда придут снова? Тревога Леонарды передалась и Сяо Чжаню и он испуганно пролепетал. — Маэстро придет завтра и, мне кажется, он собирался поговорить с настоятельницей. — Кому-нибудь из нас надо обязательно подслушать их разговор. И не под дверями, где могут застукать в любой момент. Пошли, покажу, что обнаружила недавно. Она схватила Сяо Чжаня за руку и потащила за большую печь в углу. Там не было ничего интересного, кроме позорно бежавшей при виде детей маленькой мыши, и крохотной дверцы. Сяо Чжань в неверном свете зажженного огарка увидел, как Ленарда с трудом открывает дверцу и манит его к себе. — Это воздуховод, — прошептала она очень тихо, — он идёт до самой крыши и проходит совсем рядом с кабинетом настоятельницы. Сейчас она читает молитвы, слышишь? Сяо Чжань кивнул. Леонарда осторожно закрыла дверцу и повернулась к нему. — Ты все понял? — А если на кухне кто-нибудь будет? Леонарда на секунду задумалась. — Притворись, что падаешь в обморок, кухарка побежит за наставницей и оставит тебя одного. — Скажи мне, чего ты так испугалась? — нахмурился Сяо Чжань. — Ну, может, я возвожу на них напраслину, — Леонарда почему-то покраснела, — давай подождем до завтра. Ночью Сяо Чжань никак не мог заснуть, ворочался с боку на бок и в голову ему лезли самые разные страхи. И что его хотят продать в рабство турецкому султану, которым в Венеции охотно пугали маленьких детей, или постричь в монахи и навеки упрятать в келье на заброшенном острове, или — венец всех фантазий — взять в экспедицию в дикую страну, чтобы он своим пением усмирял диких зверей. В разгар этих дум он всё-таки уснул и дикие звери отправились в сон вместе с ним. Они были похожи разом и на льва Св.Марка и на здоровенного мастифа, которого Сяо Чжаню случалось пару раз видеть со своего насеста на дереве. Сяо Чжань в этом сне пытался петь, но ни горло, ни голос не слушались, а хищники подкрадывались все ближе, разевая кроваво-красные пасти и примериваясь, как бы половчее его съесть. Когда он проснулся, весь в поту, рассвет едва-едва забрезжил. Пока он умывался холодной водой, ему в голову пришла крамольная мысль, что Леонарда могла ему позавидовать и захотела добавить свою, пусть и маленькую, ложку дегтя в его бочку меда. Но перебрав в памяти вчерашний разговор, он решил, что нет, девочка на самом деле испугалась за него. Во время занятий он был рассеян, часто ошибался и учителя делали ему замечания. Соученицы, чтобы призвать его к порядку, плевались в него жеваной бумагой, но он не реагировал. Даже угроза оставить его без обеда не возымела должного действия. Тогда его оставили в покое, напоследок посулившись позвать лекаря с банками и пиявками. Но Сяо Чжаня, которого дядюшка Ли собственноручно лечил от любых хворей, втыкая в него огромные иглы, какими-то пиявками было не напугать. У него и так впереди маячила пугающая неизвестность. После обеда, который прошел мимо его сознания, он пробрался к самому дальнему зарешеченному окну, выходящему на Большой Канал, и затаился там, боясь пропустить приезд маэстро Хассе. Из окна дуло, он замёрз и устал, но боялся покинуть свой наблюдательный пункт даже на минуту. Наконец, через час беспокойного ожидания, он увидел, как у причала останавливается закрытая гондола и из нее выбирается сначала знакомый парик, а потом и весь маэстро. Сяо Чжань тут же по черной лестнице бросился на кухню, молясь про себя, чтобы там никого не было. Кухарки, по его подсчётам, уже должны были закончить все дела, связанные с обедом, и уйти отдыхать. Его надежды оправдались. На кухне было темно и тихо, из комнат напротив доносился дружный храп. Сяо Чжань весь сжался, пытаясь съежиться до размеров самого маленького мышонка, и на цыпочках прокрался к печи. Спрятался за ней и осторожно открыл дверцу воздуховода. Как раз вовремя, чтобы услышать, как маэстро Хассе здоровается с настоятельницей. После этого пару минут царило молчание, затем женщина спросила. — Вы уже подготовили документы? — Да. В канцелярии любезно пошли мне навстречу. Все будет полностью готово послезавтра. Нужно только ваше согласие. — Я по-прежнему не в восторге от вашего замысла, — голос настоятельницы был сух и бесцветен, как последний облетевший лист. — Но, уважаемая синьора, вы все равно не сможете держать его здесь долго. Самое большее ещё год-два, потом придется отдать его конкурентам в Мендиканти в школу для мальчиков. В любом случае его голос начнет ломаться и после этого он станет в лучшем случае третьеразрядным певцом. А я сделаю из него знаменитость и, естественно, не забуду о вашей помощи. Но с операцией лучше не тянуть. У Сяо Чжаня похолодели руки и ноги. О чем это они толкуют? Голос настоятельницы стал ещё тише и Сяо Чжаню пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова. — Это же запрещено. — Но мы же не станем ничего делать в стенах Пьеты. Я уже присмотрел опытного лекаря. А мальчику мы скажем, что он потерял сознание, упал и поранился так сильно, что кастрация была необходима, чтобы спасти ему жизнь. — Не произносите при мне этого слова. — Как скажете. Поверьте, и ему и всем нам это будет только на пользу. Он сохранит свой чудесный голос на всю жизнь, я сотворю из него Il divo, настоящую знаменитость. Я приду за ним послезавтра, если вы не против. Если бы перед Сяо Чжанем прямо сейчас разверзся ад, он и то не пришел бы в такой ужас. Его затрясло как в лихорадке и он уже не слышал о чем дальше говорили эти… эти монстры. А он, дурак, так им доверял. Ещё и радовался. Злые слезы медленно потекли по его лицу, но он утер их рукавом и поднялся на ноги. Не время плакать, надо бежать отсюда. Как только стемнеет, забраться на дерево, перелезть через стену и дать деру. Из-за дождливой погоды прохожих в переулке не будет, он быстро доберется до Риальто и спрячется у няни Матильды. Но… утром его хватятся, начнут искать… Внезапно в его голове вспышкой мелькнуло решение — простое и надёжное. Он сжал зубы, чтобы они не стучали от ужаса и отвращения и, крадучись, вышел из кухни. Надо бы предупредить Леонарду, но он побоялся идти к спальням девочек. Вдруг его поймают и помешают исполнению задуманного. И вообще, незачем ей об этом знать, а то ещё проболтается… потом, когда его будут искать. Не нарочно, конечно, но мало ли, расскажет на исповеди. Сяо Чжань не доверял теперь никому. Он понимал, что поступает жестоко и несправедливо по отношению к своей верной подружке и она ужасно расстроится, но ничего не мог с собой поделать. Может быть, когда-нибудь, если все пройдет успешно… он сообщит ей, но сейчас надо полностью сосредоточиться на побеге и том, что нужно будет сделать сразу после него.