Il divo

Сяо Чжань, весь дрожа, вернулся в свою комнату, достал лист бумаги, написал на нем несколько строк и спрятал под подушку. Ещё нужно было дождаться ужина, хотя от одной мысли о еде его мутило, после -- наступления полной темноты и только когда весь дом уснет, приступать к действиям. Он пустым взглядом оглядел свои немногочисленные вещи --одежду, учебные тетради, нотные партитуры. У него руки чесались порвать в клочья те, что написал для него Хассе. Кто бы мог подумать, что за его добродушным видом скрывается такое чудовище. И настоятельница туда же. А ведь она посвятила себя Богу. В ошеломленном мозгу Сяо Чжаня это никак не укладывалось. Но он и не собирался много об этом думать. Душа его как будто окаменела, даже дикий ужас, который охватил его в первые минуты, отступил на задний план и ворочался там темной бесформенной кучей. В голове, наоборот, прояснилось. Он не возьмёт с собой ничего, кроме заколки, что в его волосах. Ни бумажки, ни тряпочки, ничего, что позволило бы усомниться, что он действительно совершил то, о чем написал. В этом окаменело-напряженном состоянии он принял поднос с едой из рук служанки, вяло пробормотал, что устал и хочет спать, поэтому она пожелала ему доброй ночи и, погладив по голове, ушла. Ещё один человек, который расстроится. Ничего не поделаешь. Он через силу съел немного поленты, запихнул в карман ломоть хлеба и яблоко и приготовился ждать. Сна не было ни в одном глазу. Противно сводило шею и ныли ноги, но он не обращал на это внимания. Он вытащил спрятанную записку и положил ее на стол на видном месте, придавив краешком тарелки. Первой ее найдет служанка и поднимет тревогу. Она не поймет, что там написано, но его отсутствие будет красноречивей всяких слов. А суеверный инстинкт тут же подскажет ей самое плохое. На ее крики сбежится пол-приюта и злополучная бумажка, в которой он сообщает, что решил наложить на себя руки из-за предстоящей кастрации, в итоге дойдет до той, кому она и была адресована. Сяо Чжань не упомянул никаких имён, но все и так догадаются. Как ещё вчера догадалась Леонарда. Он всё-таки не удержался и порвал ноты арий, написанных для него Хассе. Облегчения ему это не принесло, но заняло хоть какое-то время. Сяо Чжань провел мучительные три часа, дожидаясь, пока часы на пьяцце Сан-Марко не пробьют десять и весь приют погрузится в сон. Потом завернулся в теплый плащ, и не обуваясь, выскользнул в коридор с ботинками в руках. Он не стал брать с собой свечу, он столько раз прокрадывался в сад по ночам, что нашел бы дорогу и с завязанными глазами. Сейчас он шел привычным путем последний раз и его переполняла горечь. Его любовь к пению сослужила ему дурную службу, а вера в людей была попрана раз и навсегда. Ему казалось, что все здание пропитано слезами бедных детей, которых замучили в его стенах. И неважно, что с виду все было прилично. За самой приятной оболочкой могут таиться невообразимые ужасы. Тяжёлая входная дверь бесшумно открылась, повинуясь заколке и его маленькой, но твердой руке. Он обулся и вышел в сад под неумолкающий монотонный шум дождя. Обвязав полы плаща вокруг талии, полез на свое любимое дерево. Было мокро, руки и ноги скользили, но он справился. Холодная решимость внутри нарастала с каждой секундой. Самым опасным был прыжок вниз со стены, но несколько плетей плюща на наружной стороне выдержали вес лёгкого тела и ему пришлось прыгать с не такой уж большой высоты. Спрыгнув почти бесшумно, он огляделся по сторонам. Никого не было, дождь и позднее время разогнали всех, включая любителей выпивки и тайных интрижек, по домам. Сяо Чжань распутал завязки плаща и кое-как укрыв им голову, пошел в сторону лагуны. На широкой Рива дельи Скьявони было ветрено, по темной воде бежали волны, мимо проплывал мусор, уволоченный течением из родных узких каналов в открытое море. Тем лучше. Сяо Чжань проводил его взглядом и повернул налево. Дошел до причала на боковом канале и осторожно спустился к самой воде, маслянисто-жадно поблескивающей, несмотря на почти полную темноту. Снял плащ и стараясь не комкать его, бросил в воду, так, чтобы край зацепился за причальные сваи. Хорошо бы, чтобы он продержался так до утра, хотя, если его потом найдут на дне, все равно подумают, что тело Сяо Чжаня унесло течением. Это при условии, если его вообще будут искать, потому что самоубийство воспитанника легло бы пятном на репутацию Пьеты. Как поведет себя настоятельница, Сяо Чжань представлял плохо. Может заявить, что это несчастный случай, может сказать, что он сбежал в Китай. Но все равно, большинство поверит, что он действительно наложил на себя руки, учитывая причину и то, что все его вещи остались на месте. Что Леонарда всем расскажет о причине, он не сомневался. Да достаточно сказать хотя бы одному человеку, и новость распространится со скоростью лесного пожара. Так что приютское начальство будет заинтересовано замять это дело. Он постоял ещё пару секунд, глядя на свой плащ, наполовину погруженный в воду, и собираясь с силами, потом повернулся и пошел прочь. Ночной город обнял его своими узкими руками-улочками, подхватил и понес в своих объятиях. На приют Сяо Чжань даже не оглянулся. Почтенная синьора Матильда уже почти спала, когда до ее слуха донесся робкий стук в дверь и приглушенные всхлипывания. Плохо соображая спросонья, она, кряхтя, поднялась и пошлепала к двери. Но в последний момент остановилась. А вдруг это уловка грабителей — она откроет, а они ворвутся. Тут здравый смысл напомнил ей, что красть у нее нечего, а во всхлипах послышались знакомые интонации. Пресвятая Дева Мария, это же малыш Джанни! Его голосочек она ни с чем не спутает, даже когда он плачет, а не поет. Она трясущимися от волнения руками открыла немудрёный замок и в ту же секунду ей под ноги свалился насквозь промокший и дрожащий Сяо Чжань. Она еле успела его подхватить. Отвела поближе к очагу, усадила на стул и принялась вытирать его мокрые волосы кухонным полотенцем, беспрерывно причитая. — Да что ж такое, poveretto mio! Снимай скорее ботинки, да и все остальное тоже. Вот сухое. Она стащила с него промокшую одежду и завернула в свой собственный теплый халат. Сяо Чжань не сопротивлялся, позволяя вертеть себя, как куклу. Все последние часы он держался исключительно за счет огромного нервного напряжения, а сейчас оно схлынуло и унесло с собой все его силы. Он мог только едва слышно всхлипывать и дрожать, как выловленный из канала котенок. Ему вручили огромную кружку горячего травяного отвара, но он не смог ее удержать и няне Матильде пришлось поить его с ложки. Когда он согрелся настолько, что перестал стучать зубами, то пробормотал. — Спрячь меня, няня, пожалуйста. Они хотят меня… искалечить… — тут он опять захлебнулся слезами. Няня крепко прижала его к себе и стала тихонько укачивать, как младенца — Конечно, крольчонок. Не бойся, я спасу тебя. Сяо Чжань вдохнул ее почти забытый, но такой родной травянисто-молочный запах, свернулся в клубочек и стал постепенно проваливаться в сон. Когда он проснулся, в окна маленького домика уже вовсю светило солнце и о вчерашнем дожде напоминало лишь ворчанье пешеходов на улице, которые огибали все еще непросохшие лужи. Няня хлопотала у очага, но как только услышала, что он завозился, поспешила к нему с чашкой горячего молока с медом. — Пей, не хватало ещё простудиться. Вчера весь промок и замёрз. На Сяо Чжаня тут же обрушились недавние воспоминания и его опять затрясло, да так, что он чуть не пролил на себя молоко. — Ну-ну, успокойся, все уже позади. Ты мне расскажешь, что случилось? — она убрала спутанные волосы, упавшие ему на лицо и заглянула в глаза. Сяо Чжань отвёл взгляд, уткнулся им в картинку с изображением святой Лючии и, запинаясь, поведал о своем побеге. Хотя говорить о причине было стыдно, а об инсценировке самоубийства совестно, он ничего не утаил. Пока он говорил, в выражении лица его слушательницы постепенно проступало что-то вроде изумлённого уважения. Как будто перед ней был не маленький ребенок, а умный, и даже коварный взрослый. Когда он выдохся и на глазах у него опять заблестели слезинки, она очнулась и вновь увидела своего маленького Джанни. У него хватило смелости и смекалки выбраться из ужасной передряги и теперь она должна позаботиться о том, чтобы его усилия не пропали даром. Скорее всего, приютские власти поверят, что шокированный ребенок действительно бросился в канал и течение унесло его лёгкое тело, и не станут раздувать эту историю… но, как говорится, бережного Бог бережет. Она взяла опустевшую чашку из рук Сяо Чжаня, по привычке, как маленькому, утерла ему рот краем фартука и спросила. — Ты обязательно хочешь остаться в Венеции, Джанни? Сяо Чжань замотал головой. Он тоже боялся, что его всё-таки могут начать искать, несмотря ни на что. — Я хочу отправиться в Китай и отыскать там дядюшку Ли и своих родных. Матильда всплеснула руками. — Ай, coniglietto, как ты осмелел. Сначала надо повзрослеть… Лучше мы с тобой поедем в Верону. Моя сестра служит у маркиза Маффеи и написала мне, что он ищет няню для своего маленького сына. Я не очень хотела ехать, всё-таки чужой город и я не смогла бы ходить слушать, как ты поешь, но теперь это очень кстати. Я немедленно отправлю ей весточку. — А они не заругаются, что вы приедете с ребенком-китайчонком? — Сяо Чжань выразительно сузил глазки. Няня засмеялась. — Напишу, что твой дядя, известный купец, перед отъездом доверил тебя мне. Синьор Маффеи как раз сейчас строит новый музыкальный театр, там и тебе местечко найдется. — Нет, нет, — испуганно заголосил Сяо Чжань, — я больше не буду петь… Напишите им, что я немой. — Да что ты! Ну ладно, как скажешь… хотя про немого я врать не буду. Целую неделю, пока няня Матильда готовилась к переезду — отправляла письмо сестре и ходила договориваться о сдаче своего домика в аренду, Сяо Чжань ни разу не выходил на улицу. Только в крошечный садик за домом, стиснутый высокими стенами соседних построек, где его никто не мог увидеть. Сидел там, подставив лицо неяркому осеннему солнцу, и старался ни о чем не думать. Хотя мысли так и лезли в голову, как мелкие неистребимые тараканы. Он думал, что сможет заниматься пением всю жизнь… но жизнь думала иначе. Хотя, возможно, если он выучится как следует играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, то ещё не всё потеряно. Сможет играть в оркестре, няня как раз говорила про строящийся новый театр в Вероне… Он внезапно осознал, что не видел ещё ни одного города, кроме Венеции. Странно, наверно, будет жить без постоянного плеска и шёпота воды, запаха водорослей и воплей чаек. Без бесшумно скользящих черных гондол и переливов света на опорах мостов ... и без пения… Круг мыслей замкнулся и заточил его в своей безысходности. Но он, несмотря на внезапное столкновение с людской подлостью, всё еще оставался ребенком, поэтому ореховое пирожное, которое принесла няня, сразу придало ему бодрости духа. И он принялся помогать ей собирать вещи. И примерять маску кролика, которая была куплена специально для него. Карнавал в Венеции продолжался не только две недели перед великим постом, люди чуть ли не круглый год ходили в масках -- в казино, в театр, в лавки, и даже в казённые учреждения. Чего уж говорить о детях… Мнение, что город буквально кишел соглядатаями Совета Десяти, было справедливо только отчасти. Следили за аристократией, влиятельными людьми и иностранными послами, а простонародье мало волновало власть предержащих. Но поскольку Сяо Чжань не знал, как все прошло в Пьете после его исчезновения, лучше было уехать из города под маской. Няня договорилась с крестьянами, которые поставляли овощи с материка, что те отвезут ее и ребенка в Кьоджу, а оттуда уже можно будет почтовой каретой доехать до Вероны. День, выбранный для отъезда, выдался тихим и туманным. Раннее утро сонно вступало в свои права и медленно, тягуче наливалось жемчужно-серым светом. Неуклюжая баржа медленно плыла по каналу в сторону Джудекки и Сяо Чжань, сидевший на носу на мешках от капусты и моркови, с грустью смотрел, как клочья тумана, золотые в лучах восходящего солнца, невесомо скользят по фасадам зданий и оседают в зелёных волнах. Он тяжело вздохнул и прошептал «до свидания» этому эфемерному городу, красивому и обманчиво безмятежному. Пассажирам, вместе с ними ожидавшим карету не было никакого дела до немолодой женщины, явно прислуги, и худенького мальчика. Всех беспокоило, как получше разместить пожитки на крыше экипажа, и чтобы не укачало в дороге. Сяо Чжань оказался в числе тех, кто хорошо переносил тряскую езду, и с интересом глазел по сторонам. Несмотря на осень, его поразило обилие зелени. Ряды высоченных пирамидальных тополей и кипарисов тянулись вдоль всего пути, за ними начинались возделанные поля, а ещё дальше синели в дымке невысокие Эуганские горы. Поскольку Сяо Чжань раньше видел горы только на картинке, они показались ему огромными. Он схватил няню за руку и взволнованно спросил. — А в Вероне тоже есть горы? Няня задумалась. — Вроде что-то такое имеется… Точно, на другом берегу Адидже, за древнеримским мостом, есть одна. — Мы сможем туда подняться? — Не жалеешь ты меня, старушку, Джанни. Я же не осилю карабкаться так высоко. — Я могу и один, — вскинулся было Сяо Чжань, но тут же осекся. Ничего-то он не может, даже защитить сам себя. Он отвернулся к окну, чтобы скрыть огорчение, и продолжал таращиться в него до самой Вероны. Город произвел на него большое впечатление тем, что разительно отличался от лёгкой, открытой морю и ветру Венеции. В Вероне же мощные крепостные стены отгораживали его от внешнего мира, хотя и не полностью. Широкие улицы вели к большой центральной площади, на которой, к удивлению Сяо Чжаня, находился вовсе не кафедральный собор, а римский амфитеатр. Все это великолепие они разглядывали уже из лёгкого экипажа, который за ними прислал маркиз Маффеи. Сестра няни Матильды Антонелла и кучер встретили путешественников на почтовой станции у самого въезда в город, помогли перенести багаж и радостно болтая, повезли в новый дом. Сяо Чжань оробел и не говорил ни слова, только смотрел во все глаза по сторонам. Антонелла залюбовалась им. — Какой милый малыш! Прямо как фарфоровая куколка. Нашему Алессандро он точно понравится. Сяо Чжань насторожился. О ком это она? Женщина заметила его испуганный взгляд и засмеялась. — Не бойся, он тебя не обидит. Ему всего полтора годика, его только-только забрали у кормилицы. Теперь наша Матильда не сможет нянчиться с тобой. — Я уже большой, со мной не надо нянчиться, — подал голос Сяо Чжань, — и я буду помогать. — А что ты умеешь делать лучше всего? — Петь, — чуть было не ляпнул Сяо Чжань, но вовремя прикусил язык и выразительно посмотрел на няню, — я умею читать, писать, считать, ещё играть на скрипке… немного. — Джанни очень способный мальчик, все схватывает на лету, — поддержала его Матильда. — Если он ещё и аккуратный, то сможет помогать хозяину с его коллекциями. У него столько всякой всячины, из Китая тоже есть. Сяо Чжаню тут же стало любопытно, что там такого китайского есть в его будущем доме. Тем временем они уже миновали рыжевато-красную громаду замка Скалигеров и Сяо Чжань увидел гору на другом берегу бурливой речки. Впечатлился, а ещё обрадовался, увидев старых знакомцев — крикливых чаек, которые разве что не дрались с местными утками. Но те бесстрашно бросались в речные водовороты, прятались под сводами низких мостов и сердито крякали оттуда. Все берега сплошь заросли зеленью, ребятишки удили рыбу под сенью платанов, экипажи и всадники сновали туда-сюда… Сяо Чжань даже испугался такого бурного уличного движения. Всё-таки венецианский способ передвижения исключительно по воде выглядел безопаснее. Ничего, он постепенно привыкнет, хотя сердито оскаленные морды лошадей смущали. Но, подумал он, каждый бы оскалился, если бы его кололи шпорами, дёргали за узду и впрягали в тяжеленные повозки. Пока он вбирал в себя новые впечатления и сочувствовал лошадям, они доехали до большой площади Делле Эрбе, на одной стороне которой и возвышался дворец Маффеи. На другой расположились власти, а посередине бурлил рынок. Когда тяжёлые входные двери затворились за ними, Сяо Чжань удивлённо ахнул. Посредине большого зала фантастической спиралью вилась удивительная лестница. Никаких опор у нее не было и, казалось, она висит в воздухе. Заглядевшись на это чудо, он и не заметил, как к ним подошёл сам хозяин дома в сопровождении рослого слуги, который держал на руках бойкого черноглазого малыша. Маркиз Маффеи больше всего походил на ученого, чьи пальцы вечно в чернилах, а взгляд рассеян, чем на влиятельного вельможу. Сяо Чжань поклонился и собрался было спрятаться за няниными юбками, но малыш протянул к нему пухлые ручки и заверещал. Пришлось подойти поближе и под всеобщие улыбки разрешить ребенку вцепиться себе в волосы. Но уже через секунду малыш Алессандро отвлекся и схватил серебряную погремушку, которую дал ему отец. Мелодичное звяканье эхом отдавалось от стен и уносилось ввысь. Откуда-то пришел большой белый кот и потерся головой о ноги Сяо Чжаня. — Смотри, Леончино признал тебя, — кивнул мальчику маркиз. Сяо Чжань не смог сдержать любопытства. — А почему его так зовут? Львёнок… Львы же жёлтые, а он белый. — Это не из-за цвета, я нашел его на улице с таким названием. И львы бывают белые, хотя очень редко. Ты не знал? — Нет, — помотал головой заинтригованный Сяо Чжань. Похоже, скучно в этом большом доме не будет. В подтверждение этих мыслей Леончино снисходительно мяукнул, а синьор Маффеи сказал. — Отдохни с дороги и приходи в библиотеку вместе с няней. Решим, чем можно будет тебя занять. Тут маленький Алессандро требовательно загромыхал погремушкой и все внимание переместилось на него. Кот фыркнул, и задрав хвост, покинул шумное помещение. Познакомились и хватит, незачем терзать уши этой какофонией. А с вновь прибывшим мелким, от которого приятно пахнет экзотикой, он, Леончино, ещё успеет пообщаться. Сяо Чжань на удивление быстро привык к новой жизни. Как будто бы дверь в предыдущую закрылась раз и навсегда, и все, что было в Венеции, происходило будто бы не с ним. Здесь, в Вероне, все было такое земное, осязаемое — и сам город, и люди, и частые прогулки в сторону реки, которая после дождливых дней становилась бурной и, ворча, неслась под мостами. Когда прошла зима, начались поездки на гору, точнее, холм Сан-Пьетро, верхом на упрямом крикливом ослике по кличке Яблочко. На другом, более крупном и спокойном, восседала няня Матильда с Алессандро, и молчаливый лакей-охранник вел его вверх по ступеням и улицам, стремящимся все выше и выше. Добравшись до плоской вершины, с которой открывался изумительный вид на город, они спешивались, доставали корзины с едой и игрушками, и отдыхали. Алессандро уже хорошо умел и ходить и говорить, и под присмотром Сяо Чжаня неуклюже, но важно прогуливался вдоль парапета, огораживающего лужайку и тыкал пальчиком в пространство, требуя, чтобы ему показали, где сейчас его папа. — Ах, маркезино такой умный, тоже будет учёным, как и его отец, — умилялась няня. Сяо Чжань, почти забыв о своих страхах, тихонько мурлыкал разные песенки, но избегал арий и церковных хоралов, чтобы не вызвать подозрений. Остальные, включая осликов, подпевали ему. — Оо, micino mio, dov'e il topolino? ah, povero bambino, lui ha paur di te, — голосили они на разные лады. Потом возвращались домой, Алессандро укладывали спать, чему он активно сопротивлялся и Сяо Чжаню опять требовалось петь, чтобы его усыпить. Он и не замечал, что хозяин дома частенько стоит за дверью, вслушиваясь в его голос. Помимо развлечений, Сяо Чжань много времени проводил в библиотеке, разбирая ветхие книги и бумаги и раскладывая их согласно указаниям маркиза. Тот мало разговаривал с ним, чаще оставлял письменные указания. Китайские вещицы в его собрании не произвели на Сяо Чжаня большого впечатления. Вазы он обходил стороной, боясь разбить, фигурки неопознаваемых животных казались грубоватыми, и только небольшие заколки, похожие на его собственную, привлекли внимание. Синьор Маффеи сообщил ему, что приобрел все это у представителя большого торгового дома, который примерно раз в десять лет прибывал с очередной партией редкостей из Китая. И ещё спросил, не хочет ли он посмотреть, как идёт строительство театра. Сяо Чжань не совсем понял, зачем ему это, но кивнул, соглашаясь. На стройке было шумно и беспорядочно. Маркиз преобразился и из тихони-ученого стал властным подрядчиком, распекающим мастеров. Сяо Чжань сидел в экипаже и глазел по сторонам. Солнце уже припекало и синьор Маффеи вернулся, отдуваясь. — Ты бы хотел работать в театре? — спросил он Сяо Чжаня. Тот задумался. Наверно, это было бы интересно, вот только кем? — Ты мог бы стать певцом, — сказал маркиз, задумчиво глядя на него, — у тебя очень хороший голос. Ты ведь учился музыке? Сяо Чжань весь напрягся, ожидая разоблачения, и хрипло пробормотал. — Немного. Дядя приглашал учителя, он научил меня играть на скрипке. Но потом дядя уехал и скрипку мы продали, — потупившись, соврал он. — А ты не хотел выступать, ну хотя бы на улице, в Венеции же многие так делают? — Я боюсь публики, — продолжал гнуть свое Сяо Чжань. — Хорошо, пока оставим это, подождем, пока у тебя начнет ломаться голос. Сяо Чжань окаменел, не зная, как реагировать, но синьор Маффеи махнул рукой. — Не пугайся, это я просто так, фантазирую, театр навеял.